Элен, накинув, как того хотелось судье, на голову капюшон, шагала по серо-зеленым плитам акануранской улицы и спокойно держала Галкута за руку. Не заметно для самой Элен, он вдруг перестал быть чудовищем и садистом и превратился в глубоко несчастного, потерянного, утратившего всякую радость жизни человека. История о его сыне, побои от братьев Дюрон, вся его согбенная костлявая фигура, его молчаливый нрав, слившись воедино, переменили то как девочка воспринимала его. Теперь он представлялся ей человеком тяжелой несчастливой судьбы, вынудившей его опуститься до того чтобы прислуживать злодею-судье. В её сознании Галкут застыл таким каким она его увидела перед самым отъездом из каравана: одиноким, всеми брошенным, изуродованным, поникшим, печальным, тихим, с застывшим пустым взглядом. Теперь Галкут вызывал у неё жалость. А как известно женская жалость так глубока и беспредельна, что способна сопереживать даже самым отъявленным негодяям и подонкам. Впрочем, Элен, конечно, никак не анализировала свое отношение к Галкуту и вообще об этом не задумывался. Просто сейчас она могла спокойно держать его за руку и не испытывать при этом никаких отрицательных эмоций. Кроме того, конкретно в данный момент всё её внимание было сосредоточено на городе и горожанах. Элен с любопытством вертела головой, разглядывая новое для неё окружение.

Девочка никак не могла избавиться от стойкого почти эйфорийного ощущения, что она находится в игровой матрице. И либо это фильм объемного погружения, либо мультисенсорная виртуальная реальность полного контакта, либо один из аттракционов так называемого "копиуорлда" – детальное дотошное воспроизведение какой-то части действительности при помощи роботизированных механизмов. Её сознание упорно отказывалось воспринимать Акануран как реально существующий мир, где живут и умирают абсолютно настоящие живые люди. Будучи ребенком совершенно иной цивилизации, чьи технологии давно уже размыли всякие границы между воображаемым и действительным, она легко принимала как данность, что игровая матрица практически во всех отношениях неотличима от подлинной реальности бытия и полноценно и насыщенно можно жить в любой из них. В конце концов ученые уже много столетий спорили что же собственно такое есть эта самая подлинная реальность бытия и чем тоньше и незримее становилась грань между реальностью воссозданной техническими средствами и реальностью подлинной, тем ожесточённее становились эти споры. Но маленькую Элен подобные философские вопросы, конечно, не волновали, её просто очень забавлял тот факт, что несмотря на то что она отлично знает что всё происходит на самом деле, у неё то и дело возникает чувство что это всё не по-настоящему.

