Я не люблю, когда люди уклоняются от ответа. Уверен, и вам начинает надоедать молчание старика. Но если бы я сразу перешел к итогам и упустил все эти мелкие детали, особенно диалоги (большую часть которых я намеренно исправил, чтобы поберечь ваши уши), вы бы не поняли, насколько я был зол.

− Первый хроник в моем доме. Стоит ли открыть по этому поводу что-нибудь покрепче?

Он казался карикатурой на кого-то значимого, но при этом совершенно ненужного миру человека. Будто все, что он мог, он уже сделал, и потому не особо осторожничал в словах.

− Виктор мертв!

Только в этот момент, он наконец прекратил помешивать чай и поднял взгляд на меня.

− Вот, как. Этого стоило ожидать.

− Что…?

− Совать нос в дела Корпорации не стоит никому, даже тем, кто эти дела исполняет.

− Вы знаете, почему его убили?

− Да, как и ты. − протянул он, прихлебывая уже из другой чашки − Он приходил ко мне в четверг. Сидел на том же месте, что и ты. И так же нервничал. Однако, ему только предстояло встретиться с полицией. А вот ты…− он нарочно громко стукнул ложкой по столу − Ты непонятный для меня экземпляр.

− В каком смысле?

− Хроники не те, чей мозг можно так легко взломать. На вас нет швов от аппарата памяти, нет встроенных деталей. Вы устойчивей нас всех. Но куда важнее, осторожней. Зачем ты вылез из своей норки, маленький мышонок?

Его сарказм раздражал так же сильно, как обильный запах изо рта. Я старался быть терпеливым, но с каждой минутой нашего разговора это было все тяжелее.

− Виктор оставил мне записку.

Якоб хлопнул в ладоши, будто находился на каком-нибудь представлении и громко усмехнулся.

− Как заботливо с его стороны. Подослал друга, чтобы проверить жив я или нет.

− Он рассказал вам о…?

− О добавочных воспоминаниях? Конечно же. Ведь я был его учителем, хоть и недолго.

− Зачем вам было учить его?

− Хотел дать что-то сам, пока меня не раздали в качестве подарка кому-нибудь другому. Мы ведь оба знаем, что в мои годы рассчитывать на долгую жизнь не приходится. А вот мои знания вполне могут еще долго, и долго переходить из одной головы в другую. Пока Корпорация не обязала меня “сдать весь багаж” я решил поделиться некоторыми вещами с другим.

− Вы учили его здесь?

− Оу, нет. Нулевой квартал лучшее место для таких вещей. Туда каждый день водят толпы людей в качестве обзорной экскурсии “Что будет если”. Так мое присутствие там, уж точно никого не удивляло. Виктор был здесь лишь раз, и не по моему приглашению. Паршивец следил за мной. Ну, да ладно. О мертвых плохо не говорят, не так ли?

− О чем вы думали? Если бы Виктор прошел экзамен на мастера памяти, вас бы…

Он оставил меня взмахом руки и, как учитель, уставший от бормотания назойливого ученика, произнес:

− Давай ближе к делу, мальчик. Зачем ты пришел?

Я пришел к нему с вопросами,

− Я шел к вам без четкой цели, но теперь все прояснилось. Есть вопросы, которые меня беспокоят. И именно вы, дадите мне ответы.

− Я все еще не услышал ответа на вопрос, мальчик.

− Вы сказали я не поддаюсь детектору лжи. Полиция об этом знает?

Вопросы расстраивали его своей очевидностью, и он не забывал мне об этом сообщать звучным причмокиванием и закатыванием глаз.

− Нет. Иначе, у Корпорации появился бы неоспоримый повод от вас избавиться.

Я не доверял ему, а Якоб, напротив, болтал так, будто лица надежнее меня не было на свете.

− Думаешь, я помогаю Корпорации? − произнес он, после затянувшегося молчания.

У меня не было причин думать иначе. Однако, наш разговор несмотря на некоторую натянутость не заканчивался еще несколько часов. Блэк рассказал мне о модернизации. О новшествах, которые Корпорация потихоньку вводила последние 20 лет.

−…На одном из собраний, мы с мастерами памяти обсуждали возможность совершенствования технологии. Хотя, казалось, куда уж лучше? Мы сэкономили годы, которые могли быть потрачены впустую. Но, прогресс дело такое − говорил Блэк − достигнув одной точки, со всех ног стремишься к следующей. Только те, кто видит конечность своего пути в том или ином событии, упиваются успехом настоящего. Мы же стремились вперед.

Суть идеи, которую они обсуждали − возможность подсаживать кусочки воспоминаний помимо запроса клиента. Мелкие фрагменты, не имеющие веса в настоящем, но имеющие возможность раскрыться в будущем; обрасти со временем нужным материалом и преобразоваться в действие. А если данное количество не возымеет эффекта, всегда есть возможность подсадить еще со следующей заменой. Это, как вкалывать лекарство еще не запатентованное здравоохранением.

− Для чего? – спросите вы, и спрашивал так же я.

− Для выстраивания равновесия между разными отраслями. Мы могли восполнить недостающие кадры там, где они нужны. И убрать лишние из профессии, где итак постоянный перебор. Иными словами, мы бы создали идеальное государство, которому не нужна помощь соседей, не нужны их ресурсы.

Если вы думаете, что я пустился отстаивать общество и свободу каждого, вы глубоко ошибаетесь. Для того, чтобы возражать кому-то, нужно видеть противника в собеседнике, а Якоб скорее походил на загнанного в угол хулигана, чем на первопроходца “нового мира”. Ему все это претило, и он не стеснялся в выражениях. Я не стану повторять их здесь, дабы поберечь ваши глаза и уши, но скажу откровенно, таких ругательств я не слышал даже от своего отца. А он для всего района был эталоном бульварного жаргона.

