– Не знаю. Может и разболтает, особенно если под этим делом, – она щелкнула себя по шее. – Вот только однажды кучка судей и священников требовали именем Бога и короля, чтобы Гильер признался в том что его хозяин и хозяйка, барон и баронесса, которым он тогда служил, сношались с дьяволом. А перед этим они пытались изгнать дьявола из него самого. Ты же видел его палец. Всякому образованному человеку ясно что это конечно же метка дьявола. Они тыкали в него раскаленными прутьями и горящими факелами. Тыкали куда попало, в том числе и прямо в лицо. И орали чтобы он поведал им о том как его "брат и сестра в диаволе" совершали богомерзкие деяния. Тыкали и орали, тыкали и орали. А Гильер ничего не сказал. И судьи, не добившись признания, отпустили его, но напоследок перебили ему ноги, из милосердия, заботясь о его бессмертной душе, как они объяснили безногий он будет не интересен дьяволу и тот отпустит его. Потом вывезли его на телеге за город и сбросили в первую попавшуюся канаву. И он, весь обожжённый, со сломанными ногами, полз в свою деревню целую ночь, а на утро его нашла я. Забрала к себе и как могла выходила. Так что может он конечно и разболтает чего, но винить его я не стану.

Гуго ничего не сказал и даже отвел взгляд словно чувствовал какую-то вину за собой.

30.

С каждым днём Мария-Анна становилась всё раздраженней и рассеянней.

В первый день исчезновения Роберта ей казалось, что на самом деле ничего страшного не случилось, что всё это какая-то нелепица, и завтра утром её сын конечно же снова будет здесь, в Фонтен-Ри, рядом с ней. В первый день в ней жила некая непоколебимая уверенность что доблестные солдаты графа Ливантийского и хитрые пронырливые шпики графа Согье непременно найдут и схватят Гуго Либера. У того не хватит ни ума, ни сил, ни средств чтобы долго ускользать от них. Но ни завтра, ни через день Роберт не вернулся. И мрачное тяжкое осознание того что её мир рушится и кажется уже никогда не будет прежним накрывало её с головой, сдавливало ей сердце и лишало сил. Ей становилось страшно оставаться одной, она всё время старалась держать подле себя Луизу Бонарте, чтобы та хоть как-то отвлекала её от тревожных мыслей.

Исчезновение сына причиняло ей не только страдания матери, утратившей своего ребенка, она совершенно отчетливо понимала, что это есть прямая угроза её королевской власти. Трону нужен наследник, в её сыне заключалась надежда на будущее для всего королевства, в нём текла древняя чуть ли не божественная кровь Вальрингов, люди верили в это и потому готовы были смиренно подчиняться ей, как матери их будущего великого короля. А теперь? Кто она теперь для них? Глупая слабая женщина, которая не смогла уберечь собственного сына. Ведь она сама привела в свой дом человека, который забрал принца. И именно это сильнее всего терзало её самолюбие. Мысль о том что она собственноручно вызволила своего самого заклятого врага из темницы, привезла его к себе в дом и допустила к сыну приводила её в бессильное бешенство. Она так люто ненавидела Гуго Либера, что при одном воспоминании о нём её начинало всю трясти и у неё моментально начинала болеть голова. Горечь и стыд раздирали ей сердце, как она могла поверить ему?! Как она могла хоть на одно мгновение поверить этому чудовищу?! И она проклинала его самыми страшными проклятиями, которые только могла изобрести, его, а заодно и старую ведьму, которая и надоумила её обратиться к нему. А потом она принималась костерить себя, дура, Господи, какая же она дура, и задыхаясь от стыда она вспоминала как тешилась приятными мыслями о том что она так прекрасна и восхитительна что даже этот человек всё еще кажется влюблен в неё. И значит она поистине великая женщина, если даже её самый заклятый враг изнемогает от любви к ней. И она, сгорая от стыда, прятала лицо в подушку и выла, презирая саму себя.

