В Успенске
Борис Аркадьевич сидел с трубкой в руках, продумывая свои дальнейшие действия. Позвонил детектив и сообщил имя Пашкиного кредитора. Только услышав имя, он понял, что предстоят напрасные хлопоты. Эдуард Андреевич Коршунов, в прежние времена известный как Коготь, конечно, уже давно считался серьезным предпринимателем, но по сути так и остался бандитом. Припугнуть его Наппельбауму было нечем. Что бы ни говорили о старике в городе, ни мафиози, ни вором в законе он не был. Как окончил ремесленное училище в 49-м году, так и работал в сфере бытовых услуг. Сначала в Москве по распределению, потом под руководством папы в Уремовске, потом самостоятельно. Сначала с камнями попроще и легальным металлом, потом стал скупать золото и камушки. Не был он и художником в своем деле. Добросовестная и тонкая работа, но без особой выдумки, всё больше по образцам. Ну, а материал… За него он в 60-х отсидел шесть лет. По тем временам еще мало дали. После отсидки он умудрился сменить место жительства – поменял родительскую большую трехкомнатную квартиру в Уремовске на Успенск. Обмен был сложный, пришлось потратиться. Но Ида, святая душа, сохранила все папино добро.
Больше Борис Аркадьевич не попадался. Не вступал ни в какие альянсы, на первых порах не работал с посредниками. Оглядываясь на прожитую жизнь, он даже был благодарен судьбе и правоохранительным органам за отсидку. Его ремесло вызывало уважение у сокамерников, да и силы еще были – за себя умел постоять. В тюрьме он обзавелся полезными знакомствами как в среде уголовников, так и теневиков. В Успенске он благодаря этому вышел на другой уровень. Отсиживал свой рабочий день в часовой мастерской, получал благодарность за высокое качество работы. Вечером возвращался в свою малогабаритную двухкомнатную квартиру, готовил себе ужин. Заходи, участковый: дома никаких инструментов, относящихся к прежней профессии. Да и в гараже кроме новенькой «копейки» ничего нет. Кто же подумает, что все инструменты – в соседней квартире, где с некоторых пор поселился вдовый отставник? А из кухни этой квартиры можно было попасть в подвал. Борис Аркадьевич никогда не заходил в гости к соседу. По крайней мере, никто не видел его входящим в дверь. К тому же жилец слыл домоседом. Поэтому в соседскую квартиру ни разу не залезли грабители. А к Борису Аркадьевичу в первый год влезали дважды. Поживились изрядно: взяли кое-что из бытовой техники, что-то из коллекции часов. Впоследствии большую часть похищенного удалось вернуть. В обоих случаях это были заезжие: местных сразу известили, что Наппельбаума трогать не стоит.
В последующие годы он жил спокойно. Работал уже только на заказ. Иногда консультировал. Авторитет его был высок чрезвычайно. В цепкой памяти хранились все сколько-нибудь приметные камни и изделия, особенно те, за которыми тянулся криминальный след. В их среде фраза «хоть Наппельбауму покажи» означала, что вещь гарантированно чиста.
