Заветы отца

– Ты чего?! – закричала она, вытаращив глаза на бедно одетого мальчишку. – Жить надоело?

– Тебе-то что? – обидчиво ответил он, не поднимая головы и утерев нос рукавом. – Отстань, дылда!

– Ты плачешь? Расскажи, что случилось. Не бойся. Сколько тебе лет?

– Семь.

– Мне двенадцать.

Дана выяснила, что мальчишка жил в бедном районе Смихов, в семье, где его и трех братьев воспитывала одна мать, семья жила небогато, потому Вацлав (так звали мальчика), вынужденный донашивать вещи за старшими братьями, выглядел как беспризорник. Недавно он пошел в школу, но ему не давалась математика, отчего учитель высмеивал его перед одноклассниками, а те избрали Вацлава объектом насмешек, дразня за неуспеваемость и старую одежду. Несмотря на нравоучения отца и запрет помогать людям, не имея с этого выгоды, Дана решила обучить мальчугана математике, научить драться, а вдобавок добыть ему более-менее приличную одежду.

Проявляя находчивость, Дана в моменты отсутствия родителей приглашала Вацлава в гости и, хорошенько накормив (мальчуган был очень худ), подтягивала его по математике. Обучение в том, как «надавать тумаков», она поручила однокласснику, занимающемуся боксом, он же подарил Вацлаву свою старую, но малоношеную одежду, что пришлась впору.

И вскоре Вацлав изменился: по математике он стал лучшим, разбил нос главного задиры класса, а в новой одежде превратился в красавца. Мальчуган стал дорог ей как братик; помогая ему, она проецировала в мир нечто доброе, что утекало из нее под напором отцовских желаний. Адам же методично размазывал личность дочери по холсту амбиций: перед ней он набрасывал кляксами будущее портретиста, а в противовес иллюстрировал живыми красками путь ученого. Его тезисы оказались более оформлены и лаконичны, более понятны и обоснованы, нежели эфемерные увещевания Клары о зове сердца да ее расплывчатые объяснения о заработке на искусстве, которое морально устарело.

Полгода девочка успешно обучала Вацлава. Однако их детское счастье развеяла банальная вещь – семья мальчика переехала в другой город. Дана потеряла с ним связь и растерялась. Вот еще вчера она умилялась его уверенности, что на Луне живут люди, а сегодня его уже нет рядом и не о ком заботиться. Свет от воспитания мальчугана угасал в ее душе: незаметно для себя и не без помощи отца она оставила рисование, уделяя больше внимания точным наукам. Вацлав как-то забылся, а Адам умело подобрался к уму дочери, когда она оказалась особенна уязвима.

И Адам победил. Мать в силу тяжелой болезни подняла белый флаг.

***

К сорока двум годам Дана превратилась в мечту родителя. Она была высока, имела стройную фигуру, овальное лицо с тонкими чертами обрамляла копна длинных волос окраса выцветшей соломы. Особенно на фоне лица выделялся изящный лоб над зелеными глубоко посаженными глазами. От матери Дана унаследовала пухлые губы, что, по мнению отца, являлось признаком излишней чувствительности, и, дабы не огорчать Адама, она взяла за привычку поджимать их так, словно готовилась сказать нечто резкое. Пронзительный взгляд с нервно скованным ртом выдавал в ее внешности змеиную язвительность, отчего среди персонала она получила прозвище Эфа. Тем не менее мужчины любили ее за умение очаровывать и быть притягательной, когда ей было нужно, это умение было еще одним подарком матери.

Пройдя нелегкий карьерный путь, Дана заняла пост главного врача психиатрической клиники в Пардубице, здесь она надеялась отдохнуть от Праги с ее неровным ритмом. На эту работу она перешла с увесистым жизненным багажом: Дана Гласс перенесла два неудачных брака, один пожар в собственной квартире, три автомобильных аварии, перелом шейки бедра (в двадцать семь лет), страдала от хронического цистита, была ненавидима собственной дочерью (в силу нежелания идти на уступки), защитила диссертацию (в тридцать три года) и как следствие воспитания получила жесткий и властный характер. Но главное, через всю жизнь она несла в себе Гипотезу Адама, и нет-нет, но возвращалась к обрывистым наброскам идеи, на которую просвещенный мир давно наложил табу. Она ненавидела отца, но своего он добился, передав Дане эстафету поиска.

***

Семнадцатого июля, утром, за день до сорок третьего дня рождения Дана Гласс вызвала старшего медбрата Петра Кнедлика. Двухметровый великан предстал перед Эфой в позе просителя: сгорбленный, с замешательством мнущий санитарскую шапочку в огромных руках. Глаза его были виновато опущены, и то не являлось притворством. Мысль, что широкоплечий Петр может легко сломать ей шею, но подавленный ее властью не смеет и помышлять о таком, тешила Дану, подпитывая ее тщеславие.

– Пан Петр, – произнесла она.

– Пани доктор.

Для «разноса» она приняла любимую позу: сомкнула ладони за спиной, немного подалась вперед и, многозначительно нахмурившись, принялась расхаживать из угла в угол.

– Почему-то очень часто, – начала она, – руководитель узнает о причинах всего досадного, что творится у него под носом, в последнюю очередь.

Петр промолчал, а она остановилась и ударила его взглядом.

– В жизни я перенесла многое. И не секрет, что многих я не устраиваю. Меня часто подсиживали, но вы меня знаете. Вы же меня знаете? – сказала она.