Сказка о Волшебном Якоре
и славном городе Феодосии
В давние-предавние времена на берегу моря Черного лежала земля сказочная – цветущая Таврика. Горы высокие, степи бескрайние. Далеко шел слух о стадах её тучных да урожаях богатых.
Жили там скифы и тавры. Люди трудолюбивые. Сердцем прямые. К друзьям добрые, к врагам лютые.
Прослышали о Таврике в далекой Греции и задумали ее захватить.
Смотрят однажды тавры – с моря идет кораблей видимо-невидимо. Забили тревогу. Позвали на помощь братьев – соседей. Женщин и детей спрятали. Изготовились мужчины. С оружием встали.
Бросились греки на приступ. Да не тут-то было. Натянули тавры луки тугие – тучи стрел на врага полетели. Взмахнули руками крепкими – копья вонзились в неприятеля.
А страшнее страшного – камни покатые, валуны громадные. Заготовили их тавры на склонах горных. Налягут воины на глыбу такую, поднатужатся и сбросят на голову неприятеля.
Бурлит море, пенится. За грохотом битвы криков не слышно.
Тут вдруг темно стало. Налетел ураган. Рвет паруса. Бросает волны тяжелые на корабли. То море Черное по справедливости на сторону тавров встало.
Дрогнули захватчики. Страх охватил даже самых смелых. Побежал враг. Рад, что живой остался. Повернули греки корабли свои. Так и остались ни с чем. А море прозвали Понт Аксинский. Значило это – Море Негостеприимное. Детям своим наказывали никогда не поднимать оружия против соседей северных. Со злым умыслом не плавать в те края.
Много воды утекло с тех пор. Богатой страной стала Греция. Товаров разных множество. Торг бойкий. Да вот беда – тесно народу в границах государства родного. И потянулись люди посуху и по морю в земли дальние, страны заморские. Рождались в местах нехоженых поселения, города-колонии.
Там, где со временем встала Турция-страна, основали греки город Милет. Гавани удобные, с моря прикрытые островом Лада. Пристани широкие мрамором выложили.
Были милетяне моряками по природе, купцами по призванию. Ремесленники искусные на продажу мастерили украшения драгоценные, посуду из глины и металла. Ткали ткани красоты необыкновенной. Масло давили из ягод дерева оливкового.
И мечтали. От отца к сыну шли предания о солнечной Таврике. Не покидала мысль о земле цветущей греков–мореходов. Строили планы сыны Эллады как будут возделывать хлеб в плодородных долинах и везти его в Грецию. Как у степных кочевников будут мен вести на овец и лошадей. Как рабов, задешево купленных, повезут на продажу в столицу греческую – Афины. За море плыть мечтала и беднота милетская – крестьяне да ремесленники. Уж там – в Таврике ласковой – не будет грозить им смерть голодная иль участь рабская. Куда лучше плыть за тридевять земель в поисках счастья.
И вышел тогда к народу кузнец старый, вида степенного. Плечи широкие, борода в пояс. Мудростью славен. Руками золотыми известен. И сказал кузнец:
– Сделаю я для вас, купцы–мореходы, жители милетские, Якорь необычный. Якорь Волшебный. Такой один в тысячу лет сотворить можно. И в какое место Таврики прийдете, и какой залив других лучше будет, там этот Якорь и бросьте. Да смотрите не прогадайте. Ибо место выбранное – все одно, что земля, богом данная. Удача вам будет во всем. И бывать так вовек, покуда сердца стучат у вас честные, руки трудятся себе на пользу, соседям на радость. А покуда буду лить да ковать Якорь Волшебный, стройте вы триеры быстроходные. Товары готовьте отменные. Команды набирайте отборные.
Сказал так и пошел. Выбрали тогда горожане триерархов. Поручили им постройку и командование судами. Граждане то были богатые, телом сильные, умом справедливые.
Слово народное – честь высокая. Тотчас взялись триерархи за работу.