Оглядываясь по сторонам, она решила что видимо сейчас они находятся в одном из зажиточных и благополучных районов города. Никаких ветхих трущоб и прочих ужасов, о которых говорил судья, здесь не наблюдалось. Очень широкая улица слева и справа обрамлялась узорными металлическими черными и серебряными оградами с каменными основаниями, за оградами в глубине дворов стояли симпатичные двух и трехэтажные длинные здания с широкими лестницами парадного входа, портиками и даже башенками. Дома с любовью и аккуратностью были выкрашены в голубой, розовый, светло-зеленый цвета и многие украшены барельефами, искусной лепниной и скульптурами в нишах. Элен решила, что видимо на этой улице живут исключительно богатые люди или возможно это какие-то государственный учреждения, как отдел Судебной палаты, который они недавно покинули. Сам тротуар по центру был разделен узкой полосой плотной посадки низкорослого лилового кустарника с красивыми маленькими синими цветами. С одной стороны от этой рабатки ходили прохожие, с другой ездили экипажи. Наряды встречных людей показались девочке излишне яркими и разукрашенными. Даже у мужчин, на камзолах и сюртуках, а порой и штанах, обязательно присутствовали какие-то банты, вышивки, галуны, позументы и прочее, а уж на женских туалетах таковых украшательств казалось раз в 10 больше. Особой популярностью пользовались узкие цветные ленточки, которые вплетались в волосы, продевались сквозь специальные прорези на одежде, крепились к шляпкам, плечам, поясу или просто обматывались вокруг запястья или шеи. Элен почему-то ожидала, что городские дамы будут все сплошь в тяжелых плотных глухих платьях, закрывающие тело от подбородка до пят. Может быть даже с корсетами и пышными многослойными юбками. Однако жительницы Аканурана предпочитали гораздо более свободные одеяния. Тонкие, часто расшитые рельефными узорами платья элегантно облегали фигуру, оставляя открытыми плечи, шею и грудь. Некоторые платья едва доходили до колен своих хозяек, почти каждая женщина также имела на себе какую-либо накидку или короткий плащ, шляпку и широкий темный узорный пояс на бедрах, обязательно с яркой большой пряжкой. Впрочем, кое-кто, в основном молодые девушки, были облачены просто в некую светлую безрукавную тунику с красивыми узорами и длинными до груди разрезами по бокам. Однако часть женского населения все же склонялась к менее фривольным туалетам, в которых присутствовали и узкие глухие кофточки и изукрашенные вязью жакеты и длинные плотные юбки. Но одежда всех без исключения женщин, и молодых и пожилых в обязательном порядке украшалась ленточками, легковесными шарфиками, бисерными вышивками, золотистой и серебряной вязью, парчовыми вставками, брошами и т.п. И Элен, улыбаясь про себя, чуть снисходительно размышляла о том, что местные женщины определенно склонны к излишней вычурности и экстравагантности, что несомненно проистекает из некоторой неуверенности в себе и примитивности мышления и вообще культуры. Впрочем, Элен очень понравились ленточки и ей тут же захотелось иметь длинные густые волосы, чтобы в них можно было вплетать эти яркие, словно бы глянцевые полоски. А еще она пришла в восторг от женских туфелек из темной ткани или кожи сплошь покрытых мелкими стекляшками или бисеринками, которые радостно и весело искрились и мерцали при движении ног своих хозяек. И хотя она очень гордилась своими, копирующими военную обувь звездных десантников, композитными ботинками, с магнитными липучками-застежками, амортизирующей подошвой, встроенными в носок фонариками, работающими от барогенераторов подошвы, сейчас ей страшно захотелось обменять их вот на такие блесткие туфельки. Прохожие представлялись девочке наряженными словно они готовились к какому-то празднику. Но она понимала, что скорей всего это вполне повседневная одежда и просто таковы местные традиции. Она также обратила внимание на металлические изогнутые столбы фонарей, на которых висели корзины цветов, на ажурные с закругленными ножками скамейки вдоль рабатки, на узорчатые тумбы в которые были вставлены деревянные мусорницы, всё вокруг явно свидетельствовало о любви жителей к своему городу и определенном достатке. И Элен уже решила, что ей кажется вполне нравится в Акануране. Но от неё конечно не укрылось, что она и Галкут явно чужие на этом празднике. Многие прохожие откровенно таращились или по крайней мере неодобрительно косились на слугу судьи, словно не понимая как он мог очутиться на этой прекрасной улице. Обезображенное побоями, с заплывшими глазами, желто-фиолетовое, небритое лицо Галкута, его заношенные, чуть ли не ветхие штаны, стоптанные сапоги и засаленная затертая клетчатая рубашка входили в кричащий диссонанс с окружающими его чистыми свежими нарядными мужчинами и женщинами. Последние к тому же наверно недоумевали зачем и куда подобный забулдыга и бродяга ведет маленького ребенка. И Элен почти радовалась тому, что сама она скрыта под плащом и её собственный синяк и распухшая губа не столь бросаются в глаза как побои Галкута. Некоторые из пожилых представительных господ глядели на странную парочку не просто неодобрительно, а почти сердито и казалось вот-вот властно окликнут Галкута и потребуют от него объяснений кто он такой и что здесь делает. Но никто не окликнул.

