Глава десятая. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ПЕТЕРБУРГА В МОСКВУ
Уже месяц они живут на даче. Галя, зная, что это всего лишь строительный вагончик, ехать сначала не хотела, но истомила городская летняя жара, и она стала собирать вещи. Дядя Петя с Алдоной поселились в палатке, и спать вдвоём с Ольгой Ивановной в вагончике оказалось даже комфортнее, чем дома, хотя из удобств здесь были только вода и электричество. Срок надвигался, и тётка уже забеспокоилась, поговаривая, что пора возвращаться в цивилизацию. Но никому не хотелось, даже Гале, которая загорела, много бродила по окрестностям, бултыхалась в небольшой речушке, в которой Петя и Степаныч ежедневно удили рыбу, и даже иногда что-то вылавливали.
А выехать пришлось спешно. В один из пасмурных дней, когда даже Петя с Алдоной не решались отойти далеко от участка, опасаясь попасть под дождь, к ним приехала Любовь Алексеевна с приглашением на баню и шашлык. Степенно прохаживающаяся по дорожке Галя ответила на звонок и вздрогнула, ухватившись за забор. После недолгого, но экспрессивного разговора, который до стоящих у вагончика не доносился, поспешила к ним с криком: «Мне надо в Москву!» Это был звонок от дочери, которая с рыданием сообщила, что умер отец. «А стоит ли?», – спросила Ольга Ивановна. «Катя в клинике, она и так в тяжёлом состоянии, а тут ещё это. Ей он отец. Я должна поддержать».
Далее заговорили деловито и без сантиментов. С одной стороны, вместе с Быкадиновым умерла главная угроза в отношении Галины и её беременности. С другой – неизвестно, кто правит бал в его доме теперь, и как это отразится на дочери. В общем, ехать надо. Но это опасно. Опасно и от окружения покойного, и в связи путешествием и волнениями на столь позднем сроке. Оля рвалась сопровождать, если уж Галя твёрдо решила ехать. Любовь Алексеевна явно была ошарашена прагматической тональностью разговора о смерти, и пришлось ввести её в курс дела. А она не смотри, что домохозяйка, сразу включилась в планирование предстоящего вояжа: если они беспокоятся о жизни дочери как одной из наследниц, то Оле сопровождать племянницу ни в коем случае нельзя, потому что покушаться на неё могут не только как на наследницу второй очереди, но и донора наследницы первой очереди; а ещё непременно нужно сопровождение охраны и юриста, да таких, чтобы их не перекупили. «Тогда Римма», – вырвалось у Оли.
Любовь Алексеевна устроилась под яблоней с телефоном и иногда прерывала разговоры, порционно выдавая промежуточные итоги: «У Риммы Ивановны имеется какая-то ксива полуадвоката, ещё доверенность сделает, в дороге подпишешь, сойдёт… Сергей готовит машину, это наш водитель-охранник, Оля его знает… так, вас будет сопровождать Андрей, он начальник службы безопасности в Лёшиной бывшей фирме, лицензия на охранную деятельность имеется, данные по Быкадинову и его окружению пробьёт… Оля, сейчас за тобой сосед заедет, отвезёт домой, соберёшь Галины вещи и жди Римму, её муж завезёт вас за кровью, прихватит всех остальных, и встретитесь на трассе на шестидесятом километре, Галя с Сергеем будут ждать вас в условленном месте, там отъезжающие пересядут, а ты с Альбертом сюда вернёшься».
«Почему вы мне помогаете?» – спросила растерянно Галина. «А я не тебе, я Оле помогаю. А ещё дочери твоей в её болезни, а ещё сыну твоему, пока не рождённому. Надеюсь, ты к нему не относишься как к расходному материалу?» «Что вы, я каждый день молюсь за дитя грешных родителей, отец его не хотел, а мать трижды отказалась, называя чужим». «Это ложь во спасение, главное – ты его любишь не только как брата дочери, но как сына».
