Непростые истории 4: Печальные звёзды, счастливые звёзды
TekstТим Яланский
Совладелец литературного сайта, автор-составитель сборника «Странники» (2018, «АСТ»). Рассказы опубликованы в сборнике «Синяя Книга» (2014, «Дятловы горы»), неоднократно становились победителями в сетевых конкурсах.
Пишу прозу, преимущественно, фантастику и фэнтези, статьи. Любимые темы – приключения, о дружбе и любви.
Почитать можно здесь: https://ficwriter.info/polzovateli/userprofile/Thinnad.html
И больше ни-ни
Цыплята василисков внутри медного чана скребли когтями и скрипели. Их писк терялся во мраке. Итен зажмурился и полоснул себя скальпелем по руке. Густая кровь хлюпнула, прочертила дорожки на коже, закапала в мерный стакан. Надо было всё же использовать иглу.
Итен подумал о том, как втыкает в вену толстую заострённую трубку, и его замутило. Нет уж, лучше так. Он пошевелил пальцами, чтобы поскорее всё закончилось.
Огонь под чаном с молодыми петушками потрескивал, лизал закопченную медь, цыплята верещали – сквозь щели выстреливали змеистые кончики хвостов – но выбраться из-под тяжёлой крышки не могли.
Совсем скоро.
Уровень крови в стакане достиг отметки в десять унций, Итен с облегчением обтёр рану влажной губкой и прижал пластырь. Тот сразу похолодел – заживляющая магия принялась за дело.
Через отверстия в крышке чана полыхнуло сиреневое пламя, визг оборвался на инфернально-высокой ноте. Итен метнулся и стянул посудину на край, стараясь игнорировать боль в руке, приподнял крышку и заглянул внутрь.
Отличные контрабандные василиски из Несветлоземелья превратились в мягкий серо-зелёный пепел. Итен взял ещё тёплый стакан собственной крови и вылил в горячую пыль с торчащими головками цыплячьих косточек. Зашипело, взметнулся пар. Смесь задрожала, теряя цвет, и Итен подвинул чан обратно на печку. Его кровь – кровь рыжего человека – оказалась подходящей.
В венах Итена, кроме человеческой, струилась и кровь старших народов – похоже, она делу не помешала. Пусть философский камень окажется менее долговечным, чем даже нелегальные, но Итену много не надо. Даже одной ночи хватит для осуществления желания. Ведь философский камень может улучшать тело, активизируя латентные способности, лечить и дарить бессмертие.
Итен пошаркал в угол комнаты. Дальше от печки нежилое помещение дышало бетонным холодом, ветер из тёмных окон посвистывал и кусал за пальцы. Снаружи что-то неслось во тьме небес – огромное и сверхъестественное, выпущенное из неведомых пространств в Новогоднюю ночь. Совсем низко над остовом его заброшки.
Пакет с медной стружкой был тяжёлым. Когда Итен подволок его к импровизированной печке, футболка под паркой взмокла: человек не сильно-то крепок для таких дел. А Итен вообще худоват, росту выше среднечеловеческого – сказались бабкины эльфийские гены. И рыжий, огненно-рыжий, как феаноринг – так с умилением говаривала бабуля Синдарель. Кроме рыжины, способностей старших народов Итену не досталось – даже завалящего умения очаровать девушку, а уж от итеновского пения водопроводные ундины начинали выть в резонанс и биться головами о трубы. Сейчас это даже хорошо – философский камень получится лишь из человеческой крови.
Итен крякнул и бухнул пакет на край печи. Рука отозвалась раздирающей болью. Ну ничего, как только артефакт получится, можно будет исправить всё! Повреждения мигом заживут.
Итен безжалостно вылил в смесь полбутылки брюта, предварительно хлебнув из горла и закашлявшись, и снова прихлопнул крышкой. Теперь отмерить двадцать шесть унций меди.
Плотный край лопнул под ножом, пакет накренился, и металлическая стружка посыпалась на печь. Порыв ветра из окна взметнул облако медной пыли. Итен в долю секунды успел удивиться, когда тонкая взвесь сдетонировала, и его отшвырнуло от печи. Размётанный первым взрывом пакет исходил клубами медной пыли, огненный смерч взревел и выплюнул Итена через проём в ночь.
