Откровения для настоящих папуасов

– Официально наш институт организовали под эгидой горсовета. Вся его деятельность к академической науке отношения не имеет. Но «на волне перестройки и гласности» всякий градоначальник пытается внедрять в жизнь «смелые эксперименты». А дело-то в том, что Протасов вылечил у жены первого секретаря какую-то «неизлечимую козявку». Всего-то и надо! – В голосе Михаила я уловил нотки горечи сожаления, – Протасов по теме «нужных связей» настоящий экстрасенс. Он и в Англии чуть ли не королевскую семью пользует какими-то своими чудодейственными припарками. Штат института укомплектовали быстро. Меня Дорогин подобрал, когда за «пьянку на рабочем месте» выперли из Прохоровки (Институт общей физики им. А.М. Прохорова). Юродивых, спивающихся гениев и прочия чудотворцев на Руси-Матушке всегда хватало. Даже филиалы пооткрывали от Краснодара до Иркутска. И бюджет у нас такой, что хоть ракет в космос запускай. Кстати, эти юродивые себя нынче называют не иначе как «космосенсами», а кто из них пообразованней – «биоэнергетиками». В моей лаборатории трое таких обретаются. Из них, пожалуй, Вам предстоит сотрудничать с Жорой Неведомским. Он скоро из командировки вернётся и я Вас подключу к его разработке аппарата по «ускоренному сращиванию тканей». Эта разработка всё же ближе к медицинской тематике, чем всякая промышленная хрень.

Уже перед самым подъездом я остановил стремительную ходьбу Пушилина.

– А как же Хроники Акаши? Разве через них нельзя найти выход из тех же противоречий жизни среди людей и своей гиперчувствительностью? Там же все ответы на наши вопросы содержаться…

Пушилин помотал головой.

– Может быть и содержаться. Только у меня к Ним ограниченный доступ. Видимо шарахнуло не сильно или не в то место.

– Как это ограниченный?

– Да я только по своей профессии могу картинки получать. И то не всегда. Видимо среагировали наиболее развитые структуры мозга. А они у меня на электронную технику заточены. Был бы Шерлоком Холмсом – ловил бы сейчас преступников «на раз».

– А как это происходит?

– Да как? Во мне как басовая струна напрягается, я бздинькаю по ней своим вниманием и «вася» – листаю атлас с голографическими картинками электронных схем по запросу. Но это слишком примитивное описание, в действительности всё сложнее.

Дверь нам открыла миловидная женщина со следами хронической усталости на лице. Она заметила набитую продуктами сумку и только после этого пропустила Мишаню в дом. Вокруг него сразу загалдела, как мне показалось, целая орава детей. Младший ещё плохо держался на ногах, поэтому вцепился отцу за штанину и начал по ней карабкаться.

– Даня, папа с улицы. Сейчас он переоденется и возьмёт тебя на ручки.

– Нина, это Евгений. Он из Барнаула. Будет работать в моей лаборатории, – перекрикивая гомон, отрапортовал Пушилин.

Нина выпрямилась и окинула меня оценивающим взглядом местного прокурора.

– Ну, слава богу, хоть одного нормального привёл.

Пушилин суетливо старался загладить свою вину из-за позднего возвращения.

– Мы к москвичам не очень…

Нина строго шикнула на детей.

– А чего их жаловать?! Они все поголовно испорчены квартирным вопросом, а другие чудики вроде твоего Жорки Неведомского, если не спиваются с тобой, то за летающими тарелками гоняются.

Пушилин торопливо переодевался в домашнее и на ходу успевал смягчать язвительные комментарии жены:

– Вот так в двух словах о философии жизни. А я пред Вами два часа распинался. Нина, мы ужинать не будем. Успели перекусить в столовой горсовета.

Нина кивнула в сторону кухни.

– Женя, Вы проходите вон туда, устраивайтесь. Я пока детей покормлю.

Пушилин и здесь успел вставить свои «три копейки»:

– Мы в основном на лоджии живём, чтобы ребятишки закалялись. Я там им всё оборудовал и для занятий, и для…

Нина прервала мужа:

– Сейчас я Вас на кухне устрою. В других комнатах Вам чадушки покоя не дадут.