Клиника. Сразу при входе препоны. На рецепции Галине заявляют, что она в списке тех, кому доступ к пациентке Быкадиновой закрыт. «Это кто же его закрыл, бывший муж мой, ныне покойный?» «Запрещение подтвердил господин Писарев, опекун девочки». Римма вступает в разговор: «У вас есть на руках какой-то документ, удостоверяющий, что он действительно опекун и имеет право доступа к ребёнку? То, что вы мне в лицо тычете, это бумажка, юридической силы не имеющая». Спускается по лестнице этот Писарев, сотрудник Быкадинова и его двоюродный брат. К счастью, с ним только охранники, поэтому женщины затыкают ему рот тем, что нет закона о передаче ребёнка по завещанию, тем более, при наличии живого родителя. Может быть, у него есть доверенность на распоряжение средствами, но не только на опекунство, даже на посещение больного ребёнка он права не имеет. Появившийся вслед за Писаревым главврач нехотя подтверждает, что так оно и есть, и уверяет, что дядя навестил девочку в его, главврача, присутствии. Потом он наконец-то замечает Галин большой живот, и администратор в нём затыкается, уступая место врачу, который дрожащим голосом спрашивает: «Это то, что я подумал?» «Ну… у меня в машине контейнер с кровью. Остальное не на пороге же обсуждать». В результате он сам вписывает в журнал посещений, что в эту палату имеют доступ только мать пациентки, её юрист и охранники. Более того, женщин заселяют в соседнюю палату, и даже не спрашивают оформления и оплаты: «Что вы, тут всё оплачено на год вперёд, а если будет достаточное совпадение, это же прорыв!»
Через день похороны. Лечащий врач неохотно даёт согласие на участие в них, причём заявляет, что даже больше волнуется за здоровье матери, чем пациентки. Римма Ивановна тоже возражает, указывая на то, что у Гали живот опустился. Но девочка настаивает, и они вшестером, прихватив ещё назначенного сопровождать врача, едут к ритуальному залу госпиталя, где должна состояться гражданская панихида. По дороге выясняют, что с Номером четыре Быкадинов уже успел развестись, а с Номером пять ещё не успел расписаться. Несмотря на искреннее горе, девочка нервно хихикает: «Сейчас драчка состоится за доступ к телу. Мама, ты только от меня не отходи». Галя отказывается: «Ты хочешь, что я под своим номером на этот ринг вышла? Да и тебе опасно рядом с ними сидеть» «Но как же?» Выход находят охранники, которые вынимают из багажника коляску Алексея Степановича, и Андрей ввозит девочку и устанавливает коляску рядом со стульями, предназначенными для близких покойного, но несколько в стороне, и, оставаясь за её спиной, решительно протягивает руку в сторону Писарева и его матери, рванувших к племяннице, чтобы выразить ей соболезнование: «Соблюдайте интервал!» Врач присоединяется к нему и тоже преграждает путь другим лицам, пожелавшим приголубить бедную сиротку. Галина с Риммой остаются у входа в зал, но не остаются незамеченными. Щелкают вспышки, прорываются к Гале с вопросами журналисты, выкрикивают вопросы, но женщины прислоняются к стене, а Сергей перекрывает к ним путь своим мощным корпусом. Заварушка у входа даже отвлекает от скандала вокруг двух последних по хронологии вдовиц, которых под шумок охрана выдворяет в боковую дверь.
На кладбище тот же порядок следования Галина соблюдать отказывается: «Ты посидела рядом с ним, а на каком месте за гробом идти – не принципиально. Идём все вместе. Римма и Сергей остаются в машине, врач и Андрей следуют за коляской и идущей рядом с ней Галиной где-то в середине процессии. В числе первых они бросают по горсти земли на гроб, и Андрей, который ничего из вида не упускает, разворачивает коляску. «Мама, куда?» – пищит дочь. «Всё, милая, всё», – бормочет Галя. Андрей почти бегом увозит коляску на боковую тропинку и берёт девочку на руки. Врач сажает роженицу на коляску, и они почти бегом устремляются к выходу. Катя плачет, спрашивая, что с матерью. «Естественный процесс, – хрипит Галя, перетерпев схватки. – Роды у меня, доча, начинаются».
По дороге врач звонит в клинику и сообщает, что, судя по интервалам между схватками, они вполне успевают доехать своим ходом. И успевают. Поздним вечером Римма Ивановна в обычной своей сдержанной манере сообщает Оле: «У нас Сашенька. Вес такой-то, рост такой-то, пуповинной крови собрали аж восемьдесят миллилитров, всё нормально. Подробности при личной встрече, нужно ведь время, чтобы определить, как всё прижилось. Галя уже кормила. Мать с мальчиком спят, девочкой врачи занимаются».