Снег хрустнул под затылком, Итена на мгновение оглушило. Клубы огня с гудением вырывались из окон заброшки, рядом с головой в наст врезалась дымящаяся дверца от цыплячьей клетки. Раздался жуткий вой, и что-то, объятое пламенем, упало с небес, сотрясая землю. Пустой панельный дом зашатался, охнул и развалился, звёзды заволокло тучей цементной пыли.
Вставать было тяжко – ломило спину и болели кости, включая ту, что между ушами.
«Нифига себе бабахнуло, – бормотал Итен. – Наверное, из-за той штуки в кастрюле. Или брют оказался порошковым».
Он понимал, что задумка провалилась, и чтобы получить философский камень, придётся ждать следующего Нового года, но уйти и не поглядеть на итоги трудов – не мог.
А это что?
Огромная обгоревшая конструкция, похожая на сани, постреливала угольками. Итен попинал её ногой, и на покрытый сажей лёд выкатился обгорелый череп, похожий на человеческий, но почему-то серебряного цвета.
– Ох ты! – сделал шаг назад Итен, по спине разбежались ледяные мурашки. Неужели он кого-то нечаянно убил? Он слышал, как над крышами что-то безмолвно носилось… Страшно захотелось бросить всё и бежать. Сейчас сюда заявятся копы и обнаружат эту красоту.
Итен всхлипнул и начал пробираться к эпицентру взрыва между бетонных блоков и узловатых прутьев арматуры.
Конечно, крышку сорвало и унесло, и чан развернулся грязными медными лепестками, являя миру тускло-фиолетовый камень, покрытый узорной сетью трещин. Сердце Итена бухнуло, и он прижал руки к груди, чтобы угомонить его. Камень получился!
Он был тёплым, похожим на яйцо размером с два кулака, и прекрасно поместился под паркой. Итен поковырял ботинком остатки печки и плюнул: мало ли несчастных случаев устраивают бездомные на вот таких заброшках? Пора убираться.
Он спрыгнул с бетонного блока бывшей стены и снова содрогнулся. Серебряный череп с укоризной смотрел на него тёмными провалами глаз.
Его можно спрятать, и никто разбираться в произошедшем не станет.
Итен поднял погнутую металлическую арматурину и потыкал в упавшую с неба конструкцию, потом вздохнул и полез туда руками. Поиски принесли добычу – отчего-то не сгоревший алый мешок из плотного шёлка и набор похожих на человеческие серебряных костей. Остро воняло гарью, в голове мутилось, но Итен механически собрал всё, что нашёл. Измазанными в саже руками Итен сложил странно лёгкие кости в красный мешок, потом подошёл к черепу. Даже рёбра было не так страшно трогать – они походили на произведения искусства, а вот череп казался живым.
Вдали послышался ленивый вой полицейских сирен. Итен наклонился, схватил череп и быстро затолкал его в мешок, потом, оскальзываясь, подворачивая ноги и придерживая тёплый камень на животе, дал дёру.
Новогодняя ночь изумлённо таращилась на него звёздами-пуговицами.
«В связи с исчезновением Деда Мороза новогодняя ночь продлится ещё сорок восемь часов, – вещала хорошенькая ведущая с экрана палантрона. – Министерство соцмагии выделило тринадцать миллионов на проведение торжеств…»
Итен выключил палик и поплёлся в ванную. В тёмном коридоре шелковисто поблёскивал мешок со зловещим содержимым – теперь ясно, что останками Деда Мороза. По полу растеклась лужа, и он вступил в неё, поскользнулся, стукнулся о стену. В слабом свете бра проявилось тёмное нутро мешка и оплывающие косточки. Мелкие растаяли совсем, а крупные ещё сохраняли форму.
«Вот же дерьмо», – покачал головой Итен и сморщился. Поставил сочащийся мешок в раковину, на груду грязных тарелок, и скрылся в ванной.
«Мои последние минуты в образе неудачника», – думал Итен, намыливая шевелюру. Струйки грязной пены бежали по животу, склеивали волоски вокруг пупка и щекотали рёбра. Итен как следует потёр за ушами, прошёлся мочалкой по шее и с наслаждением смыл остатки копоти с подбородка.