Триера – корабль военный. Корпус длинный, чуть не сорок метров. По форме – точь-в-точь как у дельфина. А в воде всего на метр сидит.
Быстрый корабль, маневренный. Под водой на носу у триеры таран. Направят его гребцы на вражеский борт – тонет неприятель. Над водой такой же таран. Он весла врага ломал.
Мастера корабельные, коль нужда была, приспосабливали триеры под дела торговые иль грузовые, продовольственные и сторожевые, транспортные или другие какие.
Строят милетяне триеры. Деревья рубят могучие, старые. На смену поросль молодую высаживают. Крепчает деревце, к солнцу тянется. Долгая жизнь у него. Вот кораблю бы так. Да не судьба. Срок корабля недолгий. Бури и штормы, рифы да мели подстерегают.
Но смеются мастера:
– Счастливая жизнь корабельная, бурная. Пусть короткая, да славная. С ветром и парусами. Сколько увидят, сколько дорог переходят.
Старый кузнец тем временем Якорь мастерил. Дело свое держал в секрете. Кузню забором высоким обнес. На страже сто воинов в доспехах блестящих поставил.
Много якорей на своем веку сделал старый кузнец. Были малыши – высотой по колено. Были великаны – выше дома. Мастерил простые и хитроумные, круглые, граненые, плоские, металлические и деревянные. Чем больше корабль, тем якорь тяжелее. Был даже такой, что вдесятером переносили. А однажды для пиратов сделал кузнец якорь с секретом. С виду якорь как якорь. А на деле – внутри пустота. Нагрузишь его камнями – не поднять. А нужно добычу спрятать – серебро или золото – пожалуйста. Вовек не узнаешь, где они – сокровища пиратские.
Чтобы в бурю якорь на дне не потерять, придумал кузнец хитрость. На канате укрепил буек из пробкового дерева. Даже если и оторвется якорь от корабля – не беда. Посмотрят матросы по сторонам. Где плавает буй, там и якорь. Вот какой умный кузнец был. День и ночь стелется дым над его кузней. День и ночь молот тяжелый стучит в наковальню.
Долго ли, коротко ли, но день пришел – готов Якорь. Повезли его на главную триеру. Блестит якорь на солнце – глазам больно.
Тут и в поход отправляться время настало.
И сказал триерарх:
– Посмотрите в небо. Думаете там облака плывут? Нет! Это раздуваются паруса. Полетим и мы вместе с ними в Таврику! Дуй, ветер! Дуй!
Встал рядом его помощник – кормчий. Поднес к губам раковину перламутровую, протрубил:
– До свидания, Милет! Встречай нас, Таврика! Встречай, земля обетованная, страна, богом данная!
Несется триера. Брызжут хрусталики-капли, поднятые веслами. Хорошо гребцам верхнего ряда – транитам. Солнце в глаза да свист ветра в ушах. Над головами как навес – боевая палуба – катастрома. А грянет вдруг бой, сменят они весла на луки и копья. Ниже транитов сидят зевгиты. А еще ниже – в душном трюме – таламиты. Строгий порядок на триере. Зорко бдит за всем триерарх. Из каюты его на корме хорошо видно все. Рядом – кормчий. Он – правая рука триерарха. Через офицеров команды раздает. Нужно – за матросами присмотрит и воинам-пехотинцам работу даст. Знает кормчий дорогу других лучше. Течения и ветров направления выучил наизусть.
Но вот и открытое море. Смотрит кормчий – ветер попутный. Дает команду паруса ставить. Радуются гребцы переходу дальнему. Отдохнуть можно, коль на смену веслам парус пришел.
Плывут милетяне день, плывут другой. На ночь триеры на берег вытаскивают. Стоянки разбивают да охрану выставляют. В устьях рек воду впрок запасают. А в путь с рассветом трогают.
Через много дней похода заметили, что утром солнце в глаза, а вечером за спиной садится.
– Значит, скоро Таврика, – сказал триерарх.
