– Он сикариус, то есть из племени сикариев, – объяснила девочка, обыграв латинское слово «убийца», – а у них нельзя никому, кроме близких родственников открывать свое настоящее имя, потому что если его узнает какой-нибудь злой колдун, то он сможет через настоящее имя заставить человека служить себе или наслать на него порчу. – Она с фальшивым потрясением закатила глаза. – Дикари, одним словом.

Купец покосился на Галкута, потом снова поглядел на девочку, пытаясь понять шутит этот странный ребенок или нет.

– А как же они тогда себя называют?

– По-разному, – пожала плечами Элен. – Придумывают друг другу прозвища по характеру, по поступкам или по событиям каким-нибудь. Ну там, Глядящий На Звезды, Солнечный Зайчик, Непоколебимый, Хмурый Волк, Смеющийся Пес, Укусивший Медведя, Приносящий Весну, Острие Бревна, Синеглазая Говорунья и так далее.

– Ясно, – сказал Вэнрад, чуть улыбнувшись. – Ну а слугу твоего как зовут?

– Его зовут, – Элен чуть замешкалась и посмотрела на Галкута, – Деревянное Лицо. В детстве его в щеку укусил Розовый паук от яда, которого в месте укуса все как бы деревенеет и с тех пор ему трудно говорить и выражать эмоции.

– А я-то и думаю, что это он как неживой, – воскликнул Вэнрад.

Элен, чуть склонив голову на бок, пристально поглядела на торговца. Ей было очень интересно поверил он или нет. Девочку подмывало спросить об этом напрямую и определить это по его ауре, но ей не хотелось спрашивать при Галкуте. Ей также было любопытно как воспринял каунамец, она впервые подумала о ком-то кого здесь встретила как представителе другой планеты, слова "волк", "зайчик", "медведь" и "весна". Возможно они ему незнакомы, хотя как ей было известно из курса "Колонизация космоса", люди на новых планетах очень часто давали похожим или даже не очень похожим сущностям привычные земные названия. Именно поэтому, по всему Млечному Пути, полно самых разных "волков" и "медведей". Что касается весны, то когда она произнесла это слово, ей тут же припомнилось, как Кит говорил про то, что угол наклона оси вращения Каунамы к эклиптике совсем незначителен, но зато у орбиты планеты весьма большой эксцентриситет и потому здесь всё же есть смена времен года, но возможно она не так ярко выражена как на других планетах. Элен снова почувствовал как в ней просыпается исследовательский пыл, который несколько потускнел после того как их с Китом разделили. Ей снова захотелось свой юнипад, чтобы надиктовывать наблюдения. "День четвертый, местное альфа-время 16 часов 18 минут. Реакция аборигена на слова "весна", "волк", "медведь" неопределенная. Неясно знакомы они ему или нет. Требуется дальнейшее исследование." Но Элен тут же устыдилась своего раскованного настроения. Она прилетела сюда спасать отца, папе ничем не помогла, сама попала в беду и еще и развлекается всякими пустяками.

– Не волнуйся, Деревянное Лицо, – весело сказал Вэнрад, обращаясь к Галкуту, – конь смирный, как жена кузнеца.

"Да нет, конечно, не поверил", решила Элен и снова подняла руки, показывая, что хочет чтобы ее посадили на лошадь. Купец легко, словно она была невесомая, подхватил её и усадил на спину прекрасного жеребца.

Элен прижала ноги к теплому туловищу коня, положила ладони на его шею и повернувшись в сторону Галкута, сказала:

– Не бойся, Деревянное Лицо, все будет хорошо, а дяде мы ничего не скажем.

Слуга судьи недобро смотрел на нее, но ничего не говорил.

– А почему как жена кузнеца? – Спросила девочка у купца.

Тот немного замялся и снова откинул свои длинные волосы назад.

– Ну-у, у кузнецов рука тяжелая, так что жены у них обычно тихие, – нехотя проговорил Вэнрад. – Ты вот лучше скажи, где ты такую одежу раздобыла, просто один в один цвет коня.

Элен сделала вид что не обратила внимания на то, что он поспешил переменить тему и честно ответила:

– Папа купил.

Вэнрад приблизился к ребенку и потрогал ткань куртки.