После утреннего кормления Галя узнаёт о состоянии дочери и вновь засыпает, но через час её будит звонок. Их с дочерью приглашают на оглашение завещания. «Вы с ума сошли, мы обе находимся в больнице. Нет, не как посетительница, я только что родила».
После недолгого замешательства звонящий соглашается на присутствие взамен представителя наследницы её юриста, чтобы не переносить оглашение. Сергей увозит Римму в офис покойного, Андрей усаживается в палате охранять. Часа через четыре Римма возвращается, устало присаживается и отвечает на вопросы: «Что сказать? Сидела я как сфинкс с неподвижным лицом. Никаких заявлений не делала. В конце непримиримого сражения заинтересованных лиц расписалась за получение копии этого диковинного документа и тихо удалилась. Что там у вас, остатки пиццы? Давайте сюда, смертельно голодна. Да не ждите вы меня, читайте вслух и всё поймёте».
После прочтения Галя сказала: «Я вообще ничего не поняла». Андрей уселся за стол, ещё раз пробегая взглядом этот очень объёмный документ. Римма отхлебнула чай, вытерла губы и сказала: «Это для того, чтобы оставить в недоумении всех, кто до него доберётся. Так-то он собирался жить вечно. Составлено завещание давно, ещё когда вы с ним пребывали, так сказать, в мирной фазе брака. Тем не менее, тебе он вообще ничего не завещал. Дочь и её часть наследства поручил заботам своего двоюродного брата. Думаю, вне зависимости от того, с кем до вступления в наследство будет она проживать, достанется ей дырка от бублика. А ты как считаешь, деточка?» «Я не деточка, – вздёрнула нос уже самостоятельно сидящая на постели девочка. – Естественно, с дядей я жить не буду. Они с его мамашей меня за неделю сожрут, и даже косточки не выплюнут. А нельзя как-нибудь управляющего поменять?» «Только убить, – оторвал взгляд от документа Андрей. – Киллера нанять готова?» «Я бы с радостью, но денег нет и ходов не знаю. А ты, мама?» «А мне понравилось жить в бедности, – усмехнулась она. – Отец тебе рассказывал, как я семечки грызла?»
«Есть тут один вариант, – сказал Андрей. – Если обнаружится ещё один ребёнок покойного, то завещание можно опротестовать». «Ага, и тогда за жизнь этого ребёнка я ломаного гроша не дам», – кивнула Римма. «Никаких детей больше нет, – решительно поднимаясь, заявила Галя. – Моему старшему ребёнку отдыхать надо, а младшего пора кормить. Как только медицина даст добро на выписку, мы уедем в Петербург, где купим квартиру на деньги, которые Быкадинов мне за недвижимость перечислил. На наследство рассчитывать не приходится, к двадцатипятилетию дочери, когда он определил ей в наследство вступить, Писарев обратит эту солидную часть его богатств в пшик. Так что мне ещё детей растить и им образование дать, а главное – жизнь сохранить». «Да, а что за мужик, что в процессии к вам прицепился и некоторое время шёл? Что-то существенное сказал?» «Саныч, безопасник бывшего мужа. Страшный человек. Лично предан был. В пьянках и гулянках Эдика почти всегда участвовал, любые поручения выполнял. У меня, наверное, выспросить что-то хотел, но я сделала вид, что в горе и ничего не соображаю. А сама, откровенно, с трудом радостную улыбку с лица стирала». «Мама!» «Доченька, как твой отец со мной поступал и как мог ещё поступить – ну не ангел я, чтобы к нему во мне что-то человеческое осталось».
Через несколько дней этот Саныч явился в клинику, но в палату зайти не пытался. Позвонили с рецепции, пригласили Галину к телефону, она от встречи с ним отказалась, мол, если надо что сказать – говори по телефону. «Ну, юриста вашего пришлите».
