А потом Разбойник: (рычит, заглушая хор)…не будешь жаждать вовек!
Разбойник подхватывает её и несёт и несёт, и барабаны, тарелки и кларнеты подхватывают его на смех.
17.11. 2007 г. А сделать бы шлейф Изиды – он тянулся бы бесконечно, бесконечно, и пропадал, пропадал за пределами. Мне так, во всяком случае, казалось. Но, я знала, что шлейф обернётся вокруг Земли и возвратится, и новая свадебная процессия…
…никто так не говорит, «процессия», новый свадебный кортеж… и снова кладбищенское слово…
Свадебная кавалькада на украшенных цветами в гривах и на крупах лошадях будет следовать за каретой, в которой будет сидеть принцесса Брамбилла и безумный Schauspieler. И будут они мчаться, мчаться в молочном шлейфе за призрачным счастьем, пока туман не растворится и не растворит собой прилипнувшие маски и маскарадные костюмы, пока не увидят они свои собственные отражения в волшебном Урдар-озере.
– Я тебя люблю, – скажет белошвейка. А артист снова ударится в какую-нибудь очередную фантазию и не успеет сказать.
18.11. 2007 г. Ах, эта детская сказка! Я знала эту рыжую историю. Рыжую потому, что вся она окрашена рыжестью её волос. Волóс, пронизывающих всю картину, картину бытия, волос, сквозь золотые нити которых, будто изумруды стреляют миги, отложившиеся в вечность… Потемнело вдруг, надвинулась туча, зазеленела река, брызнули пескари в разные стороны и вместо них щука – водит глазищами, задевает брюхом песок, отчего тот завивается за ней и мутит след. Не щука, а водяница, не водяница, а лобаста – страшная, уродливая, космы со впутанными водорослями. Юркнула от неё девочка в камыши, а та за ней, но не успела: полетели снежные хлопья, и сковало речку льдом, и льдом сковало страшилу, вместе с распущенными волосами и протянутыми костлявыми руками.
А там, на кладке54, мальчик в валенках, сидит, ожидает девочку. Прикрутил мальчик девочке к валенкам коньки, стала девочка на лёд: качается, ручками за воздух цепляется… шаг, два, и заскользила, и всё быстрей, и так, будто ветер ей сзади…и не ветер это – кикимора, та, из сказок деда, гонит девочку, толкает в спину, и нет уже девочки – уточка серая забила крыльями, взлетела, и ввысь… и затрещал лёд, и лобаста забилась, ох! целая прорубь.
Подошедший
Ах, как я рад, господа! Она моя!..
Бим
Два! Господа! Делайте своё счастье!
Голос Посетителя, по прозванию Тот, который дал последнюю цену:
Сегодня плачу я!
Рёв приветствий, аплодисменты. Певица продолжает петь:
…на потеху…
…не помеха…
…кровь…
…любовь…
Голоса:
– Напился ты, подлый, и лезешь не в свои сани!
– Ну, кто же так говорит: лезешь не в свои сани? Говорят: В чужие сани не садись, – а про «лезешь» говорят: Не лезь в чужое корыто!
– Да мне ли!..
– Не надо, целее будут!
– Нет! Плачу я! (вытаскивает пачку денег и разбрасывает их в зал. Зал неистовствует…
Бим
Три! (Подходит к прибитой к заднику Луне и бьёт по ней колотушкой, будто по медной тарелке) Verkauft!
Посетитель, по прозванью Тот, который дал последнюю цену, плывёт (в смысле метафоры) по подиуму, светящемуся; как победитель, как чемпион и лауреат на сцену, где ждёт его, прекратив петь, склонив голову, опустив руки (ещё много таких глазастых метафор можно обьявить по поводу её поникшей, готовой к насилию позе), где ждёт его Певица.
Плачет Посетитель, по прозванью Подошедший и не удерживается на пандусе, сползает на авансцену и превращается в недвижимую куклу. Тот, который дал последнюю цену подходит к Певице и они танцуют.)
Пётр Анисимович Крип вырвал глаза из рукописи…
…кто же так говорит: вырвал глаза из рукописи? говорят: вырву глаз или оторвать глаза от чего, кого… (в смысле: глаз не оторвать).
Пётр Анисимович Крип отрывает глаза от рукописи, он видит как танцуют Певица и Тот, тот, который заплатил цену.