«В зеркале трансмутаций я хочу выглядеть собой», – отметил он, зачёсывая влажные рыжие волосы наискосок. Он изменится, вытянет наружу гены бабушки-эльфийки или прадеда-ведьмака, получит магические способности, станет тем, кем мог бы быть, а не жалким человечком-неудачником.
Итен замешкался перед зеркалом, разглядывая собственные острые плечи и веснушки: в эльфа или ведьмака? Ну какой из него грозный колдун – с веснушками-то? Хотя если ведьмачий хвостик на заднице отрастёт, то, наверное, и рыжие пятнышки на морде пропадут?
А если в эльфа – то бабуля станет гордиться внезапно проявившимися способностями внука и устроит ему протекцию в Светлый Круг. И Итен, наконец, предложит милой Иликке выйти за него – даже она не сможет отказать красавцу-эльфу, каким он станет. А ведьмачий хвост Иликке, наверное, не понравится – хотя кто их, девчонок, разберёт? Всё-таки, ведьмак – это круто!
Скорчив злобную надменную рожу и разлохматив только что зачёсанные волосы, Итен влез в тёплые домашние штаны и походкой мачо потопал на кухню.
Он не включал свет, и потому проблесковые маячки выруливших во двор полицейских заметил сразу. Не раздумывая, метнулся в коридор, впрыгнул в ботинки и парку, сунул философский камень в красный мешок с костями и вылетел в подъезд.
Внизу хлопнула дверь, послышались голоса – хобгоблинши-консьержки и незнакомые, мужские. Итен бесшумно прикрыл дверь и помчался вверх. Ужас плеснул тёмной волной и рассеялся, перетравился в желание жить. Это за ним!
Ночной ветер резнул влажный затылок морозом, Итен натянул капюшон, вытолкал мешок наружу и вылез сам. Куда бежать с крыши, он себе не представлял, потому просто запер за собой на щеколду люк и огляделся.
На плоской крыше многоэтажки возвышались две подъездные будки, в одной из которых находился Итен, и ракушки вентиляций. Угловые горгульи спали, очевидно, хорошо накормленные в районным бестиологическом центре. Слетаются в окрестности как проклятые. Нет чтобы эпидемку с дудочками вызвать и вывести тварей из города – их ещё и прививают!
Итен постарался ступать тихо, подобрался к краю крыши, лёг на живот и глянул вниз. Вряд ли полицейские во дворе заметят на фоне ночного неба его силуэт.
Как они его нашли? Итен с сомнением поглядел на мешок. Могли ли серебряные кости фонить? Ох он и дурак! Ну конечно же, останки могущественного и великого существа, которым являлся убиенный Дед Мороз, должны излучать столько магии, что мешок для детекторов, небось, светил фонарём.
Возникло желание швырнуть мешок вниз. Страшно подумать, что с Итеном сделают за убийство специалиста с той стороны. Бессмертного и могущественного.
Нельзя швырять, в нём камень.
Итен подался назад и пополз прочь от края, оскальзываясь на ледяных корочках черепицы.
Надо было, конечно, выкинуть опасный трофей ещё раньше, не нести его в дом.
Порыв ветра скользнул царапучей лапой под парку, над шпилями города заплясали рваные тени.
Нога во что-то упёрлась, Итен обернулся и судорожно перевернулся на спину.
Над ним нависала туша горгульи: жёлтые любопытные глаза разглядывали добычу между когтистых лап, а огромный клюв-топор нацелился Итену в пупок.
– Курлык! – сказал монстр.
– Хорошая птичка, – голос охрип и сломался. – Ты же не голодная, птичка?
Рука нырнула в жёсткий от замёрзшей жидкости мешок и нащупала берцовую кость:
– Не ешь меня, – сказал Итен. – На вот, угощайся.
Он ткнул костью в наглую морду и взвизгнул:
– Хорошая птичка!
Кость рассеялась голубым искристым дымом, туша горгульи схлопнулась, и на живот Итена с душераздирающим квохтаньем упала пёстрая курица.
– Ничего себе! – выдохнул он, таращась на бывшую горгулью, стряхнул её. Та скатилась и погуляла прочь, поклёвывая трещины черепицы. Итен с ошеломлением разглядывал собственную ладонь. От серебряной кости не осталось и следа.