Бытовая круговерть Пушилиных напомнила мне, что где-то за горами за долами сейчас готовится ужинать и моя семья… А я не с ними!!! Какая-то нелёгкая занесла меня неизвестно куда да и не известно зачем. Тягостная маята и неведомая раннее глубокая тоска захватили моё существо до такой степени, что я уже собрался бежать на ночь глядя в аэропорт.

«Всё мосты сожжены: с кафедры ушёл, диссертация похерена, учителя получается предал…»

Пушилин зашёл на кухню, чтобы узнать, как я устроился.

– Скажите, Михаил, а почему Вы считаете, что у меня пока Разумения нет?

Пушилин пожевал губами прежде чем ответить:

– Во первых я так не считаю. Я ж не ясновидящий. Я говорил, что Вам теперь без Разумения в каждом своём поступке нельзя. Иначе пропадёте. А вот что Вас сюда, – он обвёл руками комнату, – привело? Разумение?

– Да нет, скорее авантюризм. Со мной в последнее время происходит нечто с точки зрения моего рационализма необъяснимое.

– Но вы же врач. У вас медиков, вроде как, феноменологический подход присутствует.

– Ну да. Иначе субъективизм при постановке диагноза не преодолеть. Пациента можно погубить.

– Так Вам и карты в руки. Только теперь погубить можете себя… – Он качнул головой в сторону, где слышались детские голоса, – и тех, кто от Вас зависит. Учиться, учиться и ещё раз учиться «отделять котлеты от мух» и наоборот! Ни на минуту не забывайте об этом.

– Спасибо, Михаил. Вы мне дайте какую-нибудь полезную книгу. Я всё равно часа два куковать буду. Биологические ритмы ещё не перестроились.

Михаил отлучился и через минуту вернулся с изрядно потрёпанным томом.

– Вот, пожалуй, начните с Успенского. Он математик – поэтому мозги не пудрит, а излагает сложные для понимания темы с модельной точностью. Может уже читали?

Я взял книгу. На обложке прочёл: «Новая модель вселенной».

– Откуда, Михаил. Я «в экстрасенсах» без году неделя. Моих интересов хватало только на опусы моих коллег.

– Ну вот и начинайте восполнять пробелы об устройстве мироздания с опусов более менее адекватных людей. И не забывайте, что мироздание каждому из познающих его таинства всегда откликается. Нужно только Быть открытым к его сигналам.

Я с готовностью продолжил:

– «Нужно быть чутким и иметь сердце на пятках, пробираясь по тернистой тропе самопознания» … Видимо мне быть чутким придётся на ходу учиться. Раньше моя жизнь была может и не шибко размеренной по событиям, но сейчас я свернул на одну из её улиц, где декорации меняются каждую минуту. Разбираться «что куда втекает, как течёт и откуда вытекает» не успеваю.

Пушилин кивнул.

– Без всякой иронии, Евгений, – не мудрите. Никакой особой сложности в общении с мирозданием нет. Вот Вы мне задали вопрос – я ответил. Попросили книгу – получили нужную. Обычно вот так просто происходит. Не нужно только, попав в стремнину обстоятельств, клювом щёлкать или в носу ковыряться да ворон считать.

Пушилин вышел и плотно закрыл за собой дверь. Его искренняя забота и желание меня поддержать в трудной ситуации меня тронули до слёз благодарности. Я забрался под мягкий плед и ощутил себя спасённым из половодья зайцем, а дед Мазай подарил мне ещё одну возможность жить среди бурных потоков пробуждения в ясном и спокойном осознавании происходящего.

Я с осторожностью сапёра открыл книгу. К своему удивлению автор излагал трудный для понимания материал вполне доступным языком, но информационная насыщенность была столь объёмной, что на 15-ой (или на 17-ой) странице я начал клевать носом и сразу же заснул.

