Наутро деды решили поудить. Встали рано, долго препирались с Олей и Любой по поводу завтрака и одежды, потом всё-таки выкатились в заднюю калитку, напротив которой в воде стояла дощатая площадка на сваях, что-то вроде лодочного причала, к которому вели дощатые же мостки. Пожилые дамы проконтролировали их переправу по довольно узким мосткам и оставили одних на пустынном в эту рань берегу.
Молодёжь проснулась позже. Сначала появился Эдик, потом Наташа. Последней приползла зевающая Алдона. «Чем моложе, тем ленивее, – прокомментировала Любовь Алексеевна. – Все просыпаются строго по возрасту». «Сейчас буду камеры устанавливать, – деловито сказала девочка. – И ничего я не ленивая!» Она привезла кучу всяких подержанных деталек, которые выпросила у Даши, и собиралась всё это опробовать. С час она таскалась с ними вдоль задней стены ограды, примериваясь, как удобнее направить камеры на причал. Ей не нравилось, что на мониторе видны были только спины рыбаков. Наконец Алдона поняла, что лучше ракурса не будет, и уселась в гостиной за ноутбук, настраивать изображение. Потом вдруг закричала «Дядя Эдик!» и понеслась во двор. Во дворе она крикнула охраннику: «Сергей Иванович, бежим!» и кинулась к задней калитке. Спустился недовольный Эдик, спросил: «Алдона, ты что вопила?», заглянул в ноутбук, вскрикнул и кинулся к задней калитке.
Когда Любовь Алексеевна, Оля и Наташа вернулись с рынка, они увидели во дворе множество, как им показалось, посторонних. Валялась на боку коляска Алексея Степановича, у которой на корточках сидели Женя, Эдик и ещё один пожилой мужчина, стоял с папкой полицейский, ему втолковывали что-то старик в мокрых по колено брюках и с багром в руках и девушка модельной внешности. Ира сидела на диване-качелях, Петя – на пластмассовом кресле, принесенном с балкона, Алдона стояла рядом с ним. «Где Лёша?» – вскрикнула Любовь Алексеевна. Эдик вскочил, обнял пожилых дам и сказал: «Девочки, не волнуйтесь, все живы и относительно здоровы. Сергей Иванович Алексея Степановича повез на рентген. У него палец повреждён на руке. «Поехали!» – грозно скомандовала она. «Любовь Алексеевна, они скоро будут, уж с час как уехали. С ними Таисия Андреевна, она там все ходы-выходы знает. Давайте лучше обедом займитесь, а то у нас с завтрака во рту ни крошки, кроме коньяка». Наташа подобрала с газона пустую коньячную бутылку и апельсиновые корки и сказала с возмущением: «Коньяк апельсинами закусывать! Стыда у вас нет!» Ира спокойно возразила: «Вопрос не стоял выпить, вопрос стоял стресс снять. Я тоже остограммилась». Тут ворота стали открываться, и машина въехала. Вылезла Таисия Андреевна. Спустилась на подъёмнике Петина коляска со Степанычем. У него обе кисти перевязаны. «Ты сказал палец!», – кинулась Любовь Алексеевна на Эдика. «Люба, не шуми, – спокойно ответил Степаныч. – на одной руке перелом фаланги, на другой – вывих среднего пальца. И ссадины. Вправили, похожу с лангетом денёк – и правая будет рабочая. Вот заморозка отойдёт, я громче тебя кричать начну».