Минут через десять слуга судьи со своей подопечной свернул с этой просторной красивой улицы в узкий переулок. Он ускорил шаг, крепко сжимая ладонь девочки, и Элен, быстро переставляя ноги, с трудом поспевала за ним. Они принялись петлять по уютным чистым проулкам, где уже не было никаких оград, газонов и клумб, и стены каменных домов вплотную примыкали к тротуару. Здесь уже попадались вывески, магазинчики, лавки, закусочные и даже большие стеклянные витрины. До Элен долетали запахи цветов, какой-то парфюмерии, пряные ароматы готовящихся блюд. Прохожих стало больше, а может так просто казалось из-за тесноты улочек. При появлении экипажа, людям приходилось практически прижиматься к стенам домов, дабы не попасть под колеса и копыта. И некоторые из пешеходов вполне себе позволяли недовольно прикрикнуть на возницу. На избитого неряшливого Галкута никто уже не обращал особого внимания, да и вообще люди на этих улочках представлялись Элен более оживленными, подвижными и занятыми, в отличие от тех кто неспешно прогуливался по просторному бульвару, который они покинули. Торопясь за Галкутом, девочка все равно продолжала вертеть головой и глядеть по сторонам. Она успевала читать вывески и объявления, запечатлевать образы проходящих мимо людей и иногда подслушивать обрывки фраз. И всё вокруг казалось ей ужасно любопытным и занимательным. Надо же, целое сообщество землян, застрявшее в дотехническом периоде исторического развития, со своими примитивными ритуалами, традициями, условностями, заблуждениями. Она конечно знала, что Каунама далеко не единственный мир где случился подобный ретроградный сдвиг. Она читала о таких колониях, поселениях и даже целых цивилизациях в научных изданиях, а о некоторых ей рассказывал папа, бывавший в подобных местах по роду службы. Причем, как помнила Элен, лишь 60% ретроградных сообществ оказались в такой ситуации из-за каких-то внешних форс-мажорных обстоятельств, утратив по тем или иным причинам знания космического века и не имея к ним доступа. Другие же 40% сделали этот сдвиг по собственному желанию, добровольно отказавшись от знаний и технологий межзвездной цивилизации. Для Элен подобный шаг представлялся просто безумным, она не понимала как люди могут захотеть вернуться к первобытной дикости, к невежеству, к бессилию перед природой и стихиями. Она приставала и к отцу, и к деду, и к мисс Уэйлер, и конечно же к Киту чтобы ей объяснили причину такого поступка, но ничего, по её мнению, вразумительного ей не сообщали. Взрослые повторяли одни и те же смутные, обтекаемые фразы о том, что иногда люди устают от сложной техники, устают от необозримости и агрессивности информационных потоков, устают от технологий, принцип действия которых они даже не понимают, что иногда людям хочется простоты и ясности, определенности и местничковости, однозначности и предсказуемости, созерцательности и покоя. "Они просто хотят выращивать петрушку и лук", с задумчивой улыбкой объяснял дедушка, "ходить по грибы в утренний лес, удить рыбу на тихом озере и вечером глазеть на закат". Элен ничего не понимала. "Какую еще петрушку?", раздраженно думала она и требовала пояснений у своего робота. В ответ Кит долго и нудно распространялся о физиологическом и эволюционном стремлении человека, как живого биологического организма, к единению с природой, к гармонии с естественным фоном своего изначального окружения. Это было еще непонятнее петрушки. Но так или иначе эти замкнутые отсталые своеобразные социумы представлялись Элен весьма загадочными и любопытными и снова и снова ей представлялось как в будущем она будет исследовать их, став, как и мисс Александра Уэйлер, офицером Службы Внешней Разведки, но только не экспансионным аналитиком по новым мирам, а скрытым наблюдателем, так называемым "луркером", проводящим месяца или даже целые годы в таких вот ретроградных мирах, претворяясь одним из его жителей. Но раз уж она волею случая уже оказалась в одном из таких миров, то почему бы не дать волю своей любознательности прямо сейчас. И она продолжала вертеть головой, почти забывая