День через день она вызывала к себе графа Согье, требуя у него самых свежих новостей о поиске Гуго Либера и Роберта. Кроме того, она хотела знать что обо всём этом думают в народе, какие слухи ходят в столице и в провинциях. Она прекрасно знала что хитроумный граф всегда держит руку на пульсе и его шпионы и соглядатаи исправно извещают его о всём что происходит в стране. И потому приказала ему говорить всё как есть, не щадить её чувства и не пытаться приукрасить действительность. Как она и подозревала отзывались о ней не лестно. В основном люди верили в то, что она привезла откуда-то с юга некоего злобного богомерзкого, но чрезвычайно могущественного чернокнижника, чуть ли не первого заместителя дьявола, который обещал исцелить принца за кое-какое вознаграждение. Варианты этого вознаграждения весьма разнились от сплетни к сплетне: одни говорили что колдун требовал уничтожить драгоценнейшую реликвию – частицу Святого Креста, привезенную из Палестины славными воителями Христовыми, другие что он хотел провести черную мессу в базилике Сен-Жермен тем самым навсегда осквернив святое место, третьи полагали что ему нужно жуткое жертвоприношение двенадцати невинных душ, шесть мальчиков и шесть девочек, а находились и такие, и тут граф Согье отводил глаза в сторону, кто утверждал что он конечно же пожелал сойтись с королевой как с женщиной. В другое время Мария-Анна посмеялась бы над всеми этими нелепыми измышлениями, но сейчас ей было не до смеха. По словам графа люди сходились только в одном, что их королева, и он снова смотрел куда-то в сторону, дурочка и чернокнижник просто обманул её, забрав самое драгоценное что было в королевстве – его будущего короля. И Мария-Анна стискивала зубы от ярости – дурочка!, что ж вполне заслуженно. Прослушав донесения о том что она дурочка и молча проглотив это, она требовала от графа удесятерить усилия по поиску принца и его похитителя. На все вопросы графа о личности человека, которого они ищут, она рассказывала ту же байку что и Шону Денсалье, мол, и правда колдун, заточенный в Сент-Горт за свои богопротивные деяния и обещавший за своё освобождение вылечить принца. Она понимала что граф конечно же ей не верит, по крайней мере до конца, но сейчас ей это было не важно. Заодно она удивлялась тому что слухи в общем сошлись на той же истории что она сочинила для Верховного командора. И почему-то чувствовала легкую досаду из-за этого, словно ей не хватило ума и фантазии изобрести что-то более изощренное чем все эти простолюдины.

Но оставаясь наедине с собой ей снова становилось страшно. Она думала о заносчивых северных баронах, о горделивых герцогах Юга, которые конечно же не станут вечно терпеть отсутствие законного наследника престола. И она даже размышляла о том сможет ли она родить еще одного ребенка. И даже осторожно консультировалась у врачей. Те отвечали примерно одно и тоже, при этом отводя глаза как и граф Согье. Шанс есть, говорили они, учитывая то как цветуще и молодо вы выглядите, Ваше Величество, и раз ваши чресла всё еще исторгают каждый месяц кровь, то зачать вы определенно способны. И если это случится, то при надлежащем уходе вы скорей всего сможете выносить ребенка и родить его. Однако очень велик шанс что вы сами погибнете при родах, Ваше Величество, ибо это всё-таки дело молодых давать новую жизнь и самый лучший возраст у женщины для этого до 25 лет. И мысль о том что она давно уже не молодая никак не добавляла радости. При этом она также понимала что даже роди она еще одного ребенка неизвестно как его воспримет знать и народ ведь в нем уже не будет ни единой капли крови Вальрингов.

