Глава седьмая. ЗОЛОТЫЕ ПОБРЯКУШКИ САВЕЛЬЕВЫХ
«Ира звонила?» «Да, говорит, Люда к ней на стационарный телефон прорвалась». «И что, она с ней разговаривала?» «Да, сказала, что очень благодарна ей за знакомство с прекрасным городом и с замечательными людьми. Людьми, которые не бросят в беде. Так, что ей теперь есть с кем общаться». «И что Люда?» «Как с гуся вода. Начала декламировать, что Ира её подвела, что в жизни ей ничем не помогла». «А Ира?» «Обрадовалась. Сказала, что при таком взаимном недовольстве им незачем общаться. И аккуратно положила трубку».
Римма сидела за кухонным столом, подпирая подбородок кулаками. Оля присела рядом и уткнулась в ладони лицом: «Господи, я в себя прийти никак не могу. А надо».
Они провели в Утятине почти месяц. Любовь Алексеевна, поначалу рвавшаяся домой, вдруг увлеклась рыбалкой. «Мерялась хвостами» с дедами, а когда оказывалось, что её улов больше, сияла. Мучаясь бессонницей, могла выйти ночью на берег с удочкой. А Оле нравилось всё: и погода, и природа, и разнообразие продуктов на рынке, и цены, и соседи. Нравилось то, что Петя учился ходить на костылях, а по ровным дорожкам двора довольно резво перемещался с палочкой. Что Алдона нашла себе друзей среди местных ребятишек. Что Ира серьёзно занималась своим здоровьем, но не засиживалась и не залёживалась, а вместе с Олей с удовольствием ходила по городу, по рынку, в местном музее даже несколько раз побывала, записалась в библиотеку, таскала Олю на концерты в клуб. Ей не очень нравилось, что Эдик с Наташей были почти неразлучны, но, в конце концов, люди они более чем взрослые. В общем, пробыли они в Утятине четыре недели, и выехали так, что Наташе предстояло выйти на работу на следующий день после приезда. Отправились рано утром, в пути делали остановки, всё было нормально, но под Новгородом «застучала» машина Эдика. Дотащились до автосервиса. Поломка оказалась серьёзной. Любовь Алексеевна заахала, предлагая нанять машину, чтобы доехать до Питера, но тут Эдик сказал: «У нас одна Наташа торопится. Вот пусть пересаживается к вам, и отправляйтесь. Её и тётю Иру развезёте – и свободны. А нам даётся вечер и утро на разграбление древнего города. Сейчас в гостинице устроимся – и по коням!» Алдона с Петей сказали: «Ура! На экскурсию!»
А Римма, ожидая их приезда, утром того дня готовила обед, послав мужа за свежим хлебом. Минут через двадцать прозвучал звонок. «Он же взял ключ», – возмутилась она, но пошла открывать. На пороге стояли родители Алдоны.