в какой непростой и опасной ситуации она находится. Вот навстречу ей, держась за руки, прошли две высокие молодые женщины, с длинными роскошными распущенными черными волосами, одетые в абсолютно одинаковые белые комбинезоны с рукавами до локтей и с красными ленточками на запястьях. Женщины шли ни на кого не глядя, гордо подняв головы и, как показалось Элен, остальные прохожие спешили уйти с их дороги и по возможности держаться от них подальше. "Кто это такие?", удивилась Элен, отметив про себя что их комбинезоны очень уж похожи на униформу медработников космической скорой помощи. Через минуту её внимание уже переключилось на другую пару, две чопорные дамы в годах, облаченные в строгие плиссированные темные платья, чинно следовали по плитам тротуара, при этом у одной на голове была гигантская синяя шляпа в виде цилиндра с шестью толстыми свешивающимися в стороны золотыми лучами, на кончиках которых висели какие-то металлические безделушки, а у другой длинные волосы были аккуратно раскрашены в черно-белую полоску. Элен еле удержался от улыбки, до такой степени эта глупая шляпа и нелепая раскраска выглядели по-клоунски, учитывая что во всем остальном женщины производили впечатление весьма серьезных и даже суровых персон. Затем она и Галкут нагнали двух мужчин, один среднего роста, лысый, с очень мощными складками кожи на затылке, в странном плотном черном жакете с какими-то шипами вдоль позвоночника, другой высокий, худой с всклокоченной русой шевелюрой и громадными пышными бакенбардами. Элен на минуту услышала их разговор. Высокий горячо говорил: "Абсолютно и несомненно, что женщина и мужчина есть два рода существ крайне различных как своим телесным устройством, так и своими психическими и философическими чертами." "Не противлюсь, не противлюсь", с каким-то тихим смирением отвечал лысый. Когда Галкут, крепко держа ладонь своей подопечной, обогнал мужчин, Элен очень хотелось обернуться и увидеть их лица. Но она уже знала, что в глубоком капюшоне мало что увидишь, оглядываясь, надо поворачиваться всем телом, а Галкут неумолимо тащил её вперед. Впрочем, через полминуты она позабыла об этих двоих, читая очередную вывеску: "Курительные смеси Эйзенбаха" и чуть ниже буквами поменьше: "Кури, кури и воспари". "Наркотики", промелькнуло у девочки в голове. Над соседней дверью она увидела плакат, на котором худющий смешной человек с томительной страстью взирал голодными глазами на большой полукруглый сочный блестящий темно-желтый пирожок и над всем этим большая неровная надпись: "Чебурек навсегда!". Элен улыбнулась, ей тут же захотелось чебурека. Дальше метров через 30, над красивой двустворчатой дверью с орнаментом и узорными вставками, значилось: "Райская кузня. Мастерская золотых и серебряных дел" и в большом окне рядом обширный пейзаж с холмами, деревьями, птицами, животными, выполненными с невероятным искусством из тончайших металлических пластин и проволоки. Элен почти остановилась пораженная этим зрелищем, но Галкут уже тянул её дальше. Мимо её глаз промелькнула пыльная витрина, где на полках в разнокалиберных сосудах в прозрачной жидкости застыли самые невероятные существа и какие-то части тел или органы, причем кое-что из этого иногда шевелилось. Элен передернуло от отвращения, "Будем здоровы! Аптека", прочитала она на вывеске. У следующего каменного дома располагались длинные столы, все сплошь заставленные совсем маленькими, как будто игрушечными диванами, кроватями, стульями, табуретами, шкафами, креслами и т.