Шарль де Гизен, плотный коренастый седовласый мужчина шестидесяти четырех лет, с крупными словно вырубленными топором чертами лица допотопного патриарха, несмотря на свой грозный внушительный облик, был человеком достаточно добродушным. Являясь большим ценителем вина и изысканных блюд, он не слишком усердно соблюдал посты, но это была, пожалуй, его единственная слабость. Также Его Высокопреосвященство был известен своей страстью к книгам, он очень много читал, причем отнюдь не только церковные сочинения, в своём доме в Реймсе он собрал весьма обширную библиотеку и хотя некоторые злопыхатели посмеивались над его мужиковатой грубоватой внешностью и делали из этого вывод что и ума он недалекого и примитивного и все его достижения сосредоточены главным образом на ниве обжорства и выпивки, на самом деле архиепископ Реймса был человеком чрезвычайно умным, проницательным, начитанным и образованным. И даже его добродушие часто было всего лишь маской, из-под которой он цепко и внимательного рассматривал своего визави. И если в том возникала нужда он вполне умел быть суровым и беспощадным. Люди, хорошо знавшие его, умные люди, всегда помнили об этом и держали с ним ухо востро.

Королева приняла архиепископа в саду, на одной из очаровательных просторных лужаек рядом с парком, где можно было быть совершенно уверенным что в пределах видимости нет никого постороннего и то что будет сказано услышит только тот для кого это будет сказано.

Мария-Анна в сопровождении Первой фрейлины, одного протиктора и двух лакеев неспешно прогуливалась по выложенной цветными камешками тропинке, когда впереди из-за угла чайного домика появилась плотная фигура Реймсского архиепископа в компании с Королевским секретарем.

Марии-Анне стало слегка не по себе. Через несколько минут ей придётся шагнуть в пропасть и пути назад уже не будет.

Когда все прочие удалились и королева и её достопочтенный гость остались одни на привольном изумрудном просторе тщательно подстриженной лужайки, Шарль де Гизен сказал сильным низким голосом:

– Простите, Ваше Величество, если заставил вас ждать. Клянусь Престолом Господним спешил как мог.

Его слова звучали вполне искренне, но королева не верила ему. Она прекрасно знала, что высшие церковники очень не любят, когда ими распоряжаются как простыми смертными, ибо в глубине души все они свято верили в примат духовной власти над светской. Достаточно было вспомнить императора Генриха и его унижение в Каноссе перед надменным папой. И несомненно Шарль де Гизен испытывал недовольство что его заставили срочно примчаться в Фонтен-Ри как обычного вельможу. С другой стороны он не был столь высокомерен и фанатичен как Григорий VII, да и сан его пока не дотягивал до того чтобы надувать щеки в присутствии монарха, ведь не кардинал и даже не примас, а всего лишь архиепископ. Но в любом случае Марии-Анне сейчас было не до всех этих условностей и дрязг.

– Я благодарна вам за то что вы исполнили мою просьбу со всей возможной поспешность, святой отец. И поверьте для такой спешки есть веские причины. Двадцать шестого числа в Реймсском соборе состоится важная церемония, на которой будут присутствовать все пэры королевства, а также высшая знать, прелаты церкви, министры, верховные судьи, верховные чины армии и прочие. Как вы понимаете, святой отец, церемонию будете проводить вы. Соответственно я хотела бы обговорить некоторые детали церемонии, а также моего размещения во Дворце То.

Архиепископ явно был несколько удивлен, хотя это и трудно было прочесть с его, словно вырезанного из древесины дуба, лица.

– Как же так, Ваше Величество? О церемониях подобного рода нас предуведомляют по крайней мере за несколько месяцев. И ради Бога, Ваше Величество, не томите старика, о какой же именно церемонии идёт речь?

Мария-Анна не спешила отвечать, вглядываясь в тусклые голубые глаза стоявшего перед ней мужчины.

– Это очень щекотливый вопрос, святой отец. Более того, всё что я вам сейчас расскажу должно остаться в тайне от всех. Понимаете, от всех. Отнеситесь к этому как к моей исповеди и вы должны сохранить тайну этой исповеди до самого начала церемонии, когда я сама лично обо всё объявлю всем присутствующим. Вы согласны?

– Как я могу быть не согласным, Ваше Величество? Признаюсь честно, мне слегка не по себе от ваших слов, но так или иначе вы можете полностью положиться на меня.