Итен знал, что Синдикат человеческой магии специализируется на трансмутациях, но не представлял, что кости дедов морозов могут превращать горгулий в кур, как волшебные палочки.
Он сел, распутал горловину мешка, достал ещё одну оплывшую кость и провозгласил:
– Пусть полицейские убираются прочь и забудут обо мне навсегда! – он помахал «волшебной косточкой», потыкал ею в звёздное небо и, на всякий случай, в сторону края крыши. Ничего не произошло.
– Пусть катастрофы не случалось, и нет причин меня искать, – сказал Итен, с сожалением прощаясь с философским камнем в мешке. Он понял, что готов отказаться от внезапно свалившихся исполнений желаний ради того, чтоб всё стало как раньше.
Снова ничего не вышло. Со стороны подъездной будки застучал отодвигаемый засов. Они здесь.
– Ладно, раз можно только превращать одно существо в другое… – Итен огорчённо вздохнул. Сейчас бы превратиться в ведьмака и зачаровать их всех. Но ведь всё равно повяжут за убийство. И контрафакцию. И контрабанду. И… Он с тоской поглядел на звёздное небо, отмечая пару стремительных силуэтов, дёргающихся с грацией рваных зонтов. – Мне срочно нужны крылья!
Голубые искры ссыпались с ладони, завернулись в спираль и растаяли. Под паркой распёрло и зашевелилось, плечи вывернуло, словно под руками профессионального массажиста, дыхание сорвалось – Итен успел только натужно крякнуть. Слёзы брызнули, пахнуло холодом – кожистые тонкие крылья оказались чертовски нежными. Итен прижал к себе мешок, и его сорвало с крыши обжигающим ветром.
Ветер гудел, переворачивал, крутил волчком, звёзды размазывались в бесконечные запятые.
Итен обезумел. Он метался пьяным вампиром, проваливался в ямы, выворачивал крылья, стремясь подняться. Он чуть не врезался в конус башенки городской ратуши – вцепился в кованый флюгер и сложил дрожащие крылья. Фонари просвечивали сквозь их кожу, делали пергаментно-жёлтыми, пронизанными тёмной сетью вен.
Осторожно цепляясь скрюченными пальцами за завитки, Итен переместился к служебному люку. Замок оказался слабым, и дверь, скрипнув под ударами ноги, вдавилась, жалобно клацнула и повисла на одной петле. Итен ввалился внутрь в полуобмороке.
«Надо вернуть всё обратно, – думал он. – Найти способ, доказать… Стоп!»
Чувствовать себя идиотом, похоже, становится привычкой. Он может воскресить Деда Мороза при помощи философского камня. Лечение, улучшение, бессмертие… и оживление!
Он может использовать артефакт, чтобы исправить хоть что-то, затереть свою самую большую ошибку.
Камень и ему нужен, чтобы осуществить мечту. Эти нелепые крылья… Что скажет Иликка? А бабушка Синдарель? Она же его проклянёт – шутка ли, у внука крылья, как у вампира. Кстати, ранка на руке-то зажила… Но Иликка, конечно, не захочет за него замуж – она необыкновенная, экзотичная, впечатлительная, а он – уродливый человек. Серебряные кости превратили его во что-то, чего не было в его генах… А ведь могли и в курицу, кудахтал бы теперь желания в полицейском участке.
Итен завозился в полутёмной каморке, задел подошвой жестяной отражатель фонаря, тот задребезжал.
Ну, ничего, до следующего Нового года можно походить и так, с крыльями. Придётся Иликке всё рассказать, а к бабуле пока не ездить. Итен хотел, чтобы его любили сильнее, потому что стал бы другим, но стал бы он лучше?
Череп загрохотал по полу, когда Итен вытряхнул мешок. Зазвенели оплывающие кусочки серебряных костей, отчего-то покрасневший философский камень и немного золотого песка. Итен вздохнул и принялся собирать установку для воскрешения Деда Мороза. Почти то же самое, что зеркало трансмутаций дома. Почти.