п. Их были буквально тысячи. Элен подняла глаза и прочитала: "Идиллия, мебельный салон. Мы делаем мир удобнее". Видимо игрушечные предметы мебели служили своеобразными трёхмерными образцами того что можно было купить в магазине, решила Элен. Ей жутко хотелось потрогать эти симпатичные модельки, но, не сказав ни слова, она продолжала покорно следовать за Галкутом. Потом была очень разухабистая вывеска с изображениями монет, каких-то экипажей и улыбающихся женских головок и поверх всего этого: "Для транжир". Не успела девочка обдумать чем же там могут торговать, как её уже встречала ресторация "Телячьи нежности", с подзаголовком: "Кто хорошо обедает, тот горя не ведает". Здесь было особенно многолюдно. Далее, одетый в костюм, изображающий раскрытую книгу, веселый молодой человек зазывал прохожих в книжную лавку "Крамола". Он уверенно провозглашал: "Чтение превратило животное в человека! Читающий значит знающий. Женщины любят начитанных. Бросайте интриги – читайте книги. Книга лучший друг человека. Чтение освобождает". Увидев Галкута, который шел прямо на него, парень бойко крикнул: "Э-эй, уважаемый, у тебя на лице написано что ты большой любитель книги. Не проходи мимо. Купи сборник сказок, будешь вон дитяти своему читать." Галкут сердито буркнул: "Мы и так из сказки не вылезаем", а Элен повернула голову к молодому человеку и торопливо произнесла: "Я, господин библиофил, сама умею читать. На пяти языках". Парень на несколько секунд растерялся, возможно от того что увидел избитое лицо ребенка. Но ответить ничего не успел, странная парочка ушла вперед. "Госпожа Элен, пожалуйста, ни с кем не разговаривайте", бросил Галкут, еще более ускоряя шаг. Элен ничего не ответила, она уже с удивлением разглядывала два человеческих скелета, которые указывали на дверь. "Костяная лавка", прочла девочка, "поделки из кости. Человекам скидка". Не успела она как следует подумать кого на Каунаме причисляют к "нечеловекам", как уже разглядывала дверь, по которой змеились пылающие узоры, а над ступенями крыльца словно само по себе висел большой хрустальный шар. "У Зары. Гадальный салон", прочитала Элен. Только она начла размышлять как сделаны пылающий узоры и парящий шар, как её внимание переключилось на розовый двухэтажный домик, в витринах которого словно бы застыли настоящие живые девушки в невообразимо пышных и ярких туалетах. "Для душенек, изящный текстиль", прочитала Элен и хотя она никогда не была большой любительницей моды и нарядов, ей очень захотелось побывать внутри этого розового домика. Но их путь продолжался. Она увидела показавшуюся ей странной вывеску "Время чудес. Всё для волшебников". Странность заключалось в том что вывеска время от времени сливалась с серыми камнями фронтона здания, так что становилась практически невидимой, а кроме того под ней не было никакой двери, только темные занавешенные плотными портьерами окна и какие-то глухие ниши, не понятно куда входить. Затем в очень длинном доме из красно-коричневого кирпича расположились: магазин "Глас", ниже пояснялось "говорящие растения, животные, птицы, игрушки и пр."; магазин "Для одиноких", на вывеске изображались меч, что-то похожее на шприц, некий пылающий шар и какая-то труба, "чем там торгуют", недоумевала Элен; и кафе "Я подумаю", у входа в которое сидела скульптура голого мужчины-мыслителя, упершегося подбородком в кулак. На другой стороне какого-то очередного переулка Элен увидела изящно одетых девушку и молодого человека, которые время от времени целовались. Но делали они это как-то излишне демонстративно и затем улыбались прохожим. Рядом с ними был вход, над которым Элен прочла: "Школа поцелуев". Только она принялась размышлять зачем бы подобное было нужно, как уже разглядывала странный темный дом, часть стены которого была покрыта вмурованными в камни мечами, саблями, секирами, кинжалами, шпагами, щитами и прочей оружейной атрибутикой. У роскошного парадного входа стояли двое высоких мужчин, на каждом из которых оружия было столько же сколько и на стене. Оружейный салон "Свободные люди", прочитала Элен. Магазин-салон судя по всему пользовался популярностью, мужчины входили и выходили из него, а стайка мальчишек постоянно крутилась возле стены и двух вооруженных до зубов демонстраторов-зазывал. Мальчики с восторгом разглядывали грозный арсенал, и иногда прикасались к ужасным клинкам и эфесам. Зазывалы никак не возражали. Затем Галкут направился к какой-то арке, но прежде чем они вошли в неё, Элен увидела симпатичное резное крыльцо, украшенное деревцами, колыбельками, ангелочками, блёстками, цветами и прочла "Возвращение в детство" и ниже "взрослым детям скидки".