– Хорошо, – королева сделала знак рукой, показывая, что хочет пройтись.

Некоторое время они шли по белой дорожке в полном молчании. Наконец Мария-Анна вздохнула и сказала:

– Это будет моё отречение от престола.

Архиепископ остолбенел и на это раз даже на его невыразительном лице отчетливо прочитывалось изумление. Он застыл на месте, оторопело взирая на королеву, тогда как та шла дальше. Заметив, что её спутник отстал, она остановилась и обернулась.

Увидев его лицо, Мария-Анна чуть улыбнулась:

– Я понимаю, что для вас это прозвучало несколько неожиданно, – она сделал паузу и добавила, – Ваше Высокопреосвященство. Тем не менее прошу отнестись к моим словам абсолютно серьезно. Кроме того, поскольку вы изучали не только Закон божий, но и также гражданское и каноническое право, в чем, как мы все знаем, весьма преуспели и в самой Болоньи вас ставят в пример молодым студентам, именно вас я попрошу составить грамоту отречения, которую я как положено прилюдно подпишу перед снятием короны.

Архиепископ извлек из рукава батистовый платок и промокнул вспотевший лоб.

– Ваше Величество, я не верю своим ушам! Ради всего святого, скажите что заставляет вас так поступать? Ведь вы еще так молоды, у вас такой цветущий и здоровый вид, розы из садов царя Соломона и те позавидовали бы вашей красоте. У вас впереди еще долгая жизнь, так почему же вы не хотите провести её на троне нашего королевства, на радость всем вашим подданным?

Мария-Анна испытующе посмотрела на мужчину, ей не верилось что церковник говорит искренне. Не про её цветущий вид, а о радости "всех наших подданных". Но сейчас она была не в настроении играть словесами и потому просто сказала:

– На то есть свои причины, святой отец. И давайте оставим эту тему.

Шарль де Гизен чуть склонил голову:

– Как скажете, Ваше Величество.

Они продолжили променад по тропинке. Архиепископ следовал чуть сзади, задумчиво глядя на свою спутницу. В его голове вертелись десятки возбужденных мыслей и самая важная из них о том, когда именно следует известить Его Святейшество о столь неожиданном повороте в политической жизни Европы. Королева недвусмысленно дала понять, что тайну её отречения следует хранить до начала церемонии, но преемник Святого Петра выше всех государей земных и потому в первую очередь следовало учитывать его желания. Но кроме этого архиепископа тревожила и другая мысль, не менее, как ему представлялось, важная. Он чувствовал что Мария-Анна не слишком-то склонна к словоохотливости и возможно отрицательно отнесется к любым расспросам, но не попробовать он не мог. Любопытство сжигало его.

– Ваше Величество, но позволительно ли мне будет узнать кто же именно займет трон нашего королевства после вашего ухода?

Королева посмотрела на священника и как тому показалось недобрым взглядом.

– Что за странный вопрос, святой отец?!

Архиепископ чуть прокашлялся.

– Почему же странный, Ваше Величество? Мне он представляется вполне закономерным.

– Трон нашего королевства займет законный наследник, мой сын, Его Высочество Роберт Вальринг. Или вы ожидали какое-то другое имя?

Шарль де Гизен отклонился назад, его лицо вытянулось. Решив что он сильно дал маху, он крепко подосадовал на себя.

– Нет-нет, что вы, Ваше Величество, я ничего не ожидал. Просто я думал… то есть в свете последних дней мне казалось, что…, – он умолк и закашлялся.

Королева пристально смотрела на него, явно ожидая продолжения.

Архиепископ снова хрипло прочистил горло и решительно сказал:

– Как всем известно ваш сын, наш принц, был похищен более месяца назад и до сих пор его местонахождение неизвестно. Однако из ваших слов я могу сделать вывод что это не так. – И он вопросительно поглядел на королеву.

Мария-Анна кончиком мизинца в какой-то задумчивости несколько раз провела по своей левой брови.

– Это не так, святой отец, – наконец сказала она. – С Робертом всё в порядке.

Лицо архиепископа просветлело.

– Я счастлив это слышать, Ваше Величество. Мы все денно и нощно молились о благополучии нашего принца. Но почему же столь радостная весть не объявлена вами во всеуслышание? Дабы успокоить и ободрить всех ваших подданных, которые столь искренне переживают за Его Высочество.