Эдик сказал: «В общем, история такая. Я наверху был, вдруг слышу – Алдона зовёт. Спустился, а её нет. Думал, может чего в интернете нашла. Подхожу, а на экране вид на наши мостки и одна коляска, дяди Петина. И парень какой-то стоит. Потом парень разворачивается и с мостков падает. Бежит Алдонка, пролетает мимо Пети и прыгает в речку. И тут я побежал. В чём был, ныряю. От соседних мостков раньше меня подплыла вот эта барышня, Татьяна. Ныряет, вытаскивает дядю Лёшу и вцепившуюся в него Алдонку. Кричит ей, чтоб к берегу плыла, а она деда отбуксирует. А та в ответ: я плавать не умею! Так мы все вчетвером и плыли к берегу. Алдона с такой силой в деда вцепилась, что я её на берегу с трудом оторвал, чуть пальцы не сломал, не разжимались». Любовь Алексеевна возмутилась: «Но как Лёша свалился, коляска ведь на стопоре была!» Тут все загомонили. В общем, произошло то, о чём Коля предупреждал: шли по берегу трое не то наркоманов, не то просто подонков. Увидели двух колясочников, стали ржать. Деды стойко продолжали удить, решили: покривляются и уйдут. А может, что-то и сказали. Ну, и из парней один вдруг сорвался с места и, вбежав на мостки, столкнул коляску в воду. Степаныч, молодец, вынырнул и за мостки ухватился. А этот, зверея, стал бить ногами по пальцам старика. Петя растерялся. Спасибо, что Алдона увидела это на мониторе и выбежала из задней калитки, крича «Деда Петя, атас!» Это у них была условная команда, когда тренировались с электрошокером. Петя головой тормозил, но чисто рефлекторно на команду сработала рука, вытащившая электрошокер из-под подлокотника и нажавшая на кнопку. А нападавший в это время развернулся к Пете, не исключено, что и его бы столкнул. «Очень удачно повернулся», – ухмыльнулся полицейский. Мужики заржали. «Ну, понимаете, куда пришёлся разряд, если оружие в руке сидящего человека? Папе бы его в своё время так досталось, у нас бы сейчас волнений не было. Надеюсь, эта тварь теперь размножаться не сможет». Последний его удар по Степанычу пришёлся не по рукам, а в голову. И старик был оглушён, иначе выплыл бы сам, к воде он с детства приучен. «Ты-то зачем в воду нырнула, если плавать не умеешь, – кинулась Любовь Алексеевна на Алдону. – Вот грех бы на нас, если бы утонула!» Тут вступила девушка Татьяна: «Если бы она не нырнула, я бы Алексея Степановича в этой мути не нашла. А то я, во-первых, знала, куда она прыгнула, во-вторых, она бултыхалась, и я видела, куда их течение сносит, и со второго нырка увидела, что белеется её футболка». Когда утопающих подняли на мостки, началась всеобщая истерика. Плакал Петя, рыдала лежащая на досках Алдона. Спасибо, Эдик рявкнул на неё: «А ну, кончай выть! Живо взяла деда и освободили мне коляску для Степаныча!» Дед с внучкой вняли команде и, шатаясь, пошли по узким мосткам. Эдик с Татьяной перекинули Степаныча через Эдиково колено и реанимировали, заставив вернуть речную водичку. Сергей Иванович помог поднять старика на Петину коляску, а сбежавшиеся люди пинками загнали в воду приятелей плывущего по течению подонка и послали плыть следом. Кстати оказавшийся на берегу старик с багром (он вчера черпак из лодки уронил по пьяному делу, а сегодня решил разыскать) гнал их этим багром метров пятьдесят, а потом пришёл и нашарил-таки на дне коляску. А во дворе команду приняла на себя баба Ира. «Ой, вы бы это видели, – хохотал Эдик. – Сидела такая вся больная, бессильная. А тут встаёт и как гаркнет басом: «Алдона, немедленно в ванную! Тридцать секунд под горячим душем, смыть пиявок и лягушек, одеться и сюда с сухой футболкой для Пети и полотенцем для Лёши! (Дядя Петя, пока с ней в обнимку шёл, весь намок). Эдик, сам под душ, а потом пулей сюда два ведра тёплой воды, Лёшу помыть! Сергей, два стула с балкона, бегом!» Я с вёдрами прибежал, она уже стариков на стулья усадила и Алексея Степановича раздевает, и уже какие-то дощечки к ладоням примотала, чтобы он пальцами не шевелил. Татьяну за выпивкой послала. А как она нас крыла, когда мы бестолковились!» Покачиваясь на качелях, Ира спокойно пояснила: «Я инженер-электрик, но последние семнадцать лет перед пенсией работала главным инженером ЭТУСа. Ты бы поработал со связистами, тоже бы овладел терминологией». Оля кинулась к ней: «Господи, Ира, как ты?» «Да хорошо, даже очень, я бы сказала. То ли стресс подействовал, то ли коньяк. Даже температура упала».