Я вынырнул в явь рано утром от внутреннего точка. Рядом с моим импровизированным ложем стояла девчушка 4-х лет и с детской непосредственностью изучала моё лицо.

– Ты что с моим папой работаешь?

– Угу.

– А ты ладошками тоже свистеть умеешь как дядя Жора?

Я улыбнулся.

– Нет я пока могу свистеть только дырочкой в правом боку. А ладошками свистеть учусь.

Девчушка доверительно прошептала:

– Учись быстрей. Мы в больничку будем играть. Дядя Жора меня лечил, когда я ножку сильно ушибла. Вот.

Она показала на свою пухлую ножку и шмыгнула за дверь. «А мои, наверное, уже в садик собираются».

– Что ж, Мироздание, я твоё приглашение заценил.

*****************

– Я почему тебе так подробно рассказываю об этом этапе своей биографии и стараюсь, не упускать даже сопутствующих бытовых подробностей? В раскладе вхождения в Тему освоения качественно нового способа восприятия мира, очень важно понимать происходящее со всеми его нюансами. Любой нюанс в таком раскладе имеет судьбоносное значение. Не учтёшь казалось бы «нечто для себя несущественное» и можешь пропустить «нужный поворот» на Дороге Поиска Истины или начнёшь общаться с миром не в том ритме, не в том настроении, с «беспечностью любопытствующего зеваки» и «всё!!!» – можешь очень быстро оказаться на обочине собственной жизни… Вспомни как по этому поводу братья Стругацкие процитировали Ёсано Акико:

Сказали мне, что эта дорога

Меня приведёт к океану смерти,

И с полпути я повернул обратно…

С тех пор всё тянутся передо мною

Кривые, глухие окольные тропы…

Я откликнулся на зов мироздания, последовал за призрачным кроликом и нырнул за ним в его нору… Но никому неизвестно, какая глубина у этой норы, какие опасности и испытания там подстерегают неопытного искателя истины. Своих искателей истина всегда испытывает самыми болезненными способами. И Цену за достижение Знаний берёт самую дорогую – время, силы и здоровье. Искатель может погибнуть или, что ещё хуже, стать калекой – душевнобольным или инвалидом.

Однако мои предшественники, такие же искатели истины, оставили нам сведения о своём опыте поисков: любые затраты на достижение более объёмного осознавания, всегда!!! оправдываются.

Так что, если эта Игра стоит затраченных свеч, то…

*****************

В последующие три дня Пушилин позволил мне пребывать в свободном режиме и я с трепетным восторгом, благодаря Успенскому, быстро устранял пробелы в своём образовании. Математик Успенский на простом и доступном языке помог мне систематизировать базовые принципы в строении мироздания. В дополнении с моими познаниями в области медицины я без особого труда разобрался в темах, которые считал мистикой и «потусторонней ерундой». Буквально в каждой главе я находил информацию о закономерностях развития человека и его возможностях, если это развитие подчинено принципам сотрудничества с миром. Мне становились понятными успехи моих первых опытов применения «биоэнергетической коррекции» в лечении и почему у меня порой ничего не получалось.

Один инсайт сменял другой. Я был окрылён открывающимися перспективами. Но тут в лаборатории объявился Жора Неведомский. Он сразу взял надо мной шефство. Перевёз к себе, И, хотя он так же жил в одном из подмосковных городов, но добираться до него было проще – без перекладных на электричке.

Жора этикетом не заморачивался, переходил с «вы» на «ты» и наоборот. Говорил пространно для меня и часто не договаривал начатую тему, впадая в задумчивость.

Первое что показал мне Жора у себя дома это «обломки НЛО». Он вытащил из под кровати стеклянную банку, почти полную темноватой жидкостью, и выудил из неё кусок странного материала.

– Подержи.

Я осмотрел кусок. «Ну и? Металл какой-то…»

– Чего чувствуешь?

– Ну тяжеловат, пожалуй, для своих размеров. Тяжесть, правда, странная…

Жора с пристальным вниманием, как будто увидел впервые, воззрился на меня.

– А ты взвесь. Вот тебе весы из набора химика. Ну?