Они прошли через низкую глубокую арку и очутились в прямоугольном дворе со всех сторон окруженном трехэтажными кирпичными домами. Выход из двора находился напротив через такую же арку. Слева и справа на деревянных помостах под навесами располагались столики и стулья, занятые многочисленной разношерстной публикой. Люди ели, пили, курили, смеялись и очень шумно общались. Гомон и звон посуды рокотал как прибой. Элен подняла глаза и прочла деревянные буквы на дугообразной металлической полосе между навесами: "Тихая гавань". Девочка саркастически поджала губы, гавань явно была какой угодно, но только не тихой. Между столиками сновали девушки в светло голубых передниках и с весьма оголенными ногами, а одна из них, одетая в такого же цвета платье и чепчик со смешными торчащими уголками, завидев Галкута, бросилась к нему наперерез:

– Эй, молодой! – Задорно крикнула она, хотя сама была лет на 15 младше Галкута. – Заходи, угостись. Какому богу не служи, а поесть всегда пригодится.

Слуга судьи хотел молча обойти её, но девица преступила ему дорогу, с любопытством рассматривая жуткие следы побоев на его лице, а также скользнув взглядом по замотанной правой руке.

– Ну-ну, молодой, куда спешишь? Время – вода, жизнь – еда. Не тушуйся, заходи, – наседала она, – у нас кусок на любой кошелёк.

– Мы…, – начал Галкут.

– Да ладно! – Весело перебила его девушка, словно он успел что-то возразить. – Всё исполнится, коли живот наполнится. Заходите, накормим от души, и тебя, и твою малышку. Всякому нужен и обед и ужин. За пару коперов получите две тарелки тыквенной каши, бутылку морса и мясной пирог.

Элен была несколько обескуражена таким напором и бесцеремонностью и как ей показалось Галкут тоже. Но тот сделал шаг вперед, почти вплотную приблизившись к бойкой девице, и глухо произнес:

– Мертвец не ест пирогов. Дай мне пройти, дочка.

Девушка еще секунду глядела в тусклые и правда словно безжизненные глаза Галкута, а затем молча отступила в сторону.

Выйдя из арки, они повернули направо, прошли буквально метров 10 и оказались на шумной просторной площади, в центре которой застыл высоченный позеленевший монумент некоему могучему субъекту в огромной короне, горделиво опиравшемуся на длинную чуть изогнувшуюся шпагу. Здесь было гораздо многолюднее чем даже в "Тихой гавани" и в толпе уже попадались пышно разодетые, сопровождаемые свитой вельможи, вооруженные мечами и арбалетами солдаты, пару раз мелькала красная форма Судебной палаты, а также прошли мимо два гиганта туру в зеленых шортах и одна тощая замотанная в какие-то тряпки фигура авра. Вдоль тротуара по периметру площади стояли конные экипажи и Галкут медленно пошел вдоль них, присматривая подходящий. Они остановились у обшарпанной маленькой кареты с мутным треснувшим стеклом в дверце. На козлах восседал рослый пожилой мужчина с очень длинной неряшливой бородой, опускавшейся ему буквально на колени. Также у него были весьма косматые брови, толстые губы и очень красный нос. А на голове восседала безобразная сплюснутая шляпа, словно кто-то с размаху вдарил по некогда высокому цилиндрическому головному убору. В целом он производил впечатление уставшего от жизни, удрученного, печального человека и его плотный стеганый кафтан в некоторых местах зиял дырами и кроме того был поверх замотан какими-то грязными шарфами или кушаками.