Не видя выхода из создавшейся ситуации, Мария-Анна всё чаще и чаще злилась и ей всё трудней удавалось сдерживать себя чтобы не срываться на каждом кто попадал ей под руку. И хотя она понимала что в первую очередь злится на себя, получалось так что она злилась на всех вокруг. На нерасторопных горничных, на неуклюжих лакеев, на унылого в своем постоянстве и невозмутимости Ольмерика, на молодую Луизу Бонарте, которая может рожать сколько и когда захочет, на бесполезного Денсалье который со всей своей армией не может разыскать одного старого больного негодяя, на мэтра Дорэ, который не мог дать ей ничего такого чтобы она наконец уснула при этом еще и вечно бубнит словно с набитым ртом. Но всё это было лишь фоном для тех мук что изматывали её ежедневно и ежечасно. Она постоянно думала о сыне, она никак не могла свыкнуться что его нет рядом, она ходила в его спальню, засыпала на его кровати и даже пристрастилась разговаривать с глупым скучным Корнелием, присутствие старого ученого, который до этого вечно не отходил от принца теперь создавало для неё странное ощущение что и Роберт где-то поблизости, что прежние добрые времена никуда не делись. Но по большому счету ничего не помогало. И тоска о сыне буквально раздирала её на части, все чаще и чаще она просто сидела неподвижно, глядя в пустоту и из её глаз безостановочно текли слезы. А по ночам она совершенно не могла заснуть, она ворочалась и ворочалась, при этом сама не замечая как начинает стонать, почти выть и звать Роберта. А потом ей приходилось брать себя в руки и снова быть королевой.

31.

Гуго сидел на скамье рядом с крыльцом деревянного дома Риши, что уютно расположился на небольшой ровной площадке на лесистом склоне саженях в ста от каменистого берега большого голубого озера. Было уже далеко за полдень. Гуго очень устал. Последние пару дней он занимался исключительно тем что таскал воду, рубил дрова, ловил рыбу, а также, по указанию Риши, собирал разные растения в лесу и на лугах. От всех этих трудов ныла спина и правый локоть, а правое колено непрестанно болело и при каждом неловком движении взрывалось острым прострелом куда-то вниз к стопе. Но ему казалось что он уже просто привык к этому и потому практически не обращал внимания. Все его мысли занимал только Роберт.

Когда мальчик наконец проснулся, уже в доме Риши, Гуго был уверен, что не миновать детской истерики, криков, тысячи вопросов и пр. Но к его удивлению, Роберт воспринял своё чудесное перемещение из роскошных покоев Фонтен-Ри в жалкую бревенчатую хибару, затерянную в глухих дебрях древнего леса довольно спокойно. Мальчик вполне удовлетворился сбивчивым объяснением Гуго, что всё это происходит с позволения Марии-Анны и что в этом волшебном месте старая мудрая женщина будет пытаться избавить его от болезни. И с еще большим удивлением Гуго понял что ребенок полностью доверяет ему и потому верит каждому его слову. Верит точно также как и у себя в спальне, когда Гуго явился к нему среди ночи, разбудил его и убедил выпить Ришиного зелья, говоря что это действенное лекарство, которое нужно принимать именно в этот час. И опять же напирая на то что это делается конечно же с позволения его венценосной матери. У Роберта не было причин не верить ему, в конце концов раз уж он свободно расхаживает по дворцу и мать назвала его своим старинным другом, то конечно ему стоит доверять. И всё же Гуго казалось это необычным и он с волнением задумывался над тем уж не голос ли крови подсказывает сердцу мальчика что этому странному мужчине можно и нужно доверять. И эти приятные мысли наполняли Гуго небывалой живительной энергией, так что он совершенно не замечал ни усталости, ни боли.

Риша между тем вовсю колдовала над мальчиком, не подпуская Гуго, не позволяя ему даже входить в ту комнату где лежал ребенок и используя мужчину исключительно в качестве рабочей силы. Гуго не возражал, он полностью доверял старой женщине, видимо точно также как и Роберт ему. И пока Риша обмывала мальчика отварами, обкуривала травяными дымами, обмазывала бальзамами, парила в бани, стегала стеблями, колола иглами, заворачивала в кору и листья, бормотала заклинания, рисовала на его теле таинственные знаки и прочее, Гуго терпеливо ждал. Обычно, если у него не было никакого поручения, где-то снаружи недалеко от дома, так чтобы Риша могла докричаться до него.

Однако Гуго томился в ожидании вовсе не в одиночестве. Почти всегда ему компанию составлял огромный черный кот по имени Тота. Вёл он себя, с точки зрения мужчины, несколько странно. Он никогда не ластился, ничего не просил, не мяукал и даже когда Гуго приносил с озера рыбу, не выказывал никакого возбуждения и не пытался оказаться поближе к улову. Он просто наблюдал. Он садился или укладывался невдалеке от Гуго и своими большими золотисто-зелеными глазищами смотрел на мужчину. Иногда он закрывал глаза и словно бы дремал, но стоило Гуго куда-то пойти тут же пробуждался и шел следом. И у Гуго складывалось впечатление что кот задумчиво изучает его, будто он, Гуго, некая любопытная зверушка.