Прошло еще несколько дней, и приплыли они в Таврику – Тавриду. Очарованные, поднялись на палубу. Любуются зеленью леса, горами прибрежными.
Еще день плывут, второй плывут.
– Как прекрасна эта земля, – говорят один другому.
Хочется Якорь бросить да к берегу пристать побыстрее. А места открываются все краше и краше. Помнят греки завет кузнеца старого. Прогадать боятся. Из лучшего лучшее выбрать хотят. Тут, видят: горы невысокие к морю сбегают. Склоны зеленью кустистой поросли. Бухта широкая и удобная, от ветров укрытая.
Направили триеры к берегу. Глядит триерарх за борт – дивится. Вода, как девичья слеза, светлая да прозрачная. Не поймет кормчий – глубоко ли? Уж больно чиста вода в заливе.
Бросили лот в первый раз. Глубина чуть не десять метров. Решили дно проверить. Намазали лот жиром бараньим. Бросили во второй раз. Подняли. Диву даются – жира не видно. Весь лот серый-серый. Искрится на солнце мелкая галька, точно серебро. И решили, наконец, здесь Якорь бросить. Задумали – сделали.
С тех пор Якорь никто не видел. Может, и сейчас лежит он на дне морском?
А место это мореходы назвали Феодосия. Красивое имя, доброе. Значит оно «богом данная».
Уткнулись носы триер в гальку прибрежную. Спрыгнули матросы. Трап укрепили. Один за другим ступили милетцы на землю Тавриды. Разложили на берегу подарки богатые. Засвистели в раковины морские. Костры развели дымные.
Вскорости тавры появились. Кто конный, кто пеший. Щиплют лошади травку в леске у подножия горы. Подъезжать не спешат. Смотрят на пришельцев бородатые всадники. Видят, что с миром гости пожаловали. Один за другим подошли тавры ближе. Не торопясь приплыли другие. Слово за слово. Дня не прошло – договорились тавры с греками о мире. А еще позже поклялись никогда не поднимать оружие друг против друга.
С тех пор поселились греки под солнцем Тавриды. Счастливо зажили вдали от родного края. Только удивлялись – почему море зовут Негостеприимным. И стали звать его по-своему – Понт Евксинский. Значит это – Море Гостеприимное.
Так и повелось с той поры. Кто идет в море Черное с сердцем открытым, для того оно всегда ласковое и приветливое.
Текло время, росла Феодосия. Дома поднимались крепкие, каменные. В большинстве одноэтажные. Ну, а кто побогаче – в два этажа свой дом строил.
Старались мастеровые. Стены ровные из камня обтесанного. Крыши черепичные – никакой дождь не страшен. А для зимы холодной очаги каменные ставили. И что важное самое – договорились переселенцы в чистоте жить. Водостоки устроили нехитрые. Хоть дождь, хоть вода из дома грязная – все прочь уходит. Мусор тоже не залеживался. Что ни день, увозили его на свалки за город. Улицы и тротуары выложили галькой разноцветной да обломками посуды. Ходили горожане по городу своему чистому – радовались. Сами в порядке жили, детей к тому приучали.
Знали древние: в городе красивом и светлом и человек прекрасен будет. Какой город с лица, такой и житель его.
Центр города – акрополь, на холме высоком. Красивые здания облицованы мрамором. Самые нарядные – храмы. Назначение имели особое. В святилище не собирались молящиеся. Там, в небольшом зале, стояла статуя божества. Это был образ бога с лицом человека. Свет проникал только через дверь. Чарующий полумрак создавал настроение торжества.
Храмы, городскую площадь и театр обрамляли колонны. В их тени отдыхали горожане, устраивались лавочники и менялы.
Весь город дышал красотой. Среди самых уважаемых горожан – скульпторы и живописцы. Не могло быть иначе у народа, лелеявшего красоту земную. Не могло быть иначе на земле, где все дышало радостью жизни, сверкало красками юга.