«Олечка, я не обратила внимания на её вид, – рассказывала Римма. – Ты же знаешь, Танечка в последние годы вечно заморенная. Я объяснила, что вы через несколько часов приедете. Этот зять сказал, что он тогда пойдёт на вечер билеты возьмёт. А она, бросив сумки у входа и рухнув в кресло заявила: "Пранас, уезжай один! Это мой родной дом, и я здесь буду умирать!" Я тогда её разглядела и пришла в ужас! Загар на лице какой-то жёлтый, синяки под глазами. Я не стала в их спор ввязываться, потащила её в ванную: "Полежи в воде, сними усталость". Она: "Нельзя горячую". Оля, у неё кровотечение третий месяц! А этот… о-о, как его ещё назвать… он не дал ей к врачу с его фазенды отлучиться. Я села на телефон, ходы нашла. Мы с Аликом отвезли её в поликлинику. Врач хорошая, Инна рекомендовала. Она сказала, что всё очень плохо, что миома 13-14 недель и такую большую в любом случае в онкологии оперируют. Она же договорилась с онкологической больницей. Повезло, что место сразу нашлось». «Римма, сколько ты потратила? Мы с Петей всё возместим». «Ты с ума сошла! Нам с Аликом Танечка тоже не чужая. Боже, до чего он её довёл! Ты знаешь, у неё даже приличного халата не нашлось. Я там твой ей передала, зелёный в горошек. В мой-то её можно три раза обернуть». Прошаркал по коридору Петя. Оля прошептала: «Лежит, плачет, как приехал из больницы. Думает, я не вижу. Римма, не обижайся, но у Алика ведь свои дети». «И чего не хватает этим детям? Карина отца заездила. Он говорил тебе, какую квартиру она купила? Как Светка говорит, сбылась мамашина мечта всей жизни. В том самом доме, на котором мемориальная доска: "Здесь с тысяча девятьсот сорок такого-то по тысяча девятьсот семьдесят лохматый жил Герой Советского Союза, контр-адмирал Асоян". Представляешь? Правда, в соседнем подъезде и всего лишь двухкомнатная. Зато с сохранившейся лепниной. Вдоль стен виноградная лоза, а по углам ангелочки в трубы трубят. Алик две недели реставрировал эти пылесборники». «Ангелочки? А может, купидоны?» «Да чёрт их знает, какие-то пухлые младенцы с крылышками. Ты у нас гуманитарий по последней работе, тебе видней». Переглянулись и фыркнули.
Загремели ключи в замке. Зашли на кухню Алдона и старший Асоян. Девочка выдвинула табурет из-под стола, села и уткнулась Оле в плечо. «Алдона, ты и у мамы плакала? Я же тебя просила…» «Нет, баба Оля, я вела себя хорошо». «А папа где?» «За билетом поехал». «Ну, сейчас отец придёт и будем ужинать. Если хочешь, поплачь вместе с дедом Петей. А лучше объясни ему, что у мамы будет операция, а потом долгое лечение. И не слёзы надо лить, а маму кормить, чтобы у неё гемоглобин поднялся. Завтра с утра будешь маффины печь».
Пришла племянница Пети Галя. Оля сказала: «Хорошо, что зашла. Иди, посиди с дядей, подними ему настроение. Минут через двадцать ужинать будем».
За столом все сидели мрачные, почти не общались. Оля с тревогой посматривала на Петю. Он из-за Танечки сильно расстроился, но, кажется, ему ещё Галя подбавила. Денег, что ли, опять просила? «Вы с врачом разговаривали?» – решила она прервать молчание. Пранас поднял глаза: «Римма Ивановна разговаривала». «Нет, это когда положили, а сейчас?» Алик сказал: «Я разговаривал. Повезло, дежурила её палатная. Сказала, что операцию пока делать нельзя, надо гемоглобин поднять хотя бы до сотни. Они капельницы ставят и препараты железа дают, а от нас надо усиленное питание. Ну, мы через это проходили, знаем: печень, говядина, мясо птицы, капуста, свёкла, яблоки, зелень, красная рыба, икра…» Римма вздохнула: «Я икру ела только когда болела. И никогда не понимала, что в ней хорошего. Оль, ты разбираешься в икре? Кто у нас знаток красивой жизни? Надо Светку попросить или Инку, икру пусть они выбирают». Когда уже начали убирать со стола, Алик сказал: «А когда Танюшка маленькой была, она вермишелевый суп звала почему-то "мука". Помнишь, Оль?»
Галя не выдержала: «Что вы вокруг Танечки опять крутитесь? Кому из вас она хоть доброе слово сказала? Дядя Петя нюни распустил: расходы предстоят! Она тебе хоть раз чего-нибудь предложила? Не икру, а хоть селёдочку? Собачилась с тобой или молчала». «Ага, зато ты ему икру большими банками носишь», – первой среагировала Римма. «Не надо, – положила ей на плечо руку Оля. – Галя, Танечка – дочь Тани, с которой Петя двадцать лет прожил. Так или иначе, они – его семья. Другой нет. Тебе сын тоже розы не дарит, но он сын. В Таниных девочках – всё то хорошее, что в его прошлом осталось. А случись тебе в онкологию попасть, разве дядя тебе икру не принесёт?».