Вот и сейчас, Гуго сидел на скамье, а кот сидел напротив, обвив лапы пушистым черным хвостом и неотрывно не мигая смотрел на человека.

Из дома вышла Риша, спустилась с крыльца и с тяжелым вздохом уселась на лавку рядом с Гуго. В руках у неё был нож и зеленое яблоко. От женщины сильно пахло хвоей и какими-то травами. Отрезав кусочек яблока, Риша спросила:

– Хочешь?

Гуго отрицательно покачал головой. Риша взяла кусок в рот и принялась медленно, осторожно жевать.

– Послушай, почему твой кот всё время так странно смотрит на меня? – Спросил Гуго.

– В нём живет душа Тотамона – мудрого могучего колдуна, жившего в допотопные времена в древней стране Та-Кемет. Но ему конечно же хотелось бы жить в теле человека, вот он и ищет подходящего мужика, в которого сможет вселиться. Видимо ты его заинтересовал и он приглядывается к тебе. – Она пожевала яблоко и добавила: – Тем более учитывая кто ты есть на самом деле.

– Ты шутишь? – Неуверенно спросил Гуго, чувствуя себя неуютно.

– Да какие уж тут шутки. Разве ты видел хоть раз чтобы Тота вёл себя как-нибудь очень по-кошачьи, но неподобающе? Вылизывал себе под хвостом, ел бы какую-нибудь гадость с земли или еще что?

– Н-нет.

– Ну вот. Великий Тотамон конечно же не позволит своей оболочке, пусть и кошачьей, опускаться до всяких непотребств.

– Ты шутишь, – повторил Гуго, на этот раз более твердо.

Риша усмехнулся.

– Да шучу, шучу. Просто Тота очень любопытный, ты для него новый человек, вот он и ходит за тобой по пятам. Когда я разрешу ему приближаться к мальчишке, он и за ним будет также ходить. Кстати это был яд.

– Что?

– Пацана твоего травили ядом, небольшими дозами. Наверно раз в два-три дня давали.

Гуго оторопело уставился на пожилую женщину.

– Что?!!

– Амалага называется, смесь ртути, порошка из зерен паслена и коры одного африканского дерева – боа, – невозмутимо продолжала Риша. – У арабских торговцев можно купить. Яд разрушает кости, разъедает мышцы, еще и голову постоянно ломит, человек постепенно превращается в тряпичную куклу, изнывая от боли, но долго не умирает, если конечно есть кому заботиться о нём. Во-истину дьявольское зелье. В больших дозах он довольно быстро убивает, человек умирает в жутких мучениях, а в малых страдания растягиваются на месяцы, такое только самому заклятому врагу пожелаешь. Да и то не всякому. Кто-то очень сильно не любит твою прекрасную королеву.

Гуго слушал Ришу как завороженный, едва не забывая дышать.

– Почему её?

Она посмотрела на него словно он сказал неимоверную глупость.

– Ну а кого?! Мальчишка-то поди еще не успел так нагрешить чтоб ему такой казнью египетской отплачивали. Ясно как божий день через него хотели мамаше его насолить, благо королева наша скора на расправу и за 12 лет власти столько крови порасплескала что врагов у неё больше чем голышей на берегу озера.

– Но как ты догадалась?

– Да нечего там догадываться. Знать надо. От амалаги волосы начинают выпадать и мелкая такая сыпь появляется на внутренней стороне век, внутренней стороне губ, на головке члена, под ногтями, да и в дерьме если поковыряться катышки ртути можно найти.

Гуго глядел на старую женщину в изумлении.