(Автор советует прочитать нижеследующее, не как подлую прозу, а как возвышенные и возвышающие стихи)
Plie. Pas glisse по линии танца (у дамы с правой, у кавалера с левой ноги).
Первая половина pas вальса в правую сторону.
Pas glisse по линии танца (у дамы с левой, у кавалера с правой ноги).
Вторая половина pas вальса в правую сторону.
Balanse вперед по линии танца, соединенные руки (правая дамы и левая кавалера) поднимаются над головой
«Кавалер снимает правую руку с талии дамы и с правой ноги делает полтура вальса вправо, дама делает это движение с левой ноги влево. Соединенные руки плавно опускаются вниз».
Танцующие оказываются в положении dos-a-dos (спина к спине).
Balanse назад по линии танца.
Переход в положение vis-a-vis (лицо к лицу). «Кавалер влево, а дама вправо делают полтура вальса и принимают исходное положение.
(Танец называется Миньон, от фр. Mignon, просто Миньон, милый и прелестный танец)
Дама кладёт правую руку, в левую руку кавалера, свободной рукой дама придерживает слегка приподнятое платье; кавалер правую руку держит у своей талии; дама правой, а кавалер левой ногой скользят вперёд и делают на них остановку; середину другой стопы танцующие приставляют к каблуку ноги, на которой останавливаются и затем приподнимаются на пальцы, опуская выставленную вперёд ногу на каблук; левой ногой скользят в сторону и передвигаются корпусом на эту ногу; правую ногу отодвигают к левой на небольшое расстояние, причём носок правой ноги слегка касается пола, затем делают полуоборот назад вправо, придвигая правую ногу к левой, не отрывая от полу ни той, ни другой ноги и опираясь корпусом на левую ногу; далее кавалер и дама смотрят друг на друга, не выпускают рук и скользят левой ногой в сторону, передаваясь корпусом на левую ногу, правую ногу придвигают к передней части левой ступни и приподнимаются слегка на носок, правую ногу опускают на каблук, передаваясь корпусом на эту же ногу.
О! какая поэзия! Это не то что: Презренной прозой говоря…
И снова: Plie, pas glisse… и снова: Дама кладёт правую руку… и снова: Balanse, и снова… и снова… И снова перед глазами одно и то же, один и тот же танец, с начала и до конца, и с начала и до конца, и Пётр Анисимович, чтоб прекратить наваждение, вспоминает как он неожиданно чувствовал себя, когда брал девочку за талию и за ручку, танцую польку с ней на детскосадовском празднике; он дрожал весь. Какая дрожь пронзала его маленькое существо, и кроме дрожи… Пётр Анисимович помнил, как эта девочка, подстриженная налысо, пробиралась во время Тихого часа к нему под одеяло и шептала ему в ухо горячие словечки, и прижималась голеньким тельцем, и, когда входила воспитательница, чтоб проверить все ли спят, замирала у него на груди, отдавая беззащитность в защиту.
Бим
Да, всё точно, точно так, так как ты представил себе (вглядывается в зал, всматривается, высматривает сидящего там единственного зрителя) Эй, эй! Это был не сон. Это вот она (кивает на Луну), когда не знаешь, плакать или смеяться.
Дневник Марии
19.11.2007г. На сцене монтируют вертеп разбойников. Бим даёт музыку.Все, кто в чём, выбегают, чтоб играть «Вертеп», в «Вертеп».
(я танцую и пою среди пьяных разбойников. Смысл танца и песни, показать, что я «пошла по рукам»)
Слова моей песни:
Уставшая сердцем,
К цветочкам прильну
Мне память тревожит
Больную струну.
Струну, струну,
Тебя не верну.
Струну, струну,
Навеки усну.
Струну, струну,
Уйду я в страну
Подобную сну,
Чтоб рыдать на луну.
Бим
А на самом деле это был половой акт, совокупление, по согласованности. Ты понимаешь разницу между по соглашению и по согласованности? Ну, да ладно с тобой. (Берёт безжизненную куклу, Того, который дал последнюю цену, и бросает её в оркестровую яму. Остальных кукол, которые свалились раньше, тоже сталкивает в оркестровую яму). Продолжаем! (Луне) Свети подлая!
