Занимательное артуроведение

ГЛАВА 4

«Хитрый гад!»

(Из народного же театра)

Нет, ну как же противно ездить на Бозо! Мало того, что он останавливается, когда ему заблагорассудится, так еще и ржет в самое неподходящее время! Я чуть не вывалился из седла, когда это копытоногое чудовище завопило во всю глотку. А вот Причу – хоть бы хны! Собственно, зачем ему хна? Чтобы быть похожим на Матильду? От рыжего Причарда я бы убежал, оставив ему и коней, и меч – такого позора мне не перенести…

Нет, он еще и храпит! Развалился поперек Громобоя, волочится ушами по земле и знай наяривает в две дырки!

– Прич! – потряс я его за плечо. – Приииич! Вставааай! Мне нужен твой совееет! Алееооо!

– Хра, – отозвался этот негодяй. – Храа.

– Я не уверен, правильно ли мы пошлиии! Эй! Глухня!

– Храаа.

И тут в кустах бузины по правой стороне дороги что-то зашелестело. Мне стало не по себе. Даже Прич замолчал и тихо-тихо засвистел носом.

– Кто там? – осторожно спросил я.

В ответ из-за куста раздался рык. Даже не просто рык, а РЫК – как будто из-под носа у двенадцати здоровенных львов вытаскивают дохлую антилопу.

Уж про кого-кого, а про львов мне прекрасно известно. Они живут далеко-далеко, за морями-океанами, в землях арапских. Один из этих самых львов однажды настолько обнаглел, что, прихвативши доску, пересек на ней один океан, потом через Баб-Эль-Мандебский (или еще какой-то там – с географией у меня всегда были проблемы) пролив попал в другой океан, и уже по нему добрался до наших земель. Он долгое время скитался, питаясь одинокими путниками, и однажды, больной и голодный (видать, путники попадались редко), пришел к нам. Мы его выходили и поселили в нашем зверятнике, а за все его подвиги и смелость дали ему свирепое арабское прозвище – Скалозуб. Вы уж простите, что я так разболтался: пытаюсь приглушить воспоминания об ужасном рычании, послышавшемся из кустов. Вот таком: «РРРРООООААААРРРРР!!!»

– ОГО! – и Причард слетел с седла. Мигом забившись в барсучью нору, он немилосердно заорал: «Не ешь меня, я невкусный! Не ешь меня!». А я… Ну что мне оставалось делать?

На ватных ногах, пошатываясь от тяжести отцовского меча, я пошел к бузине и, изо-всех-сил-не-дрожащим голосом, крикнул:

– А ну-ка, выходи, чудище невиданное! Я сражусь с тобой и… э…

Нет, я не забыл, что нужно говорить в подобных случаях. Просто чудище изволило показаться. Оно выползло из-за кустов и сразу же переплюнуло все мои представления о драконах. У нее (или у него?) был большой хвост. Огромный. Извивающийся. По огромности он был равен нашей конюшне, а по извилистости – нашим подвалам. Но у драконов на хвосте есть специальный костяной гребень, а у этого существа был просто хвост – как у змеи, безо всяких гребешков. Следующее, что мне бросилось в глаза – ноги. Целых шесть коротких тумбообразных ног! У драконов всегда было по четыре ноги. Откуда взялись еще две? Подозрительно. На лапах прочно сидело массивное тулово, на котором, однако, я не разглядел ни малейших признаков крыльев. Да и вообще, неправильно его драконом называть! Ну, какой это дракон? Гребешка на хвосте нету, шесть лап, бескрылый какой-то! Еще и мохнатый! Да, я же не сказал. Все его тулово было покрыто серо-полосатой шерстью, как у моего кота Базилия. Не я его так назвал, а Матильда, с нее и спрос. Кстати, о Матильде. У чудища была такая голова, что в страшном сне не приснится! А причем тут Тильда? Ах, да. Я однажды видел очень страшный сон: будто бы Тиль выходит замуж за Причарда, а я несу сзади ее фату, разбрасываю монетки и, время от времени, стреляю в воздух из огнелука – такой штуки, которую сладил наш придворный изобретатель Ванстоун, и из которой можно запускать в небо разноцветные сполохи. Это еще что! На мне, кроме всего прочего, был надет омерзительный черный бархатный костюм! Тьфу!