– Мира и процветания тебе, почтенный возничий, – проговорил Галкут, подняв голову и сдвинув назад свою широкополую лихую шляпу.

"Почтенный возничий" хмуро оглядел Галкута и его маленькую спутницу и явно ничего хорошего об этой парочке не подумал.

– И тебя храни Бог, добрый прохожий, – равнодушно ответил он.

– До Буристана, к Тишкиному пятачку довезешь?

Возничий еще раз неприязненно поглядел на Галкута и скорбно прокомментировал:

– На морде места живого не осталось, а всё туда же, в притоны эти поганые рвешься. Да еще малую в эту треклятущую дыру тащишь.

Галкут ничего не ответил и лишь выжидательно глядел на кучера.

– Деньги-то у тебя есть?

Слуга судьи вынул из кармана штанов горсть медных и серебряных монет и показал их на раскрытой ладони. Такое богатство произвело некоторое впечатление на возничего и он пробурчал:

– Довезти довезу, но ждать ничего там не буду. В этом проклятом Буристане только смерти своей дождешься.

Элен, стоя рядом с Галктуом, ощущала явственный дурманящий аромат горячей сдобы. Он был до того приятен и проникновенен, что она с тоской вспомнила про тыквенную кашу, морс и мясной пирог. Она обернулась и увидела прямо за спиной светлые двустворчатые стеклянные двери, вокруг которых висели яркие картинки булочек, батонов, пирожных, караваев, тортов и пр. Над дверями вывеска: "Пекарня деда Будияра. Сдоба, выпечка, сладости для вашей вящей радости". В этот момент из магазинчика вышел с пухлым пакетом под мышкой высокий мужчина в темной видимо военной форме с какими-то светло-серыми знаками различия. С его плеч ниспадал элегантный черный плащ с красным подбоем, на голове сидела серебристая шляпа, напоминающая по форме шляпу Галкута, но более аккуратная, с более узкими полями и с красивым черным плюмажем, на ногах яростно сверкали высокие, до средины бедер, отменно начищенные сапоги, на широком поясе грозно расположились меч и кинжал. Но вся эта воинственная элегантность для Элен осталась практически невидимой, взгляд девочки остановился на худом овальном лице с тонкими насмешливыми губами чуть ли не синего цвета, с узким прямым носом, с широко поставленными голубыми глазами, с маленькими бровями в разлет. На какой-то миг ей почудилось что в незнакомце есть что-то похожее на отца. Та же невероятная почти до прозрачности бледность кожи, те же ясные ярко-голубые словно светящиеся изнутри глаза, те же тонкие немного синюшные губы. Как будто этот человек, также как и Валентин Акари, тоже уроженец странной планеты Ливу. Но эта мысль была совсем мимолетной и через несколько секунд девочка отвернулась, совершенно позабыв о незнакомце. Её мысли теперь занимал Буристан. И как только они забрались в маленькую узкую карету, невероятно убогую и облупленную по сравнению с экипажем Мастона Лурга, Элен, скинув наконец с головы капюшон, тут же спросила что такое Буристан.

– Плохое место, – нехотя ответил Галкут. – Где много дурных людей.

– Зачем же мы туда едем?

– Будем ждать там возвращение судьи, – ответил Галкут, хотя и понимал что девочка спрашивает не об этом.