НОЧЬ ВТОРАЯ
Но Луна прячется за тучи; в первых блесках надвигающейся грозы вспыхивают белые стены, чёрные крыши с дымоходными трубами, на которых сидят кошки; кот и кошка на каждой. Бледные блики достигают узких улочек, в ушкó которых и верблюд не пройдёт. Ни деревца, ни кустика. Одинокая белая фигура медленно движется вдоль… по улочке.
Но, это – поэтическая интерпретация, а на самом деле:
Над сценой опускается падуга, разрисованная под бегущие облака. Из-за неё, осветитель, контрсофитами с мигалками высвечивает то, что сходит за трубы и кошек. Радист первым урчанием грома, даёт знать всем действующим лицам, что перестановка закончена. Узкая улочка (декорация). Блики, мигалки. Бутафорская стена, из которой торчит водопроводная бутафорская же труба, из которой льётся бутафорская же, вода.
Появляется Певица в белом, до ног плаще. Мы видим, что ей плохо, что она проклинает свою жизнь, что после того, первого раза, её продавали много, много раз, сколько их было много, заплативших последнюю цену, а сейчас уже никого не осталось. Всё пусто, как улица, как пустыня.
Певица подходит к трубе, подставляет горсти, чтоб напиться и слышит голос:
Я тебе дам воду, напиться. Напейся из рук моих!
Посетитель, Тот, кому принадлежит голос, подставляет под струю свои горсти и Певица припадает к ним.
Тот, кому принадлежит голос
Склоняется к головке Певицы и, не выдержав, ведь он же бог, целует её и произносит:
«Кобылице моей в колеснице фараоновой я уподоблю тебя, возлюбленная моя».
И дальше по Евангелию55.
Конечно же, Певица понимает, что такое было уже. Что тот, первый и тот, второй… сколько раз она слышала про эту живую воду и жизнь вечную. …что тот, первый и второй тоже говорил, что его вода это жизнь. Она помнит, она уже была кобылицей, распроданной налево и направо, и кого только не было среди заплативших последнюю цену. Но что ей остаётся, если всё уже было, если только то и делается, что всё повторяется, и только повторяется… а потом… вокруг так пустынно…
Дневник Марии
25.11.2007г. Сегодня снова прибежал этот полоумный, уже после спектакля. Снова принёс мне розу. Я сама хотела прогуляться после работы, и пошла с ним.
Вы не думайте, что в словах: «…уточка серая забила крыльями… забилась…», есть какой-либо смысл, – так – метафора, тяга к красивости.
Прорубь и лобаста тоже позже.
Потом они залезли под козу и сосали молоко, и оно их делало – своими каплями и брызгами, каплющими и брызжущими из сосков мимо ртов – делало их белыми… и коза стояла и не сопротивлялась, и довольно жевала себе траву.
Артист снова увлёкся и побежал туда, где на троне восседала его мечта, принцесса, Брамбилла, а белошвейка…рванула к принцу Cornelio Chiapperi.
Хор
Ангелов Творец и Господь сил, предуведевый благое произволение твое, святая мироносице, от града Магдалы избра тя, свободив от диавольския сети: ты же по сих верная служительница Господеви явилася еси, ревнующи о прославлении Его житием и служением. Мы же, чудящеся таковому о тебе Божию смотрению, в умилении сердец зовем ти:
Радуйся, от Сына Божия из тьмы диавольския в чудный свет Его призванная;
Певица, по прозванью Магдалина
Я пойду за тобой, потому что это наше дело, идти за вами, ходить за вами, мыть вам ноги, расстилать постель. Потому что написано: …и к мужу твоему влечение твоё, и он будет господствовать над тобою56, и написано: Что есть жена? Сеть, прельщающая человека. Светла лицом, и высокими очами мигающа, ногами играюща, много тем уязвляюща, и огонь лютый в членах возгорающа… Что есть жена? Покоище змеиное, болезнь, бесовская сковорода, бесцельная злоба, соблазн адский, цвет дьявола…57, потому что сказано: …господин! Дай мне этой воды, чтобы не иметь жажды…
Бим
Ну, что, господа, что притихли? Хватит чавкать!
Луна снова выходит из-за тучи; и амфитеатр в полном составе, кроме сброшенных в оркестровую яму. Сброшенные проходят под сценой, переодеваются из покойников снова в посетителей и снова появляются на сцене, чтоб сидеть за столиками и играть посетителей. Певица поёт ту же песню:
…тошнит…
…счастье…
…ненастье…
…секрет…
…валет…
…в уста…
…неспроста…
Бим
Займёмся делом, господа! Ну, кто первый?