– Ты что же…

– Конечно, – перебила она его. – Твоего пацана всего вдоль и поперек обнюхала, обсмотрела и мочу его и говно. Ведь видно что малец то здоровый от рождения и вдруг хворей в нём как в старике ветхом. Такое просто так не случается. Вот и искала в чем причина. Но не переживай, Гуго Либер, – улыбнулась она, – теперь всё хорошо будет. Я его прочистила как смогла, но надо наверно с месяц чтобы тело окончательно очистилось от яда. Но в любом случае через месяц будет твой юный принц снова бегать и скакать как молодая гончая.

Гуго просто засиял от счастья.

– Риша, милая! – Воскликнула от чуть не со слезами на глазах. – Я просто не представляю как мне отблагодарить тебя. Только скажи что я могу для тебя сделать. Если бы тебе нужна была моя жизнь, отдал бы не задумываясь.

– Жизнь! – Весело фыркнула Риша. – Да на кой мне твоя жизнь, Гуго Либер. Если помнишь я как раз и хотела её спасти. С этого всё и началось. Дабы рассчитаться за доброту твоего отца.

– Ты сто крат рассчиталась за все что он сделал для тебя, – очень серьезно и с чувством сказал Гуго. – Ты спасла жизнь не только его сына, но и его …, – он вдруг замолчал на полуслове, словно о чем-то задумавшись.

Риша внимательно глядела на него.

– Хотелось бы чтоб это было правдой, – сказал он в ответ на её взгляд. – Но в любом случае ты спасла жизнь ребенка, Риша. А значит ты равна ангелам небесным и сам Господь, я уверен, радостно обнимет тебя и расцелует, когда придет время.

– Ну ты загнул, – насмешливо сказала она, но было очевидно что ей приятны его слова.

Гуго нахмурился.

– Но значит отравитель кто-то из близких принцу людей. Кто же это может быть?

Риша тоже насупилась.

– А вот это уже дело темное. Тут я вряд ли смогу чем-то помочь. Много я гадала, в зерцало глядела, вопрошала у духа горы, у озерных дев, у лесных жителей, у ветров небесных, но никакой ясности. Вижу только тень какого-то пикового короля, мрачного озлобленного человека. Он хром и вроде бы уже в возрасте. Но точнее сказать не могу. Постоянно еще вижу рысь, уж не знаю причем тут она и какие-то красные поля без конца и края. А еще несколько раз видела руку мертвеца с перстнем, на котором вроде какая-то птица.

Гуго глядел на нее с некоторым недоверием.

– Ты вот это всё серьезно? Про зерцало, короля пик, ветра небесные?

– Серьезней некуда, – сварливо ответила женщина. – Не веришь в мои гадания? Думаешь я как цыганка на базаре: думай на кривого али на хромого?

– Не сердись, Риша. Просто не привычно мне всё это. Но значит опасно возвращать Роберта в Фонтен-Ри.

Лукаво глянув на него, Риша усмехнулась:

– Ну так и не возвращай. Оставайтесь здесь. Я и мастер Тотамон присмотрим за ним. Обучу его премудростям разным, научу понимать лес, зверей и птиц, научу его читать по звездам, ветрам и ладоням, открою сокровенные тайны жизни и смерти. Ну а всякой ерунде, на вроде того как саблей махать, ругаться на латыни, завивать парики, танцевать павану и прочим вашим дворянским штучкам сам его обучишь. Если посчитаешь нужным. А как он вырастет, расскажу ему где ужасный разбойник Будияр спрятал свои несметные сокровища. И станет твой Роберт мудрым и богатым человеком. Найдет себе незнатную, но хорошую приличную пышногрудую девицу, та нарожает ему детей и проживет он долгую счастливую жизнь, которой ему в королях и близко не видать.

Гуго улыбнулся.

– Заманчиво конечно. Но ты же понимаешь мать есть мать. Разве могу я лишить мальчика его матери?

– Ну она же лишила его отца, – жестко сказала Риша. – Да к тому же зачем нужна такая мать? Она его едва в могилу не свела.

Гуго вздохнул.

– Ребенку нужна мать.

32.

Мария-Анна сидела в своем кабинете за огромным столом из темного массандрового дерева и глядела на Диего де Макрона герцога Моранси, стоявшего в этот момент возле статуи Венеры и холеною рукою полную перстней поглаживающего белоснежную ножку прекрасной богини.