– Это будет сделано двадцать шестого дня. И я прошу вас, святой отец, до этого дня хранить в тайне и эту новость. От всех. – Королева многозначительно поглядела ему в глаза. – Ради благополучия принца.

Архиепископ снова подумал о Великом понтифике, "Великом строителе мостов", а затем и о кардинале Риццо, своем непосредственном руководителе. Конечно же они крайне хотели бы получить подобные сведения еще до церемонии.

Мария-Анна вдруг подошла к священнику, взяла обеими руками его широкую твердую ладонь и заглядывая ему в самые глаза с чувством проговорила:

– Я полагаюсь на вас, святой отец. Мне очень нужна ваша помощь. Я открылась перед вами как перед Богом. И я вас очень прошу сохранить всё в тайне. – Она чуть сильнее сжала его руку и добавила: – Пожалуйста, не предавайте меня.

Шарлю де Гизену стало не по себе. Глядя в серые, казавшиеся почему-то сейчас более темными чем обычно, глаза королевы, он неожиданно понял что и правда приложит все усилия чтобы сохранить её тайну до церемонии. Ибо эта невысокая хрупкая женщина хоть вроде бы и произносила просьбу, чуть ли не мольбу, но её темные странные глаза глядели холодно, пронзительно, почти угрожающе. И архиепископ моментально припомнил баронов, магистров, купцов, солдат и прочих, кто был беспощадно умерщвлен, после того как королева сочла что они её предали. Мысли о понтифике и кардинале исчезли из его головы.

42.

В старом бревенчатом доме на берегу озера, в просторной, но излишне загроможденной неказистой мебелью комнате с дощатым полом, большой печью и узкими окнами, у дубового стола стояла Риша и чистила ножом картошку. Очищенные картофелины она передавала Роберту, который неумело разрезал их на кусочки и кидал в кастрюлю. Нож Роберту казался большим и тупым, а картошка чересчур плотной и скользкой. Нарезка продвигалась плохо и мальчику не нравилось это занятие.

– Почему я должен резать эту картошку? – Недовольно спросил он.

– Потому что ты есть хочешь, – ответила пожилая женщин, тыльной стороной ладони убрав со лба седые волосы.

– Но готовить пищу это твоя обязанность. Я не должен этим заниматься.

– Я тебе не служанка. Не хочешь помогать, тогда иди, вон, в лес и ищи себе пропитание сам. Можешь Тотамона с собой взять, может он поймает тебе бурундука или мышь.

Мальчик покосился на хозяйку дома и пробурчал по-испански:

– Глупая старуха.

Риша тут же отвесила ему звонкий подзатыльник, ребенок на пару секунд от неожиданности вжал голову в плечи.

– Я не глупая. И не старуха.

Роберт сердито посмотрел на неё, но про себя отметил что лесная ведьма откуда-то знает испанский.

– Если я расскажу, что ты ударила меня, тебе отрубят руку, который ты ко мне прикоснулась.

– Да неужто?! – Насмешливо фыркнула женщина. – Твоя мамаша что ли отрубит?

Роберт ничего не ответил. За месяц, проведенный в жилище Риши он уже понял, что та вроде как не боится ничего на свете, не испытывает никакого уважения к монаршей власти вообще и к его матери в частности и пугать её королевским гневом бесполезно.

– Нож тупой, – пожаловался он.

– Ну так возьми наточи.

– Я не умею.

– Научись, дело нехитрое. Думаю даже принцам под силу.

Мальчик насупился и продолжил истязать картофелину. Кое-как разрезав ее на четыре части, он бросил куски в воду.

– Режь мельче, – проворчала Риша.

– Я хочу домой, – сказал Роберт. – Гуго говорил, что я должен жить здесь до тех пор пока полностью не выздоровею и не окрепну, так он договорился с моей матерью. Но я уже совершенно здоров, почему я не могу вернуться домой?

– Вот Гуго вернется его и спросишь.

– А где он?

– Не знаю.

– Его уже почти полмесяца нету. А я хочу домой.

– Ну и хоти себе на здоровье.

Роберт угрюмо поглядел на ведьму.

– Я тогда сбегу.

Риша снова фыркнула:

– Да беги! Кто тебя здесь держит? Только имей в виду, пацан, тут на сотни лиг вокруг один только дремучий лес с медведями, волками и тиграми. Только Солнце зайдет, они тебя в миг сожрут. Ни одной твоей молоденькой косточки не оставят, всё сгрызут. Хотя конечно ты можешь попробовать им тоже орать, что ты принц и твоя мамаша-королева им лапы отрубит? – Женщина весело засмеялась.