− Вы ведь понимаете, что, если об этом узнают…− он не дал мне закончить, хотя итоги этого разговора несли меньший вред, чем сказанное до.

− Будет бунт. Я знаю. − он поднялся и засеменил к дверям соседней комнаты, но остановился и полубоком двинулся обратно к дивану, будто забыл нечто важное.

− И я говорю не о бунте внутри страны. Это Корпорацию не сломит. А вот действия масштаба покрупнее, вполне.

Он опустился на край дивана и принялся потирать опухшие глаза.

− Нас не очень-то любят соседи. Есть те, кто терпит нас. Кто, планирует использовать систему замещения и у себя, но отчаянно пытается сбросить цену за технологии. Но нет тех, кто поддержал бы нас. Знал бы ты, как Корпорация оберегает свои секреты. Нулевого квартала даже нет на карте. Туристов подвозят к нему только с внешней стороны, где все огорожено строительными панелями и знаками стоп. Как думаешь, почему?

− Если люди не видят огрехов системы, то и не видят причин отвергать ее.

− Именно.

− Но так ведь нельзя…

Он развел руками, как взрослый на вопрос ребенка.

− Такова жизнь. Либо подчинение, либо смерть. Здесь вопрос не в том, что тебе нравится, а с чем ты готов смириться.

Якоб глотнул из фляги, появившиеся, будто из ниоткуда, и недовольно поморщился.

− Я вот свой выбор сделал, и, как видишь…

Фразу он так и не закончил, будто за все эти годы не смог убедить даже себя в правильности своего решения. Меня самого парализовало от бессилия. Я ушел от Блэка с чувством недосказанности и нервного возбуждения, которое испытываешь перед важным событием. Перед чем-то, чему ты сам дал ход.

Я пришел домой лег в кровать и взял дневник, в которой заношу свои последние на сегодня строки. Впервые я дрожу не от страха, а от злости…

6 сентября

Я чувствовал, что могу что-то сделать, но сама мысль о действиях, их или хотя бы о первом шаге пришла ко мне внезапно. Идея давила на голову, как туго затянутая кепка. В первый день после встречи с Блэком, я еще пытался вернуться к привычному распорядку. Во второй начал постепенно от него отступать. Открыл магазин позже, почти не общался с покупателями, и совсем не выходил на улицу. Сегодня же я даже не поднял жалюзи. Если вы думаете, что меня поглотило чувство вины, или долг таким образом призывал меня к действию − вы ошибаетесь. Это фраза “ вы ошибаетесь” теперь часто будет звучать в наших диалогах, потому что я сам перестал понимать, где лежат границы того, что я могу и не смогу сделать. Я лишь знаю, кем я не явлюсь. Я не герой. Я не революционер. Я даже не человек в современном понимании. Я подобие всего вышеназванного. И как подобие могу себе позволить попытку, которая не обернется ничем или же станет всем. Сегодня, 6 сентября, и я снова был у Блэка.

Он долго не решался мне открыть, но непрерывный стук в дверь буквально вынудил Якоба потянуться к замку.

− Что-то забыл, хроник?

− Я знаю, как это прозвучит, но, кажется я знаю, как всем помочь…

В его взгляде мелькнул не интерес, а усталость. Будто не я первый пришел к нему с такими словами, и возможно, ни я последний, постучусь с подобным в его дверь. Он не стал приглашать меня в гостиную и опустился на полуразваленный стул прямо в прихожей.

− Ну, давай. Удиви меня.

Его сарказм распалил меня еще больше. Я так хотел рассказать ему все, и уже не помню в деталях, какие точно подбирал слова. Но точно помню, что лицо его все больше и больше стягивало недовольство вперемешку с испугом.

− …Я напишу книгу, восхваляющую Корпорацию, а когда она станет достаточно популярной, предложу распространить ее в другой стране в качестве знака доброй воли.

− Более дебильной идеи я не слышал. Чтобы не было в этом тексте, любое послание будет раскрыто. Нет такого шифра, который прошел бы через защищенный протокол Корпорации. К тому же, − он продолжил проходится по очевидным фактам, думаю, вы и сами догадались каким, но я все же приведу их здесь:

Я хроник. Никто не поверит моим словам о Корпорации. Все равно что вегетарианец, станет восхвалять мясо.

У меня нет достаточных знаний, чтобы выдать шедевр с первого же раза.

Толку от этой писанины, если, как и сказал Якоб программа распознает любой шифр.

И у меня, были ответы на каждый из вопросов.

Первое я намеревался решить с помощью центра Памяти. Как бы это не противоречило моим принципам и образу жизни, без специальных знаний мне не выдать и стоящей строчки. Этот дневник я не считаю за показатель. В нем слишком много шероховатостей и моих личных мыслей, чтобы считаться книгой. Таких, как я, в центрах ценят по нескольким причинам. Одна из них – демонстрация успешной политики государства. Если уж хроника удалось убедить в необходимости замены, то волноваться о “простых” потребителя вовсе не стоит. И другая причина, более приземленная и очевидная − ценный товар, который я готов отдать им за что-то подержанное, но проверенное временем.

Одно мое воспоминание тянет на пару учебников, за которые другие платят чуть ли не всем днем пережитым когда-то. Я − как дойная корова, выращенная на чистой ферме, а не на убойном заводе.

Что же касается моей затеи с книгой, то здесь все гораздо сложнее. Пустить ее на городской рынок проблемой не представляется, не с тем набором знаний, который я намерен приобрести. А вот сделать так, чтобы она вышла за пределы городского округа, в том виде, в котором нужно мне…Для этого придется быть не просто умным, а в чем-то даже наивным и глупым, а главное самолюбивым.