«Боже, какой ужас, – продолжала Оля. – Привезла ребёнка на озёра, но даже предположить не могла, что она плавать не умеет! Алдона, у вас ведь в городе наверняка бассейн есть, да не один!» «Баба Оля, ты же знаешь, что отец у меня жмот. За бассейн платить надо, да ещё купальник покупать». «Ну, с меня купальник и обучение плаванию, – обняла девочку Наташа. – К концу недели будешь речку переплывать». «Какое плавание? Уезжать надо!» – сказала Любовь Алексеевна. «А вот фигушки, – перебил её Степаныч. – Мы с Петей ещё рыбы не половили». «Какая рыба!» Любовь Алексеевна была уже в истерике. «Баба Люба, моя бабушка говорила, что страх надо сразу перебороть, а то он закрепится. Я как-то на каникулах с качелей чуть не упала и очень испугалась. А она так сказала и заставила меня ещё раз раскачаться. И я бояться перестала. Вот и дедушки, если не порыбачат, будут реки бояться». «Мы со Степанычем будем рыбу ловить, – сказал Петя. – Ой, рыбу оставили, я поеду поищу». Старик с багром кивнул на ведро у крыльца: «Да что там, жалкие три хвоста. Хотите, я вас завтра на моторке на мыс подброшу или на острова? Там клёв – во!» Любовь Алексеевна только руками развела: «Дурдом!»
«Я сегодня под домашним арестом. Ребятам велели ко мне не заходить. Мы вчера с хрущами дрались». Дребезжащий ответ по скайпу. Из коридора слова не разобрать. «Нас было, конечно, больше. Но они здоровые, а у нас мелкота. Видишь фонарь? Это они мне засветили. И губа… вот. А потом пришли самбисты и нас раскидали. Ну, они местные самбисты. Старшеклассники. Там одна девчонка, такая стройная, зовут красиво – Лола, а остальные парни. Говорят, нефиг драться… Хрущи? Это так наглых приезжих зовут. Таких, как те, которые деда Лёшу убить хотели… Не знаю. Родители его приходили, говорят, пожалейте ребёнка. А баба Люба сказала: пусть он сдохнет, ваш ребёнок, я не мести хочу, а справедливости. Хорошо сказала, да? И адвоката наняла. Ивана Ивановича. А? Он не её защищает, он за делами наблюдает. Говорит, весь город заинтересован, чтобы этих подонков посадить. Может, тогда остальные будут себя вести тише. И ещё он обещал Наташе помочь со статьёй, потому что из-за всяких статей про здешних колдунов сюда приезжают такие негодяи, а если Наташа напишет, что это брехня, они ездить не будут. Баба Тася говорит, он самый лучший адвокат. Он обещал ещё бабы Олину родню поискать. Бесплатно. Не знал, говорит, что этот упырь (это он про однофамильца бабы Олиного) со здешней землёй кровью связан. А баба Оля уже и не надеется… что? Нет, сначала она тоже не надеялась. Тут знаешь, как чудно? Полгорода носит три фамилии: Кожевниковы, Огородниковы и Кузнецовы. Кожевниковых, как эта Ульяна по мужу, тысячи две. Баба Тася искала-искала, а потом участковый, который из-за того случая с нами познакомился, говорит: я знаю одну Кожевникову, нашего лейтенанта бабусю, которая всё про всех знает. Она из лесных. Представляешь, у них эту фамилию ещё делят на коренных, лесных и дурошлёпых. Я с Наташей к этой бабуле ходила. Она вспомнила, что слышала про эту Ульяну. Её свекровь в старину рассказывала, что её деверь… что? Это какой-то родственник. Так вот, он с фронта привёз жену по имени Ульяна. А потом она его бросила и ушла к другому мужику. И про неё в семье не говорили, потому что за родственника обиделись. Тот дед, ну, бывший муж Ульяны, он был алкаш и скандалист. Так что правильно она сделала, что за другого замуж вышла. Только вот как фамилия нового мужа, теперь никто не скажет. Баба Оля говорит, надо уезжать. А деды ездят на рыбалку. У нас тут сосед через дом, старый-престарый. И у него катер. Вот они его взяли напрокат и на острова ездят. Уже даже без колясок. На костылях ходят. И баба Люба с ними, и Сергей Иванович, и дядя Эдик. Как же без охраны? Баба Люба говорит: я тебе не баба Люба, а рыбачка Соня. Смеётся. А баба Ира уже выздоравливает. Хотела уехать, но баба Люба сказала: простудишься в дороге, лучше с нами вернёшься. Она ходит на прогревание, ещё на массаж и на ингаляции. Кашляет, но так ничего. Травки заваривает, пьёт. Вечером они в карты играют: деды, баба Люба и баба Ира. Иногда ещё баба Тася приходит. Ты что, это цирк! Они ругаются, спорят, смеются. Баба Оля не любит карты, но выходит на них посмеяться. Садится на качели и говорит: ты посмотри, азартные какие! Чем тебе не казино! Ещё говорит: у наших мальчиков (это она их так называет) лысины загорелые, а шеи как кирзовые голенища, хорошо, что сюда приехали, Петя скоро уже с палочкой ходить будет… Нет, парализация – это навсегда, врачи сказали. Рука висит, нога волочится. Просто он повеселел, баба Оля говорит, и ходить перестал бояться… А ещё там какой-то главный секретарь Наташин… ответственный, во! Требует, чтобы она про здешнюю бесовщину написала. Тут демон какой-то на кладбище живёт, а в городе ведьмаки всякие. Лечат больных, мёртвых оживляют и прочая брехня. Мы сегодня на кладбище пойдём на экскурсию. Там подземный ход и всё такое. А я возьму и разуюсь на всякий случай. Попрошу демона, чтобы отец разрешил мне домой не возвращаться… Да не кислая я. Школу я вспомнила. Я её ненавижу… Да чего там хорошего. Меня там все пинают. То в рюкзак воды нальют, то бумажку на спину прилепят, то жвачку на стул приклеят. Дразнятся, обзываются… ну, я учусь плохо, и одеваюсь не так. Ладно, пока, завтра вечером я тебя наберу».