Но я отвлекся. Что у нас дальше? На морде существа, дракон оно там или нет, было все, что полагается каждому приличному дракону: огромная пасть, длинный, кроваво-красный язык, острые зубы и горящие глаза… Да, какие же они, к черту, горящие? Нимало не свирепые – даже милые… круглые… голубые… – глазищи разглядывали меня больше с добродушным любопытством, нежели с желанием откусить мне поскорее голову и поглядеть, чего там внутри. Но все же, я чтил рыцарский кодекс и посему счел нужным предупредить:

– Остерегись, о зловредный дракон, и взгляни-ка…

Продолжить я не смог – чудище внезапно затряслось от хохота.

– О-хо-хо! – смеялось оно. – А-ха-ха! Дракон! Это я-то? Ой, не могу! Остерегись! Ой, мама!

– Но-но, – сказал несколько обескураженный я. – Смеется над конем тот, кто не осмеливается смеяться над его хозяином!

– А я не над конем смеюсь, – остановилось чудо – юдо. – А над тобой. Э-хе-хе!

– Сейчас я с тобой разберусь, – пообещал я. – Как мужчина с… с… В общем, защищайся, кровожадный крокодилус!

Уж про кого – кого, а про крокодилусов мне тоже все прекрасно известно! Вслед за львом по нашему Фарамору пробежал маленький старичок с большим носом и в странной треугольной шапке, а за ним гнался огромный зеленый гад о четырех лапах и ужасной пасти. Гада мы изловили и посадили в зверятник, а в книгах стародавних нашли ответ, что гад этот зовется крокодилусом, и что живет он далеко-далеко, за морями-океанами, в землях арапских. Так я выяснил сразу три вещи: что такое есть львы, что такое есть крокодилусы, и что арапы это – не огромные черные люди с кольцами в носу, а маленькие старички с большими носами и со смешными шляпами на головах.

От последних моих слов чудище прошиб такой смех, что оно запрокинулось на спину, сломав пару-тройку осин.

– Ох, ох, – стонало от смеха голохвостое. – Перестань! Как сказал? Кровожадный? Умора!

– Не смей смеяться! – вскипел я. – Я оскорблен твоим гадким смехом.

– Ну и ладно, – махнул лапой зверь. – Мне-то что? Мне-то смешно ведь. Дай отдышаться.

Но я не стал давать ему отдышаться. Сколько раз я слышал рассказы бывалых рыцарей о том, что им удавалось победить разных страшил только потому, что они успевали словить момент, когда те были слишком уставшими после битвы. Я кинулся на голубоглазую тварь, вытаскивая на ходу меч и, стремясь поразить гадину в самое сердце…

Нет предела человеческой глупости. Разве чудище позволило бы себе смеяться над героем с мечом, если бы не было уверено в конечной победе? Мое оружие только дзинькнуло по шкуре, оказавшейся на поверку крепче камня, и переломилось пополам. Меня же так дернуло, что я повалился, как свинья, лицом в пыль, а бессовестное животное закатилось еще пуще.

– Может, хватит? – рассердился я. – Я тебя все равно убью. Не мытьем, так катаньем.

– Я тебя катать не собираюсь, – пожало плечами чудище. – Это в смысле, если ты меня собрался уморить, заездив до смерти. А вот мытьем… Ну, попробуй, может, получится. Тем более, что я не купанный давно.

– Значит, ты меня не боишься, – задумался я. – А вдруг, ты меня сожрешь?

– Что в тебе есть-то? – жалостливо сказал голубоглаз. – Ты же тощ.

– Ну, это как посмотреть, – приосанился я.

– Слушай, я чего-то не пойму. Ты что же – хочешь, чтобы я тебя съел?

– Да Боже упаси! – перепугался я. – Меньше всего мне нравится, когда меня едят. Это ты не так меня понял. Не надо меня есть.