В конце девяностых Борис Аркадьевич полностью отошел от дел. Иногда выезжал на консультации по просьбе уважаемых людей, но у себя дома никого не принимал, кроме нескольких давних знакомых. Знакомых с каждым годом становилось все меньше – годы. Но шлейф прежних знакомств тянулся за ним, дурацким образом представлявший его в глазах обывателей каким-то доном Карлеоне Успенского разлива. Так бы и дожил он без потрясений и потерь, если бы…
Старик раскрыл альбом. Вот бабушка, дедушка. Вот молодые еще папа и дядя Рувим. Вот папа с мамой. Вот он трехлетний – круглолицый малыш в матроске на коне из папье-маше. А вот эту фотографию сделал дядя Рувим после бабушкиных похорон. Нескладный худой подросток Боря держит за руку маленькую сестренку Фиру. Здесь она еще не та вечно испуганная девочка, а веселая бабушкина любимица. Взгляд хитренького щеночка, способного на любую каверзу. Это потом Мария Давидовна, ставшая единоличной правительницей дома, лишила дочь имени, желания попроказничать, а заодно и радости, и воли. Дядя Рувим хоть налево мог сходить…
Борис Аркадьевич вытащил из ящика стола простой конверт и достал из него фотографии, которым не было места в семейном альбоме. Катя. В шортах и футболке, на голове дурацкий козырек, над которым стоят дыбом ее буйные кудри. И хитрое выражение мордочки дворового песика, который готовится совершить какую-нибудь каверзу. Это удивительно, что никто в Утятине не видит их сходства. Может быть, дело в том, что Земфиру Рувимовну запомнили такой, какой она стала после смерти бабушки: робкой и застенчивой, словно напуганной чем-то на всю оставшуюся жизнь. А Катя так и осталась шкодливой дворняжкой с примесью благородных кровей: внешность Наппельбаумов, деловая хватка Кузнецовых, отвага Барташевских. Впервые он увидел ее фотографию, когда разбирал вещи Земфиры после ее смерти. Тогда, 22 года назад, он был еще довольно крепким мужчиной, но, увидев явно современную цветную фотографию маленькой Фиры, впервые в жизни почувствовал перебои в сердце. После минутного замешательства понял: это дочь Миши. И вдруг с восторгом осознал, что ничего не кончается! Вот оно, продолжение его семьи! Ушла Фира, не будет его, но есть Мишины дети, в которых, может быть, воплотятся чаяния его ушедших в иной мир родных. С тех пор он старался не упустить их из виду. Не помогал материально, а просто приглядывал. Точно так же следил он и за Идой. Но в Идину судьбу за сорок лет их свойства ему пришлось трижды вмешаться: когда в 70-х была растрата в Утятинском универмаге и ее пытались сделать «паровозом», когда в начале 90-х на ее смешной бизнес наехали рэкетиры и в прошлом году, когда она сама явилась к нему с неправдоподобной историей об алмазе «Отблеск зари». Впрочем, в последнем случае он за эту помощь получил столько, сколько не зарабатывал за несколько самых удачных лет. Да, а в судьбу детей он не вмешался ни разу. Уже нет мальчика. Вот, пытается спасти Катю. Но кажется, опоздал.
Кому позвонить?
– Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич. Дима, у тебя есть выход на Когтя? Мне нужен посредник. Я понимаю. Но, Дима, мне очень нужен посредник.
Ничего не случилось
Приехавшие вместе с Шеметовым специалисты обошли с какой-то штуковиной типа миноискателя весь участок Васильевых, сказали: «Мертвых тел тут точно нет. Даже кошачьих», погрузили свое оборудование в мятый «газон» и укатили в область. До их отъезда разочарованный Пашка Кузнецов, каким-то боком затесавшийся в понятые, потеряв голову от досады, тыкал в сторону бывшего погреба. Надменный эксперт, поводив щупом вокруг колоды для колки дров, стоявшей на этом месте, заявил: «Тут лет двадцать никто не копал».
– Восемнадцать. Что значит, специалисты, – уважительно сказала Елена Карловна, облокотившаяся на забор. – Наши-то сейчас все огурцы бы затоптали. Сынки, кваску не налить?
– Тащите, Елена Карловна, – сказал довольный Шеметов. Принял через забор банку и по-свойски попросил, – Маргарита, будь добра, кружечку какую ни то подай.
Все как-то поуспокоились. От кваса никто не отказался. Шеметов ткнул локтем маленького следователя и спросил:
– Вячеслав Михайлович, какой м-м… мудрый человек нас подставляет? Сейчас изуродовали бы участок, потом народ бы говорил, что полицейские дуболомы, вместо того, чтобы преступников ловить, у мирных граждан огороды разоряют. А вы вроде в стороне.
– Какие мирные граждане? Васильев у нас подозреваемый.
– Слава, ну сам подумай. Это каким нужно быть извращенцем или ослом, чтобы закопать труп жены у себя под ногами? Ты скажи, кто вам такую дикую идею вбросил?
– Был анонимный звонок.
– И вы сразу полезли его проверять? Что-то ты темнишь, коллега…
Оставив бокалы на пеньке, гости потянулись к воротам. А у Греты зазвонил телефон. Старик. Голос какой-то бесцветный, как шелестящая бумага.
– Маргарита, мы вычислили похитителя и попытались с ним договориться. Он не согласен вернуть Катю ни за какие деньги. Я предлагал много… всё.
– Борис Аркадьевич, это я виновата?