Когда за Галей дверь захлопнулась, Оля сказала: «Петя, не бери в голову. У каждого из нас проблем выше крыши. У Гали – невестка, у Танечки – Пранас. На ком разряжаться? Только на нас, стариках. Вот выздоровеет Танечка – и снова будет на тебя рычать». «Баба Оля, ну что ты говоришь!» «Это жизнь, Алдона. Все мы друг друга раздражаем». Пранас надменно так спросил: «Это какая же я проблема для Тани?» «Не при дочери будет сказано, она же не жила. Постоянная экономия. Скромное питание, бедная одежда, никогда не отдыхала. Ради чего? В шестьдесят, что ли, она наденет модельную обувь, нанесёт макияж и полетит на Кипр? Ты наплевал на неё. Даже сейчас не поинтересовался, что да как, Алик пошёл с врачом разговаривать». «Я для семьи! Я вкалывал!» «Таня, я имею в виду Алдонину бабушку, тоже для семьи вкалывала. В девяностые за шмотками моталась. Чтобы семью кормить, чтобы свекровь лечить, чтобы дочь-подросток была одета не хуже других. Она сама ездила, она ни на ком не ездила! Кстати, там она с Петей познакомилась. У него первая жена болела, вот он и крутился».
После отъезда Пранаса всё-таки пришлось Пете «скорую» вызывать. Давление скакануло. Алик сказал: «Давай заночуем здесь, Римма. Я буду за Петей поглядывать. Оле выспаться надо». «Чур, я буду с бабой Олей спать!», – обрадовалась девочка. «Да ты и в прошлую ночь меня футболила. Разревелась и на диван ко мне полезла», – пояснила Оля друзьям.
Поздно вечером, когда Петя и Алдона уснули, Алик спросил: «Оля, а что с родственниками?» «Мы почти надежду потеряли. Была Ульяна Кожевникова, которая ушла от мужа к другому мужику, а имя его история не сохранила. Уж рукой махнули. А за несколько дней до отъезда наша глазастенькая на кладбище на памятник наткнулась. Вот, глядите». Оля показала фотографию на телефоне. «Значит, не ушла к другому?» «Вот именно что ушла. К однофамильцу. В Утятине каждый седьмой – Кожевников. Показала это Таисии Андреевне, местной, очень хорошо мы с ней подружились. Она за голову схватилась: "Старая я маразматичка!" Оказывается, это её соседка была, мать самых близких её друзей. Она её знала как тётю Ляну. В общем, познакомилась я с двоюродным братом Валерой и его семьёй, ещё с двумя сёстрами по скайпу пообщалась. С сёстрами мы внешне очень похожи, особенно со второй, с Галей. А старшая, Люда, кое-что из семейной истории вспомнила. У неё, собственно, у одной какие-то воспоминания сохранились. Оказывается, мой брат стал причиной развода тётки. Она в сорок шестом поехала на родину, узнала от соседки, что один из племянников жив, разыскала его в детдоме и забрала. Это был младший, Федя. Путаница с именами – из-за контузии. Мальчику три года, оглохший, испуганный, фамилию свою произносил «Динов», а в детдоме решили, что это имя Дима. В Утятин его тётка привезла, скандалы с мужем участились. Она Федю забрала и на квартиру встала. К матери той самой Таисии Андреевны. А за забором сосед Андрей. С войны одноногим вернулся, но мужик работящий и малопьющий. Он пару дней на неё через забор глядел, а потом сказал: "Выходи за меня, обижать не буду, и мальца приму как своего". И они сорок лет прожили, троих детей вырастили. Даже четверых, когда отец за Федей приехал, тому уж пятнадцать лет было. Пару недель отец у них прожил, письма ждал от матери. Потом уехал с сыном в Воронеж. Редко, но регулярно он с сестрой переписывался. Умер в начале шестидесятых, уже Федя в армии отслужил. Я говорю: значит, следы брата и его потомков надо в Воронеже искать. А Эдик сообразил: банкир из Воронежа, и он Фёдорович, хватит розысков! Выходит, весь этот шурум-бурум племянник мой родной затеял! Мы решили наше родство с Валерой пока не афишировать, у него сын и внук, банкиру он двоюродный дядя, мало ли что».