Посетитель, по прозванию Первый
Я! Я плачу!
Бим
Ну вот и закружилось снова! Р-раз! (Тому, кто в зале) Эй, ты, ты понимаешь разницу между по согласию и по согласованности? Видишь, он не плачет, он платит!
В амфитеатре, под звон бокалов, звяканье вилок, ножей и ложек, раздаются голоса:
…сызмала ещё.
Это уж, чересчур, чрезмерно, излишне!
Мы с тобой, за тебя…
Мы за тебя, бла… бля… брат.
Vivat! Vivat!
Радуйся! Радуйся!
Не твоё, не трррогай!
Бим подходит к краю сцены, Певица заканчивает петь, и снова скрючивается возле шеста.
Хор
Буря бесовские ярости превеликою силою устремися на храм души твоея, святая Марие, но поколебати до конца не возможе: обрела бо еси спасение на твёрдом веры Христовы камени, на немже ты, мудрая жено, недвижимо стоящи, учиши всех всеблагому Богу воспевати песнь: Аллилуйя.
Бим
Теперь, уважаемая публика, сюрприз! Не в том смысле, что… сегодня… в первый раз… никогда раньше… а в том, что это эпизод так называется… Так написано у автора.. Этакий сюрприз, который всегда с нами!.. как дыра в шинели…У нас настало время сюрприза! который, как вы знаете, мы играем напротив всякому другому сюрпризу, всегда, каждый раз, один и тот же, с самого Начала его представляем, и будем представлять его до самого конца… И пусть это для кого-то не сюрприз – для нас это – сюрприз… до самого конца света! (Зрителю в зале) Ты веришь в конец света? В то, что эта история когда-нибудь закончится? Что погаснет эта вот (показывает на Луну), что перестанет врать… а может и не врать? (Луне) Ты извини, я же влюблё-он в тебя, как охотничий пёс… ты это знаешь, я это только так… так… заигрываю я. Я же сам и притащил тебя сюда, и прибил гвоздём, чтоб не так противно было смотреть на скуку. Зажги сейчас все эти прожектора, софиты… рампу… во всю силу… (осветитель врубает, вдруг, весь свет и застывают в неожиданных ауфтактах все посетители и Певица, и хор, прекративший петь) Ну, вот… (Осветителю) Спасибо коллега! (Тому, кто в зале) Вот, смотри, и щели не осталось, чтоб вообразить себе что-нибудь, представить, что там тайна какая-то ещё, ещё надежда какая-нибудь. (Осветителю) Вырубай! (Осветитель снова оставляет светить одну Луну; Хор продолжает молитву, из которой снова слышатся голоса посетителей).
Голоса:
…Роковая пустота…
…Да, это зараза…
…Да Вы то, хоть…
…Дерьмо, навоз и жижа…
…Так зачем же трогать?..
…Не твоё не трогай!..
Бим
(Зрителю в зале) А ты хотел бы, чтоб история закончилась? хотел бы, я знаю. Я бы тоже хотел, но нет!..
Лежишь, знаешь, на последнем издыхании… вокруг благожелатели, глаза закатывают, а в твоих закатившихся глазах твоя жизнь, от самого начала и до этого вот смертного часа… от самого начала, пролетает вмиг: от первого твоего вопля, потому, что тебя та, в белом халате, потом ты узнал, что медсестра, а тогда думал, что ангел, по окровавленному твоему ещё заду, по заднице, по попке… не заорёшь, она тебя ещё раз!.. вступаешь в жизнь… (кривляется) вступают фаготы: тру-ту-ту, ту-ту-ту!.. а за ними валторны, как слепые котята тыкаются в блюдце с молоком, а за ними рояль пам-пам-пам, а за ним вся симфония, Патетическая! «А за ними раки На хромой собаке», – сказал поэт. Не хочешь на хромой собаке? А кто тебя спрашивает? И вот ты уже снова на смертном одре, уже на последнем издыхании… они глаза закатывают, а ты снова вступаешь: тру-ту-ту, ту-ту-ту! И так без конца! Они думают, что ты уже отдал швартовые и начинают делить… но это уже их жизнь, не твоя, твоя жизнь с тобой: тру-ту-ту, ту-ту-ту и «Патетическая», тру-ту-ту, ту-ту-ту и «Шестая»… Без конца света!