– Какой удивительный материал, словно мягкое стекло, – восхищенно проговорил он. – Где же он купил такое?

– В торговом центре "Гагаринский". Отпустите коня, пожалуйста.

Озадаченно глядя на девочку, купец убрал руку с головы жеребца. Юная всадница легонько тронула пятками бока лошади и та зашагала вперед. Элен радостно оглянулась на мужчин, ей представлялось как красиво она смотрится на спине жеребца, сливаясь с ним цветом куртки.

Вэнрад, выкинув из головы мысли о торговом центре "Гагаринский", взирал на ребенка вполне благодушно.

– Да вы просто загляденье, сэви, – весело воскликнул он.

Девочка улыбнулась ему, а потом посмотрела на серое, напряженное лицо Галкута. Слуга судьи, конечно, опасался что она вот-вот пустит коня вскачь и снова попытается сбежать. И Элен ощутила недоброе удовольствие, видя как он мучается. Но, честно говоря, ей тоже было немного страшновато. Хотя с мисс Уэйлер, большой любительницы конных прогулок и вообще разных инопланетных верховых животных, она и ездила несколько раз на лошади, сейчас она впервые сидела на коне без седла, сбруи и уздечки. Держаться можно было только за гриву или попытаться вцепиться в шкуру, но это вряд ли спасет, если конь взбесится по-настоящему. На высоте полутора метров над землей, на сильном горячем звере она чувствовала себя не вполне уютно. Но с другой стороны она видела насколько спокойна и равномерна аура животного. Могучий мускулистый конь наверное и не чувствовал её веса, пройдя с десяток метров, он словно забыл о своей маленькой наезднице, опустил голову и снова принялся обнюхивать землю и траву.

Элен оглянулась, будучи в полной уверенности что Галкут, напряженный и злой, следует за жеребцом. Но слуга Мастона Лурга по-прежнему стоял рядом с купцом и теперь казался довольно равнодушным. У девочки возникло острое желание все-таки подстегнуть коня ударом ног и будь что будет. Конечно она никуда не убежит, но, по крайней мере, заставит хорошенько понервничать Деревянное Лицо. Однако, как только она подумала о Галкуте по его новому прозвищу, ей стало смешно и запал пропал. Она перекинула ногу через спину животного и ловко соскользнула вниз.

Подойдя к мужчинам, она официально сказала:

– Благодарю вас, господин Вэнрад, за возможность прокатиться на вашем прекрасном жеребце.

– Со всем моим удовольствием, – чуть поклонившись, с улыбкой ответил купец.

– Теперь же, с вашего позволения, я и Деревянное Лицо, продолжим нашу прогулку.

– Как вам будет угодно, госпожа, – в тон ей, но все еще улыбаясь, ответил торговец.

Элен и Галкут направились в сторону фургонов. У девочки был несколько озорной настрой и потому, отойдя подальше от лошадей и оставшегося с ними купца, она развернулась лицом к своему спутнику и многозначительно произнесла:

– К сожалению, я немного неосмотрительно, прямо у тебя на глазах, зачаровала свою одежду и ты наверно догадался кто я такая и зачем нужна судье. – Она вопросительно поглядела на мужчину.

– О чем это вы говорите, госпожа Элен? – Спокойно спросил Галкут.

– Ты что, не видел как изменился цвет моей куртки?

– Что значит изменился?

Элен уставилась на него. Слуга судьи отвечал уклончиво и она не могла понять хитрит он или говорит правду. У нее даже возникло подозрение, что он как-то догадался о её способности определять истину и теперь старается не отвечать однозначно. Элен это не понравилось, она намеревалась попугать его, а вместо этого складывалось ощущение, что это он потешается над ней.

– Ты видел как цвет моей куртки из синего превратился в тот, который сейчас, да или нет?

– Нет.

Элен почувствовала облегчение. Галкут ей лгал. Элен хотела уже сказать ему об этом, но передумала. Если делать это слишком часто, он и правда начнет догадываться, решила она.

– Ладно, – спокойно сказала она и отвернувшись, пошла дальше.

62.

Мастон Лург решил начать с Радвига. Судья вдруг понял что ему очень не хватает смышленого и расторопного Касаша, который понимал его буквально с одного взгляда. Он сделал два глотка теплой воды из не очень, как он с неудовольствием отметил, чистого стакана и огляделся по сторонам.