– А меня убивать не надо, – серьезно сказало существо. – Я редкий. Зачем меня убивать?

– Ну… – сказал я неуверенно. – Так полагается…

– Кем полагается? – сердито поинтересовался голохвост. – У кого полагается?

– У нас, у людей. Убивать всякую нечисть и драконов. Таких, как ты.

– А я не дракон.

– А кто тогда?

– Я сам не знаю. Мама зовет «мохнатик», а дедушка звал «хвостан». Правда, он умер уже.

– А что – папы у тебя нету?

Голубые глаза потускнели.

– Я его не помню. Мама мне про него не рассказывала. Я спрашивал, а она только по шее мне дает или за хвост кусает. Хотя мне не больно – все равно с возрастом отвалится – обидно просто. У паршивой лисицы, что за поворотом живет, и то папа есть! А у меня – нету.

– Извини, – запоздало сказал я. – Я не хотел. То есть я хотел, но не так. Я, как сказать, в общем, хотел, ну не то, что сказал…, – я запутался и заткнулся.

– Ладно, – примирительно махнул лапой не-дракон. – Не обижаюсь я. Есть я тебя не буду – вы, двуногие, невкусные и пахнете изнутри плохо. А ты меня больше не бей мечом, ладно? Шишка будет.

– Да у меня и меча-то теперь нет, – почесал в затылке я. – Не будем вообще драться, хорошо? Меня Германом зовут. А вот того недохода под кустом – Причардом.

Из норы донеслось недовольное ворчание.

– Это он здоровается, – безмятежно пояснил я.

– Тогда ладно, – пригладил шерсть не-дракон. – А я то уже испугался, что его есть надо будет. А он и снаружи пахнет плохо.

– В морду, – глухо донеслось из норы.

– Что он говорит?

– Гордый, говорит, – любезно ответил я. – Горд знакомством со столь приятным и красивым существом.

– И тебе спасибо! – Крикнул в нору хвостан.

– По башке! – Сварливо сказала нора.

– Во-во, – подхватил я. – Еще матушка ему говорила: «Вся сила – в волшебном порошке». Им можно взрывать ворота и стены крепостей. А если порошка нету, то Причард – этот свирепый злодей – последняя надежда.

– Да какая еще одежда, черт подери! – Взревела нора. – Все штаны в клочья разорвали барсуки поганые!

С этими веселыми словами на свет Божий явился Причард. Одежда на нем и впрямь была разорвана, а рот вымазан чем-то синим. И явно вкусным.

– Ягодками угощалися? – уточнил животный. – Вкусно, правда? Теперь и ты стал вкусный! Рискнуть, что ли? – и он смачно облизнулся.

Я еле сдерживал смех, не сомневаясь, что мохнатик не станет травиться этим балбесом. Прич же сомневался. И даже очень. Виляя толстым задом, он подался в ежевику и уже оттуда, осмелев, заголосил:

– Эй, ты! Гидра голохвостая! Не достанешь! Здесь колючки и холодно, а еще я просто так не дамся – укушу! Конь – на обед, молодец – на ужин!

И из кустов донесся истерический хохот.

– Это он меня лошадью обозвал? – встал на дыбы чудовищ.

– Все вы негодяи! – гаркнул Прич и, судя по писку и шуршанию, влез в самую гущу ежевики.

– Сам-то ты хорош! – обиделся хвостан.

– Я-то? – отозвались кусты. – Знамо, хорош! Я же оруженосец!

– А где?

– Что – где?

– Оружие. Которого ты носец.

В ежевике затихли.

– Оружие было у меня, – пояснил я. – Пока ты его не сломал…

– Пока ТЫ его не сломал, – парировало чудище.

– Ну, пожалуйста, пока Я его не сломал! Но – об ТЕБЯ! И теперь вообще не пойму – кто я такой? До рыцаря не дослужился, меч сломал, доспехи выбросил, а еду я – воздержитесь от смеха, друзья! – к королю Артуру. Вывод: куда пошлет меня король Артур, если из всего моего снаряжения остался только глупый конь и еще более глупый оруженосец?