Хлопнула крышка ноутбука. Эдик и Наташа отступили за кухонную дверь. Шаги прошлёпали по лестнице наверх. «Ты знал, что её в школе травят?» «Да нет, откуда?» «За что? Хорошая ведь девчонка!» «По своему детству помню, что гнобят не самых плохих. Подростки вообще жестокие зверёныши». «И ты гнобил?» «И я был зверёныш. И меня гнобили, и я гнобил. За что раскаиваюсь». По лестнице спустилась Алдона в купальнике, шапочке и накинутом на плечи полотенце: «Я пойду поплаваю». «Давай я с тобой!» «Дядя Эдик, я нормально на воде держусь, ну, Наташа, скажи ему!» «Нормально, иди уж!»
Если честно, плавать научилась Алдона так себе. Стиль «по собачьему» и с брызгами во все стороны. Но не было в ней ни малейшего страха к воде, несмотря на то, что первая встреча с рекой могла оказаться последней. С шумом доплыв до середины реки, она вернулась к своему причалу и уселась спиной к берегу. Щурясь от бликов на воде, задумалась о предстоящем возвращении в Питер, о том, что скоро уже родители вернутся со своей летней каторги и повезут её домой. И как было бы хорошо, если бы её оставили у бабы Оли. И что, пожалуй, отец бы согласился, если бы баба Оля сказала ему, что не будет брать с него деньги на содержание дочери. Только, наверное, это неправильно, потому что пенсия у неё маленькая. Алдона всхлипнула. Кто-то сзади ступил на мостки и двинулся к ней. «Дядя Эдик контролирует», – подумала она и не обернулась. «Ты что киснешь?» Самбистка Лола присела рядом с ней и спустила ноги в воду. «Да так, – смахивая слезу, ответила она. – Домой ехать неохота». «Что, здесь понравилось?» «Нет. То есть здесь понравилось, но мне и в Петербурге нравится. Я только домой не хочу». Расспросив Алдону о её семейных обстоятельствах, Лола сказала: «А у меня вообще никакого отца не было. Пожалуй, мне лучше, чем тебе». «Совсем не было? Ты даже не знаешь, чья ты?» «Почему не знаю? Есть тут один… донор спермы». Алдона хихикнула. Она никогда ещё не слышала, чтобы так презрительно о родителях говорили. «Извини, я не хотела. Ты с мамой живёшь?» «Нет, от матери я ушла». «Да ну?» «Вот что я тебе скажу. У меня мать пила, и меня тётя забрала. Она хорошая, мне с ней очень хорошо живётся. Только я переживала, что вроде как мать предаю. А тётин муж мне сказал: дети за родителей не в ответе, она тебя первая предала. Так что ты не сомневайся, попроси бабушку, чтобы она тебя у себя оставила». «Да, а деньги?» «Так они же у тебя богатенькие!» Алдона засмеялась: «Это у нас баба Люба с дедом Лёшей богатые. Наташа говорит, они за месяц в этом доме заплатили столько, сколько она за три года за съём квартиры заплатит. А мы просто за компанию с ними приехали. Баба Оля пенсионерка, деда Петя инвалид». «Ну, тарелку супа всяко нальют. А одежда у тебя и так есть». «А мама?» «А мама твоя вместе с папой дом строит. Она же знает, что ты в этом доме жить не хочешь? А давай-ка я тебе несколько приёмов покажу, чтобы от одноклассников отбиваться».