– Что-то не так, господин инрэ? – Громко спросил сидящий в первом ряду Эркхарт.

Судья посмотрел на него, с усмешкой подумав о том, что капитан просто глаз с него не спускает, пытаясь угадать каждое его желание. Ну еще бы, начальнику каравана не нужны проблемы с Палатой и он естественно не хочет чтобы у залетного королевского судьи возникла хоть какая-то неприязнь к его персоне.

– Если не трудно, капитан, попросите поставить в центре площадки стул и пригласите для дачи показаний господина Радвига.

Эркхарт повернулся куда-то себе за спину и сделал кому-то знак. Через минуту принесли стул, а вскоре из толпы вышел молодой человек со светлыми волосами и бледным лицом. Судья с интересом разглядывал главного подозреваемого. Сейчас он почти не сомневался что именно этого белобрысого недотепу он и отправит на виселицу. Он даже начал именовать его про себя не иначе как «висельник». На вид ему было лет 25. Высокий стройный с благообразным, почти миловидным лицом он производил приятное впечатление. Однако его образу явно не хватало патетичности и мужественности, в нем напрочь отсутствовала какая-либо брутальность. Узкие плечи, некоторая сутуловатость, длинные тонкие пальцы, абсолютно гладкая кожа щек и подбородка, на которой казалось еще ни разу не появлялось ни единой щетинки навевали мысли о некоторой инфантильности и хрупкости этой персоны. Кроме того он был весьма изысканно одет. Его дорогой, утонченный наряд никак не соответствовал скромному купеческому званию и выдавал явное намерение владельца казаться кем-то более важным и породистым, чем имело место быть в действительности. С точки зрения Лурга это выглядело почти по-детски. И уж совсем неуместным ему показались меч, длинный кинжал и изогнутый нож на широком кожаном ремне на талии молодого человека. Даже если предположить что он и правда обладал достаточным умением и решимостью чтобы всё это использовать, то всё равно эта излишне нарочитая вооруженность упрямо выглядела такой же детской попыткой казаться взрослей и весомей чем он есть. Радвиг, перебросив нижний конец своего длинного роскошного голубого плаща через правую руку, встал возле стула и стараясь держаться гордо и с достоинством, поглядел на судью. «Неврастеник», с неприязнью заключил про себя Мастон Лург.

Он снова ощутил приступ раздражения. Вынужден терять время из-за какого-то молодого дурачка, наверняка полного насколько нелепых настолько и убогих представлений о мире и о себе. Мастон давно заметил, что чем старше он становился, тем всё с большей антипатией относился к молодежи. И он считал что дело вовсе ни в какой-то зависти к молодости, у которой еще всё впереди, к возможностям и силе юных лет, а в том что с возрастом он всё отчетливее понимал насколько не умны, примитивно категоричны, неразумно прямолинейны, нелепо скоропалительны все помыслы и суждения молодых людей и сколь велика в них животная составляющая, насколько они еще зависимы от самых первобытных инстинктов и побуждений. И чем старше он становился, тем с всё с большим отвращением он взирал на это, словно на какой-то неприглядный физиологический процесс. Он говорил себе, что к этому следует относиться совершенно спокойно, ибо никто не рождается мудрецом и он тоже когда-то был глупым, наивным дурачком, мечтавшем о вечной любви и немеркнущей славе. Но это мало помогало.

Судья покосился на своего лысоватого дородного писаря, убеждаясь что тот наготове.

– Назовите ваше имя, возраст, имена родителей, род их занятий и место вашего рождения, – попросил он.

Молодой человек отвечал быстро, четко и с некоторой нарочитой холодностью, которой он видимо пытался подчеркнуть свое достоинство. Но Мастон Лург даже не глядел на него, внимательно следя за тем как пузатый Зузон, новоиспеченный судебный писарь, отчаянно скрипит пером.

– Соблаговолите говорить более размеренно, ваша речь фиксируется, – произнес судья, когда молодой человек, которому как выяснилось двадцать три года, замолчал. Радвиг сдержанно кивнул, показывая что он принял просьбу к сведению. Мастон Лург подумал, что этот купеческий сынок нравится ему всё меньше и меньше и, пожалуй, он с легким сердцем отправит его на виселицу.