– Примет он тебя, – уверенно изрек мохнач. – Я слышал, ему люди нужны. А вот драконов он не жалует.

– Так ты же не дракон, – отозвался я. – Хм… Так кто же ты?

ГЛАВА 5

«Коль найдешь дракона – береги его»

(Из народного поверья)

– Зовут меня Кутей, – начало рассказ чудище. – А полное имя – Кутольд ван Штуш-и-Кутуш! Наш род очень древний. Но очень малочисленный. Это потому, что мы живем долго.

– С такой-то шкурой, – завистливо сказал я.

– Да уж. Но и из-за шкуры нас убивали. Однажды к моему дедушке по матери пришел какой-то человек. Дед жил далеко отсюда, он вообще-то отшельником был, ютился в пещере на берегу моря… где-то на юге. Философствовал, думал о жизни. Про космологичность бытия и сознания слышал?

– Ну, как же, – важно ответил я, хотя в философии разбирался слабо.

– Вот. Это он придумал. А потом… пришел этот человек, и, ни с того ни с сего, как даст ему дубиной прямо в глаз. Дед слова не успел сказать, как этот громила схватил его в охапку и задавил. И еще содрал с него шкуру, завернулся в нее и ходил, как дурак. Ну, потом-то разобрались, что дед мой занял пещеру какого-то хищника, мимоходом его слопав, и именно хищник, в свое время, лопал людей. Вот вам и благодарность – палкой по башке!

Из кустов послышалось сочувственное цоканье языком.

– А прадеда моего вообще какой-то мамонт бешеный обидел. Ну, в общем-то, прадедушка сам виноват. Он хотел употребить его на обед. И только уже было собрался, салфетку повязал, как этот мамонт недорезанный съедает какой-то кактус, становится больше раза в три и поддает моему прадеду под зад ногой. Да так, что улетел дедушка в чащу глухую, да и помер там от обиды и унижения.

– Насчет кактусов вопрос можно? – оживился Причард. – Это такие зеленые и колючие?

– Ага, – кивнул Штуша. – Только их мало сейчас. Померзли.

– Знаю. Так вот, я слыхал, что если из этого самого кактуса выдавить сок, а потом с этим самым соком еще чего-то сделать, получится убойный напиток под названием «ты-килька».

– Вот кому про что, а Причарду – про пьянку! – сердито сказал я.

– А почему так называется? – поинтересовался зверь. – Под рыбку хорошо идет?

– Да нет. Обзываются после нее. Много и часто. До поножовщины доходит.

– Про поножовщину можешь не объяснять, – покраснел Штуша. – И сам знаю.

– Это разные вещи, – проворчал Прич, но заговорил совсем о другом: – Про ты-кильку мне рассказал Средний Джо…

– Нашел кого слушать, – бросил я. – Он же болван. И длинноносый!

– А мне все равно, когда наливают, – отмахнулся Прич. – Так вот, этот Джо приехал откуда-то из-за леса, из-за гор…

– Это откуда показал мужик топор? – оживился Кутя.

– Тьфу ты, откуда ты такого нахватался?

– Да всякие тут по дорогам шляются. Сначала нажрутся, потом песни орут. Ну, так что там с твоим Большим Джо?

– Большой Джо у нас – первый на кухне. Маленький, но лучший дубинщик в охране. А вот Средний – отменный виночерпий! Есть еще один Джо, но про него я тебе не расскажу – молодой еще. Ну вот, а Средний раньше жил в далекой стране, которую вообще никто не верит. Там все ходят на головах. И вот как раз у них есть такой национальный злодей – Килькавмас. У него зеленая морда и черный костюм. И рот не открывается. Поэтому он говорит животом. И смеется вот так: «х-х-х». Что ни день, то новые ужасы! – удовлетворенно заключил Причард, окончательно вылезая из бузины.

– Какие мы впечатлительные, – буркнул я.

– Я о прадеде еще расскажу, – поспешил вмешаться мохнач. – Он был из нас самый хищный. Только у него всего четыре лапы было – подрался там с одним тезаурусом…

– А он тоже разговаривал? – удивился я.