Римма пошла на встречу, хотя Галина опасалась: «Ну, не убьёт он меня на глазах у медиков, да и на фиг я ему нужна!» А вот лицо этого Саныча показалось ей смутно знакомо, хотя на кладбище Римма из машины не выходила и никого не видела. Уловив напряжение в её лице, он сказал: «Мы дважды мельком пересекались в квартире тёти моего босса. Год назад я выяснял у неё их родственные связи, а пару месяцев назад…» «Понятно, – перебила его она. – Так что вы хотели?» «Вот о последней встрече я хотел поговорить. Вашей шитой белыми нитками истории о суррогатном материнстве поверить мог только Эдуард Фёдорович. Не знаю, как Галина Давыдовна смогла зачать от него, но знаю, что дети генетически совпали, или как там это называется? Короче говоря, появилась надежда, что девочка будет жить. Я сам отец и искренне рад этому. Я о другом хотел поговорить. Вы будете оспаривать завещание?» «С какой стати?» Он некоторое время сверлил её взглядом, а потом кивнул каким-то своим мыслям: «Значит, поумнела Галина». «А вы в надежде на её глупость хотели половить рыбки в мутной воде?» «Попыток – не убыток, – ухмыльнулся он и встал, протянув ей синюю папку. – Вот эту папочку я обнаружил на столе покойного босса. Здесь документы Галины Давыдовны о праве собственности на виллу и договор о купле-продаже бывшим мужем у жены, по какой-то оплошности должным образом не зарегистрированный. Если бы босс остался жить, он бы это дооформил и следующую по очереди отставную жену туда бы сослал. Ну, а теперь… зачем отдавать это алчным родичам, пусть лучше семья Быкадинова владеет. А чтобы вы не сомневались в чистоте моих намерений, сдам вам источник информации. В первый свой визит мой водитель сопроводил одну из приятельниц тёти босса до её квартиры, и в ближайшие дни её перехватила наша питерская сотрудница. Нет, не охранница, банковский служащий, но очень пронырливая особа. Внука подруги эта бабка сдала не задумываясь…» Римма его перебила: «Было бы там кого сдавать, он ведь не родной!» «Так вы знали?» «Ну конечно, Саша познакомился с женой на станции переливания крови, где у неё отказались брать кровь, предположив, что она беременна». Саныч пожал плечами: «И всё же я завершу свой рассказ. Ваша приятельница случайно столкнулась с той нашей сотрудницей перед нашим вторым визитом. Нашей от неё и не надо было ничего, но бабка вцепилась в неё как клещ и сорок минут рассказывала обо всех своих знакомых. В том числе поведала о том, что к подруге Оле приехала наглая племянница по имени Галя, которая сидит на её глупой шее, а сама собирается продать виллу в Испании. Естественно, это было доложено боссу, и мы появились у вас». «Ну, ничуть не удивлена». «И ещё. Посоветуйте им скрыться, питерский адрес слишком многие знают. Лично я предпочитаю на время исчезнуть». «Что, жареным запахло?» «Если бы! Запахло кровью. Я как владеющий оружием буду проверяться по каждому эпизоду. Оно мне надо?»
Ровно через сутки автомобиль остановился у забора Олиной дачи, Римма с трудом выбралась наружу и махнула Сергею: «Свободен». На вопрос «Где остальные?» ответила «Не знаю, и хорошо, что не знаю. Знаю только, что далеко и живые».
В общем, когда она вернулась в палату, все уже знали, что одно из предприятий холдинга пытались захватить вооружённые люди, что почти одновременно была отозвана лицензия "Торобанка" и совершено нападение на Писарева. Римма с Сергеем тут же отправились закупать необходимое в дорогу, потому что детской одежды на смену у них с собой практически не было. Потом они купили билеты до Питера вылетом из Домодедова, а отправились в Шереметьево. И там они передали уже стоящей с детьми в очереди на регистрацию в Стамбул Гале приобретённое. Для Риммы полной неожиданностью стало то, что вместе с ними прошёл регистрацию Андрей.
«Да, – подтвердила приехавшая по звонку Любовь Алексеевна. – Мне уже сообщили, что Андрей прислал заявление об увольнении. Я ничего не понимаю, но ты, Оля, не волнуйся. Он хороший малый, и не такие уж у вдовы большие деньги, чтобы на них польститься. Будем надеяться, что это любовь». «Какая любовь, когда двое детей, одна больная, другой крошечный!» «Ну, знаешь, у некоторых женщин после родов либидо возрастает. И как защитник он ей не лишний, нас за Химками полиция притормозила и долго трясла, куда попутчиков девали. А мы в несознанке, мол, женщины и дети самолётом летят».