– Какой веры вы придерживаетесь? – Спросил он. По большому счету это было неважно. Государственной религией королевства считалось христианство, но это никого ни к чему не обязывало, ибо светская власть была полностью отделена от духовной, и последняя ни имела никакого влияния на первую. Правда на официальных судебных заседаниях обычно присутствовал кто-то из высокорангового духовенства, призванный служить образцом и истинным мерилом морали и благочестия, но это скорей являлось поводом для двусмысленных намеков и анекдотов, (Лург с усмешкой припомнил фанатичного отца Буртуса), чем способствовало возвышению церкви. У священника в суде была сугубо совещательная роль, он мог высказывать замечания, мог советовать и что-то рекомендовать судье, но последний всегда был свободен в своем решении. Для государственных чиновников религия не играла практически никакой роли, не смотря на то что отцы церкви с завидным упорством пытались из года в год приобрести хоть какое-то влияние на короля, его семью, Кабинет Министров и Судебную палату. Но всё было тщетно. Ни венценосные особы, ни министры, ни судьи упрямо не обращали на священников никакого внимания. Такое отношение, конечно, отчасти передавалось и простым людям. К тому же, кроме христианства на территории страны присутствовало еще и с десяток других религий, которые так же по большому счету не имели для государства никакого значения. Религиозная терпимость на уровне исполнительной и судебной власти была практически абсолютной, а говоря проще, всем было наплевать в какого именно бога верил тот или иной субъект, пока он исправно платит налоги, не высказывается против существующего порядка и чествует монарха. Такая же терпимость была свойственна и большинству рядовых граждан королевства. По мнению Мастона Лурга истоки подобного отношения следовало искать в том, что людям постоянно приходилось иметь дело с абсолютно чуждыми для них и по физиологии и по психологии разумными существами. То есть с самого раннего детства люди привыкали к присутствию в своей жизни настолько значительного уровня "инаковости", что по сравнению с ним вера в другого бога или богиню казалась чем-то тривиальным и не заслуживающим внимания. Хотя, конечно, отдельные локальные конфликты на религиозной почве всё же случались. Бывало так что жители двух соседних города, исповедуя разные учения, могли искренне возненавидеть друг друга. И тогда в любых несчастиях одного города автоматически становились виноватыми "язычники и еретики" из соседнего. Однако, если распря приобретала черты настоящей войны и жители начинали не только плеваться друг в друга, но и пускать в ход ножи и дубинки, в города прибывали отряды "красноголовых". Судьи и гвардейцы обычно быстро приводили в чувство разгоряченных "воителей веры" и конфликт сходил на нет. Зачастую достаточно было заставить замолчать пару местных мессий, по одному с каждой стороны, пламенно призывавших братьев и сестер к вспарыванию животов и проламыванию черепов "язычников" из соседнего городка. Как только новоявленные мессии по непонятным причинам теряли дар речи, а то и просто исчезали в неизвестном направлении, люди успокаивались и теряли к конфликту интерес. Порой, конечно, всё оказывалось несколько сложнее, ибо если кровь успела пролиться, то она взывала к отмщению. Но Палата имела богатый опыт по установлению компромиссов в самых разнообразных конфликтах и в большинстве случаев добивалась желаемого.

Лург спрашивал о вероисповедании молодого человека, просто движимый желанием чуть лучше понять с кем он имеет дело. Всё-таки впитываемое с детства духовное учение так или иначе влияло на формирование личности и наверно могло что-то рассказать о человеке.

На лице Радвига промелькнуло едва заметное удивление.

– Моя повелительница – Великая Гипа, – просто сказал он. – Вечная Странница, Хранительница Бесконечных перемен, всеведущая богиня, путешествующая из ниоткуда в никуда и тем самым приводящая это мир в движение, её руки и ноги как реки, дыхание ветер, а глаза тысячи тысяч звезд.