– А как же! – Восхищенно сказал Штуша. – Он даже пел. Вот послушай.

И Кутя расплясался, грузно топая ногами и время от времени выкрикивая:

– Времена у нас!

– Первобытные!

На третьей строчке он сбил хвостом Громобоя, и тот с прощальным ржанием влетел в ельник.

– Э! Э! – возмутился Прич. – Тоже мне – вегетарьянец! А я на чем поеду?

– На Бозо, – моментально отозвался я. – Вы двое – как один.

– А ты за нами побежишь? – ехидно спросил Прич.

– Нет, – вдруг сказал Штуша. – Он поедет на мне.

– На чем?

– На мне. И не на чем, а на ком. Я сильный, выдержу. Скучно мне здесь сидеть. Поговорить-то не с кем. А везти кого-то мне не тяжело. Особенно если этот кто-то – такой щуплый, как Герман.

– М-м, – неопределенно отозвался Прич и полез в ельник. Мы думали – прощаться, но Причард вскоре вернулся с седлом.

– Пригодится, – сказал он. – Да и украшения можно будет на деньги обменять.

– Так вы меня берете? – напомнил о себе Штуш.

Мне сразу стало легче. Я уже пять минут мучительно соображал, чем я буду освобождать Хрунгильду. Пальцами? Перстами? А с этаким-то хвостатым тараном я вмиг всех великанов раскидаю. И вернусь домой с триумфом. Надеюсь, потеряю по дороге Прича… Будущее неожиданно расцвело яркими цветками.

– Конечно, поедем! Втроем веселее! А за тебя я королю словечко замолвлю. Будешь у него боевым драконом.

– Тогда уж – боевой штушей, – съязвил Прич. Но Кутя не обиделся, а весело заурчал, махая хвостом. Во все стороны полетели ветки, камни и куски дерна.

– Можно, да? Можно, да? – подпрыгивал он в возбуждении.

– Пусть его, – барски заявил Причард. – Не объест. Травы много.

– Даже если кончится трава, – поддержал его Штуша. – всегда есть наш друг Прич!

Верный оруженосец сменил цвет лица.

– Это мы так шутим, – сухо сказал я. – Штуш, а как же я на тебя…

Закончить я не успел – мощный хвост, неожиданно обвившись вокруг моего туловища, поднял меня в воздух и опустил аккуратно на шею Куте.

– Удобно? – поинтересовался голубоглаз, осторожно потягиваясь.

Мне было неудобно, но на Бозо лезть не хотелось, хотелось же подразнить Прича, поэтому я с чувством сказал:

– Не то слово! Как в кресле!

– А старина Прич должен трястись на больном на голову коне, – завистливо проворчал Причард.

– А старина Прич, между прочим, оруженосец и права голоса не имеет, – отрезал я. – Двинули, – и мы с Кутей затопали вперед. Прич, бормоча проклятия, затрюхал за нами.

Ехать на мохнатом Штуше было довольно забавно, хотя и тряско. Самого Кутю мой вес не слишком заботил, так что почти два часа он сочным баритоном распевал загадочные песни на штушевом языке. Гортанные звуки, неожиданно ритмичные, с неизменным резким взревом в конце каждого «куплета» не давали мне заснуть и здорово подстегивали Бозо, который после каждого «Хар-р!» торопливо прибавлял ходу, а его тупоголовый наездник вздрагивал, делал движение соскока – соспрыга с коня, а потом мрачно грозил нам кулаком.

Так мы проехали почти неделю. Пейзажи сменялись, погода не портилась, а еды в лесу хватало. Но без приключений не обошлось. На исходе восьмого дня чуткие уши Кути навострились, и он втянул носом воздух, обнажив устрашающие и несколько несвойственные вегетарианцам саблевидные клыки.

– Скачет кто-то, – озабоченно сказал Штуша. – За нами скачет. Торопится.

ГЛАВА 6

«Сколько волка ни бей, он все убежать норовит»

(Из кладезя народной мудрости)

– Что будем делать? – нервно спросил Прич. Я-то уже заметил, как он вынул ноги из стремян и съежился.