Квартира встретила тишиной. Ни Тани, ни Алдоны дома не было. Оля прошла на кухню, выгрузила продукты в холодильник и принялась за готовку. Уже домывала раковину, когда загремел ключ в замке. «Ура, баба Оля вернулась! А деда Петя где?» «Он пока побудет в гостях». «Ну почему-у», – протянула Алдона обиженно. А Таня спросила: «Это из-за меня?» Как-то уж очень агрессивно спросила. Поэтому Оля, настроившаяся заранее на спокойное общение, всё-таки рассердилась. И сухо ответила: «Ну вот, ты сама всё понимаешь». «Мне уехать?» «Глупости. Это дом твоих родителей, твоих бабушки и дедушки. Где ещё тебе искать приюта? Петя тебя раздражает. Вот он и освободил место». «Он что, насовсем в гости?!» – возмутилась Алдона. «Нет, он вернётся через недельку. Мойте руки и за стол! А потом мама будет отдыхать, а мы с Алдоной будем готовить Петину спальню к ремонту».
Таня спать ложиться отказалась категорически, и Оля поставила её складывать в коробки бельё и разбирать полки шифоньера. «А доллары?!», – спохватилась Алдона. «Ещё до нашего отъезда тётя Карина на валютный счёт положила». «Жа-алко. Я люблю драгоценности на себя навешать и долларами обложиться. Как будто я графиня». Взрослые захохотали. Под этот смех в дом вошли помощники: Вера с сыном, Римма и Алик с внуком. Выяснив, по какой причине смех, присоединились. Алдона надулась. Тогда Вера сказала: «Алдоночка, не обижайся. Всё ты делаешь по фэншую. Говорят, надо чаще пересчитывать деньги, тогда они будут у тебя к рукам прилипать и в доме задерживаться».
Заспорили о шифоньере, стоит ли его двигать. «Бабушка говорила, он ещё довоенной работы. Как въехали, так и не двигали», – сказала Таня. «Тем более, это сколько же там пыли скопилось», – возразила Вера. Мужики резво сдвинули его на середину комнаты. «Ф-фу! – отреагировала Алдона на войлок из пыли, образовавшийся на полу, и тенёта из паутины на стене. – Ой, драгоценность! Мама, смотри!». И подняла с пола серёжку.
«Эта долбанная серёжка! Свекруха покойная своими железными зубами лет десять за неё у Тани отгрызла, если не больше», – сказала Вера. «Ну уж, вы скажете», – обиделась Таня. «А что не так? Всё орала, что та бизнес начала с воровства у своих, в поездках блудила со всеми, кому не лень». «А что, дядю Петю она не там подцепила?!»
«Таня, в то время ты была глупым подростком и повторяла злые слова ненормальной старухи. Но сейчас-то уже можно не вспоминать эти нелепые гадости!» «А что я не так сказала?» «Ты оскорбила память своей матери. Об отцовских б…х ты почему-то не говоришь!» «Папа никогда не изменял маме!» «Ой, не смешите мои тапочки!» «По крайней мере, он никого в дом не привёл!» «А почему у мамы твоей выкидыш случился? Она тогда домой раньше пришла и застала его в супружеской постели с коллегой. Не то коллоквиум готовили, не то концерт авторской песни репетировали».