Нет, категорически нет. Если можно так сказать, виновата сама Катя, ее дерзость и бесшабашность. Слишком независимо себя вела. А у этих борзых… у них желание сломить, подавить.
– Он что же, сам ее пытал?
– При нынешних средствах связи это совсем не обязательно.
– И что теперь?
– Молиться, коли в бога веришь. Единственное, о чем прошу – задержись пока там. Вдруг что-нибудь изменится?
– Конечно-конечно. А что вы можете мне сказать о заказчике? Чем я могу поделиться с теми, кто мне здесь помогает?
– Какие теперь секреты…
В нескольких словах он охарактеризовал похитителя и отключился.
Грета подошла к крыльцу и спросила:
– Уехали силовые структуры?
– Нет, все еще прощаются – ответил Руслан.
Она оглянулась на огород и быстро пошла к воротам. Машины уже отъезжали. Только Иван Иванович еще продолжал выпытывать что-то у следователя.
– Иван Иванович, это не ваша там барсетка на яблоне висит?
– Ой, точно моя. Ну, бывай, Вячеслав.
Зашли во двор.
– Правда что ль, кто-то барсетку оставил?
– Да нет, просто поговорить надо.
– Да я так и понял…
Имя Когтя показалось ему знакомым.
– Недавно что-то я слышал… Кто-то о ком-то говорил… Да! Спасибо, Маргарита, я непременно вспомню! Пока!
«Сдается мне, что уже вспомнил» – подумала Грета, но задерживать его не стала: не будет же полицейский отчитываться перед ней.
А Шеметов резво вскочил в машину и сказал:
– Как же я хочу в отпуск… рыбалка, костерок, шашлычок! А, Саша?
Водитель хмыкнул и покрутил головой.
– Ну, конечно, отпуск мне в ближайшее время не светит. При нынешних обстоятельствах. Но в выходные-то на рыбалку съездить можно? Ну-ка, скажи, куда сейчас мужики наши больше ездят? На камни под Конями? Или в Бирулиху?
– Больше на камни, конечно…
– А наши, самые удачливые? Беляков, например? Ну-ка, колись!
Водитель прыснул:
– Беляков удачливый на поллитры. Удочку ему держать не в чем. Стакан, бутылка, закуска – и то три руки надо.
– Да он хвалился, что на даче у своего другана-москвича из пруда вмиг ведро карасей натаскал.
– Так это в Патриаршем. Там вообще никакой рыбалки. Это у него дружок с понтами: выкопал пруд и завозит туда цистерну карпов из рыбохозяйства. А потом их вылавливают. Они от голода не то, что на червяка, на голый крючок кидаются.
– Ха-ха-ха! Расстроил ты меня, дружок! Придется как все, в Кони! А я-то думал два ведра привезти: жене и теще. А привезу одно детское ведерочко для кота Васьки.
В кабинете оживление покинуло лицо Шеметова. Он несколько раз брал трубку, нажимал на восьмерку и клал трубку на место. Потом полистал потрепанную записную книжку и, дождавшись ответа, сказал:
– Ну, привет. С прокаженным пообщаться можешь? Да ладно… Да я не поплакаться… Мне посоветоваться надо. Есть такой Коготь, в миру Эдуард Андреевич Коршунов. Не слыхал? Я тоже. Говорят, крутой москвич с уголовным душком. Ты не можешь узнать, есть ли у кого-то из ваших столичных к нему интерес?.. Да продать я его хочу… Да недорого. Считай, за так. Когда? Нет, мне надо еще вчера. Объясняю. У нас женщина пропала, слышал, наверное? Вот он и похитил. Да, есть информатор. И место есть, где ее держат. Через своих не могу… Да чего тут непонятного? Сейчас начну согласовывать, и потечет, как из дырявого ведра. А мне важно человека спасти. Вот если бы ваши… Я вообще остаюсь в стороне. Если спасете ее – ваша заслуга. Нет – я не отопрусь. Источник я вам сдам. А что я – без пяти минут пенсионер. Давай решай, но только быстро. А то участковых пузатых соберу – и на штурм. Шучу. Жду.
Вышел из кабинета и пошел по коридору. Заглянул в один кабинет, в другой. Там поздоровался, там что-то спросил. При этом он почти без пауз бубнил какие-то современные песни, перевирая текст и мотив и перемешивая несколько в одну какую-то бесконечную и бессмысленную балладу.