– Ничего не весит.

– А теперь гирьки возьми. Вот из этого же набора.

Весы показывали означенный вес.

– Ты хочешь сказать, что этот материал ничего не весит?

Жора кивнул.

– Это металл. Я его проверял в нескольких лабораториях. Он… не из таблицы Менделеева. А ты его вес чувствуешь!!! Это может только «космосенс».

Жора посмотрел на меня расфокусированным взглядом и в голосе его зазвучало нескрываемое изумление:

– У тебя тройная структура биополя.

– Что это значит?

Жора протянул мне банку.

– Сделай глоток. Не боись. В этой жидкости ни одного микроба. Она стерильна. Я раз в месяц делаю по глоточку. А по особенностям устройства человеческого биополя ты лучше пообщайся с Полежаевым. Он у нас созданием толтекских групп занимается. Ну?

На вкус маслянистая вода была вязкой консистенции и отдавала чем-то приятно металлическим.

– А какой эффект от того, что ты пьёшь эту жидкость?

Жора спрятал воду обратно под кровать. Я заметил, что там стояло ещё несколько банок, стенки которых были покрыты серебристым налётом.

– Сам увидишь.

– Жора, ты меня что – тестируешь?

– Ты меня удивляешь. Это же инопланетные технологии. Это… это, чудо, за которым гоняется полчеловечества. А ты спокоен, как декан на кафедре и даже не врубаешься, что тебя не я тестирую. Это же «Допуск» в святая святых эзотерики…

– Знаешь, Жора, у меня всегда вызывало уважение, изумление и подлинный интерес, как люди, оказываясь в нечеловеческих условиях, тем не менее оставались людьми. Как моя бабушка – Феоктиста Михайловна, что в голодные годы войны, всё что могла отдала для победы, из пяти своих детей смогла спасти только двоих – моего дядю и мать, и не озлобилась, и до конца жизни щедро делилась своей неиссякаемой добротой. Мой непутёвый сосед – Данилка по дворовой кличке Стёпка-Растрёпка, который был старше меня всего на три года, погиб в Афгане, спасая таких же пацанов из глубинки Союза. Я вот на таком вырос. А что из глубин мироздания кто-то наблюдает за нами, живёт среди непредставимых технологий и возможно ждёт от нас – людей – что мы хотя бы не скурвимся на своей эволюционной ступени развития. Для меня это всего лишь напоминание, что я не пуп вселенной.

Жора не то с недоверием, не то с недоумением покачал головой.

– Сильные категории! Считай, что ты меня приятно удивил. – Он протянул свою «свистящую ладонь» и крепко сжал мне руку.

С этого момента Жора начал общаться со мной без панибратства и покровительственного тона. Я, вероятней всего, был допущен Жорой в круг достойных допущения. С другими сотрудниками института, называвшими себя «магами» или «экстрасенсами», Жора общался снисходительно, иногда с нескрываемой брезгливостью высоколобого чистоплюя. Его характеристики всем без исключения сотрудникам и сотрудницам института носили краткий и безапелляционный характер: «фуфлофан», «казёло», «придурок» – это про мужчин, «простованка», «фуфлыжница», «дурка» – про женщин.

Полежаев начал давать нам с Неведомским задания проконсультировать кого-то, нет покамест не из власть имущих, покамест их протеже. Но результаты руководство обнадёжили. И вскоре, в один из вечеров, нас с Жорой на очень дорогой иномарке «прямо» из подвальчика нашей лаборатории на Маяковской повезли в небольшой, очень частный, отель на Воробьёвых горах.

Метрдотель, похожий повадками и внешним видом на премьер министра европейского государства, провёл нас в помпезный предбанник сауны. В помещении никого не было, но следы «активного присутствия» официанты ещё не убирали. Неведомский с замашками завсегдатая взял с фуршетного стола вазочку с фисташками и расположился у камина, а я в своём костюме-тройка в ожидании патрициев из терм чувствовал себя совершенно нелепо. Обнаружив выход в оранжерею зимнего сада, я вышел в благоухающие кущи южной растительности.