Через неделю на рабочую почту Даши поступила фотография спящего младенца с подписью «Бабушке». Вечером она заскочила прямо с порога сунула Оле в нос телефон: «Вот ваш внучатый племянник». «А почему ты думаешь… откуда они твою почту знают…» «Я как-то Гале визитку свою давала. А откуда прислали, вообще выяснить не удалось. Там такой сложный путь, очень хороший специалист работал». «Но Галя в этом не лучше меня разбирается». «С ними охранник, который не тупой бодигард, а начинал в силовых структурах. Успокаивайтесь, тётя Оля, они в безопасности».
Глава одиннадцатая. ОБЫКНОВЕННОЙ КОЛДОВСТВО
Оля первым делом сняла с лица маску, потом стала раздеваться. «Ну что?» – спросила вполголоса Наташа. «Слава позвонил, Танечка добирается до Калининграда на перекладных. Завтра они вместе прилетят. Спит Алик?». Наташа кивнула.
Младшего Асояна Олегом мать назвала. Так она решила, чтобы звать Аликом в честь свёкра, и в то же время не хотела назвать Альбертом. Имя претенциозное, иностранные не в моде, ныне посконные в ходу типа Пантелея и Евстигнея. В апреле ему будет уже два года. Шустрый не в меру, Эдик с досадой говорит, что прогноз тёти Оли о большом учёном не подтверждается, скорее, будет сын большим футболистом.
«А с кладбищем как?» «А никак. Сказали, нельзя к Тане подхоронить». «Но как же? Тётя Оля, это они мзду вымогают». «Не без этого. Но мы походили, посмотрели, ведь действительно прах потревожим. Галя поехала на другое кладбище, где его первая жена».
Вышла Алдона, всхлипывая: «Но ведь деда Петя хотел с бабушкой!» «Алдоночка, не всё ли равно, где прах, да и душа его, мне кажется, пополам разорвётся. Он их обеих искренне любил».
Петя выкарабкался из тяжёлой формы новой болезни, но спустя месяц скончался от второго инсульта. И возникла проблема с местом захоронения. Когда приехала Галя, все по лицу её поняли, что и рядом с первой женой Петю похоронить не удастся: «Что-то сестра тётки там мутит. А я даже скандалить не стала. Не лежит у меня душа к этой родне. Тётя Оля, вот что я надумала. Мои родители в родном посёлке похоронены, так папа мой решил. Деревенское кладбище, место хорошее, на угоре, вокруг берёзовая роща. Родители их там лежат, бабуля их. Ну и что, что недружно жили братья в последние годы, в детстве-то вместе горе мыкали. А если на новом кладбище хоронить, то ехать туда всего на сорок минут ближе. И могила ухоженная будет, пока я жива».
Прилетевшая на следующий день Танечка, выслушав их решение, как-то устало сказала: «Дядя Петя мне место рядом с мамой уступил». А Оля спросила: «Не пора ли тебе домой возвратиться? Может, ну её, эту еврозону, на которой ты вкалываешь как на зоне?» «А примете?» «Ты что, считаешь, что дочери не нужна?»
Как и на Таниных поминках, без скандала о наследстве не обошлось, слишком много народа решило проводить Петю: однокурсницы Тани с семьями, племянница с сыном и невесткой, тёща этого сына и ещё пара её родственниц, соседи по Петиной коммунальной квартире и даже три тётки, которые четверть века назад с Петей челночили. Только лучший друг Степаныч отсутствовал, давление у него скакнуло. И Людмилы не было, она панически боялась заразы и сиднем сидела дома. Все поминали Петю добром, хвалили близких, которые в родную землю его погребли, что поминки организовали, хотя власть больше двух собираться не велит. Это Галя договорилась в местном придорожном кафе, тут, в сельской местности, сборища не разгоняли. Ну, а потом кто-то из соседей спросил, кто же наследник, и пошло-поехало! Только отбиваться на этот раз пришлось Гале. Римма привычно выступала в роли душеприказчицы: «Всё племяннице. Её сына покойный лет пять не видел, с чего он ему что-то оставит? Парень в его комнате живёт, пусть спасибо за это скажет. А жене его он мог оставить только от мёртвого осла уши. Деньги? Ещё месяц назад Галя комнату в той же квартире прикупила. Дядя спонсировал. На себя оформила. Чего это на детей, чтобы потом при разводе делиться?» Галя всхлипывала: «Поневоле вспомнишь тётю Таню, как мы все её наследство рвали».