– Затрубил? – спросил дежурного один из выглянувших из кабинета сотрудников.
– Еще как! – тихо ответил тот, вытягивая шею в сторону кабинета начальника. – Похоже, увольняют. Звонка ждет, видишь, дверь открытой оставляет.
– Эх, маета! – вздохнул собеседник и захлопнул дверь.
Ивана Ивановича, как водится, в коллективе не любили – начальство не любят всегда. Но перемен боялись, не ожидая от нового зама ничего хорошего.
А на кладбище…
Утром Грета решила сходить на кладбище. Не то, что ожидала встретить демона и попросить помощи, а просто так получилось, что со времени приезда она ни разу не выбралась туда. Спросив разрешения у Гены, срезала несколько цветов.
– Я сейчас машину… – выглянул из беседки Руслан.
– Нет, я пешочком.
– Я с тобой.
– Да брось ты. Посещение могил – дело интимное.
– Вот именно, – поддержал разговор Гена. – У каждого свои могилы. Я вот только сейчас вспомнил, что Катя… Мы же на бабушкиной могиле с Радуницы не были. Ограду в этом году не красил. Вернется – ругать будет… Я тоже на кладбище пойду. Если не хочешь вместе – я попозже.
Грета невольно представила, как она с букетом отправляется на кладбище, а в некотором отдалении за ней плетется Гена, тоже с букетом, и невольно фыркнула.
– Ой, Гена, извини, я просто представила себе, как мы по Чирка идем друг за другом с букетами. Соседи скажут, что это или тайное свидание, или какой-то магический ритуал.
Гена рассмеялся, но потом, помрачнев, сказал:
– А я уже готов к демону обратиться. Я на все готов: на глупости, на подлости, на безумства. К богу обращусь, к дьяволу. Куда угодно…
– Ладно, собирайся. Я еще один букет сделаю. Не один? Ладно, пять. А про демона мы дорогой поговорим. Руслан, если будешь помогать Гене с покраской – переоденься. А мне помогать не надо. Я просто посидеть…
По дороге они, однако, не разговаривали. Гена шел, мрачно глядя под ноги. Руслан вертел головой: с тех пор, как они сюда приехали, в этой стороне он оказался впервые. Грета настраивалась на встречу с вечностью. Только когда они повернули к кладбищенским воротом, она спросила, где могила бабки Кати.
– Да у дороги, с озерной стороны. Недалеко от Наппельбаумов. Там прабабка, бабка Катя, родители Кати, брат Миша.
– Выходит, совсем недалеко от моих. А я думала, где исторические захоронения купцов Кузнецовых.
– Ты что! Там никого не хоронят. Много лет все было разрушено и побито, теперь восстановили. Только не по-людски: выделили квадрат и на него тесно установили сохранившиеся памятники. Ясное дело, что стоят они не над своими захоронениями. Много борзых за это время там похоронено…
– Почему борзых? Место выделяют коммунальщики.
– А ты бы стала в чужую могилу мать закапывать?
– Пожалуй, ты прав. Бабке достойнее лежать на склоне, в земле, которую еще слезами не поливали.
Грета сидела на земле, привалившись к оградке, и думала о том, что прежде на родных могилах ее посещало иное настроение. Она вспоминала те времена, когда живы были мама и бабушка, мысленно делилась с ними бедами и радостями. А сегодня мысли крутились вокруг чужих проблем. На душе было неспокойно. Грета понимала, что наделала ошибок, самонадеянно уверовав в свои детективные способности. Да, настроение не то. И на душе как-то неспокойно. Вроде, что-то нехорошее случилось или должно случиться. Пойду-ка я помогу парням оградку красить. Стала приподниматься и услышала грубый мужской гогот. Из кустов у тропинки вышло несколько юнцов явно в неадеквате. Скорее, обдолбанных, чем пьяных: слишком раннее время для алкоголя. Грета пригнула голову, чтобы ее не заметили. А потом и вовсе уткнулась лицом в траву, услышав, о чем они говорят. Когда они наконец ушли, встала и пошла по дорожке в сторону озера.
«Мисс Марпл, ёклмн! – ругала она себя. – Господи, как Гене сказать!»