Хор
Всяк чин ангельский удивися великой тайне славного воскресения Твоего, Христе Царю: ад же притрепетен бысть, видев, яко снизшёл еси в преисподняя земли и сокрушил еси вереи вечния…
Посетительница, какая ни на есть:
Ах, оставьте, ах, оставьте!
Несколько мужских голосов (хором):
Отойдите от окна!
Посетительница, какая ни на есть:
И до смерти, и до смерти
Мужские голоса (хором):
Буду я ему верна!
Бим
(Зрителю) Дурдом! Слова не дадут сказать. Твоя очередь сейчас… На счёт три. Да ты всё знаешь. Не в первый же раз! Как сказал наш знакомый руководитель рекламных проектов: «Мы теперь всегда вместе», – а ещё лучше, как пошутил один креативный директор: «Помянут меня – сейчас же помянут и тебя».
Пётр Анисимович тут испугался. Ему показалось, что палец Бима, этого из рукописи, указал прямо на него, упёрся, просто ему в грудь. Но глаза всё ещё не отпускали текст или текст ещё не отпускал глаз.
Бим
(Певице) Ты как, моя святая, готова?
Посетитель, по прозванию Второй
Плачу я!
При этом, Посетитель, по прозванию Первый, скатывается с пандуса, испустившим дух манекеном.
Бим
Замётано! Раз! (Певице) Так что, станцуешь с ним?
Певица
(молчит, её глаза устремлены куда-то)
Бим
А ты свети (Луне), размазывай, мешай чёрное с белым.
Ах, луна, луна! Она сияет для всех… (Певице) Скажи, святая, во что ты вглядываешься, (изображает, что тоже высматривает что-то за кулисами) что ты видишь, что прозреваешь там, куда нам нет входа? Там прислуживают тебе рыжие ангелы, будто ты избранная? будто ты назначена родить и остаться девственницей? а может, злобные завистницы побивают тебя камнями, и ты, в мазохистском пароксизме, не можешь оторвать взгляда от этого зрелища? А может там крысы грызут листки с написанными на них нашими ролями? чтоб навсегда исчезли слова, чтоб оставить нас навсегда немыми?
Нет, моя маленькая святая, там нет правды. Правда здесь, у нас, под этой Луной. И мир – совсем не театр. Ну, хотя бы уже потому, что у мира нет зрителя, без чего не обходится ни один театр. Хотя есть один – Создатель, божественный демиург, аэд… в красном берете, сочинитель… и для него одного играется весь этот спектакль? А может, тебя не устраивала бы и роль создателя, может ты хотела бы быть тем, кто судит создания создателя?
Дневник Марии
31.11.2007. Сегодня снова прибежал этот полоумный, уже после спектакля. Снова принёс мне розу. Я и сама хотела прогуляться после работы, и пошла с ним.
Вы не думайте, что в словах: «…уточка серая забила крыльями… забилась…», есть какой-либо смысл, – так – метафора, тяга к красивости.
Прорубь и лобаста тоже.
«Потом они залезли под козу и сосали молоко, и оно их делало – своими каплями и брызгами, каплющими и брызжущими из сосков, мимо ртов – делало их белыми… и коза стояла, и не сопротивлялась, и довольно жевала себе траву». – Это из романа.
Артист снова увлёкся, и побежал туда, где на троне восседала его мечта, принцесса, Брамбилла, а белошвейка…рванула к принцу Cornelio Chiapperi.
Про эту Луну на сцене, которую приволок Бим и прибил на задник: Бывает, она падает и тогда целый катаклизм на сцене происходит. Грохот такой. Хорошо, хоть не на меня, думают актёры. А бывает, что и по голове. Но Биму наплевать. Он тут же прибивает её на место и даже просит кого-нибудь из актёров помочь, поддержать.
Снова Она одна в зале. Она такая рыжая, что чёрный зал, и тот не выдерживает и льётся лоскутами, впуская в себя рыжесть. Она знает, что мгновение назад Он сидел на этом месте, в этом кресле, но она никогда не сможет нагнать мгновение, а он не сможет остаться и подождать Её. На её лице всё больше и больше проступает вечность… но не покой. Правильнее сказать: Непокой в вечности проступает…
А-а-а, бегу! Побежала, мой выход!
Голоса:
До гроба!
Свистун! Досвистишься!
Какая девчина?