Возвращались тем же транспортом, на арендованном микроавтобусе и катафалке. Катафалк уехал раньше. В него погрузились тёща со своей роднёй, обиженные нежеланием наследницы отдать всё детям. Оля посчитала оставшихся по головам и сказала: «Я тоже поеду, чтобы всем сидячих мест хватило. И Карина там одна с Аликом нянчится, умотает он её». Впрочем, через полчаса и остальные задвигались. Пасмурная погода сменилась ледяным не то дождём, не то градом. По окнам кафе щёлкали ледяные крупинки. Водитель сказал: «Дорога обледенела, ехать придётся медленнее, засветло, пожалуй, не вернёмся».
Вскоре автобус уткнулся в хвост тянущейся до горизонта очереди разномастных автомобилей. Водитель вышел, пообщался со стоящими впереди, потом притормозил встречную и объявил: «Впереди большегруз перевернулся, застряли надолго, попробую в объезд, пока нас не заперли». Они вернулись на несколько километров назад и свернули на хиленькую дорогу, ведущую через маленькую деревушку. С вопросами к водителю никто не приставал, и минут через двадцать они оказались на окраине небольшого городка. Тут нарушил молчание Серёжа Андреев: «Давайте к ближайшей больнице, маме нехорошо».
Последние метры перед больницей автобус преодолел хрипя и постукивая. Водитель матюгнулся и сказал: «Все выгружайтесь, тут мы автосервис проезжали, дойду до них».
Они разместились на креслах и диванах в холле приёмного отделения, проигнорировав жёлтые ленты, обязывающие занимать места через одного. Спустившийся из отделения кардиолог настоял на госпитализации. Сказал, что насильно никто держать не будет, но хотя бы несколько дней после криза нужно соблюдать постельный режим и находиться под присмотром медицины. Позвонил водитель, сказал, что задержка будет часа на два. Они уже знали, что с той аварии сюда привезли некоторых пострадавших, поэтому не удивлялись небывалому для такой небольшой больницы оживлению. Дежурная медсестра сказала, что запаздывает машина с кровью, застрявшая где-то в районе аварии, они уже местных доноров обзванивают. Эдик предложил: «Вроде бы, не положено напрямую переливать. Но если срочно нужна, я могу сдать, у нас в институте несколько раз в год организуют день донора. Только у меня вторая положительная, не самая редкая. У папы тоже, но ему уже семьдесят». «Мил человек, у нас все четверо пострадавших с такой, именно её и не хватает, – остановился пробегавший мимо пожилой врач. – И тут уже пофиг, если даже гепатит какой зальём. Давайте, кто со второй положительной, проходите в этот коридор».
Наташа, сдавшая кровь вслед за Эдиком, догадалась опустошить стоящий в холле вендинговый аппарат и раздавала вернувшимся шоколадки. Эдик пытался набрать Олю, чтобы предупредить, что они задерживаются, но абонент был недоступен. Тут ему Карина позвонила, почему их до сих пор нет, и он объяснил ситуацию, сказав, что тётя Оля уже должна приехать. Может, катафалк в той пробке застрял? Сестра завопила: «Придурок!» и отключилась. Минут через пятнадцать она перезвонила и с истерикой в голосе сообщила, что дозвонилась в соответствующие службы и выяснила, что Самсина Ольга Ивановна числится в списке пострадавших и доставлена в ближайшую больницу. А ближайшая больница…
Эдик кинулся к дежурной. Ну да, подтвердила она, именно эту пострадавшую взяли на стол последней, и именно ей крови не хватило. А у неё разрыв селезёнки, пока довезли, давление уже почти на нуле было. Так что спасибо, люди добрые, только благодаря вам старушка жива. «Но у неё же резус-нулевая, – ахнула Римма. – Она периодически пополняет банк крови, ей только свою вливать можно». «Что-о? – фыркнул подошедший к ним тот же пожилой врач. – Слышал я эти байки про золотую кровь. Но, по-моему, кровь эта существует только в интернете и больше нигде. Да и там насчитывается девять ныне живущих с такой. Обыкновенная у вашей старухи кровь, вторая положительная. Если есть своя в запасе, привозите хоть завтра, быстрее выздоровление пойдёт». Римма настояла, чтобы её допустили к подруге, и вернулась в полном недоумении. Да, это Оля, она ещё не пришла в себя после наркоза, но жива, и прогноз хороший.