Через редкие деревья блеснула гладь озера. Солнечный зайчик полоснул по глазам и вызвал слезы. Грета смахнула их пальцами, но они продолжали застилать глаза. Она на ходу размазывала их по лицу уже ладонью. К горлу подступили рыдания. Подвывая и причитывая, она повернула на тропинку, которая, как ей помнилось еще с детства, вела к захоронению Наппельбаумов. И наткнулась на тех же юнцов.
– О, телка! – сказал идущий впереди. – Что плачешь, красавица? Сейчас утешим… все по очереди. Кто-нибудь да понравится.
– Убийцы, подонки, – с ненавистью сказала Грета. – Чтоб вы провалились!
– Телка не должна гавкать, она должна мычать от удовольствия.
Главарь резко схватил ее за плечо. Грета ловко вывернулась. Послышался треск. Блузка порвалась от воротника. Сзади девушку схватил еще один из шайки, а главарь кулаком ударил ее по скуле, зацепив за ухо: «Не дергайся!». По шее потекла кровь. Грета взвизгнула и всей пятерней схватила его за лицо, впившись ногтями в щеки. Тут уже завизжал от боли он. Вырвавшись из рук второго и оставив клок блузки у него в руках, Грета понеслась по тропинке. Шедший навстречу бомж крикнул: «Беги на Крипту!» Сообразив, что там, действительно, в эту пору всегда есть народ, Грета повернула на тропинку, ведущую наверх. Сзади слышался топот преследователей. «Не догонят, – успокаиваясь, подумала она. – Эти подонки с разными вредными привычками, а я в их годы занималась бегом с барьерами». И легко перемахнула через надгробие Миши Окуня.
Выскочила на вершину она в том самом месте, где сидела на остатках фундамента с Колей Зосимским почти год назад. В прыжке через кирпичную кладку она вспомнила об этом, и вдруг ее как толкнуло что-то. Бомж, что окликнул ее… Одутловатое лицо, верхняя губа «домиком». Это же Коля! Она резко затормозила, но все равно врезалась в какого-то прыщавого юношу, ступающего босиком по земле. Сзади послышался гулкий удар, как будто сбросили мешок. У парнишки, продолжавшего придерживать ее за плечи, расширились от изумления глаза. Грета повернулась, и увидела, что над землей клубится пыль. Бегущий следом, тот самый, что держал ее, когда главарь бил, перепрыгнул фундамент и вдруг замахал руками и провалился под землю по пояс. Повиснув на локтях, он дергался, пытаясь выползти на поверхность. Но что-то хрустнуло, и он с криком исчез под землей вместе с еще одним куском почвы. Набежавшие сзади друзья провалившихся стояли за кирпичной кладкой, с ужасом глядя на черную дыру, поглотившую их. А пролом-то был совсем небольшой, овальной формы, сантиметров 70 по малому диаметру и чуть больше метра по большому.
– Ну, что же вы, телята? Давайте вслед за корешами! А? Как я сказала, так и случилось! Провалились! – с восторгом сказала Грета.
– Дьяволица! – вскрикнула какая-то сухонькая старушка, крестясь почему-то на яму, но косясь на Грету.
– Да нет, бабуля, меня бог спас. А дьявол в них вселился… ваш утятинский демон. Он их к себе и забрал. Спасибо, Коля!
– Пожалуйста, – ответил прыщавый юноша. – А мы знакомы?
Грета с удивлением уставилась на него. Потом подумала: может быть, демон явился к ней в виде этого пацана? А потом поняла, что парнишку действительно зовут Колей и захохотала.
Между тем, слух о провале каким-то образом распространился по кладбищу, и на Крипту стал подниматься народ. Прибежавшие Гена с Русланом застали хохочущую Грету в разорванной блузке в обнимку с прыщавым юношей. Руслан снял с себя футболку и сунул ей в руки: «Надень!». Гена спросил:
– Кто тебя?
– Да ладно, жива, – ответила Грета. Надевая футболку, она наткнулась на висящую на плече сумку. – Надо же, не потеряла!
Достав их сумки косметичку, в которой по пенсионерской привычке носила лекарства, она стала марлевыми салфетками стирать кровь с лица.
– Эй, зрители, кто-нибудь в МЧС позвонил? – спросил Гена. – Ясно, никто.
И стал названивать. Заодно позвонил в полицию и «скорую».