Жестяные отражатели маяковых фонарей, открученные от стойки, образовали рефлектор. Центр композиции заняли череп с кучкой костей и философский камень. Итен не изучал трактаты по оживлению, но вскользь запомнил, что это очень похоже на изменение живого организма плюс сильная эмоция.
Какую эмоцию он мог отдать? В памяти вспыхнули раскосые глаза Иликки, изящное ушко и лукавая улыбка. Нет, любовь – нет. Итен понял, что смертельно устал и замёрз – на душе не осталось ни страха, ни радости, и, кроме светлой нежности любви, в ней теплилось лишь заветное желание.
Крылья сморщились и сжались, стараясь сохранить тепло. В мире не осталось ни капли жара. Итен нажал на выключатель, и магичество побежало по волокнам рефлектора.
Итен вытолкнул из себя заветное желание, выдирая его из сознания с корешками, без остатка. Он его жертвовал, отрекался от него навсегда. Слёзы текли по щекам, и магический круг наполнялся красным и серебряным светом. По стеклянным окнам побежали малиновые сполохи.
Пространство раздвинулось, исказилось, витражные стёкла башенки, в которой сидел Итен, вытянулись, чтобы стены могли вместить огромное могущественное существо. Воскрешение завершилось.
– Ты помешал Синдикату исполнить условия новогоднего договора, – мягким низким голосом сказал Дед Мороз, его белая борода растеклась по щеголеватому алому пальто. – Ты уничтожил материальные ценности. Занимался незаконным изготовлением артефактов.
Итен кивнул. Он не мог сказать ни слова. Ветер задувал в прорехи парки на спине и животе, мир пошатывался, и в душе зияла непривычная пустота, словно Итен лишился чего-то важного.
– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – спросил Дед Мороз. – Решай скорее, по твоей милости нужно уладить кучу формальностей с полицией и начальством.
– У меня больше нет заветного желания. Я хочу домой, – сказал Итен и обхватил себя руками. – Просто домой.
Над головой зазвенели бубенчики, и Итен понял, что сани Деда Мороза прибыли.
Квадраты окон бросали золотой отсвет на расчищенную от снега площадку. Консьержка приникла к стеклу с той стороны, помирая от любопытства, но всё же побаиваясь попасться на глаза величественному представителю Синдиката челмагии.
– Счастливого Нового года, хо-хо-хо, – Дед Мороз хитро улыбнулся и подмигнул всё ещё ошеломлённому Итену. – И нового счастья!
Он взглянул на любопытную консьержку и приветливо махнул ей ладонью.
– Счастье без мечты? – вздохнул Итен, встряхнул согревшимися крыльями и приободрился: – Спасибо, за всё спасибо. И счастливого года! А мешок я вернул!
По крайней мере, теперь можно не бояться копов и он больше не убийца. С души свалился груз.
– Когда исчезает одна мечта, на её месте возникает новая, – хмыкнул Дед Мороз в бороду. – Это я тебе как бессмертный говорю. И ты привыкай.
Итен нахмурился и некоторое время глядел вслед инверсионному следу от саней в небе, затем повернулся и пошёл домой. Лёд похрустывал под ботинками, метнулась рябая курица, а консьержка никак не могла отлипнуть от стекла. Её нос примёрз к окошку. Как освободится, станет смотреть круглыми жёлтыми глазами, масляными от распирающего любопытства. Как бы просочиться мимо и ничего не объяснять?
Итен осторожно прислушался к себе и понял, что былой пустоты нет. Новое желание не заставило себя ждать. Итен страстно хотел поскорее избавиться от вампирских крыльев и стать прежним собой, как раньше. Ну их, эти Светлые Круги и Ковены – он сумеет доказать всем, что человек не хуже Старших. Он снова раздобудет парочку василисков и учебник по технике безопасности. Он не будет сильно нарушать закон – только превратится обратно – и больше ни-ни.
Стало легко и радостно, светлые окошки смазались в дуги, и Итен, не напрягаясь, описал сальто.
– Итен! – ахнул знакомый голосок. Он обернулся, рассредоточился и быстро собрался возле спешащей к нему Иликки. Заглянул в её прекрасные раскосые глазищи, поймал робкую улыбку, обнял за узкие плечики в голубенькой шубейке. А что? Новогодняя ночь – прекрасное время для предложения руки и сердца, остались сущие мелочи.