Теперь уже на лице Мастона Лурга отразилось легкое удивление. В Судебной академии он изучал и эту религию, но давно уже не встречал её последователей. Ибо они были крайне немногочисленны. Эта суровая и довольно-таки равнодушная богиня практически ничего не требовала от своих адептов, не устанавливала никаких правил и ритуалов и не обещала никаких милостей или кар ни в этой жизни, ни в какой другой. Ей просто было не до этого, она всегда шла вперед, от самой себя к самой себе, даруя тем самым энергию бесконечному перебору казалось бы абсолютно бессмысленных случайностей. И единственной задачей гипара, то есть того кто в неё верил, было просто следовать за своей богиней, что по сути означало вечное странствие без какого бы то ни было ожидания удовольствий или страданий. Вообще судье представлялась достаточно любопытной вся эта концепция. Гипары должны были преодолеть все свои надежды и страхи и принимать любой случай спокойно и разумно, стараясь извлечь из него всю возможную для себя выгоду. Лургу это всегда казалось маловыполнимым, но тем не менее весьма интригующем. Конечно кое какие символы, молитвы и традиции существовали и в этой религии. В частности любимым цветом Гипы считался синий, ну или голубой, видимо именно поэтому Радвиг и был облачен в плащ такого оттенка. Самих гипаров Мастон считал довольно опасными людьми, ведь если они по-настоящему проникались духом своей религии, то становились практически неуправляемыми. Как воздействовать на человека, у которого не осталось ни надежд, ни страхов?

Спрашивая о вероисповедании, Лург намеревался призвать в свидетели слов Радвига соответствующего бога или богиню, но теперь это стало бессмысленно. В гипаизме отсутствовало понятие греха как такового, все заповеди этой религии по сути сводились к единственному призыву Гипы: «Если можешь иди за мной, если не можешь – умри». Ей не было никакого дела до того солжет Радвиг, даже поклявшись её именем, или скажет правду. Всё случайно и бессмысленно, за исключение вечного путешествия, странствования от одной случайной перемены к другой, и ты либо путешествуешь и живешь, либо останавливаешься и умираешь, это твое личное дело.

Судья подумал о том чтобы вместо Гипы, заставить молодого человека поклясться именем Его Величества, Доммера Первого, благословленного монарха Агрона, но потом решил и этого не делать. И вообще чем меньше заморочек тем лучше, сейчас главное время.

Он поглядел в сторону Эркхарта.

– Капитан, могу ли я увидеть орудие убийства?

Начальник караван коротко кивнул и повернулся к одному из своих людей. Вскоре на столе перед судьей лежал изящный длинный кинжал, сверкая драгоценными камнями и темнея коркой засохшей крови на лезвии. Мастон Лург некоторое время рассматривал его, раздумывая о том что тот выглядит почти произведением искусства и такое сокровище скорей логично было бы увидеть на стене кабинета герцога Этенгорского, но никак в руках какого-то купчишки. Это несоответствие в очередной раз привело судью к мысли о том что этот юный гипар слишком высокого мнения о собственной персоне.

– Вы узнаете этот клинок, господин Радвиг? – Наконец спросил он.

Молодой человек утвердительно кивнул.

– Отвечайте вслух, – то ли приказал, то ли попросил судья, – ваши ответы заносятся в протокол.

– Да, я узнаю этот клинок, господин инрэ, – сдержанно произнес Радвиг.

– Он принадлежит вам?

– Да.

– Вы купили его, получили в дар, когда, от кого?

– Его подарил мне мой отец на мое двадцатилетие.

– То есть три года назад. И с тех пор вы с ним не расставались?

– Именно так.

– Как же он оказался в теле убитого?

– Не могу знать, господин инрэ.

– Но у вас есть какие-то предположения?

Радвиг растерянно пожал плечами:

– Кто-то украл его у меня.

– И кто же мог это сделать?

– Я не знаю.

– Когда вы видели кинжал в последний раз?

– Точно не могу сказать, возможно несколько дней назад.

– Возможно?! Такой клинок несомненно стоит огромных денег. И вы утверждаете что настолько легкомысленны что несколько дней не замечали его пропажу?

– Дело в том, господин судья, – медленно, явно взвешивая каждое слово, проговорил Радвиг, – что я не всегда ношу его при себе, большую часть времени он находится в походном сундуке в моем шатре или доме и как раз последние дней десять он лежал там. Я не знал что его уже нет и был крайне удивлен когда выяснилось что им убит человек.