Они препирались, сидя в зале, в ожидании, когда мужики закончат побелку потолка. Примолкли, когда дверь спальни открыли. Но возобновили перепалку, как только мужики ушли выносить мусор. Оля сказала: «Прекратите обе!» и побежала в прихожую на дверной звонок. «Светка как всегда грязное дело пропустила», – пробурчала Вера, разматывая рулон обоев. «Баба Света, дедушка изменял бабушке?» – крикнула Алдона. Света от неожиданности хохотнула: «Ну и вопросик!» Зашла в зал, оценила диспозицию и сказала: «Ну, ясно, Танечка за честь отца вступилась! А Верочка, наверное, о студенческой кличке его проговорилась». «Какая кличка, баба Света?» Вера фыркнула. Света смущённо промямлила: «Ну, Алдоночка, дамы таких слов избегают. А мужики против таких слов не возражают. Твой дедушка этим погонялом гордился». «Светка, что ты несёшь! При ребёнке!» – возмутилась Римма. «Да эти ребёнки больше нас знают! Запомни, Алдоночка: все мужики – козлы… простите, мальчики, о присутствующих не говорю», – ухмыльнулась Света на вернувшихся мужиков. «Баб Свет, что же бабушка всё это терпела?» «Да говорю же я, что мы были в этом направлении очень неразвитыми. Пока она не застукала его у соседки, не знала, даже не догадывалась. Она тогда институт закончила, подала на развод и взяла направление в Мурманск. Что тут началось! Лишаешь дочь отца, деда и бабки! Малую настропалили, она воет: "Не уйду из дома!" В общем, уломали её. Приткнули в тот НИИ, в котором Коля трудился, уговорили Таню сына родить. Ну, и тут… сами знаете, что. У Танюшки выкидыш, после чистки долгое лечение, там ещё инфекция… а что вы хотели от такого козла? Так свекруха ещё: кому ты теперь нужна, родить не можешь. Тут и Таня зубки показала: "Да ещё с залеченным триппером!" Бабка за сердце схватилась. Колька декламирует: "Как можно мать до приступа доводить!" Таня парирует: "Как можно в дом, где дети и родители, позорную болезнь принести!" Опять Танюшку Савельевы выпустили как оружие возмездия. Таня после всего никакая. И говорит: "Не хочешь официального развода – давай фактический. Живём как семья, но не как супруги". Коля, дурак, рад, уверен был, что всё рассосётся. Пару раз пытался наладить контакт, но Таня один раз ему в руку вилку воткнула, другой – коленом по памятным местам». Оля головой покачала: «Я видела, что у них всё плохо, но что так – даже не догадывалась. Таня при внешней мягкости была стойким оловянным солдатиком. Я удивлялась, как она терпит эту грязь. Оказывается, не терпела…»
На кухне, когда ставили тесто, Римма вполголоса сказала: «Оль, может, не надо? Девочка болеет, что прошедшим душу травить». Оля в ответ вздохнула: «Римма, для тебя Танечка – дочь подруги Тани. Тот десяток лет, что ты с нами не общалась, – это наша молодость. В нём всё самое важное: наши с Таней свадьбы и рождение детей. И разочарование в мужьях. Мой-то хоть сатиризмом не страдал, просто гулял периодически. И так же свёкры бы меня к семье приковывали: ребёнок, жилья нет. Спасибо Жене, как он меня выручил своей квартирой! А Тане досталось по полной. Коля песенки сочиняет, в КВН участвует, Коля диссертацию защитил, а Таня – тупая мещанка. Двадцать лет с этой семейкой! А как перестройка грянула, Коля бросился в политику: ах, Ельцин, ах, Собчак! Таня в полном недоумении: а эти-то козлы вам зачем? Все Савельевы с возмущением: какая дура в нашем умном семействе! Ну, кумиры у власти закрепились, однако Колю к кормушке не позвали. Более того, зарплату, превратившуюся в пшик, стали задерживать. И разочарованный Коля залёг на диване. Денег нет совсем. Свёкор умер, так с трудом похоронили. От этих долгов Таня решила челночным бизнесом заняться. Не всё удавалось, дважды крупно прогорала. Но деньги в дом несла, свекрови на лекарства и дочери на одежду хватало. Бабке, конечно, досадно, что её талантливый сын не мужик оказался, вот и сплела про Танино воровство и неверность. Видела серьгу? Она же серебряная, хотя аметисты, конечно, натуральные, дорогие. И работа хорошая. Но за одну серьгу дали бы копейки…»