– Мне надо многое тебе рассказать, – сказал он и поцеловал её в милую бородавчатую гоблинскую лысинку.
Дом там, где звёзды
Все бежит из прошлого к будущему, но все должно жить в настоящем, ибо в будущем отцветут яблони.
К. Малевич
1
– Туман ещё не ушёл, – качнула ушастой головой Миу-А и пододвинула пиалу с молоком. – Будь осторожнее, Толвен. Особенно в Троеночие.
– А что с туманом? – я отпил густой сладкий напиток. На бархатном боку пиалы коричневые разводы переплелись с красными.
– Сейчас, когда наступает тёмная часть года, в тумане можно встретить людей холмов или даже Плачущую Деву, – терпеливо пояснила Миу-А мне – непонятливому пришельцу.
Ух ты, здорово! Обожаю старинные легенды! Я специально прибыл на эту пасторальную планету, чтобы собрать материал для диссертации о мифологии неантропоидных рас. Выбрал остров возле материка – заселённый аборигенами, самобытный и, как я предполагал, хранящий удивительные истории веков.
Мне повезло, я прибыл накануне осеннего праздника Смерти и Рождения, рубежа, от которого местные отсчитывали года. Троеночие только наступало, и моя миниконсоль полнилась волшебными и страшными легендами, подробными чертежами и эскизами. Работа увлекала, мне в ней нравилось всё. Именно здесь, на скалах, разрезающих океан горбатыми чешуйчатыми спинами, я нашёл не только рассказчиков – остров странным образом повлиял на меня, даровав успокоение.
Мохнатые аборигены, серьёзные, как их древний остров, не привыкли к двуногим прямоходящим без хвостов, кутающимся от холода в кожу и тряпки. Посещения планет с эндемичными цивилизациями запрещены – вот местные никогда и не видели жителей других звёзд, хотя и знали о нас. Я получил разрешение только для сбора научного материала.
Жители поселения были готовы к моему визиту, чопорные взрослые старались вести себя невозмутимо, и нет-нет – да и стреляли искоса жёлтыми и зелёными глазами на необычайного гостя, покупающего рыбные завитки в пекарне. Избавиться от откровенного любопытства пискучей детворы не получалось. Впрочем, мне особо не надоедали.
Дородная аляповато-двухцветная Миу-А приютила в низковатых для такого дылды, как я, хоромах. Сидеть на войлочном коврике у низкого деревянного стола оказалось удобно, а вот передвигаться приходилось пригнувшись.
Чистые темноватые комнаты, дерево и холст. Вязанки хвои под потолком, полог цветных нитей на окне. Постель пахла травой, а серебристый свет утра не давал расстаться с волшебными снами, продолжая связь с нереальностью. Я лежал, не чувствуя времени, и слушал, как вечный океан бьётся о скалы острова.
Домик, сложенный из природного камня, с аккуратно побеленными рамами и поросшей рыжим мхом крышей, органично вписывался в пейзаж городка на краю земли. Я выходил, погладив кончиками пальцев синюю резную ручку в виде рыбки. Соседние дома жались стена к стене, стараясь сохранять тепло, противостоять вечному сырому ветру, образовывали извилистый ряд, глазели умытыми стёклами через узкую улочку на ряд таких же маленьких домиков с распахнутыми глазами окошек. Я шёл и вдыхал запахи горячего угля, эля и распаренного зерна, свежей рыбы и водорослей. Водостоки крытых керамической плиткой крыш отделяли городок от безвременья серых облаков точно на уровне моих глаз.
Если идти за чайками, свернуть за каменные столбы у дороги, отмечающие конец города, то за зарослями желтоцвета открывается душа этого мира.
Чернь и золото режут глаза, серые зубы валунов, склонённые от ветра, протыкают травяной ковёр у обрыва. Кажется, разойдутся пряди туч – ослепнешь от яркости. Синее небо просвечивает, рвёт марево, намекая, что всё может быть.
Море – переменчиво-серое, с тусклой синевой – лежит под толщей тумана, словно туча ночью зацепилась за каменные гребни острова. Волны кипят под обрывом, лижут коричневую чешую камней. Жёлтый лишайник и белые звёзды диких цветов заглядывают вниз, в головокружительную воронку моря.