Родителям на радость росли дети в любви к труду, наукам и спорту. Феодосийские юноши, а зачастую и девушки, занимались гимнастическими упражнениями. А мужчины мерились силами в борьбе и беге, кулачном бою и стрельбе из лука, метании диска и копья, состязаниях на колесницах. Построили для этого особые здания – гимнасии и палестры.
Соревнования сильнейших на глазах у публики, назывались они агоны, проходили в день святых праздников.
Поняли феодосийцы, от отца к сыну передавали мудрость старинную – богатство трудом копится. Только в сказках да небылицах богатым да счастливым в мгновение ока стать можно. А что легко иль по случаю нажито, счастья не приносит. Потому трудились, рук не покладая. Землю каменистую садами да виноградниками засадили. Рыбу ловили, зверя да птицу промышляли. На столе сытно и в продажу немало шло.
На глазах росла и хорошела Феодосия.
А какой город богатый без своих денег? Появились вскорости и у феодосийцев монеты круглые.
Ремесленники местные опыт греков переняли. Не хуже их трудились кузнецы и литейщики, камнетесы и гончары.
В порту в иные дни до ста кораблей стояло. А на зиму замирала бухта Феодосийская. Корабли вытаскивали на берег. Дабы ветер вреда не принес, суда не опрокинул, обкладывали их со всех сторон камнями. Из днищ пробки вынимали. Воду сливали, чтоб корпус не гнил. Разносили моряки по домам снасти и паруса.
Скучали корабли до будущей весны. Мечтали мореходы о дорогах дальних. За ремонтом снастей да парусов время коротали. Планы строили, гадали: куда заведет судьба морская.
Текло время, расцветала Феодосия. Слава о ней по всему Понту шла. Не давала она покоя завистникам. С сердцем черным, с оружием в руках шли захватчики на стены крепостные. И дрожала тогда земля от топота конского. И вставали горожане на защиту очага своего. И падали, насмерть сраженные, воины храбрые.
Много помнит земля феодосийская.
Помнит царя боспорского Левкона I. Это он подчинил Феодосию могуществу своему.
Помнит царя понтийского Митрпдата Евпатора, создателя великой Черноморской державы.
Помнит рабов восставших и их вожака – смелого скифа Савмака.
Помнит римских легионеров в блестящих военных доспехах.
Помнит жестокие толпы кочевников аланов, которые камня на камне не оставили.
Помнит, как с Волги и Дона пришли новые племена – воинственные сарматы.
Сменяли народы друг друга. После войн и набегов приходил долгожданный мир. И поднимал голову город разрушенный. Строился заново. И так было тысячу лет. Но ворвались в земли Тавриды жестокие гунны. Разорили, дотла сожгли город. Не многим спастись удалось. Бежали последние горожане. Плакали на развалинах. Якорь Волшебный добрым словом поминали. Ведь всегда он человека выручал. Как-никак, а тысячу лет хранил и берег он город славный. Да, видать, черные силы сильнее его оказались.
Верили феодосийцы – придут времена новые, времена светлые. Расцветет вновь земля родная. Взойдет снова солнце яркое. Смахнули слезу, поклонились и ушли в страны далекие.
Много воды с той поры утекло. Проплывали как-то в этих местах купцы из города итальянского Генуя. Купцы именитые. Товарами богатые, душой широкие. Как увидели бухту Феодосийскую с городом Каффой – глаз отвести не смогли. Долго не думая, пристали к берегу. Бороды поглаживают, по сторонам посматривают. Нарадоваться не могут. Вслух мечтают:
– Вот бы здесь город торговый построить. Вот бы здесь жизнь свою устроить.