Первыми приехали пожарные. Они потеснили зевак от ямы и стали устанавливать блок для подъема тел. Гена им помогал. Увидев, что он застегивает на поясе ремень, Грета вскрикнула. Гена сказал:
– Да ничего страшного, я у них раньше с этой байдой работал.
– Гена, неужели ты их спасать будешь! Ведь это они Катю убили! – и закрыла рот рукой, поняв, что сказала.
Гена непонимающе глядел на нее. А вот четверо друзей провалившихся сразу поняли, что она сказала, и кинулись бежать. Первым сориентировался один из пожарных. Он поглядел вниз, откуда прибывал народ, и крикнул:
– Эй, держите их! Беляков, это убийцы!
Через минуту на Крипте оказался Беляков, держащий за шиворот одного из сбежавших. Судя по топоту и крикам, за остальными тоже побежали.
– Ну, что он натворил, этот ширяльшик?
Гена, до которого дошло, что сказала Грета, двинулся к Белякову. Мальчишка завизжал:
– Дядя Гена, это не ваша Катя! Это Игнатьевых Катя!
Тут дернулся Беляков:
– Это Вячеслава Михайловича, что ли, свояченица? Которая пропала?
– Да, мы нечаянно! Мы не хотели!
– Так, кажется, сейчас я тебя убивать буду. Где тело?
Беляков заломил ему руки за спину и надел наручники. Мальчишка молчал. Грета спросила:
– Точно не наша Катя? О ком он говорит?
– Зимой к Игнатьевым девочка приезжала, Анны Ивановны младшая сестренка. Вячеслав Михайлович на автобус ее проводил, но отъезда не дождался. И больше никто ее не видел. Мы думали, она в Уремовске пропала. Что вы с ней сделали, отморозки?
– Изнасиловали и забили. Тело спрятали за мемориальным, под обломками памятников, – сипло сказала Грета. – Они при мне об этом говорили. Я думала, они про Катю Кузнецову… то есть Васильеву. Гена, прости, я не знала, как сказать, но, когда ты хотел за ними лезть… само вырвалось.
– Это ты из-за нее плакала? Пошли домой, Маргарита.
– Эй, москвичи, нам понятые понадобятся! Сейчас наши приедут и будут тело искать.
– Ты, Беляков, с дуба рухнул? На девушку эти отморозки напали, видишь, побили? Могла и она под теми камнями оказаться, если бы их демон к себе не забрал.
Беляков подошел поближе к провалу, заглянул туда с опаской, плюнул на траву и сказал:
– Это они тебя не знали, Маргарита. Им бы на километр тебя обойти. Сколько ты у нас? Дней десять? А сколько трупов наваляла!
– Но ты-то еще жив, – ответила Грета. – Если я такая роковая, следовало бы с тебя начать. А никак не с деда, которого не знала и тем более, не с девочки. Господи, как их только земля носит! Может, вместо того, чтобы этих двоих оттуда вытаскивать, оставшихся туда скинуть?
– Дело говоришь. Вот придет Вячеслав Михайлович, велит скинуть – не поверишь, с радостью лопатой поработаю.
– Ты что, ему позвонил? Могли бы хоть родню поберечь. Ведь тело еще не найдено, – сказал пожарный.
– Найдут, не сомневайся. Ведь найдут, да, Олежек? Пойдем, золотой мальчик, покажешь дело ручонок своих поганеньких.
Руслан сказал:
– Пошли к воротам. Там Кира подъехал, а машине встать негде – полгорода собралось.
У ворот, действительно, было не протолкнуться. На входе стояли полицейские и никого не впускали. Шеметов, стоящий с кем-то в белом халате, поглядел на Грету и попросил собеседника обработать ей лицо. Тот усадил ее на подножку «скорой» и занялся ее ухом, приговаривая: «Все заживет, моя хорошая, только вот скобочку бы надо поставить». Какая-то крутая тачка упрямо гудела клаксоном, пытаясь проехать к воротам. На нее никто не обращал внимания. Наконец, приоткрылась передняя дверца и вылез крупный парень. Он стал распихивать стоящих. Зеваки неохотно отступали, но их место сразу занимали другие. Шеметов ему сказал:
– Тут надо не руками, а бейсбольной битой. И действенней, и привычней, – и отвернулся.
Открылась задняя дверца, и на землю ступил надменный господин. Он сказал:
– Господин подполковник, вы тут в качестве зеваки или порядок наводить?