Я увидел её не сразу.
Чёрные волосы изгибались вверх, извивались как живые. Мне сначала показалось, что какой-то земляной змей заплутал в обрывках тумана, трепещет лентой на ветру. Я преодолел гряду зубов-камней и увидел…
Тонкая девушка в белой одежде сидела на краю обрыва, свесив ноги, и смотрела в исходящее паром море. Ветер слизывал слои тумана, обнимающие фигурку, делал её бесплотной.
Почувствовав моё присутствие, девушка обернулась и обожгла взглядом чёрных глаз. Я видел море сквозь худые плечи и понимал, что она нереальна. В душе вздулась и опала ледяная волна.
– Ты… человек? – она близоруко прищурилась и повернулась всем телом. – Ты настоящий?
У неё был забавный говор, один из архаичных, которые я учил, чтобы читать легенды. Она проглатывала окончания слов. Почти непонятно.
– Настоящий, – я попытался говорить как она, шагнул ближе. Туман лизал штанины, проступал каплями на ботинках, напитывал коричневую пыль между камней. Не ожидал увидеть здесь непушистого ушастого аборигена.
– Люди вернулись? – чёрный взгляд не верил и молил одновременно.
– Я вообще-то… не отсюда, – признался я и ткнул пальцем вверх.
– А-а-ах… – она вздохнула шипящей волной, эхом заложило уши.
– А ты? – я протянул руку, она вздрогнула, чёрные волосы взметнулись парусом.
– Не трогай!.. Меня нет, – девушка обхватила прозрачными руками голову, согнулась, как от невыносимой боли, и упала вперёд, в бездну.
Я вцепился в неровный гребень края. Ветер закружил соскользнувший шарф, и тот нелепой полосатой чайкой полетел вниз, в водоворот моря.
– Это было настоящее привидение! – сын Миу-А серенький Котик вцепился пальчиками в столешницу.
Праздничное угощение Троеночия оттопырило его пушистый живот, Котик облизывал измазанные патокой усы, а зелёные глаза горели от возбуждения.
– А ну-ка допивай и спать, – зашипела на полосатого непоседу Миу-А.
Она перекатывалась по кухне, и кончик хвоста из-под синей юбки дёргался в раздражении. Котик прижал ушки, однако перечить матери не стал – выскользнул за порог.
Все знали, что в Троеночие холмы открываются, и волшебные существа выходят к людям. Днём аборигены жгли высокие праздничные костры, ночью же остерегались забредать на пустоши, устраивая пирушки по домам. В тёмную половину года они не ходили в одиночестве в туман, не называли детей на улице по имени и не свистели, чтобы не привлечь внимание духов. За пиршественным столом, наевшись рагу, пирогов с потрохами и ореховой пастилы, взрослые рассказывали, что видели в тумане прекрасных дев и слышали звуки подземной музыки, но никто похвастать беседой с призраком не мог. Это же просто поверья плюс причудливая природа с туманами и ветром. Ну, может быть, ещё немного эля и воображения.
– Говорила я, нельзя ходить в туман! – ворчала Миу-А. Белые брови на чёрной мордочке хмурились.
– Ничего же не случилось, – запротестовал я. – А кто это был? Почему она похожа на меня, а не на вас? – утренняя встреча породила россыпь вопросов.
– Это колдовство, – наморщила короткий нос Миу-А. – Плачущая Дева заманивала тебя внутрь холма, казалась такой, как ты хотел. Слава всем святым, не смогла. Думаешь, раз ты чужак, эльд, колдовство над тобой не властно? Народ холмов очень могущественный. Если попадёшь на пустошь ночью или в туман, то пропадёшь, кем бы ни был. Жители холмов заберут тебя в своё царство, не успеешь оглянуться – триста лет пройдёт, как один час.
Она остановилась, уперев руки в толстые бока, и покачала головой. Зрачки-щёлочки в жёлтых глазах распахнулись темнотой.
Ночью я несколько раз просыпался, крутился на горько пахнущем жёстком матрасе, слушал позвякивание стеклянных бусин на концах оконных нитей. Где-то хлопнула дверь, и движением воздуха поколебало завесу, потерявшую в сумерках цвет. Это чужое место, я здесь один, вдали от дома. Далёкого, как сон.