До меня только сейчас дошло зачем Полежаев свёл нас с Жорой для представительской работы в паре. Скорее всего для того, чтобы представлять фасад лечебного направления НииЧаВо. Жора со своим незаконченным техническим образованием и культурой на уровне приёмщика из радиомастерской дома бытовых услуг был чем-то вроде главного блюда терапевтического стола, а я, с возможностями выдавать на гора отточенные клинической практикой диагнозы, был официантом.

За несколько месяцев работы в институте я насмотрелся на то, как проводится «исцеляющая терапия» и штатными «целителями» и приглашаемыми экстрасенсами: от шаманского камлания и ритуального изгнания бесов до низведения космических сил в бренное тело страдальца. Всё разнообразие в попытках излечения сводилось к тому, что пациента лечил не врач в белом халате, а «тихонькая старушка – божий одуванчик», внушительных габаритов амбал, эффектная тётка (колдунья в десятом поколении) с индейской раскраской на физиономии или потомственный шаман в экзотическом одеянии. Многие горе-целители даже не пытались докапываться до первопричин заболевания, ссылаясь на свой всевидящий «третий глаз». Хотя были и такие, кто заявлял, что «работает» на уровне определения кармических истоков болезней, но при этом эти самые болезни «исцелялись» только на уровне их внешних проявлений – симптомов. Чего греха таить – и мои коллеги, особенно те, кто вели приём в поликлиниках, предпочитали заниматься не причинами простуды, а только тем, что вызывало её внешние проявления: насморк, кашель, температуру. А где же соблюдение основного принципа медицины: лечить человека, а не болезнь?

Я поделился своими сомнениями с Полежаевым:

– Сергей Иванович, умалчиваю о явном нарушении юридических законов – лечить имеют право только дипломированные врачи. Но все эти доморощенные кашпировские превращают процесс лечения в низкопробное шоу. Показательно, что Жора Неведомский, громко именующий себя «космосенсом», ведёт себя как деревенский костоправ. А что «ладонями свистит» и то – не факт. Я предполагаю, что, когда он напрягается, то у него начинают вибрировать голосовые связки. И я не исключаю, что это проявление чревовещания. А эти сары-гадалки, «кармосенсы», колдуны всех мастей?! Они же дискредитируют научные основы нашего института! Это мракобесие, Сергей Иванович.

Полежаев усмехнулся.

– Эх, Евгений свет Васильевич, да со времени распятия Христа человечество не сильно изменилось. Ты в курсе за что «ушли» живое воплощение Бога? Бога! С Его абсолютной непогрешимостью!..

Многие наши с тобой современники до сих пор находятся на таком уровне развития понятийного аппарата, что лечению открываются только, если их лекарь до «костей пробирает» или вокруг них устраивают «махалай-бахалайные» ритуалы. А то, что ты только фокусировкой своего внимания можешь корректировать дефекты биополя, по «мановению ока» избавляешь пациента от болезни! Но, чтобы принять саму возможность подобного излечения у этого пациента сознание должно быть развито хотя бы на уровне «чуть выше табуретки». Как говорит наш общий с тобой знакомый – чревовещатель Жора Неведомский.

Полежаев махнул рукой, прерывая мои попытки вставить что-то «глубокомысленное».

– Тут вот банкир ко мне приезжал, которого ты от геморроя лечил и восхищённо на тебя жаловался. Показывает ожоги на запястьях и голосит на всю Тверскую: «Верую! Теперь верую!» Раньше, говорит, дорогой ты мой, Серёга Иванович, всей вашей братии не верил, а щас и жопой могу в кресле сидеть и коньяк снова кушать литрами. И показывает мне ожоги после твоего лечения. Я то подумал, что ты уже мудрым не по возрасту стал.

Полежаев укоризненно покачал головой.