(Взрыв смеха за столиком, Посетитель, по прозванью Новый скатывается вниз)
Певица
(молчит, её глаза устремлены куда-то)
Хор
Радуйся, Того благодатию телом и духом до конца чиста пребывшая. Радуйся, с чистотою сердца и нищету духовную до конца сохранившая; Радуйся, первее всех воскресшаго Христа узрети сподобившаяся. Радуйся, силу вражию добре победившая; Радуйся, крепкою верою и теплою любовию ко Христу Богу просиявшая. Радуйся, всем сердцем Спаса Христа возлюбившая; Радуйся, верно Тому даже до смерти послужившая.
Бим
Стоп! (Останавливает рукой Хор, и звон, и звяканье, и чавканье, и слова) Теперь он! (указывает пальцем на Единственного Зрителя. Амфитеатр, как и положено взрывается аплодисментами и приветствиями)…
Пётр Анисимович хватается рукой за грудь и понимает, что давно расстегнул на все пуговицы рубашку, или все пуговицы на рубашке, как кому больше нравится, потому что его давно уже бросило в жар. Фарс цепляется за живую жизнь, выворачивает, как сказал Шут, жизнь наизнанку. Но, изнанка, шепчущий демон, влекущий, зовущий, устремляющийся, чтоб проломить твою роговую оболочку и осветить светом, красотой – а свет и красота – не предмет насмешек, осмеяния, надругательств. Изнанка – это то, чем надо восторгаться, а не гнушаться чего.
– Так Вы, полагаете?.. что изнанка приятна и мила? – то низменное, самое низменное, что вызывает в обществе отвращение и стремление к отторжению – приятно и мило?
Председатель: Оп! Оп, оп, оп!
Защитник: Да, Ваша честь! Вы тоже заметили?
Председатель: (растягивается в улыбке – которая, на самом деле не улыбка, а так… – губы) Да, я попросил бы, уважаемый господин советник, находиться в одной философско-риторической…
Защитник: (налезший на фразу Председателя) Да! Философы мы… нам только дай!
Председатель: (в свою очередь, налезая на фразу защитника и тем, заканчивая фразу свою) … философско-риторическеой системе!
Защитник: Я, с позволения уважаемого Суда, остановлюсь на этом слове – «низменное». Некое устойчивое согласие образовалось со времён расцвета религии Спасителя в том, чтоб считать всё, что внутри нас – низменным, потому что Учитель сказал: Не то, что входит в уста, оскверняет человека; но то, что выходит из уст, оскверняет человека.58 Но, это – известное утверждение. Сосуд греховный. Я не об этом, хотя, при таком взгляде на человека… как на, извините… как сказал продвинутый автор на форуме: «Ужель всё, что в мозгу копашится негативного, вываливать наружу?» Автор, уже за «копашится» получит Буккера, а за аллюзию со Спасителем станет Нобелевским лауреатом… Так вот, когда смотришь на эту давильню, где добро превращается во зло, пропадают всякие надежды… одна только, абсолютная иллюзия, разумеется: а вдруг, всё-таки, фабрика, производящая макароны, произведёт мыльный пузырь. Но, разве может ни с того, ни с сего (ни с того ли, ни с сего?)… мыльный пузырь? Снова, не об этом! А о том, что с тех пор, как установилось устойчивое согласие (установили по согласованности) в том, что внутренность наша перерабатывает всё добро, входящее в нас, во зло, которое и выходит из нас в виде вони и порока, прощённое и преображённое всё же Господом, снова обращается в добро и ниспускается на нас, как его (Божья) милость …
Председатель: Знаете, уважаемый, Вы нам пообещали два слова сказать о «низменном», но, кажется, сбились с дороги. Я хочу возвратить Вас на путь.
– Возвращаюсь, возвращаюсь! Но прошу заметить, возвращаюсь не как блудный мошенник! – и защитник торжествующе взвился и, в некоторой эйфории от собственного спича, продолжал: – Низменное – никак не изнанка, а изнанка – никак не низменное! Уважаемый советник воспользовался неким близким звучанием слов и, конечно же, и в большой мере «устойчивым согласием», что в риторике называется подменой причин и смыслов, путём подчёркивания внешних созвучий и влияний, и выдал нам белое за чёрное. Это мы проходили!..
Пётр Анисимович не слушал их.