Я встал, завязал полог шнуром и снова лёг. Одеяло укутало плечи, и видимые теперь звёзды пели неслышную песню с нагого бездонного неба. Где-то среди них – мой дом. Я его вижу, а значит, он есть.
– Толвен, привет! – Котик проскользнул в комнату и замер.
Малолетний непоседа прекрасно знал, что я уже не сплю. Зелёные глаза горели в полумраке утра. Полотняная безрукавка перехвачена на животике кожаным ремнём, через плечо перекинута сумка.
– Привет, Котик, – кивнул я. Теперь не удастся выбраться незаметно. – Не спишь? Секретные дела?
Я надеялся, что он что-то разузнает и ускользнёт. Любопытный парнишка наслаждался подарком судьбы в виде меня, разнообразившего размеренную жизнь городка и его, Котика, в особенности. Бесконечные «почему», «как» и «для чего» стали привычным фоном всегда, когда Котик не спал и не носился с другими мальчишками по улице.
– Я с тобой! – он важно кивнул головой. – Смотреть на Деву.
– Миу-А утопит меня под скалой, если я уведу её сына. Я не согласен бояться, что с тобой что-то случится.
– Я думал, мы друзья, – опустил хвост Котик.
– Друзья, – покладисто согласился я. – И даже если Миу-А отрежет мне уши, всё равно будем друзьями. Но ты же не хочешь, чтобы я жил всю жизнь без ушей?
Котик задумался. Он демонстративно повздыхал, наблюдая, как я собираю рюкзак: камеру, миниконсоль, обыкновенный блокнот и пару механических карандашей. Немного подумав, я закинул в чехол ламлас, при помощи которого полностью усвоил десять минут назад дополнение к языку – архаичное наречие призраков. Парнишка душераздирающе поглядел исподлобья, когда я почесал его за серым ушком, и остался на пороге опустевшей комнаты.
Острый запах холодного моря обрушился, заполнил мир до небес.
Я был чайкой, одинокой осенней чайкой, зависшей между мирами. Утренний свет серебрил валуны, осыпал пеплом истерзанный непогодой желтоцвет. Туман цеплялся за кусты щупальцами, клочьями сползал к морю.
Она была там. Обернулась, чёрные глаза на белом лице глянули удивлённо.
– Хорошая погодка, – сказал я и присел на камень. Он был жёстким и влажным. Призрачная незнакомка молчала.
– Толвен, – я хотел было подать руку, но тут же спрятал её. Девушка же бесплотная.
Приезжая сюда за легендами, я и подумать не мог, что увижу настоящего призрака. Вообще в мистику не верил, хотя сказки о привидениях любил, но всю жизнь считал их… ну… сказками. Теперь же самое настоящее сверхъестественное существо сидит и напряжённо сверлит меня глазами. Тонкий силуэт, белая одежда, овальное лицо с округлым подбородком. С другой стороны, появилась возможность узнать что-то невероятное из первых уст, так сказать. Нужно быть аккуратнее, не выплёскивать по-котиковски миллион вопросов сразу.
– Мне кажется, даже привидению иногда нужно побеседовать, – сказал я. – Тогда моё исчезновение придаст твоему одиночеству особую прелесть.
– Я Лита, – мне показалось, или уголок её рта дрогнул в усмешке? – Я отвыкла беседовать. Не помню…
– Если надоем, сразу говори, хорошо? – мне стало её жалко. – Чтобы я успел сбежать до наложения проклятия.
Вот теперь девушка точно улыбнулась.
– Я не… – она наморщила лоб, чёрные волосы затрепетали языками пламени. – Не проклинаю. Просто жду.
Вспомнилась тоска в чёрных глазах, когда увидел её в первый раз.
– Ждёшь кого-то с моря? – спросил я.
– Людей, – прошептала призрак, голос окутывал со всех сторон. – Все ушли, остались только кошки.
Как интересно! Кажется, я услышал начало легенды! Нужно всё хорошенечко запоминать, детали могут быть важными. Я расчехлил миниконсоль и приготовился спрашивать и записывать:
– Куда ушли? – очевидно, кошками Лита называла ушастый народец этой планеты.