– А чего его наводить? Тут и так полный порядок.
– Вы это порядком называете?
– А что, стоят люди, никого не трогают.
Надменный хотел сказать еще что-то, но раздумал и пошел к воротам. Медик вслед ему, специально форсируя голос, спросил Грету:
– Деточка, ты на этих подонков заявлять будешь?
– На покойников? – удивилась Грета.
Надменный господин дернулся. Потом медленно повернулся и поглядел на нее. От этого взгляда у нее сердце ёкнуло. Она поняла: это отец одного из тех, кто провалился. Но с ожесточением прогнала жалость. Не может быть он невиновным. Если он и сейчас продолжает считать себя выше окружающих, значит, и сына так воспитывал.
– На тебя их кровь случайно не попала? Не скрывай ничего. Есть угроза гепатита, – продолжал медик.
– Одного я ногтями оцарапала, – вспомнила Грета.
– Ну-ка, давай ручки проверим.
В это время с кладбища донесся не то крик, не то вой. Толпа загудела: «Нашли!» Надменный господин двинулся к воротам.
– Господин Семенов, не советую идти туда сейчас, – сказал Иван Иванович.
– Вы… мне советуете?
– С родными жертвы не советую встречаться. Или вы и с ними надеетесь договориться?
– Какой жертвы?
– Иваныч, да он не знает ничего! – всплеснул руками медик.
– Иди-ка ты, Николай, к мемориальному. Там только судебный медик. Вдруг Анне Ивановне нужно помочь. С девушкой закончил?
– Сейчас… сейчас, – заторопился медик.
– А вы, господин Семенов, поезжайте домой. Тут происходит опознание тела Кати Щуровой. Ее убийц здесь уже нет – ни мертвых, ни живых. Плохо вас информировали.
Господин Семенов молча вернулся в машину. Медик Николай сказал:
– Ну ты, Иваныч, садюга. Он всё ж таки отец.
– И я отец, Николай. Трех дочерей. Моя Лизка Катю в тот день на дискотеку звала. А эта: нет, мол, домой поеду. Вот… не доехала. Разве за ними уследишь!
Появился Кирилл. Только посмотрел на Грету, выдохнул гневно в сторону Руслана: «Вы… куда смотрели?» и подал ей руку: «Идти можешь?»
– Да в порядке я.
У Шеметова зазвонил телефон. Он только повторил несколько раз «Да» и тут же набрал другой номер: «Саша, бери Белякова и быстро к воротам!» Пока Грета усаживалась в машину, мимо них в сторону города промчалась машина Шеметова. Поглядев ей вслед, Руслан сказал:
– А ведь еще что-то случилось, из-за ерунды с происшествия не срываются. Тем более, подполковник…
– Не отвлекайся, – перебил его Кирилл. – Тебе поручили охранять девушку. А ты…
– Ладно, ребята, – перебил их Гена. – Все виноваты. И я в том числе. Но как можно предусмотреть встречу на кладбище со здешними отморозками?
– К тебе претензий нет. А вот Руслан у нас при исполнении.
– Ну, виноват, виноват! Легче тебе от этого? Я сам себе этого не прощу! – психанул Руслан.
– Может, хватит? – сказала Грета. – Я сама за себя отвечаю.
– Ребята, я, конечно, пенек утятинский. Но пора уже объяснить мне, в чем ваш интерес.
– Дома, – сказала Грета и отвернулась.
Дома Гена открыл дверь гостиной и выкинул руку: «Прошу!». Заговорил первым Кирилл.
– Нас нанял тот же человек, что и Владислава Сергеевича.
– Маргарита, ты тоже?
Грета не успела ответить. Кирилл продолжил:
– Он воспользовался тем, что Грета собиралась везти в Утятин памятник и попросил ее взять нас с собой, чтобы наш приезд не выглядел шпионским. Ну, приехала компания молодежная подруге помочь и в озере искупаться. Ведь с Владиславом Сергеевичем никто из ваших говорить не желал. А с нами говорили без утайки. Но не очень-то мы ему помогли…
– Не скажи, все-таки какие-то версии появились…
– Да, но исходили они от Греты, а не от нас.
– Маргарита, а ты и вправду бухгалтер?
– Она и вправду бухгалтер, и вправду племянница Кожевниковой. Думаешь, мы памятник в качестве прикрытия изготовили?