– Ты можешь… хмм, увести своего коня и спрятать его вон там, в лесочке, – посоветовал я.

– А вы как же? – обеспокоился наш смелый друг. Я уже было подумал о том, что трудные испытания меняют людей, но оказалось, что я просто не дослушал до конца.

– А вдруг я спрячусь, – развивал свою мысль Прич, – а вы удерете. Кому по морде попадет? Любезному Причарду! – и он уселся с надутым видом.

– Да мы же о тебе беспокоимся, глупый, – пробасил Кутя. – Вот будем драться – а ну как зашибем ненароком?

– Конечно, ненароком, – пожал плечами Прич. – Для этого есть хвост! Вот он! – и он показал на Штушу. – Как даст – и ваших нет! То есть, меня. Я пошел. Только смотрите мне!

Бравый оруженосец, невнятно бормоча какие-то обещания и угрозы, слез с коня и потащил его в лесок. Бозо упер передние копыта в землю и сел на задние ноги, откровенно смеясь над своим седоком. Едва проклятья Прича стихли за деревьями, как и я услышал топот копыт. Кто-то проламывался через кусты. Кутя ощетинился, встал на четыре ноги, передние две поднял в воздух, одновременно закрутив над головой хвост. Вдобавок он еще оскалил пасть и издал пробный рык. Я чуть не свалился. Хорошо, что это чудище с душой ребенка на моей стороне!..

Нет, потом я все-таки упал. И покатился по земле, ругая себя за неуклюжесть. И тут раздался голос:

– Эй! Чучело хвостатое! Отойди от моего брата, ты, ублюдок!

Более ошеломленного выражения лица, чем у Кути, мне видеть не приходилось. Разве что у барона Дросселя, который провалился у нас в сортире по пояс, наступив на гнилую доску. Штуша, от того, что его ни за что назвали ублюдком и чучелом, вытаращил глаза, обмяк лапами, одними губами сказал: «Вон оно как!» и плюхнулся на свой объемистый зад. Хвост его, как бы живя собственной жизнью, так и свисал над его косматой головой этаким плюмажом. Обо мне можно вообще ничего не говорить – я стал похож на рыцаря, не допущенного на финальный турнир из-за штанов неправильной расцветки. Ошалело хлопая глазами, я уселся возле Кути. Ну а как, скажите на милость, я должен реагировать на явление из кустов ее рыжей светлости Матильды в доспехах, рогатом шлеме и верхом на Гвадалквивире – огненном жеребце (в просторечии Вадике), мало в чем уступающем бедняге Громобою.

– Он тебе очень идет, – слабо сказал я, указав на коня. – Только вот беда – веснушек нет.

– Нет, вы только подумайте! – уперла руки в бока Тильда. – Едешь, едешь ему на подмогу, а потом – бац! Он выгоняет оруженосца – кстати, где он? Он бросает доспехи под кустиком – ха! Он нещадно расправляется с несчастным конем – что он тебе сделал, изверг? И, наконец, он заводит дружбу с драконами…

– Мадам! – начал было возмущенный Кутя. – Собственно говоря…

– А ты помолчи, патлатый, пока глаза твои бесстыжие не выцарапала! – отрезала Тильда и, повернувшись ко мне, закончила: -… и пугает свою почти единственную и неповторимую сестричку! Кто ты после этого? Кто он после этого? – вопросила она, обращаясь к лесу.

– Дурак он, вот и все, – отозвался лес, заставив Матильду подпрыгнуть от неожиданности, – Дурак и есть. И ящерица его шестиногая – тоже дурак. И конь придурошный. Все они такие, от них вся беда, – и из лесу выехал Причард. Матильда полыхнула и отвернулась.

– Целиком и полностью согласна, – холодно заявила она.

– Значит, обниматься не будем, – подытожил я. – Что вы тут?

– Я с вами еду, – осведомила нас Тильда. – Дома совсем житья не стало.

– Что – вот прямо так сразу? – ехидно перебил я.