Когда пришёл день ухода, – читал Пётр Анисимович, – на заслуженный отдых, дверь в кабинет главного редактора издательства отворилась, и: перезвоны и трезвоны, и «динь», и «дон», и потрогать и пощупать, и восторг и захлебнуться: «Пётр Анисимович! Пётр Анисимыч! Петя! Друг! Аниска! Петух!» Товарищи, коллеги и подчинённые ринулись в кабинет, и Аниска утоп в водопаде «Здоровья! Долгих лет! Здоровья Вам! Главное – здоровье!», потоке чмоков, звяканье фужеров и тарелок с закусками, шампанских хлопов и шипов; стол был накрыт, тостующие подмигивали и похлопывали по плечу, и выпивали за успех, за братство, за женщин, которые нас окружают, за мужчин, которые окружают женщин, за веру, за надежду… а еврея в бороде и шляпе, который бы предложил «за любовь» не было, чёрного попика не было и никаких Бимов с Бомами, и Вадима не было с Ребеккой. Хотя, может и были, может, пока ещё не пришло время их видеть? Пётр Анисимович не видел, как не видел он теперь и теней, скользящих за ним по проулкам и проспектам.
Потом Пётр Анисимович жил, постепенно теряя связи с внешним миром. Веры тоже уже давно не было. Зелёная трава и голубое небо теперь были его соучастниками. Может кому-то, другому являлись бы те, всякие невзрачные призраки, которые окружили его тогда, когда совпали День рождения, смерть Вадима, День Магдалины, и похороны анютоглазой Анюты. Пётр Анисимович забыл.
Нет-нет, – читал Пётр Анисимович дальше, – забыть ничего нельзя. Всё, всё всплывёт в памяти, или память откроет всё, только в нужный момент, в назначенный срок, поставят тебя на колени злобные парки, как стародавнего Эдипа, вывернут тебя наизнанку… и твоя изнанка покажется не такой уж невинной, не такой незапачканной; другая чья-то изнанка будет чистой, и исчезнут в её свете шутовские наряды и колокольцы, а твоя…
– Всплывёт, всплывёт, Пётр Анисимович, – встряёт Капитан Бимов.
– Непременно, – поддерживает коллегу Бомов.
Пётр Анисимович поднимает глаза от текста. «Да, – думает Пётр Анисимович, – всё исполняется… как и куда надо идёт, йота за йотой и черта за чертой»
Ach, du lieber Augustin,
Augustin, Augustin,
Ach, du lieber Augustin,
– тоненько поёт Нелли, – что значит:
Ах, мой милый Августин,
Августин, Августин,
Ах, мой милый Августин
Alles ist hin! – что значит – «всё пропало», или «всё прошло», как кому хочется.
– Ах, ведь так и я могу, – говорит Mademoiselle Ne-chi-poren-kova, подбегает к имениннику и приглашает именинника танцевать, – и, притом, одним пальцем, – смеётся она.
Geld ist hin, Maedl ist hin, – что значит:
Девочек нет и деньгам капут,
Alles ist hin, Augustin!
Нет ничего, Августин, – поют по очереди Бим с Бомом и Бимов с Бомовым.
Ach, du lieber Augustin,
Alles ist hin! – поёт королева нотной папки, что значит:
Ах, дорогой, дорогой Августин,
Всё, всё прошло, Августин!
Вера приглашает Вадима; это неудивительно…
Бильд-редактор Юлия Аркадьевна Репсова кокетничает в танце своей полнотой с господином, на которого Пётр Анисимович заменил Вадима в отделе «Искусство и культура».
Хор из всех присутствующих заглушает оркестрик, и Нелли поёт:
Ach, du lieber Augustin,
Augustin, Augustin,
Ach, du lieber Augustin,
Alles ist hin!
Коль мы на грех соблазнены,
Покаемся и будем прощены59,
– это Бим с Бомом, дуэтом, чтоб снять напряжённость момента, изображая из себя средневековые маски, с красными носами и ртами до ушей, а попик (ему всё не удавалось вставить и свою посвящённость в вопрос) вдруг встаёт и перстью крестит всех: Истинно говорю вам: будут прощены сынам человеческим все грехи и хуления, какими бы ни хулили.60
Хор
Видящи святая Мария себе от седьми лютых бесов избавлену, всем сердцем победителю ада Христу Богу прилепися, вся люди научающи не усты токмо, но всем житием Богу служити, вопиюще Тому: Аллилуйя.