– Изумительное мастерство, – восхитился канцлер. – Эти италиянцы настоящие волшебники по части ваяния.

Пока он не смотрел на хозяйку кабинета, сама эта хозяйка смотрела на него почти с ненавистью. Разодетый, напомаженный, завитый, благоухающий приторными духами, сверкающий бесчисленными драгоценными камнями и золотой вышивкой на камзоле, её собственный пятидесятичетырехлетний канцлер сейчас крайне раздражал королеву. Он снова явился якобы для того чтобы в очередной раз выразить беспокойство по поводу исчезновения принца, а также узнать есть ли какие-то успехи в его поиске, а на самом деле, чтобы снова попытаться выведать у королевы кто же был тот таинственный человек, которого она привезла из Сент-Горта.

– Герцог, вы тратите моё время, – сурово произнесла Мария-Анна.

– О, простите, Ваше Величество, простите. Вы же знаете мою слабость к каменному искусству.

– Скорее я знаю вашу слабость к тем кого так любят изображать в этом искусстве, – сказала королева, кивнув в сторону всегда юной обнаженной богини.

Канцлер чуть поморщился, сделал вид что смахивает пылинки с рукава роскошного камзола и продолжил:

– Так вот, Ваше Величество, я думаю вы понимаете, что исчезновение Его Высочества это дело государственной важности. Всем конечно же ясно что вы, Ваше Величество, в первую очередь переживаете о сыне, ваши материнские страдания понятны и естественны и все разделяют их и глубоко сочувствуют вам. Но всё же не стоит забывать, что речь также идет о наследнике престола, о будущем правителе нашей великой державы. А это, знаете ли, волнует многих, многие задаются вопросом что будет дальше. И вообще, – он неопределенно помахал рукой.

Мария-Анна покусала нижнюю, чуть более полноватую губку, сведшую с ума столь бесчисленное количество мужчин, и устало проговорила:

– Великий Бог, герцог, до чего вы занудный человек. Вы говорили это уже десяток раз за этот месяц. Сколько можно? По-вашему я не понимаю, что похищение моего сына дело государственной важности и что многие задаются вопросами?!

– Занудность и дотошность весьма положительная черта для государственного мужа, – улыбнулся герцог. – Согласитесь, Ваше Величество.

Мария-Анна недобро поглядела на него.

– Кроме того, Ваше Величество, – продолжил канцлер, не замечая взгляда королевы, – я имею сообщить вам некоторые тревожные сведения, полученные мною буквально вчера. Мой доверенный человек сообщил, что барон Карл де Шатийон организовал в своем родовом замке встречу с другими баронами Севера. Там были практически все. Владетели Манша, Эра, Кальваноса, Орна, Руана и Шербура. А также двое баронов из Бретонии. – Герцог сделал паузу, дабы подчеркнуть своё следующее высказыванием и самодовольно произнес: – Моему человеку удалось лично присутствовать на этом собрании и то что он там услышал…, – герцог поднял руки и возвел очи горе. – Эти господа рассуждали о том, что если Его Высочество не появится в самое ближайшее время, не миновать беды для всего королевства. Они осмелились утверждать, что без наследника престола, ваша власть, Ваше Величество, цитирую: "такая дырявая шляпа, что ей и лысину нельзя прикрыть". Особенно буйствовал владетель Орна, барон Этьен де Вэлоннэ, по прозвищу Сизый Нос. Его речи были столь крамольны, что право я не решился бы их и повторять, а предпочел чтобы вы сами прочли их на бумаге. Но сейчас, дабы не тратить время, всё же позволю передать их общий смысл. Этот господин заявлял буквально следующее: поскольку в вас самой, Ваше Величество, нет ни капли древней крови Вальрингов, то без принца, сына короля Джона Вальринга, у вас меньше прав на корону чем у любого из баронов севера. – Герцог перевел дух и продолжил: – Кроме того, среди прочего, в своих застольных беседах они смели порицать некоторые ваши действия, Ваше Величество, и несколько раз отзывались о вас столь нелицеприятным и саркастичным образом, что по оскорбительности получается просто неслыханная картина.