Из коридора Таня с вызовом спросила: «А дядя Петя?» Оля вздохнула: «А зайди-ка, поговорим. Значит, Петя. Они с братом сиротами остались в школьном возрасте. Ну, их, конечно, в детдом. После восьмого класса в ПТУ – брата в железнодорожное, Петю в какое-то химическое. После армии он ещё техникум закончил, заочно, конечно. И двадцать лет на сверхвредном производстве, это ты по его зубам видишь. Так что пенсию он ещё в советское время заработал. Жена там же вкалывала, у неё пенсия ещё раньше образовалась – рассеянный склероз. Конечно, бедствовали. И он в челноки подался. Просил брата и его жену за инвалидкой приглядеть – послали. А Галя шёпотом предложила дяде тайную помощь. За шмотки. И в отсутствие дяди пару раз в день проделывала неблизкий путь, чтобы накормить и переодеть обозлённую неподвижную тётку. Правда, там ещё старуха-соседка по коммуналке помогала. Чувствуешь разницу, Танечка? Тебе мать из Турции платье на выпускной привезла, так ты губы дула – дешёвка! А Галя за такое же из-под грузной тётки какашки выгребала! Поэтому Петя к ней привязан, поэтому я её за то, что дядьку обирает, не осуждаю. В своё время он ей недоплачивал…»
Со смешком на кухню влетела Света: «Они меня прогнали! Я, видите ли, командую. А вы что тут готовите?» Римма ответила: «Пищу для размышления. О Пете говорим». «О, Петя! Это не Коля! Собака, которая лает, но не кусает». «Всё не так, девочки, всё не так, – вздохнула Оля. – У баб, которые челноками заделались, мужиков-кормильцев не было. То есть либо вообще мужиков не было, либо никчёмные, которые семью кормить не в состоянии. А Петя сумки нести поможет, Петя ночлег организует, о торговом месте договорится, Петя сальность какую-то ляпнет, за попу ущипнёт. Понимаете, для этих заморенных тёток это единственная возможность почувствовать себя женщинами. Он и нас так же щипал, вовсе ничего плохого не имея в виду. Простой как валенок. Таня рассказывала, что у неё он первое время вызывал отвращение. Понятно, внешне это всё напоминало Колин кобеляж. Сколько она челночила? Чуть больше двух лет? А потом в поездке ей плохо стало, кровотечение открылось… вот как у Танечки теперь, и тоже от тяжёлого труда. И Петя волок и Таню, и её товар. А когда приволок в дом, увидел, как встречает кормилицу семейка. И он им товар не отдал, сам реализовывал и Тане постепенно передавал деньги. Таня только благодаря ему могла после больницы восстанавливаться, бабка с Колей всё бы враз размотали». «Так от кого она аборт делала?» – спросила Таня. «Господи, Таня, какой аборт? Рак матки у неё был». «Подожди,– вскинулась Света. – Это что, когда Таня в онкологии лежала, про неё свекровь говорила, что она на аборте? Таня, ты что, мать в больнице не навещала?» «Ну, мне бабушка сказала…», – растерянно ответила Таня. «Ну, ладно, ты подростком всё это на веру приняла. Но потом вы о прошлом никогда не говорили?» «Говорят, рак – последствие сильной обиды. Значит, Таня никогда не пыталась перед тобой оправдаться, – вздохнула Оля. – Давай-ка я тебе доскажу. Никаких там чувств не было. У Пети – просто естественная для него помощь знакомой женщине. У Тани – благодарность к постороннему человеку, который, в отличие от близких, её пожалел. Петя реализовал товар, передал ей деньги, и больше они не виделись. Он челночил, она консьержкой устроилась. В последующие два года муж с бабкой друг за другом умерли. Через год где-то после похорон Таня Петю встретила в невменяемом состоянии: пьяный, грязный, оборванный. Она его у милиции отбила, домой привела и из запоя вывела. Это он так после смерти жены опустился. Не для кого стало вкалывать. Ты тогда в техникуме училась, на практику уезжала. Когда вернулась, чуть было Петя снова в запой не сорвался. Но Таня характер проявила, развела вас как спортивный рефери. Чтобы не объяснять ничего, сказала: это мой муж. А эта фальшивая семья оказалась для обоих спасением… то есть фальшивая не потому что ненастоящая, а потому что сначала Таня соврала, что муж… тьфу, запуталась! В общем, соврала, что муж, а потом семья вправду получилась. Петя работал и пенсию получал, Таня работала. Вам ведь сразу жить стало легче. А когда ты вышла замуж и уехала, Таня сказала: живём как старосветские помещики. Петя скрасил последние годы её жизни».