Водитель автобуса объявил посадку. Наташа осталась ухаживать за обеими старушками до утра, когда её сменит кто-то из их компании.
Выписали Олю на десятый день, Вера удрала из той больницы раньше. Восстанавливалась Оля не по возрасту быстро. Её поддерживало желание поскорее увидеть младшего Асояна, которого по причине его излишней шустрости не допускали к бабушке до полного заживления шва, а ещё разговор Танечки с Пранасом по телефону. Он спросил жену, когда она собирается возвращаться, а она ответила коротко и решительно: «Никогда!» И пояснила, что двадцать лет трудилась как Золушка на севере в ожидании райской жизни на западе, а получила вторую серию рабского труда. Пусть ищет себе новую рабыню, а Таня теперь будет жить как все: восьмичасовой рабочий день и обычные домашние хлопоты. А ещё радость общения с дочерью, которой в детстве недодала материнского тепла и материального достатка, потому что всё было подчинено воплощению отцовой мечты. «Мы с тобой осуществили твою мечту, теперь кайфуй один. Ни на что не претендую. Я просто жить хочу!» И отключилась. Ей показалось, что он всхлипнул, но скорее всего только показалось.
Эта история с кровью мучила Олю чрезвычайно. Они втроём с Аликом и Риммой обсуждали её неоднократно и абсолютно бесплодно. Алик утверждал, что это врачи для Быкадинова подняли ставки на предельную высоту. Подло и цинично? По нынешним временам всё возможно. Ведь говорила Галя, что изначально группа у дочери была вторая положительная. Такой она, наверное, и оставалась. Была сложность с подбором донора по генетической идентичности, а они для того, чтобы ответственность с себя снять, ещё и нулевой резус ей приписали.
Гале она подробно описала эту странную историю и предложила ей сделать анализ крови детей в паре клиник. Иногда Оля перезванивалась с утятинскими родственниками. О Гале и её дочери она им никогда не говорила, но как-то брат Валера сам завёл разговор о Быкадинове, упомянув о том, что сотрудники финансируемого им института по-прежнему наезжают в город. И Оля вдруг решилась рассказать ему эту историю. Брат недоверчиво хмыкнул, а вот его жена, до этого не принимавшая участия в разговоре и просто сновавшая за его спиной с обычными домашними хлопотами, присела перед экраном и явно прониклась этой историей: «Я с Надей поговорю, с целительницей». «Ты веришь во всех этих утятинских колдунов?» – спросила она вполголоса, когда его жена вышла из комнаты. Брат подумал и ответил: «Не все, но чудеса случаются, чему я даже свидетелем был. В нашем городе колдовство – вещь обыкновенная».
И тут звонок от Гали! Как Оля обрадовалась! И Галя шмыгала носом. Она подтвердила, что у Кати и Саши вторая группа. А ещё объявила, что они летом собираются вернуться на родину. И дело тут не в анализах, а в том, что аудит показал, что остатки финансовой империи Быкадинова растворились под умелым руководством его родственника, и теперь наследники никому кроме их матери не интересны.
Ещё через неделю поступил звонок с неизвестного номера. Обычно Оля их игнорировала, а тут вздумала почему-то ответить. «Это Николай, водитель со скорой из Утятина. Я тут в гостях у друга… ну, в Петербурге. Можно к вам зайти с разговором?» Она даже обрадовалась: надо же, три года назад один раз пообщались, а помнит! Назвала адрес.
Коля пришёл не один, а с другом. Оля даже заволновалась: оба были изрядно выпившие, и похоже, что встречу они праздновали уже не первый день. Но отступать некуда, пригласила их на кухню, оговорившись, что в доме спит маленький ребёнок, налила чаю, выставила пироги.