Разум человеческий недоумевает, помышляя, из каковыя беды на высоту ангелоподобнаго жития благодатию Христовою взошла еси, достохвальная Марие Магдалино. Тем же и мы, добрую тя, предстательницу имущее, молимся тебе тепле: избави нас от бездны греховныя, да любовию вопием ти таковая:
Радуйся, лютого демонскаго рабства избегшая;
Шут, по прозванью Бим
Теперь он!
Зал взрывается аплодисментами. Скатываются несколько манекенов.
Пётр Анисимович видит, как из зала на авансцену всходит человек, по прозванью Зритель. Он, на самом деле не в себе, как полоумный. Зритель спотыкается об один из манекенов и падает.
Бим
(Подбегает, услужливо помогает Зрителю подняться и сталкивает ногой манекены в оркестровую яму)
Нет-нет! Тебе ещё рано. Куда спешишь? (проводит Зрителя к помосту, на котором Певица).
Будешь и ты там, и все там будем. Всякому свой срок только. (Певице) Готова? (вталкивает Зрителя на помост).
И тут слышит Пётр Анисимович тишину, тишину, в которой ничего не слышно, как будто гроб защёлкнули защёлками, от чего пламя свечи колыхнулось и посуетило тени на стенах и блики на медальке, на иконке и на оловянной ложке, и на кухне что-то звякнуло железом о железо.
НОЧЬ ТРЕТЬЯ
На сцене, всё та же прибитая к заднику Луна, но её почти не видно в пароксизмах хрустальных люстр.
Звучит неистовый Собачий вальс
Неистовому вальсу соответствуют неистовые (в танце) пары…
Тот, кто по прозванью Зритель, подходит к Певице.
Голоса:
Проходи, не заглядывайся!
Капитан, лейтенант!
Принадлежало графу?
Да кому, какое дело, вечно ты не в свои сани лезешь!
Не в своё корыто!
Кто так говорит?..
Flores Paeoniae, Paeonia suffruticosa, Paeonia arborea…
Дама
(кокетничая своей склонностью к полноте)
Ну, зачем же так персонифицировать историю и мифологию?
Голос:
Reduziren!
«Это уже было!» – думает Пётр Анисимович.
Прекращается Собачий вальс и голоса, и хор, и наступает та тишина, которую услышал Пётр Анисимович, которая колыхнула пламя свечи и посуетила тени. Зритель подходит вплотную к Певице. В зал в это время заходит Рыжая.
Бим
(Луне) Свети, свети, любимая!
Снова тянущееся Largo. Певице и Зрителю Луна придаёт размывчатые формы, которые сливаются в одну, в существо с двумя головами, четырьмя ногами и общим сросшимся телом. В полной тишине чудовище раскачивается, вскидывает головами, взбрыкивает ногами, всплескивает руками, замирает, дрожит, танцует танец тишины.
Женский Голос:
Да, было. Мы же одну жизнь живём. Ты же, не где-то там, только в своих импереях…
Снова проскакивают, чуть громче, чем тишина, Голоса:
Смешной ты какой!
И подлый!
А что лучше, поди знай!
Женский голос:
Да я, собственно, для тебя это пишу.
Голоса, очень тихо:
Еды! Еды становится всё меньше!
…а желающих есть? (это «желающих есть» произносится будто бы, как: «есть ли желающие?»)
Дама
(кокетничая склонностью к полноте)
Ну, зачем же так персонифицировать историю и мифологию?
Голос:
Reduziren!
Женский голос:
Нет, конечно же, ты ни в чём не виноват.
Голос Того, кто в зале, Того, кто Зритель:
Понимаешь, я тогда думал, что мы будем…
Голоса:
Вишь, как загнул!
Сколько выложил – всё его!
Да Вы-то, сидели б уж.
Не кради, так может, и у тебя не украдут!
Сказано: Не делай другому того, чего не хочешь, чтоб сделали тебе.
Женский голос:
Ты думал, ты всегда думал о том, что кататься на разных коньках – это позорно. Я тоже у тебя была, потому что это было не позорно, потому что ты знал, что тебе, даже, все завидуют.
Голос того, кто в зале – Зрителя
Да нет же, ничего я подобного не думал.
Женский голос:
Ты это чувствовал, это было у тебя в крови.
Голос того, кто в зале – Зрителя
…