Но Мария-Анна отнеслась к этим "тревожным сведениям" довольно спокойно.

– Эти северные мордатые пьяницы всегда любили почесать языками. На большее их как правило не хватает. Но возможно вы правы и пора уже хорошенько щелкнуть по этому Сизому Носу. Я переговорю об этом господине с графом Согье.

Спокойствие королевы явно несколько раздосадовало канцлера и он сказал:

– Мне кажется, Ваше Величество, вы слишком легкомысленно относитесь к тому что происходит.

– Легкомысленно? – Королева поднялась из-за стола, её лицо побледнело. – А может вы, Диего, пойдете к дьяволу с вашим "легкомысленно"?! Я уже месяц живу словно с дырой в груди, едва вздохнуть могу до конца! Не сплю ночами, всё время думаю о сыне, жив ли он, где он, как он. Что с ним творят его похитители, чего они хотят, почему не требуют выкупа, почему вообще всё это происходит. Каждый день выслушиваю доклады Денсалье и Согье о том что ничего нового узнать не удалось, что вся моя армия и тайная служба просто сборище пустоголовых дармоедов. Меня всю трясёт, чуть не наизнанку выворачивает при мысли что мой мальчик возможно сейчас умирает в какой-нибудь грязной конуре от своей непонятной болезни. А потом приходите вы, весь такой лощенный, самодовольный, напомаженный, надушенный и по десять раз кряду твердите о том что исчезновение принца это очень важно, и о том как вы обеспокоены, и о том что вам необходимо знать кем был этот мерзавец, которого я привезла из Сент-Горта, и что вся знать королевства вот-вот взбунтуется потому что я оказывается обычная женщина без капли древней крови. Клянусь богом, я не понимаю зачем мне выслушивать всю эту ахинею каждый день.

Мария-Анна обошла стол, приблизившись к канцлеру.

– Сейчас, герцог, я могу думать только о моём сыне. Только это заботит и волнует меня. А до всех этих родовитых бездельников, которые с козлиными рожами шепчутся по углам, понося моё имя и замышляя козни против меня, мне сейчас дела нет. Но вот что я вам скажу канцлер. Они правы в одном. Если Господь заберет у меня сына, то и правда беды не миновать. Если Роберт вернется ко мне, то возможно я на радости великодушно прощу всех этих распоясавшихся баронов и герцогов. Если же нет, то меня уже ничто не остановит. Я напомню им кто такая королева Мария-Анна. Если они позабыли Сюр-Мер, Гиклан, Поненскую дорогу и прочее, я с удовольствием освежу их память. Я познакомлю этих негодяев с мэтром Сансэном и его ритуальным мечом. Когда в Реймсском соборе на меня возложили корону, все они поклялись служить мне. И если они изменят своей клятве, то они предатели. А я ненавижу предателей. Я привезу их в столицу в клетках как зверей, на Триумфальной площади вырву их черные сердца и прибью осиновыми кольями к Золотым воротам. Пусть во мне и не течет кровь Вальрингов, но во мне достаточно своей горячей крови, чтобы начать новую эпоху. Надеюсь я понятно изложила свою позицию по данному вопросу.

Канцлер склонил голову:

– Вполне, Ваше Величество.

– Желаете спросить что-нибудь о человеке из Сент-Горта?

– Пожалуй не сегодня, – улыбнулся герцог. – Разрешите откланяться?

– Ступайте.

Мария-Анна вздохнула, подошла к большому зеркалу в золотой оправе и долго смотрела на себя.

Её мир рушился.