– А ты послушай! Леопольд обожрался вареньем на твоих проводах и теперь мается зубами – то его корчит, то просит ему попеть, то спину почесать. Пришел кузнец с клещами, полез ему в рот, а когда мы его палец – полуоткушенный – мазью целебной натирали, сказал, что дергать надо у такого паскудника всю челюсть сразу. И ушел. Послали меня к бабке-знахарке. Та развела церемонию: плясала вокруг котла, мешала в нем метлой, хрипло каркала что-то вроде: «Айб! Бен! Гим!». Потом дала мне щепотку травы, велела заваривать и полоскать зубы. Лео полоскал – ничего подобного. Помогает, но ненадолго. Меня опять за травой…

– А что за травка-то? – озаботился Штуша.

– Да вот, бабка сказала – волшебная, ею знаешь, кто пользуется? Феи молочных зубов! В общем, так и называется – «Чайфей». Редкая травка. Вот, а мне, значит, к этой бабуське приходилось еще раз пять бегать. С каждым разом все меньше, значит, она плясала и каркала, а потом вообще сказала: «Вот тебе образец, сама ищи свою траву. А будешь бегать по десять раз – заколдую. Станешь всю жизнь медом торговать!». Бр-р-р!

Сестру аж передернуло. Нет, мед она любила до безумия, но ходить по соседям и надоедать им с просьбами купить свое любимое лакомство?!! Во-первых, жалко, а, во-вторых, недостойно дочери Фенриха Маститого!

– Ну-ну, – подбодрил я Матильду. – Дальше-то что?

– Дальше-то, – поддакнул Причард. Штуша ничего не сказал – он объедал молодые веточки с деревьев, смачно жуя и похрустывая. У меня тягуче заныло в животе, но я пересилил себя и придал своему лицу выражение глубочайшего интереса.

– Дальше я замучилась бегать каждый день на поляну и лаяться с феями из-за травы…

– А по-хорошему нельзя было?

– Поди, попробуй! Скажи лучше спасибо, что тебе с этим пакостным народцем встречаться не приходилось! Вот ведь правду люди говорят: «Чем меньше, тем хуже»!

– Люди говорят: «Мал золотник, да дорог»!

– Это не про них. Они хоть и феи молочных зубов, а кусаются – дай Бог каждому! Во! – и Тильда продемонстрировала скопище мелких фиолетовых пятнышек на руках. – Да и прибить их не моги – верткие! А про дихотома слышал? То-то же.

– Я не слышал, – встрял Прич.

– Книжки надо читать, – отрезала сестрица. Я молча зааплодировал.

– Так вот. Матушка разрешилась от бремени. Очередной братик, чтоб его… Шесть кило весом, косматый, как медведь. Назвали его в честь пропавшего батюшки. А у святого отца омрачение случилось – сивухи перебрал, ну и окрестил малыша Фенриром. Так мелкий с того дня каждую ночь напролет воет навзрыд, особенно если ночь лунная.

– Это он так плачет, – попробовал заступиться за маленького Штуш.

– Тебе слова не давали, – огрызнулась Тильда. – Плачет он… А ушки-то остренькие! Ну вот… Так кто, думаете, его качал и стирал многочисленные пеленки? Матушка? Ха! Она всегда вдали от суеты, пиры закатывает. Кормилица? Ха-ха. И не кормилица – той, видите ли, отдыхать нужно и есть мясо, а то, мол, молоко пропадет. Вот я и крутилась – то на поляну за травой, то пеленки прополоскать, а тут еще сплошной скулеж, вытье, оханье и бульканье. Спятить можно!

– Ну, куда уж дальше-то, – проворчал я и получил по уху.

– Поговори еще! Вот я и решила вас догнать, пока далеко не уехали. Леопольду я травы наготовила на год, а младенец и без меня проживет. Хоть пару-тройку ночей поспать нормально, на свежем воздухе. А я вам пригожусь. Готовить буду, убирать. Я еще дупла пчелиные нюхом чую – с медком будем!

– Знаю я, как ты убираешь, – холодно сказал я, потирая ухо. – Вещи все с места на место переложишь, да так, что потом не найдешь ничего, а потом будешь гордо ехать на коне и говорить: «Вот какая я уборщица»!