Лург незаметно вздохнул, он ощутил мимолетное утомление, эта быстрая череда вопросов и ответов навеяла на него легкий сплин, его посетило мрачное предчувствие того насколько глубоко он увязнет в этих бессмысленных играх. Он сделал пару глотков из стакана, снова подумал о том чем сейчас занимается Элен, напомнил себе о том триумфе, который ждет его в Акануране и попытался побудить себя взяться за дело более активно и увлеченно. Покосившись на Зузона и убедившись что тот закончил писать, он продолжил беседу.

– Вы были знакомы с убитым, господином Ливаром?

Молодой человек отрицательно покачал головой, но увидев хмурый взгляд судьи, поспешил сказать вслух:

– Нет, я его не знал.

Лург изобразил недоумение.

– То есть совсем не знали? Никогда не видели и не общались?

– Ну возможно и видел его несколько раз, все-таки караван это не город. Но насколько я помню, никогда с ним не разговаривал и уж совершенно точно не имел чести знать его по имени.

– Ясно. Вы можете сообщить суду где вы были в ночь убийства, то есть с вечера третьего дня до позавчерашнего утра?

Радвиг пожал плечами и довольно равнодушно произнес:

– В нашем шатре. Я спал.

Судье вдруг показалось, что он ясно чувствует что это правда. Он усмехнулся про себя, может ему начали передаваться способности Элен?

– Кто это может подтвердить?

– Мой отец, две наши служанки и наши охранники.

Судья внимательно глядел на молодого человека, пока все его ответы были вполне ожидаемы и наверно в какой-то мере честными и потому давались Радвигу относительно легко. Но вот как он ответит на следующий вопрос:

– Вы знакомы с госпожой Корией?

Лург удовлетворенно пронаблюдал волнение на лице молодого человека, причем даже более сильное, чем ожидал. Радвиг поглядел по сторонам, словно пытался найти подсказку у кого-то среди толпы окружившей площадку перед капитанским шатром.

– Да, – наконец ответил он и голос его прозвучал слабо.

– Вы влюблены в неё? – Четко и веско произнес Мастон Лург.

– Какое это имеет отношение к делу? – Уже набравшим силу голосом, холодно поинтересовался молодой человек.

– Здесь я решаю что имеет отношение к делу, а что нет, – не менее ледяным тоном ответил Лург, – и если я пожелаю узнать сколько раз за день вы мочились, то ваша задача ясно и быстро отвечать на мой вопрос и только. Если вы в силу каких-то причин не можете или не хотите отвечать, то будьте любезны обозначить вашу позицию. Вы можете сказать: «Я отказываюсь отвечать», эти слова занесут в протокол, я приму это к сведению и сделаю соответствующие выводы. Мне надо еще раз повторить свой вопрос?

Радвиг, хмуро глядя на судью, отрицательно покачал головой.

– Я испытываю к госпоже Кории определенные чувства, – проговорил он.

– «Определенные чувства» звучит слишком неопределённо, – чуть усмехнувшись, произнес судья и заметил как в толпе тоже заулыбались. – Потрудитесь выражаться яснее.

Радвиг побледнел.

– Я не хотел бы бросаться такими громкими словами как «любовь», – медленно проговорил он, – но совершенно точно я восхищаюсь этой женщиной и полон самых нежных чувств по отношению к ней.

Мастон Лург удовлетворенно покачал головой.

– Ясно. – При этом он не сводил глаз с Кории.

Молодая женщина довольно расслабленно сидела на стуле в первом ряду и словно бы и не выказывала никакого интереса к тому что говорили. Опустив взгляд, она не смотрела ни на Радвига, ни на судью.

– Как следует из слов господина Эркхарта, убитый судя по всему водил довольно близкое знакомство с госпожой Корией. Вы знали об этом?

– Нет я не знал, – всё так же холодно ответил молодой человек. – И никогда не интересовался этим.

Мастон Лург позволил себе слегка улыбнуться.

– Я понимаю что оценивать самого себя порой очень непросто, – произнес он дружелюбно, – но всё же, как вы считаете, господин Радвиг, вы ревнивый человек?

– Вся моя предыдущая жизнь не дает мне повод так думать, – ответил Радвиг и тоже слегка улыбнулся. Это Мастону Лургу не понравилось, свидетель явно вполне владел собой и это не было на руку судье. – Всё что я могу сказать: я разумный человек, господин инрэ.

– Рад это слышать. Вы свободны господин Радвиг.