Всё распадалось на части и уплывало из рук. И она не находила в себе сил остановить это. Несмотря на свои пылкие слова канцлеру, она не чувствовала в себе энергии осуществить нечто подобное – идти походом на северные или южные провинции, осаждать замки изменников, громить их личные армии, судить, казнить. Без Роберта всё теряло смысл. Когда она знала что здесь в Фонтен-Ри под надежной охраной протикторов её ждёт сын, её маленький принц, будущий великий король великой страны, она была готова на всё чтобы сохранить и приумножить свою власть и власть её короля-сына. Она могла перевернуть весь мир, так ей казалось. А сейчас всё стало бессмысленным. Воевать со всем миром ради себя одной уже представлялось безумием. У неё просто не было желание заниматься этим. Глухая черная тоска расползалась по её душе, парализуя волю и разум. Да и к чему лукавить, и канцлер, и эти зажравшиеся бароны конечно правы, кто она такая без сына Джона Вальринга? Кроме всей этой проклятой знати, был ведь еще и простой народ, который может и любил её, а может просто терпел ибо она мать их законного короля, потомка древней династии, чьё право на власть не оспаривалось никем и никогда, оно было почти божественным. А если она не уберегла его, то зачем она нужна? Стала ли она их истинной королевой, поддержат ли они её, если какой-нибудь родовитый герцог предъявит своё право на корону? Кто знает. И тогда и правда придётся воевать со всем миром. А ради чего? Чтобы просидеть на троне еще десять, двадцать лет, превратиться на нём в старуху, которая будет противна всем? Или попытаться родить еще одного сына?

И Мария-Анна почти застонала от всех этих мыслей и новая волна ненависти к Гуго Либеру затопила ей сердце. Она смотрела на себя и видела свою поблекшую кожу, мешки под глазами, опухшее помятое лицо сорокалетней тетки. Она даже разглядела седые волоски в своих всегда роскошных светло-русых прядях и ей стало совсем уж тоскливо и невыносимо. Её мир рушился. Сын пропал, она стареет, её королевство отворачивается от неё. За что ей всё это? И страх сжал ей сердце. Она вспомнила слова ведьмы что за всё нужно платить. Ей нестерпимо захотелось лечь и заснуть, чтобы забыть обо всё этом хоть на несколько часов. Но она знала что сон не придет и на этот раз подумала с ненавистью уже о всех этих лекарях, которые не могут ни ребенка вылечить, ни её бессонницу одолеть.

Она услышала как открылась дверь в кабинет.

Это мог быть только либо кто-то из протикторов, либо Первая фрейлина, либо Королевский секретарь. Никто другой без предварительного доклада не смел войти в её личные покои.

Это был её секретарь – сорокавосьмилетний Антуан де Сорбон маркиз Ринье. И Мария-Анна почувствовала облегчение. Сейчас ей было приятно видеть этого человека. Как и все она знала печальную историю маркиза. Двое его детей, мальчик и девочка, и его супруга погибли от Флорентийской чумы. Сам он то ли по какой-то причине не заразился, хотя все время был с семьей, то ли каким-то чудом исцелился, но с тех пор на его лице, в его глазах застыла тень некой мрачной спокойной решимости или может быть смиренной мудрости. Он словно стал немного над всем остальным миром, который уже был не в состоянии напугать его, соблазнить или обмануть. И он был одним из тех немногих кому Мария-Анна по-настоящему доверяла. Или вернее просто верила что этот человек не причинит ей вреда, не причинит вреда даже не из какого-то благородства души или страха, а просто потому что ему уже всё это не интересно, он был уже вне любых интриг, козней, сплетен, его не интересовало личное обогащение, слава, власть, любовный флирт, комфорт, продвижение любимцев, родственников и пр. Там, в Италии, его жизнь навсегда потеряла смысл и то что хоть как-то заменяло его – было служение своей королеве и своему Отечеству, честное, безупречное, с максимальным приложением душевных и телесных сил. Она верила в это. И сейчас ей особенно был нужен такой человек. И хотя на должность Королевского секретаря его порекомендовал не кто-нибудь, а сам кардинал Жан-Арман дю Плиссэ Равалле, властный министр, хитроумный интриган, стратег, манипулятор, могущественный державный муж, и было очевидно что Антуан де Сорбон в первую очередь человек кардинала, Мария-Анна согласилась с этим назначением и со временем по достоинству оценила его ум, проницательность, политическое чутье, обширность познаний, спокойную вежливость, сдержанность, чувство такта, исполнительность и постепенно научилась доверять ему и даже в глубине души считала что она, своим личным обаянием, красотой, и чего уж греха таить, умом и справедливым отношением к людям давно уже перевербовала маркиза на свою сторону и он теперь уже её человек, человек королевы, а не кардинала.