– Учись соизмерять свои силы. Тебе ещё со своим невежеством работы хватает, а ты на других бочку катишь. Да тот же Кашпировский своими телешоу такой мощный толчок в развитии мировосприятия нашего общества делает, что сейчас тысячи, десятки тысяч начинают «хотя бы» смотреть в сторону – «Где они, в Чём они и Как они». Согласись, что и это уже не мало…

– Но, Сергей Иванович…

Полежаев жестом прервал мою речь.

– Женя, как называется лаборатория, которую сейчас возглавляешь?

– Лаборатория «Исследования биоэнергетических возможностей человека».

– Нет, Женя, прежде всего ты возглавляешь «научно исследовательскую лабораторию». Вот и исследуйте! Ты же уже не отрицаешь, что «биоэнергетические способности» у человека есть? Ну, вот. К нам начали поступать заказы от предприятий, чтобы мы проводили выездные осмотры их сотрудников. Ты будешь формировать штат бригад, для проведения таких выездов. И обязательно включай туда каждой «твари по паре»: и «космосенсов», и колдунов, и «кашпировских» с «чумаками». Запомни, Женя, общепринятое лечение напрямую соответствует уровню культуры общества. Поэтому в данный момент «шоу» в терапии востребовано. И не пытайся никому причинять добра! Если человек не просит его просветлять, а только чтобы ты утолил печаль-тоску – утоли… И не более! Железной рукой к счастию против согласия не загонишь ни одного человека. Так ведь?

Я не мог с этим утверждением не согласиться. Большинство людей обращаются за помощью к врачам, но только чтобы им прописали «волшебную пилюлю» от всех их болезней. Мало кто проявляет готовность проясняться в причинах своих страданий. Предпочитают не заморачиваться совершением достаточного количества труда, чтобы больше не наступать на грабли нарушения здорового образа жизни.

Конечно, меня окрылили открывшиеся возможности в лечении человеческих недугов. Изучение мироустройства и человека выводят исследователя на совершенно иной уровень излечения болезней – вплоть до полного исцеления человека. Но всё же Главным Принципом работы для каждого врача является просвещение – избавление пациента от невежества, которое, собственно, и приводит его к болезням.

Мишаня, Мишаня!!! Если бы ты знал, дорогой мой человек, что твой изначальный посыл, твои предупреждения стали для меня и путеводной звездой, и спасательным кругом в перипетиях моего становления как врача целителя. Я не умаляю заслуг Дорогина, Полежаева и других посланцев мироздания. Но «слушать и слышать», «чутко откликаться на сигналы» своей Жизни я начал благодаря тебе. Если тот, кто избирает для себя дороги Пути Пробуждения не руководствуется Его золотыми Правилами путешествия, то очень быстро становится жертвой опасной – смертельной опасной – Игры неведения. Пробужденность Аспекта Ученичества к тому, чтобы в любой ситуации Жизни оставаться Человеком, уважительное отношение к каждому мгновению пребывания в этом Мире, к каждому проявлению Его многообразия даёт шанс в достижении Того, ради Чего стоит Жить, а иногда и умереть!

Мои переживания прервал активно жестикулирующий Жора Неведомский. Я вернулся в предбанник. За одним из столиков сидели Протасов и мужчина, исполненный такой матёростью власти и привычной волею повелевать, что я оробел.

– Вот, Владимир Иванович, один из наших ведущих сотрудников – Евгений Васильевич Лучинкин. Я рекомендую его для исполнения нашего с Вами договора.

Владимир Иванович коротко на меня посмотрел и отставил полупустой бокал с вином.

– Что ж… Да вы садитесь, доктор. Просьба у меня есть. Я только вернулся из Германии. Возил дочь к тамошним эскулапам. А до этого её пытались лечить и в Израиле, и в Америке, и в частных клиниках. У Анютки с рождения проблемы со спиной. Ничего сделать не могут. Вот на нашу отечественную – всегда передовую – медицину осталось уповать. Поможете – озолочу.

Протасов поднял свою ладонь, останавливая мои вопросы.

– Они помогут, Владимир Иванович. Возможности нашего института ограничены только возможностями человеческого воображения. Прогресс на месте не стоит.

– Ну-ну.

Владимир Иванович поднялся и не прощаясь вернулся в парилку.