– Да нет, тетя Таня о нем уже полгода говорит. Только о Маргарите она не очень хорошо… Ты извини, ничего конкретного, просто с недоверием.
– Были в моей биографии моменты. Тетке своей я в юности нервы потрепала.
– Это каждый о себе может сказать.
– Ладно, если разговор закончен, то я в ванную. Только как бы ухо прикрыть?
Выйдя из ванной, Грета увидела сидящую на диване Елену Карловну. Повалившись рядом с ней, она сказала:
– Год сидела в бухгалтерии, никому не мешала. Благословен город Успенск! И что меня в Утятин понесло!
– А твоя тетя тебе бы сейчас позавидовала…
– Чему-у-у! – взвыла Грета. – Глаз подбили, ухо оторвали и чуть не изнасиловали!
– Ты знаешь, мы, взращенные на литературе барышни XX века, читали то, о чем мечтали. Так вот, я обожала любовные романы. Мне всегда любви не хватало. А Таня – исключительно детективы и приключения. Дружили мы с детства. Но стоял между нами мужчина. Из-за него мы всегда … как сказать… были на расстоянии.
В гостиную просочился изнывающий от любопытства Гена.
– Елена Карловна, это какой мужчина был в вашей жизни?
– Муж мой, Юрий Петров, кто же еще?
– А … тетя Маргариты?
– Да не прикидывайся, знал ты его, вы же оба из Васильевки. Что там говорить, много баб у него было. Но Таня… Даже знаю, когда он в нее влюбился. В Конь-Васильевке, в пионерском лагере это было. Она младше нас на пару лет была. Но как-то так получилось, что он на нее всегда снизу вверх глядел. И в переносном, и в прямом смысле. Она выше меня намного была, наверное, с Юркой одного роста. Она… то ли любила его, то ли лестно ей было, что такой парень от нее без ума. Два раза они заявление подавали. Когда второй раз подали, я к ним зашла. Таню не застала. А тетя Милочка все понимала. И мне сказала: «Не волнуйся, опять все разладится. Найдется причина, чтобы ей взбрыкнуть. Не пара они». И причина нашлась.
– Это ма… м-м… она так сказала? – вырвалось у Греты. И спешно добавила. – Её мать не хотела, чтобы дочь вышла замуж?
– Она понимала, что дочь сама боится этого замужества. Что было бы, если бы она вышла за него? Родила бы, загулов его терпеть не стала бы, развелась и погрязла в быте. И никаких приключений.
– А какая причина нашлась? – спросил Гена.
– Сестрица моя Валюшка объявила, что ждет от него ребенка. И ладно бы она им увлеклась или он от нее голову потерял. Она так, ради спортивного интереса и чтобы меня уязвить. А он просто не мог не взять того, что само в койку свалилось. В результате Таня уехала к тетке в Успенск, Валентина родила, а я стала воспитывать их дочь и ждать. Я в Юрку влюбилась в третьем классе, когда его к нам из Васильевской школы перевели. И почти двадцать лет ждала, когда он на меня внимание обратит. В результате и у меня не как в любовных романах… там все невзгоды заканчиваются свадьбой. И у нее не как в приключенческих романах. Сменила одну провинцию на другую, вместо матери стала тетку слушать…
– А что вы о ее родне так? Плохие люди были?
– Да нет, почему. Очень хорошие. В том и беда наша. Понимаешь, забили наши безгрешные мамы нам голову своими моральными принципами. Что можно, а главным образом, чего нельзя. С плохими парнями не водись. Маленьких не обижай. Чужого не желай. Старших уважай. А чего их уважать? Человек с годами лучше не становится, по себе знаю. Копятся с годами черствость, эгоизм, склероз, маразм. А с ними вместе самомнение: все-то я лучше вас понимаю. Мамы совесть нам буквально в душу вколотили. От ошибок предостерегали. С танцев быстренько домой, а то мама волнуется. Компания на озеро с ночевкой, а мы дома останемся, что-то у мамы с сердцем… И так каждый раз. Они думали, что нас от жизненных ошибок уберегают, а оказалось, от самой жизни. Я это поняла, когда сама матерью стала. Поэтому никогда ни Леночку, ни мальчишек своими тревогами не грузила. Пусть мое сердце разрывается, но они должны ощутить свою молодость и совершать собственные ошибки.