Элен ничего не сказала и уставилась в мутное, словно покрытое толстым слоем пыли окно. Галкут, чувствуя почему-то себя виноватым, через силу добавил:

– Мы просто посидим в номере гостиницы и подождем судью. Не волнуйтесь, маленькая госпожа, всё будет хорошо.

Элен чуть удивленно поглядела на него, он пытался ей улыбаться, но на его обезображенном лице это выглядело жутко.

– Ты боишься? – Спросила она, наблюдая некоторую дрожь его ауры.

– Чего? – Перестав улыбаться, озадаченно спросил Галкут.

Элен пожала плечами:

– Не знаю. Окончания.

– Окончания?

– Да, ведь скоро всё закончится.

Галкут отвернулся в окно, за которым проплывали дома Аканурана и случайные прохожие.

– Нет, я не боюсь, – сказал он после долгой паузы. – И вы ничего не бойтесь, сэви. Всё будет хорошо.

До Тишкиного пятачка они добирались почти час и Элен порядком истомилась. Сидеть на твердой деревянной доске, изображающей в этой убогой карете скамью, было крайне неудобно. Кроме того старый экипаж то и дело негромко, но как то уж очень надрывно скрипел, а иногда и трещал будто собирается вот-вот разломиться. А еще внутри присутствовал некий, поначалу незаметный, но потом становившийся всё явственнее затхлый запах грязного белья. И глядеть на незнакомый город через мутное подслеповатое окно Элен уже не хотелось.

Тишкин пятачок оказался небольшой площадью в форме вытянутого неправильного пятигранника. С трех сторон его ограничивали двухэтажные деревянные, почти черные дома, с четвертой серая церковь с тремя остроконечными башенками с серебристыми крестами, с пятой высокое в четыре этажа темно-зеленое каменное здание с плоской крышей, на которой росли деревья. Сама площадь представляла собой пыльный кусок утрамбованного серо-коричневого грунта без единого намека что его хоть где-то пытались замостить плитами или булыжником. Вместо этого кое-где были уложены дощатые помосты и переходы. Судя по всему Тишкин пятачок в первую очередь представлял из себя нечто вроде рынка. На площади располагались торговые ряды с навесами и прилавками, некоторые предлагали свой товар прямо с телег и повозок, с застывшими рядом понурыми смирными лошадками. Увидев и оценив местную колоритную публику, Элен уже сама вцепилась в руку Галкута и почти жалась к нему в неосознаваемой попытке получить у него защиту от окружающих. Да и сам Галкут уже не летел вперед, волоча за собой ребенка как на буксире, а шел размеренно и спокойно, крепко и бережно сжимая ладошку Элен и внимательно следя за тем чтобы к девочке никто не приближался.

Выйдя из скрипучего экипажа возле серой церкви, первым кого увидела Элен был странный лысый босоногий мужчина в коротких широких штанах и безразмерной, некогда светлой, а теперь заношенной до черноты рубахе с порванным воротом. Мужчина сидел на корточках, положив локти на колени, блаженно улыбался и сосал большой палец правой руки. На шее на веревке у него висела металлическая кружка. Увидев Элен, он очень возбудился. Перемещаясь как обезьяна, не распрямляя ног и упираясь в землю левой рукой, он устремился к девочке. При этом мужчина продолжал сосать палец, улыбался и что-то мычал. Элен порядком испугалась и даже не столько его нелепого вида, сколько обширного туманно-белесого словно осклизлого образования в его ауре вокруг головы. Она точно не знала, что это означает, но в один миг решила что беспросветное безумие. Несмотря на свои неуклюжие обезьяньи движения, перемещался безумец очень быстро и Элен просто окаменела от страха, глядя как он накатывается на неё. Но в последний момент сверху над девочкой возник Галкут, он наклонился вперед и, махнув на мужчину раскрытой пятерней, звучно со злостью гаркнул: "Брысь!". Безумец тут же съежился, в его гноящихся глазах вспыхнул страх и он шарахнулся прочь.