Протасов жестом пригласил Неведомского сесть рядом со мной.

– Вот что, соколики, Владимир Иванович – один из генералов нашей нефтегазовой промышленности. Пригласил специалистов нашего института провести что-то вроде профосмотра для сотрудников одного из базовых городов нефтяников. Заказ может и не крупный, но для нас знаковый. Попадём «в обойму» внимания власть имущих – будет нам и стабильное финансирование, и соответствующий респект. Так что, формируйте, Евгений Васильевич, бригаду специалистов, думаю 9-10 человек будет достаточно и через два дня спецрейсом полетите «на точку».

Протасов пристально посмотрел на меня:

– От результатов этой работы, Евгений Васильевич, зависит Ваше назначение на должность главы регионального института эниологии. Особенно это касается вашей с Неведомским способности помочь дочери Владимира Ивановича. Не обосритесь! И вот что, Евгений, никаких левых заработков. Все перечисления только на счёт института. Вы меня поняли?

Я кивнул. Для меня такой расклад был «как само собой разумеющееся». Но Протасов недоверчиво покачал головой.

– И чтобы Так было и ныне, и Так будет и впредь! Всё – отправляйтесь. Эта тусовка пока не для вас…

В Нефтегорск поехала «бригада профессиональных экстрасенсов». Её состав сформировал не я, а Полежаев. Но его руководящая инициатива больше помогла нам в работе, чем вся моя «предвзятая академичность».

В первый день профосмотра народа было мало. В основном это были любопытствующие сотрудницы головного офиса. Но после «чудотворных исцелений» на второй день в коридорах ведомственной гостиницы царило столпотворение. Сарафанное радио привело всё бюджетное население города, их родственников и заезжих сродственников. «Специалисты из Москвы» устроили ажиотаж.

Я обязал своих подопечных, невзирая на неожиданный фурор, соблюдать формальную регламентацию: составлять минимальный анамнез и фиксировать способ применённой терапии. Правда, за отчётность «доморощенных колдунов» и «потомственную знахарку» Надежду Константиновну, которую мы за глаза называли «Крупской», я беспокоился особенно. Ну как, их отчёты о «порче и сглазе» или «гадании на кофейной гуще» мне потом оформлять в научные протоколы?

В небольшом перерыве в работе в мой кабинет зашёл Неведомский.

– Звонил Протасов. Вечером привезут дочь генерала. Он «попросил» её посмотреть нам с тобой вдвоём… Кстати, поздравляю, у тебя уже появились ученики, последователи твоего «уникального дара».

Сарказм Неведомского оторвал меня от стопки неоформленных анкет.

– Ты о чём?

– Не о чём, а о ком – о «Добчинском» и «Бобчинском». (Это Жора о Макарове и Лунёве, младших научных сотрудниках нашей лаборатории). Они же за тобой как приклеенные ходят, только что в рот не заглядывают. У меня на приёме посидят полчаса и сразу уходят к тебе. На других вообще ноль внимания.

– Завидуешь что ли? Иди лучше помоги Фирсовой. У неё у кабинета с утра очередь не рассасывается.

О Лунёве я знал ещё очень мало. В мою лабораторию он был зачислен по рекомендации Пушилина. Уже это было для меня достаточным аргументом. С Данилой Макаровым, как оказалось, мы жили в одном городе. Его дед – потомственный травник, настоящий деревенский знахарь. Благодаря Даниле я прожил на пасеке его деда всё лето и время сбора целебных трав. Он передал мне бесценные знания по «алхимической работе с живым и неживым веществом». Данила не имел отношения к медицине, но они с Лунёвым охотно учились и обладали пытливым умом. Поэтому я видел смысл тратить на их обучение азам биоэнергетики и время и силы. Кстати дед Макарова – Савелий Мефодьевич – стал прототипом Деда из трилогии «Рождения мага», которую я написал вовремя моей вынужденной эмиграции.