Стали тренироваться. Тут же вышел из калитки дядя Эдик. Ясно, по камерам контролировал. Решил, что они подрались. Подошёл, стал советовать. Один захват у Алдоны не получался, показал. «Вы тоже какими-нибудь единоборствами занимаетесь?» – спросила Лола. «Было дело. У меня, знаешь ли, сестра старшая. В девять лет на дзюдо пошёл, чтобы от неё отбиваться. Один раз так её приложил… до сих пор приятно вспомнить. А отец тогда меня по заднице… не больно, но обидно. Девочек нельзя! С тех пор с ней не связываюсь. А она до сих пор на меня нападает. И ещё отец на секцию ходить запретил. Сказал, голову тренируй». «А я всегда хотела, чтобы у меня были братья и сёстры», – сказала Алдона. «Ох, Алдонка, этого счастья тебе не надо». «Подожди, – дошло до Алдоны. – Ты что же, с девяти лет эти приёмы помнишь?» «А отец потом от нас уходил. И я до института в спортивной школе занимался. А в институте я на карате ещё год… ладно, девчонки, пошли шашлыки нанизывать».
Наташа расспрашивала новую знакомую о местных чудесах. Лола чудеса отрицала, говорила, что от этих легенд городу одни неприятности: мало того, что всякие псевдоучёные тут бед натворили, так ещё всякие богатенькие стараются тут дом купить и приезжать за здоровьем. Вот, например, такие, что деда Лёшу чуть не утопили. В прежние времена на отдыхающих деньги зарабатывали. И теперь есть приезжающие из года в год, обзаведшиеся прочными знакомствами и ставшие почти своими. Но те, кто понастроили здесь особняки, ведут себя слишком нагло. Особенно молодняк. И все эти публикации привлекают не нормальных отдыхающих, а бесноватых. Даже больные приезжают какие-то неадекватные. Недавно один онкобольной раздолбал несколько памятников на кладбище. Обиделся, видите ли, что демон его не вылечил. «Слушай, хорошую ты мне идею подсказала», – оживилась Наташа и позвонила адвокату Ивану Ивановичу, нельзя ли раздобыть статистику заболеваемости и смертности по Утятину: наверняка ведь аборигены не более живучи, чем прочие смертные. «Хороший аргумент в пользу нашей обычности», – согласился он и обещал помочь. Ещё она попросила его организовать встречу с каким-нибудь местным кудесником. «Перезвоню», – обещал он.
Когда Иван Иванович перезвонил, Лола хмыкнула: «Сказали бы мне. Я ведь шла к тёте Маше Обоянской за огурцами, только у вас задержалась». «Да была я у этой Обоянской, – с досадой ответила Наташа. – Меня даже на порог не пустили!» «Не обижайтесь, у нас не любят чужих. Тем более, тётю Машу похищали и едва не убили». «Зачем?» «Изучать». «А она что, реально какими-то необыкновенными способностями обладает?» «А вот увидите». «Но ты сама что-нибудь такое наблюдала?» «Она, когда в больнице лежала с инсультом, даже говорить не могла, убрала у меня фингал. А у палатного врача – волосатую родинку с лица. И присадила их на щеку санитарки». «Зачем?» «Очень злая была эта санитарка». «И что, можно эту санитарку увидеть?» «Наверное, можно. Только всё это было в Тульской области». Наташа поглядела на неё с недоверием.
Когда подъехали к дому колдуньи, у ворот их ждала неопределённого возраста тётка с недовольным лицом. «Что, тётя Нина?», – поздоровавшись, спросила Лола. «Да вот, петля от калитки…» «Тут брус менять придётся. Есть дерево?» – спросил Эдик. Тётка оживилась: «Сейчас принесу. Девчонки, вёдра на терраске возьмите. А вы проходите в дом», – это она Наташе.