Роберт исподлобья взирал на смеющуюся хозяйку дома.

– А кроме того в Даргобурском лесу еще и лешие, оборотни, упыри, гномы, кобольды и прочая нечисть обитает. Если им попадешься, то тогда пожалеешь, что не волкам и тиграм попался.

– Да ну? – Подражая Рише, насмешливо фыркнул мальчик. – А ведьмы-людоедки здесь случайно не обитают?

– Обитают, – спокойно согласилась Риша. – И особенно они любят нежное мясо юных принцев с варенной картошкой и зеленым лучком. Может сегодня и приготовим, что скажешь?

– Да не стоит, ты так скверно готовишь, что только принца зря переведем.

Риша усмехнулась и одобрительно поглядела на ребенка. "Хороший будет король", подумала она с улыбкой. Но затем помрачнела: "Впрочем у нас уже был хороший король, да не дали ему править." И ей стало тоскливо при мысли, что и этого чистенького умного ангельского вида мальчика когда-нибудь возможно сгубит злая воля коварных властолюбцев.

43.

Марии-Анне нужно было переговорить с графом Рене Согье, главой Судебного ведомства, мрачным, безжалостным, но справедливым хранителем порядка в стране, она знала что он любит воображать себе именно таким персонажем. Но откладывала эту встречу несколько дней. Ей казалось что она уже всё решила и будет твердо придерживаться своего плана, но каждый раз её одолевали сомнения. Она хотела остаться королевой, хотела всею силою своей души. Она не ведала более сильного наслаждения чем власть, пред нею меркло всё, ни что на свете не могло сравниться с тем ощущением, когда люди вокруг тебя, десятки, сотни, тысячи людей подобострастно смотрят на тебя снизу вверх и покорно ждут либо твоей милости, либо твоего гнева, смиренно готовые принять любую твою волю; когда гордые и сильные воины, самоуверенные и чванливые вельможи, нахальные баснословно богатые торговцы, тщеславные амбициозные аристократы, влиятельные сановники, всесильные землевладельцы и магнаты, мудрые и могучие владыки, когда все они вынуждены смиряться перед неизбежностью и верховенством твоей власти. Упоительнее этого не было ничего на Земле. Знать что ты из того невероятно узкого круга людей, которые по-настоящему владеют всем этим миром, правят им, это опьяняло, возбуждало, дарило невероятную радость ощущения собственной исключительности.

– Вы обворожительны, Ваше Величество, как сияние утренней Авроры над морем, – совершенно равнодушно, словно заказывая баранью отбивную в таверне, произнес граф Согье.

Марию-Анну всегда смешили подобные эскапады из уст главы Судебного ведомства. Было совершенно очевидно что его нисколько не волнует и не интересует её внешний вид, но являясь свидетелем того как почти все при дворе осыпают королеву витиеватыми бесконечными комплиментами, он почитал это за некую скучную рутинную обязанность, что-то вроде формальности придворного этикета, которую следует исполнять дабы не прослыть невежей, и потому время от времени произносил нечто подобное, совершенно без воодушевления, глядя куда-то в сторону и думая о чем-то другом. Но сейчас Марии-Анне было не до смеха и потому она пропустила комплимент мимо ушей также равнодушно как граф произнес его.

Рене Согье в своей привычной неторопливой манере повёл повествование о состоянии дел в стране, настроениях среди знати и черни, о значительных происшествиях и прочее. Мария-Анна слушала его невнимательно, она думала о том что вот и этот умный, коварный, жестокий, властный человек, которого многие почитают настоящим чудовищем вынужден смотреть на неё снизу вверх и беспрекословно принимать её волю, ибо она властна над его судьбой и жизнью. И это было почти как волшебство, словно от неё исходит некая чудесная аура, превращающая всех вокруг в её послушных смиренных служителей.

Мария-Анна усилием воли вернула себя к содержанию речи министра.

Впрочем, он уже заканчивал и напоследок хмуро говорил о том что к его величайшему сожалению никакими новыми сведениями о местонахождении принца, а также таинственного похитителя, он не располагает. В его голосе как обычно слышалась слабая, едва уловимая обвинительная нотка за то, что королева так и не удосужилась детально объяснить кого же именно она привезла с собой из Сент-Горта. И наверно графа очень раздражает, подумала Мария-Анна, то обстоятельство что и по своим собственным каналам он так и не сумел дознаться кем же был этот узник. Ну что ж, не всё в нашей власти, глубокомысленно сказала она себе.