Уже под вечер, когда приём оставшихся желающих был перенесён на следующие дни, дверь моего кабинета распахнулись и вошла невероятно красивая девушка. Она принесла с собой облако какого-то диковинного запаха и совершенно неместное обаяние.

– Здравствуйте. Вы – Неведомский?

Мне показалось, что я засуетился, но скорее я впал в оторопь. До её вопроса я от усталости готов был уснуть прямо на кушетке. Но теперь чувствовал себя бодрым, как после контрастного душа и чашки крепкого кофе.

– Анюта?

Девушка вздёрнула брови и не стало ни каких барьеров для близкого доверительного общения, как будто мы давно – нет! – всегда знали друг друга. Анюта хмыкнула.

– А-а, Вы – Лучинкин! Это про Вас папа говорил, что Вы лечите одним взглядом?

Теперь хмыкнул я. Чувствовал я себя как ребёнок, которому только что подарили желанную игрушку.

– Вы присаживайтесь. Я сейчас схожу за Неведомским. У меня тут душновато, а окно не открывается.

За Жорой идти не пришлось. Он нарисовался в дверях с флёром необычайной таинственности на лице, посмотрел на меня и Анюту.

– Вы что начали без меня?

Я теперь не очень хорошо подробности диагностики болезни Анюты. Но врождённый дефект позвоночника её классически прекрасного тела был полнейшим диссонансом, бельмом в диковинных очах. Неведомский никогда не работал в команде. Он без согласования принялся за свою «костоправскую» методу и на меня не оглядывался. Я угрюмо сидел за столом и пытался составить диагностическую карту. К своему крайнему удивлению у меня не получалось не только «что-то увидеть в причинно-следственной цепочке» заболевания девушки, но весь мыслительный процесс безнадёжно рассыпался на отдельные фрагменты и к целому возвращаться не собирался.

Я тупо смотрел на схему костного скелета и не услышал, как Неведомский закончил свою работу и Анюта ушла. Планёрку по итогам рабочего дня я попросил провести своего коллегу – Алексея Козубовского, а сам продолжал пребывать в разобранном состоянии. Примерно через час Владимир Иванович прислал за нами автобус и увёз всю нашу бригаду в свой загородный дом. Я смутно помню, как в свете фар показался бревенчатый терем на сваях, и понемногу начал приходить в себя лишь в парилке, надышавшись горячего воздуха.

Лунёв что-то спросил у Неведомского о состоянии «блатной пациентки» и тот с верхней ступени полока ответил одним словом:

– Карма.

Слово «карма» в наших кругах было чем-то вроде матерщины. Им по всякому поводу пользовались такие целители как Надежда Константиновна, сливая как в помойную яму все попытки здравой диагностики. А «отрубание кармических хвостов» и «фрагментация кармы» вообще стали ругательной «притчей во языцех».

Меня охватило сильное раздражение на Неведомского. Мало того, что он ревниво относился к интересам молодых сотрудников, которые «почему-то» его – «великого космосенса» – обходили стороной, но его откровенное небрежение к процессу обучения было явным нарушением неписанной этики нашего института.

Сверху вдруг послышался неласковое обращение Жоры:

– Пердеть в парилке – это святотатство.

Я недоумённо огляделся – кому это Неведомский адресовал свой выговор. По тому, как Лунёв и Макаров отвели свои взгляды я с растерянностью понял, что выговор относился ко мне.

– Что?

Лицо было выразительно бесстрастным. «Оппа»! Мой афронт продолжается. Я ничего не ответил и как уличённый в низости школяр выскочил в предбанник.

Все последующие дни были заполнены напряжённой работой. Выяснилось, что почти все стационарные работники Нефтегорска либо очень редко проходили обследование у врачей, либо вообще никогда к ним не обращались. И дело было не в дефектах системы советской медицины. Они как один боялись, что врачи их забракуют и отправят на большую землю. А там и зарплаты другие и перспектив обеспечить достойную пенсию где-нибудь в Краснодарском Крае никаких.

Поэтому все как могли ухватились за неформальную возможность что-нибудь узнать о состоянии своего здоровья, а то и исцелиться за государственный счёт.