«А где она взяла деньги?» – спросила Таня. «Первый раз Алик дал. Это когда она сразу прогорела. А потом я, – ответила Света. – Она потом поднялась и всё вернула. А молчала почему – понятно. Если бы Проничева… ну, жена Алика… если бы она узнала, что деньги мимо неё ушли, она бы его жизнь в ад превратила. А мои деньги тоже были немножко левыми. Я тогда родительскую дачу продала и Тане немножко отстегнула. Если бы мой третий муж о них узнал, он бы их у меня вымозжил. А так я к разводу подошла с небольшими накоплениями. Конечно, если бы мы знали, что бабка плетёт, мы бы признались… но Таня многое скрывала».
Зашла на кухню Вера: «Ну, всё, молодёжь доклеит. Упарилась. Алдонка в аметистовых серьгах стены мажет, настоящая графиня! Девчонки, у меня мысль возникла: я ей сиреневое платье на Сашкину свадьбу сошью под эти серьги. «Баба Вера, вот туфли, – влетела Алдона, размахивая серебристыми туфлями с широким ремешком. – Это мне деда Петя для танцевальной студии купил!» «Значит, отделка будет серебристая, – сказала Вера, вертя в руках обувь. Послушай, детка, это же безумно дорого. Фирменные, для латинос… тысяч шесть, наверное». «Восемь почти, – призналась Алдона. – Баба Оля, ты не думай, я не выпрашивала, я даже мерить не хотела». «Ай да Петя, – удивилась Света. – Такие деньжищи за туфли выложил! Он же скупой как Гобсек! Алдон, как тебе удалось?» «Ну, мы в студию с Машей ходим… баба Оля знает, из нашего класса. Ей бабушка купила красные туфли. А деда Петя с нами часто на занятия ходит… ну, катается. Он сказал: почему у всех красивые туфли, а у тебя допотопные? И купил!» «И не пожалел потом?» «Наоборот, ругается, что на занятиях я в старых бабулиных на среднем каблуке. Я говорю, что эти для выступлений, а он: ещё купим! Баба Оля, ты не сердишься?» Оля пожала плечами: «За деньги? Слава богу, Петя нашёл, куда их тратить. А то после Таниной смерти и своей болезни он до того жаден стал… только тёте Гале не проговорись, у неё давление».
Вечером пришла Людмила Васильевна. Споткнувшись в прихожей о рулоны обоев, удивилась: «Вы что, ремонт задумали? И надо вам…» Оля, вытирая руки о передник, ответила: «Да мы не везде, только спальню Петину, а то одиннадцать лет без ремонта». Конечно, Людмила Васильевна сунула нос в дверь: «Кто клеил-то? Небось, Алик?» «Все понемножку». «А эти обои что, лишние?» «Прихожую завтра поклеим. Мы к свадьбе».
На расспросы Людмилы Васильевны она объяснила, что свадьба Саши и Даши, что у молодых сейчас принято по сценарию, надо в невестином доме выкуп с жениха требовать, а Даша иногородняя. Поэтому решили её из этого дома замуж выдавать. Завтра женщины прихожую поклеят, а мужики ламинат постелют. А зал трогать не будут, его три года назад Оля с Таней и Петей, тогда ещё живыми и здоровыми, клеили. Людмила Васильевна фыркнула недовольно: «С чего это от вас? Могли бы от Риммы с Аликом». «Нельзя, они гости со стороны жениха». «Так вы и на свадьбу пойдёте?» «Танюшка только не попадает, ей с той недели в больницу». «И ребёнка на свадьбу берёте?» «Ха, ребёнок, – в юбке из старинной скатерти и с пером в волосах из кухни выплыла Алдона. – Баба Оля, а так можно:
«У жениха у Сани
В брюках от Армани
Есть кошелёк в кармане,
Ну, доставай-ка мани,
А то скроешься в тумане!»