«Мне Кожевниковы рассказали о семье этого банкира, – внезапно с его лица исчезла пьяная ухмылка, и взгляд стал пронзительным, даже страшным. – Живы, значит, его отродья?» «Что вы городите, – дрожащим голосом сказала она. – Он был плохой человек, но дети-то в чём виноваты?» «Яблоко от яблони, знаете ли. На них семейное заклятие наложено. Никто не должен из этой семейки выжить, гнилое дерево надо под корень рубить!» «Ну, а ко мне это тоже относится? Я ведь, между прочим, тётка ему родная». «Семья – это родители и дети. Это не только общая кровь, но и общая мораль». «Неправда! Родители не словами воспитывают, а поступками. Примерами негативными и позитивными. И как эти поступки дети оценят – это ещё бабушка надвое сказала. Вот в двух семьях отцы жестоко карают детей за проступки, а дети, вырастая, строят семьи по-разному: один с ремнём не расстаётся, а другой никогда не позволит себе на дитя руку поднять». «Ну, до сих пор семейные заклятия осечек не давали. Объяснишь им, что у них на всех одна болезнь – и начинают они друг друга пожирать». «Как одна на всех?» «А что, вам не объяснили? Стоит одному заболеть, как у других самочувствие улучшается. В результате они начинают мучить друг друга». «Насколько я знаю, Быкадинов всё делал для того, чтобы вылечить дочь». «А насколько вы это знаете?»
Намекает, что это отец придумал, что у Кати золотая кровь, чтобы не лечить её? Оля поняла, что это ужасно, но правдоподобно. То есть не легенда о семейном заклятии правдоподобна, но поведение племянника в том случае, если он верит в это заклятие. «А как ведёт себя болезнь в случае смерти одного из членов семьи?» «Ну вот, вы мыслите в правильном направлении. Если членов семьи становится меньше, соответственно, меньше возможностей для передыха у оставшихся. Понимаете, да? Когда в семье четыре человека, грубо говоря, болеете вы через три раза, остаётся трое – передыхаете через двоих. Я, конечно, утрирую, кто-то может болеть чаще других, а может вообще из болезни в болезнь переходить. Но если остался один – из болезней уже не выберешься».
«Вы сказали, что семья – это родители и дети. Но Галя ничего не говорила о собственных болезнях. У Эдуарда всё началось с неважного самочувствия, которому врачи не находили объяснений: небольшая температура, раздражительность, усталость. Был перерыв, когда дочери удалили сложный зуб. Почувствовал себя здоровым, но, когда дочь выздоровела, отцова болезнь вернулась. Потом у Кати стала неметь нога, потом ей поставили страшный диагноз, причём ухудшение произошло очень стремительно. Когда вдруг резко наступило улучшение, девочка вспомнила о семейном заклятии и попросила мать позвонить отцу. Катя в мистическую природу заболевания тоже верила, и сразу предположила, что с ним что-то случилось. И точно, оказалось, что в вашем Утятине он руки сломал. У ребёнка месяц ремиссии, а потом вновь ухудшение. То есть болезни отца и дочери чередовались, о Галиных болезнях я не слышала. Какие-то наверняка были, но она никогда не связывала их с семейной цикличностью. Так вот, какое значение имеет брак? Если разошлись, тот, кто ушёл из семьи, уходит от заклятия? Можно ли публично отказаться от ребёнка, чтобы избавить его от болезней?» Коля засмеялся: «Ни бог, ни дьявол паспортов не спрашивают. Но, наверное, поторговаться с ними можно. Этот ваш родственник, скорее всего, над дочерью измывался, чтобы самому не болеть. А над женой почему-то не получалось. Вот он и стал жён менять. Скорее всего, жертву искал. Как, вы говорите, у него было? Очередные, основные, запасные, одноразовые? А до этого пятнадцать лет с одной в браке состоял, хотя верность не хранил. А Галя ваша… скажите, она хороший человек?» «Обычный. Не идеальная, нет. Но мать любящая, даже самоотверженная». «То есть не святая. Значит, с дьяволом дело имела, и вот мне очень интересно, чем она ему за жизни отродий быкадиновских заплатила?» «Я не верю в ваши утятинские легенды, и в бедах Гали и её детей вас не виню. Но говорить так о детях – это отвратительно».