А у Михаила, тем временем, возникает спор с управляющим Таборским из-за того, что семена кукурузы сильно глубоко засевают, и верхний пласт почвы такой, что никакой росток не пробьётся. Не всё ли равно, за что тебе платят по высшему тарифу? – спрашивает Таборский у Михаила.
Виктор Нетёсов на Таборского написал заявление в область. Приехало начальство – начало чесать управляющего. А у Михаила на душе легче стало: есть ещё, значит, в деревне люди, которые про хозяйство думают, а не о том, как денег побольше зашибить, сервант новый купить, детей выгодно пристроить и бутылку развернуть. Через неделю стало известно, что Таборского сняли. Новым управляющим назначили Виктора Нетёсова.
Паха-рыбнадзор тем временем разрубил ставровский дом и увёз половину. Егор подошёл к этому изуродованному дому, посмотрел на высокую лиственницу, которая росла здесь ещё до появления этого дома, и вдруг жалко ему стало Лизу, и деда своего вспомнил, и жалеть начал о том, как жизнь свою провёл, и что с этим домом сотворил.
В конце романа Михаилу сообщают, что Лизу придавило бревном, в момент, когда ставила она деревянного коня, снятого со ставровского дома, на отстроенную Петром старую избу. Лиза без памяти попадает в районную больницу. Михаил стал за всё винить себя: не уберёг Лизу. Шёл и вдруг вспомнил тот день, когда отец уходил на войну.
О такой вот тридцатилетней судьбе северного русского крестьянства на примере жителей деревни Пекашино пишет Ф. А. Абрамов в своей тетралогии «Пряслины», за которую автор получил Государственную премию СССР в 1975 году.
Во вступлении к тетралогии повествователь всматривается в вырезанные на деревянной столешнице иероглифы – фамильные знаки пекашинских крестьян.
«Рыжие, суковатые, в расщелинах, плахи стола сплошь изрезаны, изрублены. Так уж повелось исстари: редкий подросток и мужик, приезжая на сенокос, не оставлял здесь памятку о себе. И каких тут только знаков не было! Кресты и крестики, ершистые ёлочки и треугольники, квадраты, кружки… Такими вот фамильными знаками когда-то каждый хозяин метил свои дрова и брёвна в лесу, оставлял их в виде зарубок, прокладывая свой охотничий путик» [1].
Карасёва указывает на то, что эти фамильные знаки – отсыл к древним временам, когда людям ещё не были известны современные виды письма [2]. Далее автор замечает, что символы переходят в буквы и тут же пишет: «Припав к столу, я долго разглядывал эти старые узоры, выдувал травяные семена, набившиеся в прорези знаков и букв… Да ведь это же целая летопись Пекашина! Северный крестьянин редко знает свою родословную дальше деда. И может быть, этот вот стол и есть самый полный документ о людях, прошедших по пекашинской земле» [1].