Минут через сорок, когда Эдик уже расслабленно валялся в тени на травке, вернулись с бахчи девочки. Пока они подтаскивали вёдра к крыльцу, из дома вышли последние клиенты, а следом за ними – колдунья и Наташа. На ходу колдунья ей говорила: «А пасха, чтоб ты знала, 28 апреля. Ох, какая девочка хорошая, – переключилась она на Алдону. – Смотри, не вздумай на кладбище разуваться!» «Почему?» «Потому что всё это мелочи. А душу при этом потеряешь». Увидев, что девочка упрямо поджала губы, колдунья сказала: «Ты видела когда-нибудь страшные сны? Говорят, если кошмар увидишь, нельзя об этом никому рассказывать. А то сбудется. Я тебе сейчас страшный сон покажу, и ты его никому не расскажешь. Зато поймёшь, что твои беды – это мелочь. Ну-ка, сюда зайди». В прихожей она резко двинула стул: «Вот, сюда садись. Гляди на самовар и медленно закрывай глаза». Алдона зажмурилась, вздрогнула, открыла глаза и закричала. Эдик и Наташа кинулись к ней, а колдунья сказала: «Нин, воды холодненькой дай ей. Ну, ты поняла?» Алдона закивала: «Да, да… это ведь неправда?» «Может быть. Но лучше чёрта не звать, а то потом бог не услышит».
Машина затормозила у кладбища. Удивительное оно было. От ворот плоское, затем пологий подъём, потом он становился круче. А на плоской вершине кладбищенского холма – маленькая часовенка. Лола сказала: «Вон экскурсионный автобус. Послушайте, что их сопровождающий будет рассказывать. А потом мне огурцы завезёте, я дома буду». Вышла на дорогу, махнула рукой группе велосипедистов. Один затормозил, Лола села на багажник и помахала рукой, отъезжая. Алдона вздохнула ей вслед. «Ты что?» – спросила Наташа. «Она такая… уверенная!» «Она просто старше. В вашем возрасте год – это много. Увидишь, какой ты будешь следующим летом. Хочешь, привезу тебя сюда?» «А что тебе эта ведьма обещала?» – спросил Эдик. Наташа засмеялась: «Ну, если сбудется то, что она обещала, тогда я точно в Утятин поехать не смогу. Но кто-нибудь моё обещание выполнит. Дядя Эдик, например. Что скажешь, дядя Эдик?» «Я бы предпочёл с тобой остаться. А Алдонке мы обязательно найдём сопровождающего».
Следуя за экскурсоводом, они услышали, что город Утятин возник как слобода у монастыря, который располагался на этом холме, что первоначально был монастырь пещерным, что пещеры были как природными, так и рукотворными, что между ними были выкопаны подземные ходы. Что затем были построены храм и кельи, а пещеры и ходы либо обрушены, либо забыты. О казаке Федосе Кайло и его внуках-разбойниках, о поэте Коневиче, который в середине позапрошлого века отыскал клад разбойников, а затем был убит. Но больше всего экскурсовод рассказывал и событиях недавнего времени: о том, что в последние годы случилось несколько случаев, когда люди проваливались на кладбище, и что в поисках этих людей приходилось пробиваться в заваленные подземные ходы. Три таких места экскурсанты могли увидеть. Самое первое показали им на вершине кладбищенского холма, на месте, где когда-то стоял храм. Теперь над проломом построена часовня, в которой пробитая в земле квадратная дыра была окружена оградой и прикрыта редкой решёткой. Сквозь решётку была видна подземная ризница храма с проломом в стене. Говорят, что до подземного хода надо спускаться ещё метров пятнадцать. Ещё один пролом на склоне холма был заложен бетонными блоками после того, как в нём завалило пятерых. А третий пролом был в полу склепа князей Ишеевых в старой части кладбища.
Экскурсанты пошли к автобусу. Эдик сказал: «Я тут договорился, что нас спустят в подземный ход. Алдону нельзя, потому что несовершеннолетняя. Наташ, полезем?» «Сдурел? Пятый десяток разменял, а всё детство играет!» «А я бы слазила, – вздохнула Алдона. – Ты хоть на телефон поснимай для Толика». Попрепиравшись, Наташа уступила Эдику свой телефон, у которого камера была помощнее, и даже зашила его в нагрудный карман, чтобы он его не побил. Пошатавшись вокруг часовни, девушки решили спуститься к склепу ещё раз. На полпути Алдона остановилась: «Что там, ангел?» Наташа, уставшая и вспотевшая, сказала: «Да брось ты, тут крапива кругом». Но девочка отмахнулась: «Я быстро» и ломанулась через кусты. Через минуту раздался визг. Наташа бросилась за ней: «Что случилось? Боже мой, я думала, ты провалилась, а ты стоишь, как ни в чём не бывало!» «Наташ, погляди!» На памятнике, в который тыкала пальцем Алдона, была выбита надпись: «Кожевников Андрей Тимофеевич. 1917-1986. Кожевникова Ульяна Никифоровна. 1919-1998».
––
1 См. "Охота на демона"