А коль есть мечта, так есть и дело. На то они и купцы с размахом. А в те времена земли эти татарам принадлежали. Пошли купцы о цене речь вести. Подумали татары, какую цену запросить? Мало сказать – себе убыток. Много сказать – вовсе без денег остаться можно. Решили мудро. Разложили татары на земле шкуру быка и сказали:
– Сыпьте поверх монеты золотые без счету, без меры. Чем больше, тем нам радостнее. Да так, чтобы всю шкуру покрыть. Чтоб волоска ни единого бычьего видно не было. Вот цена наша. А землю, что хотите, берите с условием. Режьте шкуру на полосы и в жгут вяжите. И сколько тем жгутом земли охватите, то ваше будет.
Мудро рассудили татары. Умно сделали генуэзцы. Деньги отсчитали. Расчет закончили. Пригласили вслед лучших из лучших во всей Италии скорняков – ремесленников, занимающихся обработкой кожи.
Много дней и ночей искусные мастера вычиняли кожу. Ножами острыми резали ее на полосы тончайшие. Вязали их узлами невидимыми. Землю опоясывали, как дитя лелеяли. А как работу закончили – ахнули татары. Охватили генуэзцы земли столько, что не один город здесь можно выстроить, а целых даже два. Да делать нечего. Уговор дороже денег. Так и разошлись с миром.
А как прошло несколько лет, слава о рынках и ярмарках Каффы разнеслась по всему свету. Приходили сюда караваны верблюдов из стран восточных. Груженные огромными мешками, тянулись вереницы ишаков. Обозам с пшеницей и солью, виноградом и рыбой не было конца. Что покупали горожане себе. Что грузили на корабли и отправляли в дальние страны.
Рос город, богател. А богатство, как известно, охранять надо. Построили генуэзцы сильную крепость, неприступную. Стены мощные, чуть не в три метра толщиной. Одних башен почти тридцать. Не пройти врагу – ров глубокий на пути. Покойно горожанам в жилых кварталах с лавками и базарами, мастерскими и храмами.
Но однажды на рейде появились корабли незваные. Зазвучала речь турецкая. Осадили враги город. Шесть дней шла кровавая сеча.
С болью писал летописец об этом:
«Того ж лета (1475) туркове взяли Кафу и гостей много московских побиша, а иных пограбив, на окуп (выкуп) даваша».
Это была последняя страница истории генуэзской Каффы. Крымом завладели турки.
Стала Каффа называться на турецкий манер Кефе, или Кючук – Истамбулом – Малым Стамбулом. Стала она столицей их северных владений. Три века с тех пор стонала Феодосия под властью феодалов турецких, жестоких и жадных. Превратили ее янычары в сплошной рынок. В этом жутком и страшном месте расходился «живой товар». Людей здесь, как скот, продавали поштучно и толпами. Друг перед другом хвалились добычей разбойники крымские и турецкие.
Помнят улицы стоны невольников, плач девичий. Не забыть стенам слезы матерей.
Что сделали с тобой, «богом данная»?
Неужели не видать полонянам стороны родной, не ступать по земле отцовской?
А на рынке «товар» сидит и стоит группами. Сытые покупатели ходят от группы к группе, присматриваются. Выбирают в работники мужчин покрепче, женщин и детей покрасивее.
В гавани качаются на волнах галеры. Треплет ветерок казацкие чубы каторжан. Иссечены голые спины плетками. Ноют ноги от оков тяжких. Нет мочи рукам в волдырях кровавых держать весла тяжелые.
Да не всегда так было. Собралось как-то войско запорожское. Пошло за дело правое стоять. Сотоварищей из плена вызволять. Это казак-герой, гетман Сагайдачный. Повел он в земли крымские с Днепра-реки воинов своих, рубак лихих. Приплыли они на лодках-чайках. Вот и Каффа. Изготовились. Взмахнул гетман булавой. Знак подал собраться старшине. Слово взял:
– Слушайте, люди вольные, казаки запорожские. Слушайте, панове старшина. Долго терпели врагов лютых. Час пробил. Хватит братьям нашим на цепях сидеть. Хватит женам нашим на басурманов спину гнуть. Хватит детишкам нашим в неволе расти. За свободу встанем разом. Много нас, да врагов в Кафе еще больше. Не всем судьба в Сечь Запорожскую вернуться. Но правое дело наше. Силой братьев заберем. Как стемнеет – всем в сборе быть!