Она пристально разглядывала своего министра. Тусклые редкие волосы кое-как прикрывающие начинающиеся залысины, покрасневшие маленькие глаза, тяжелые набрякшие мешки под этими самыми глазами, какие-то багровые прожилки на носу и рядом и вообще некий нездоровый синюшно фиолетовый оттенок обрюзгшего лица. Да, граф определенно не был красавцем, покорителем девичьих сердец, предметом женских воздыханий и героем балов, но Мария-Анна как никто другой знала, что этот неприятный и кстати не слишком опрятный человек очень умен, держит руку на пульсе целой страны, отлично разбирается в людях и умеет справляться с самыми сложными ситуациями. За одиннадцать лет своего правления Мария-Анна сталкивалась с множеством разных проблем и большая часть из них разрешалась именно этим человеком, явно или не очень. Конечно она знала, что многие недовольны им, считают его излишне жестоким, властным, надменным, беспринципным, что якобы Консержер, огромный комплекс зданий своего зловещего ведомства на острове Зирэ он превратил в жуткое царство Аида, где чуть ли не собственноручно истязает узников и подследственных и она припомнила как глупенькая Луиза Бонарте жаловалась ей что от графа пахнет сырым мясом, прямо-таки скотобойней. Марию-Анну всё это не волновало, она давным-давно оценила полезность этого человека и часто в некоторых непростых вопросах полагалась только на его опыт и знания.

– Вы плохо выглядите, граф. Мало спите?

Рене Согье поглядел на королеву с легким удивлением. Он как обычно ожидал недовольства и может быть даже гнева с её стороны из-за того что он бессилен разыскать принца. Но голос королевы был совершенно спокоен и смотрела она на него вполне бесстрастно и даже вроде бы благожелательно. Глава Судебного ведомства понял, что что-то изменилось, причем изменилось очень радикально, а он об этом ни сном ни духом. Это ему не понравилось, он любил обо всё знать заранее.

– Вы очень наблюдательны, Ваше Величество. Действительно, совсем почти не сплю. Очень много дел.

– Так не годится, граф. – Мария-Анна шутливо погрозила ему пальчиком. – Вы нужны нашей стране, вы нужны мне. Так что приказываю вам беречь себя и спать по меньшей мере шесть часов в сутки.

– Как прикажете, Ваше Величество, – ответил Согье и даже изобразил некое подобие улыбки, про себя удивляясь еще больше: с чего это королева так ласкова и мила с ним. И он решил, что не нужно быть семи пядей во лбу чтобы понять, что она собирается о чем-то попросить его. И скорей всего о чем-то весьма щекотливом. И снова ему не понравилось то обстоятельство что он не знает заранее что именно она пожелает. Как ему казалось, раньше в подобных ситуациях он всегда знал, что будет предметом разговора с королевой и был готов ко всему.

Мария-Анна приняла деловой вид.

– Кстати, граф, я хотела также узнать не сможете ли вы помочь мне с одним небольшим делом.

– Я приложу все усилия, Ваше Величество, чтобы быть вам полезным, – ответил Рене Согье, чуть поклонившись, с усилием заставляя звучать свой голос радостно. Он ненавидел лицемерие и лизоблюдство, но считал что королеве это по душе.

Мария-Анна, отвернувшись в сторону и как бы в некоторой задумчивости, проговорила:

– Я хотела чтобы вы порекомендовали мне человека, сведущего в ремесле …, – она на миг споткнулась, пытаясь как-то более завуалированно высказать свою мысль, – узнавать правду у того, кто не желает её говорить.

Рене Согье посмотрел на королеву с нескрываемым любопытством.

– Узнавать правду? Вы имеете в виду…, – на это раз споткнулся министр, также пытаясь избежать того чтобы называть вещи своими именами.

Мария-Анна резко повернулась к нему. Её глаза сверкнули тёмным огнём.

– Да, я имею в виду именно это, граф. Мне нужен человек, способный заставить любого упрямца рассказать то что ему известно. Я достаточно ясно выражаюсь?

– О, вполне, Ваша Величество. – Рене Согье задумался и даже потер ладони, словно бы в предвкушении чего-либо. – Но может быть проще передать такого упрямца в моё ведомство, Ваше Величество? Я думаю там сумеют узнать у него всё что вам нужно.

