Была Анна красивой, работящей, но очень уж своенравной. Парня выбрала сама. Не остановило её, что влюблен был Степан в тихоню Настю. Задумала на себе женить – не отступишься. А Степан все по своей Насте вздыхал, вот уже и день свадьбы назначили. Анна скрипела зубами, зло ночами плакала в подушку и решилась в итоге на страшное.

За дальним полем, на берегу, аккурат возле разрушенной мельницы жила старая Сычиха. Была она дочерью мельника. Но поговаривали в деревне, связался мельник с нечистью, от русалки прижил свою дочку. Сказки – не сказки, мельник помер давно, а дочку его все старались обходить стороной. Считалось, что ведьмачит она, тайком ночами бегают к ней девки да бабы, чтобы зелья какого прикупить да от нагулянного дитёнка избавиться. А ведьма топит плод с последом в омуте – кормит чертей. Анна в сплетни не особо-то и верила, все-таки комсомолка, не дремучая баба деревенская. Но, когда чешется, и не туда побежишь. Собрала с вечера нехитрый гостинец для бабки, как стемнело, перелезла через жердины да припустила по полю. С речки набежал на поле густой туман, скрыл постыдные девичьи тайны.

Бабка сидела на берегу омута, оглянулась тяжело, показалось Анне, что полыхнули глаза ведьмы огнем.

– Я тут это.. – порядком испугавшись, залепетала Анна.

– Вижу! А знаешь ты, девка, что грех это, большой грех – чужого мужика к себе привязывать?

Анна потупилась.

– Чего принесла – показывай!

Старуха влезла в узелок, выудила хлеб и овощи и, бросив на дорогу, расхохоталась:

– На кой мне трава твоя! Мяса хочу! Младенчиков невинных!

Раскричались вороны в подпев хохоту, послышались завывания и улюлюкания в лесу за омутом. Анна в ужасе развернулась, было, чтоб припустить обратно к деревне, но бабка неожиданно схватила её костлявой жилистой рукой, придвинулась близко-близко и задышала в лицо жарким гнилым дыханием

– Что, девка отдать готова за парня?

Анна удивлённо уставилась на старуху.

– А что ты хочешь?

– Душу твою, конечно. Но душа у тебя, смотрю, мелкая. Много ль с неё выпьешь. Приведи мне человека невинного, чистого, как снег первый. Младенца мне принеси и утопи в омуте! Тогда и Степан твоим будет.

Анна отшатнулась в ужасе, моргнула – стоит одна посреди поля. Ни старухи, ни узелка, ни криков. В тумане вернулась домой да упала на кровать.

С тех пор Анну начали преследовать слова старухи. Каждое известие о новорожденном в деревне – словно нож по горлу. Так счастье её близко и так невозможно.

Приближался день свадьбы Насти и Степана. Анна ночами не могла спать. Лежала, раскидавшись на жаркой кровати и думала, думала, думала.

Красть младенца и топить его в омуте – дело ужасное, но мысль, что Степана она скоро потеряет бесповоротно, не давала ей покою. И однажды Анну осенило: старуха сказала, нужна ей душа чистая. А это ж необязательно младенец. Вон, Наська, убогая – зла никому в жизни не причинила. Над муравьём раздавленным и то рыдать готова.

И Анна начала действовать. Подружилась с Настей, начала ей нашёптывать, что Степан – не дурак на других девок поглазеть. Растает настина молодость – уйдет Степан к другой. А если девка до свадьбы ночью не побоится и умоется водой из Мельничьего омута, то красота её сохранится до самой смерти. В конце концов Настя подружкиным словам поверила и ночью побежали они к омуту. Настя наклонилась над гладью зачерпнуть воды, а Анна и столкнула её.

Утром родители хватились Насти, искали всей деревней, облазили все окрестные леса и овраги, речки и колодцы, но девушку так и не нашли. Степан погоревал с месяц да и, неожиданно для всех, женился на Анне.

Та поначалу нарадоваться не могла на мужа, но потом началось страшное: Степан запил. А пьяный был он страшен, колотил Анну, даже когда она уже ребенка носила. Младенца она тогда потеряла, сама чуть в крови своей не утонула и чудился ей в беспамятстве хохот ведьмы.