– Ты дождешься когда-нибудь! – Тильда злобно посмотрела на меня. – Вот взяла бы и уехала! Что бы вы тогда делали?

– Ехали бы дальше, – пожал плечами я.

– А мед?

– Мед… Да, мед – это хорошо.

– А готовить?

– Это тоже хорошо. Главное – вкусно!

– Тогда бери свои слова обратно!

– Не возьму! Правду не задушишь!

– Тогда я тоже сейчас про тебя кое-что расскажу…

– Друзья мои! – я приподнялся с места. – Моя сестра едет с нами! Не правда ли, здорово?

– Замечательно, – кисло сказал Прич. – Только женщин нам и не хватало. Вечно их защищай, спасай, а благодарности не дождешься.

– Пусть едет, – кивнул Штуша. – Она смелая. Вон как на меня кричала!

– Кстати, а что это за ископаемое? – подняла бровь сестра.

– Ископаемое ископалось из норы, – пояснил я. – Не дракон. Зовут Кутя. Или Штуша, все равно. Так как Громобоя Прич не уберег, я еду на нем.

– Конь на обед, молодец на ужин, – невпопад разъяснил оруженосец.

– Ты еще скажи – «волчья сыть, травяной мешок», – съязвила Тильда.

– Давайте ее не возьмем, – взмолился Прич. – Пусть катится в свой Фарамор. Я сам по дуплам лазать буду!

– Сам катись! – отозвалась Матильда. – Трус-бояка, шотландская собака! Я и сама, между прочим, могу быть оруженосцем, не хуже тебя.

– Побрить тебя надо будет, – заметил Причард. – В смысле, волосы обкорнать!

– Я вот сейчас тебе что-нибудь обкорнаю! Волосы можно и под шлем спрятать.

– Ага, и ходить, как стукнутая? Тоже мне, Голова В Шлеме!

– А ты – Голова-Шишка!

– О`кей, ребята, хватит! – не выдержал я. – Причард, она не отстанет. Раз уж ты до сих пор не отстал… Поедет с нами, при дворе пристроим ее в Прекрасные Дамы, а то и замуж. Пока пусть готовит и гоняет пчел.

– Уломал, – проворчала сестрица. – Только посуду сами будете мыть, мне руки портить нельзя. При дворе ручки ценятся изящные.

И она продемонстрировала всем желающим собственные изящные ручки, ударом одной из которых она без труда валила быка, а двумя – усмирила даже сводного кузена Троллопа по прозвищу Одним Махом Семерых Побивахом. Про него еще говорили: «Если он семерых одним махом побивает, то скольких же он тогда уложит руками?». Со временем прозвище кузена сократилось до «Тролль-с-Битой».

Так я к чему? На одном из празднований Первомая кузен, будучи слегка под хмельком (подумаешь, выдул пару бочек эля), выдернул из земли Майский шест и сим шестом принялся задорно гонять собравшихся по округе. Матильда, выбранная на этом празднике Майской королевой, грозно сдвинула набок свой королевский веночек и устроила Троллю с его битой отменную нахлобучку. Остановив его на всем скаку легким движением руки между глаз, Тиль хорошенько отметелила его шестом, после чего схватила за штаны, сволокла в замок и сбросила в подвал, где он пересчитал ребрами все ступеньки лестницы. Ей же потом пришлось за ним ухаживать. В смысле, лечить. А Тролль, когда протрезвел и подлечился, тут же принялся ухаживать за сестрицей и даже сделал ей предложение, от которого, как ему думалось, она не сможет отказаться. Тильде пришлось его еще раз хорошенечко отдубасить, дабы выбить из его бочкообразной головы эту идею. Наша мать ужасно хотела их поженить. И поженила бы, кабы не один несчастный случай на сеновале, после чего его уже называли не иначе как «Тролль-с-тросточкой». Кузен после этого срочно уехал, показав на прощанье Леопольду «Камелот», то есть подняв его с земли, взяв обеими руками за уши. Эта гадкая проказа до сих пор пользуется популярностью в нашем поместье.