Королева снова стала смотреть в сторону.

– Нет, граф, не проще. Я еще не знаю где и когда мне может понадобится помощь подобного рода. Поэтому я желаю, чтобы такой человек был подле меня в любой момент. И соответственно это должен быть человек, которому я могу доверять. Я надеюсь вы понимаете меня? – Она посмотрела на министра с недоброй усмешкой и добавила: – Чтобы потом, дорогой граф, мне не пришлось искать в свою очередь человека, сведущего в ремесле заставлять замолчать тех, кто, напротив, говорит излишне много.

– Я вас прекрасно понимаю, Ваше Величество. Что ж, конечно же у меня есть на примете такие люди. И лучший из них это Хорхе Алонсо Родригес. Думаю он вполне подойдет вам для вашей цели. Когда вы желаете, чтобы он прибыл к вам?

– Испанец?

– Да, Ваше Величество, он родом из Эстремадуры. Весьма примечательная персона, должен вам сказать. Он изучал анатомию, медицину и фармакологию в Сорбонне; был капитаном терций в Италийских войнах, отличился в сражениях в Калабрии и Сицилии; а также дважды плавал в Вест-Индию, где, между прочим, в качестве походного врача, участвовал в экспедиции знаменитого конкистадора Гонсало де Кесада, который мечтал найти сказочное Эльдорадо.

– Почему же столь разносторонний и отважный человек занимается подобным ремеслом?

Граф пожал плечами.

– Что поделаешь, Ваша Величество, у каждого своя страсть. Хорхе Родригес нашел свою в том чтобы, как вы изволили выразиться, узнавать правду у тех кто не желает её говорить.

По лицу королевы промелькнула гримаска отвращения. Она собралась с духом и задала следующий вопрос.

– Сколько ему может понадобиться времени, чтобы… добиться результата?

– Это, Ваше Величество, сильно зависит от того самого упрямца, с которым ему придётся работать. Но многим достаточно только увидеть инструменты, которые использует в своей практики мэтр Родригес, чтобы тут же захотеть рассказать всё что они знают.

– А если всё же упрямец не устрашится одного вида этих инструментов?

– Бывает и такое, – согласился граф. – Тем не менее я еще не встречал тех, кто выдержал бы больше часа беседы с Хорхе Родригесом.

Мария-Анна сделала несколько шагов, словно стараясь оказаться подальше от графа. Ей становился всё более и более неприятен их разговор.

– Но можно ли быть уверенным, что человек останется живым, после беседы с этим вашим испанцем? – Спросила она с плохо скрываемой неприязнью. И кажется в первую очередь это была неприязнь к самой себе.

– Можете быть совершенно уверенны, Ваше Величество, ваш упрямец останется жив и даже вполне здоров. У Хорхе Родригеса очень тонкий подход. Он мастер своего дела.

Королева вздохнула.

– Что ж, да будет так. Хорхе Родригес должен прибыть сюда, ко мне в Фонтен-Ри, через три дня. Об этом никто не должен знать. Он прибудет инкогнито. Он подойдет к Главным воротам и скажет капитану стражи: "конкистадор". Его проведут ко мне. Вам всё ясно?

– Да, Ваше Величество. Всё будет исполнено как вы того желаете.

– Я думаю излишне говорить о том, что для меня было бы очень желательно, чтобы об этом разговоре знали только три человека. И больше никто, граф. Никто и никогда.

– Вы правы, Ваше величество, об этом говорить излишне. Всё будет именно так.

Маря-Анна приблизилась к Рене Согье и пристально посмотрела ему в глаза.

– Вы действительно очень плохо выглядите, граф, – негромко произнесла она. – Пожалуйста, позаботьтесь о себе.

44.

Однако через три дня снова прибыл Рене Согье.