Оля с Таней захохотали. Таня, утирая слёзы, простонала: «Ой-ё-ёй, я думала, она только в точных предметах не сильна! А этот ребёнок и с языком не дружит!» Оля возразила: «Нет, рифмы хорошие: мани в кармане, брюки от Армани, Саня в тумане. Но ритмически – никак. Ты, Алдона, если тебя это сочинительство не увлекает, просто пошарь в интернете». «Ну, и ладно, – легко согласилась девочка и вернулась на кухню. И крикнула оттуда. – Вообще-то эти стихи из интернета!» А Людмила Васильевна продолжила расспросы: сколько решили дарить, кто приглашён, где будет свадьба, как нарядятся гости.
Вечером она рассказывала по телефону Алле: «Нет, ты представляешь себе, они холодильник дарят! Новый! Прямо в упаковке! Нет, на паях с Андреевыми, но это же тысяч по 20! А у самих старый стоит! И Петя себе к свадьбе костюм-тройку купил. Ему жить осталось два понедельника… ха-ха-ха, правду говоришь, будет в чём похоронить! Я спрашиваю: неужели не могли людей нанять для ремонта, если деньги на подарок нашли? А Оля отвечает: пока мы что-то делать сами можем, мы себя людьми чувствуем. И есть повод собраться. А в мойке гора посуды после их сборища! И моют Таня с Олей, а Алдона в компьютере играется. Я ей попеняла, а Оля говорит: она сегодня обои обдирала, а потом клеила, пусть отдыхает! Избаловали девчонку! Ой, я не спросила, может, Асояны старый холодильник им отдадут? Тогда ничего… как квартиру? Кто дарит?»
Долго после этого разговора успокоиться не могла. Пришлось ещё Ядвиге позвонить: «Здравствуй, Ядзя. Я чего звоню… ты на концерте была? И как тебе? А я в органный зал собираюсь. Ты знаешь, я со вчерашнего дня в возмущении. Ядвига, как наше поколение жило! Я только на шестом десятке в отдельной квартире оказалась! А Асояны внуку на свадьбу квартиру подарили… нет, не Карина, она мебель, а дед и дядя на евродвушку скинулись. Нет, Эдик больше дал, он как бы комнату у него выкупил в общей квартире, а остальную выплату с дедом пополам поделили. Как что?! Соплякам двадцатилетним! Нет, вузы они закончили… да какие они богатые… ну, Алик раньше на ремонте подрабатывал. Но отдать всё внуку! И как Римма терпит?
В палату влетела Алдона: «Мам, баба Вера сказала, пока всё не съешь, ничего тебе не показывать и не рассказывать!» «И чего это ты мне показать можешь?» «А вот могу, я планшет принесла. Вся свадьба тут!»
Татьяна восхищалась: «Какое платье красивое! А отделка! Это всё тётя Вера?» «Нет, она шила, а вышивала баба Люба. Она знаешь, какие картины вышивает? Упадёшь! Она Наташе и дяде Эдику икону подарила!» «А им-то зачем?» «Ой, а ты ещё не знаешь! Они же на той неделе взяли и поженились! И никому ничего не сказали!» «О-о… то-то я гляжу, что она на свадьбе никакая». «А что не так? Нормальная она!» «Да нет. Лицо припухло». «Подумаешь, припухло! Не выспалась! А вот гляди, это я с женихом и невестой». «У Даши тоже платье красивое. Но у тебя лучше. А это ты что? Ну, дядя Алик! Не знала, что он такой танцор. А ты-то!»
При прощании Татьяна робко спросила: «Алдона, тётя Оля сильно на меня сердится?» «Ты что, мам! Ты из-за того, что она сегодня не пришла? Она собиралась, но к ней какая-то тётка пришла. Я, говорит, Быкадинова. Ну, баба Оля сказала, чтобы Серёжа меня одну отвёз»