Колышутся волны. У казаков лица суровые, глаза горящие. Клинки острые. Пистоли да мушкеты заряжены. Ждут запорожцы команду. Тут и ночь спустилась. Подкрепились хлопцы салом с цыбулей да хлебом с солью. Самая казацкая еда. Чистое надели да перекрестились с Богом.
Тут и команда вышла:
– Вперед! За свободу, братья!
Впереди старые казаки из тех, кто уже в плену побывал. Дорога им знакомая.
Птицей несутся чайки. Вот и берег. Неслышно движутся отряды. Каждый своей дорогой. Заперты все входы. Стоят часовые на посту. В свете луны блеснули кинжалы. Один за другим упали стражники. Отворяются городские ворота. Темной рекой заполняют улицы казаки. Но вдруг тишину разрезал выстрел. То пушка звала врага на защиту.
И началась сеча. Палят, дым кругом. Стонут раненые, падают убитые. Горит город. Зарево на руку запорожцам. Хорошо врага видно.
И тут дрогнули янычары, побежали.
Наутро бой стих. Добро побросав, кинулись турки на свои галеры. Свистят плетки, подгоняя гребцов. Уносят ноги враги. Да не такие хлопцы казаки, чтоб братьев с галер не вызволить. Как бросились они в погоню.
– Врешь, не уйдешь, басурман проклятый! Налегай на весла! – торопят атаманы гребцов.
Пошли в дело топоры да крюки. Вот копьем длинным одного за борт сбросили. Потом еще одного и еще. Только вода красной от крови стала.
Встали пленники. Кто цепью врага душит, кто руками голыми. Сильные пленники, крепкие. Чуть не на голову врага выше. Тут и победа пришла.
Пленные тряслись, забились от ужаса по углам. Застучали топоры. За врагами ненасытными на дно пошли корабли их. А на берегу дым стелился над освобожденной Каффой.
Под российский флаг пришла Феодосия в упадке былой славы. Разрушены стены крепостные. Заброшены башни сторожевые. Запустенье и есть запустенье.
Всего сто чахлых домишек досталось в наследство вместе с городом. Тяжело пришлось новым обитателям – пришлым вновь грекам да армянам, славянам да караимам.
Но год за годом становилась Феодосия на ноги.
Запели пилы, застучали топоры. Это набережную стали отстраивать. Зазвучал говор славянский. То пришли на работу русские мастеровые.
Сродни прежним, становились богатыми базары. Осенью особо. Винограда горы. Возами шли яблоки и айва, груши и миндаль.
Снова слава пошла о Феодосии.
Плыл я как-то на катере по Феодосийскому заливу. Солнце стояло яркое. На небе ни облачка. Море спокойное – спокойное. Смотрю в воду, а на глубине вдруг что-то золотом блеснуло. Неужели повезло? Неужели я Якорь Волшебный увидел?
Дай, думаю, спрошу у капитана, а может, и в самом деле Якорь это? Или это все выдумки? Или мне показалось?
И сказал капитан:
– Правду сказать, я сам Якорь Волшебный не видел. Но историю эту от деда своего слышал. А тот от отца своего. Но и они Якоря не видели тоже. Только ведь верно люди говорят, что в каждой сказке есть доля правды. Тут дело такое – по душе тебе история эта старинная, значит, Якорь на дне морском. А если нет…
Сказал так и снова за штурвал взялся.
Хотел я место это памятное заприметить. А вдруг еще когда случится мимо пройти? А как удача будет, так и на Якорь посмотреть. Да кtуда там. Несется катер, только волны веером разбегаются. Так я на том месте больше и не был.
Так и не знаю, может, Якорь Волшебный до сих пор там лежит? А вы, ребята, как думаете?