Прибыл он утром, довольно рано. Мария-Анна, после того как увидела во время встречи с Гуго своего сына живым и здоровым, обрела некоторое успокоение и вернула себе способность более-менее крепко спать по ночам. И теперь не особенно торопилась просыпаться по утрам, ибо во сне все тревоги и волнения забывались, сердце становилось легким, душа безмятежной и даже все сновидения как по заказу были вполне мирными и приятными. Ей снились чарующие пейзажи её теплой родины, бескрайние сиренево-золотые поля лаванды в мягких лучах вечернего Солнца, живописные холмы с плантациями миндальных и оливковых деревьев, идиллические сонные деревушки с крутыми улочками, утопающими в цветах и с порхающими вокруг бабочками, и что-то ещё из юности, из детства, её высокий нескладный отец с постоянно всклокоченными волосами, некогда грозный и надменный герцог-пэр, славный воитель, обладатель ордена Золотой Шпоры, герой битв при Меци и Ранти, а теперь слегка помешавшийся на звездном небе мечтатель и библиофил. И так хорошо и привольно было в этих снах, среди лавандных полей и оливковых холмов, где она сама ещё такая юная, радостная и свободная.

Поздно проснувшись, она принимала графа практически только встав с постели, несколько помятая, как следует не прибранная, без какой-то бы ни было косметики на лице. Но её это не волновало, она почему-то ничуть не переживала по поводу того, что предстанет перед своим министром в столь естественном виде. Видимо в силу его возраста, его откровенного равнодушия к любым фривольностям, его мрачной тяжелой репутации, его полной погруженности в свою работу, в глубине души она не воспринимала его как полноценного мужчину, перед которым нужно непременно держать свою женскую марку. А само его прибытие вызвало у неё легкую тревогу и любопытство, которое она хотела немедленно удовлетворить. Она помнила, что сегодня в Фонтен-Ри от графа должен приехать Хорхе Родригес, а почему-то приехал сам граф.

– Ваше Величество, вы сегодня особенно очаровательны, – пробурчал Рене Согье. – Ваша ангельская красота есть прекрасное напоминания нам простым смертным о славе Господней.

– Благодарю вас, граф, – с трудом удерживаясь от улыбки, ответила Мария-Анна. Учитывая её внешний вид в данную минуту, вымученный комплимент графа звучал особенно нелепо. – Но что привело вас сюда? Что-то не так с вашим испанцем?

– Нет, с ним всё в порядке. Он прибудет к вам к четырем часам, сам по себе, инкогнито, чтобы его ничто не связывало со мной. Как вы того и желали. Однако некоторые известия с севера страны заставили меня явиться к вам сегодня без предуведомления. Я счел их заслуживающими вашего внимания и потому поспешил явиться лично, чтобы сообщить их.

Королева чуть нахмурилась, ничего хорошего с севера своей страны она не ожидала. И сделала графу знак продолжать.

– Пятнадцатого числа сего месяца в охотничьей зале замка Грато-Пиру Владетель Орна, барон Этьен де Вэлоннэ позволил себе неслыханные дерзости. Он прилюдно угрожал вам, Ваше Величество, и буквально призывал к мятежу. При этом ещё и оскорблял ваше доброе имя, порицал вашу нравственность и говорил о вас столь гнусные и похабные вещи что это просто за гранью всякого дозволения. Свидетели утверждают, что барон по своему обыкновению был пьян, но это ни в коей мере не извиняет произнесенное им. Вот, прошу ознакомиться, Ваше Величество. – Граф вынул из папки лист бумаги и передал королеве.

Мария-Анна скользнула взглядом по написанному. "Говорят, что королева сношается с лошадьми и козлами, за это Господь и отнял у неё сына. Впрочем, ещё я слышал, что она сама отдала его какому-то проклятому ордену чернокнижников, в обмен на то чтобы те своей колдовской силой продлили её власть навечно." "Да она просто похотливая богомерзкая сучка!" "И как истинные христиане мы должны раздеть её до гола, облить смолой и посадить на кол" "Хотя я не прочь перед этим хорошенько вздрюкнуть эту девку, клянусь Богом, после меня ей уже не так будет страшен кол [следует громогласный хохот барона]". Мария-Анна оттолкнула от себя лист и подняла взгляд на графа.

– Что-нибудь еще?

– Самое удручающее, Ваше Величество, что из всех, кто это слышал никто не высказался в вашу защиту. Лишь только барон Карл де Шатийон, владетель Манша, с некоторым неудовольствием заметил, что речь де Вэлоннэ совершенно скотская и безобразная и что не пристало благородному сеньору так говорить о женщине, кем бы она ни была. Тем не менее он не покинул собрание и позднее, с подачи барона де Вэлоннэ, там обсуждалась ни много ни мало возможность совместного выступления армий северных баронов на Бретель и Монфор, а затем и к самой столице. Это, Ваше Величество, откровенный бунт против Бога, монаршей власти и государственного порядка.