Рыбья Кровь

И опять, как в случае с зарвавшимся Кривоносом, Дарнику пришлось придумывать способ немного осадить подружек. На третье утро, когда Черна в очередной раз стала проситься упражняться вместе со всеми, он достал веревку и привязал ей правую руку к туловищу. Предлог для этого был простой: если ты будешь сражаться, то тебя могут ранить и изувечить, представь, что у тебя не будет одной руки, и если к вечеру ты повторишь свою просьбу, то будешь упражняться вместе со всеми.

Черна с готовностью приняла вызов, весь день все делала одной рукой и почти уже привыкла к этому, но ее добили послеполуденные любовные забавы с Дарником, когда он все внимание уделял только Зорьке, а ей со смехом сказал, что однорукие наложницы ему не нужны. Словом, быть амазонкой из свитков Лузги ей к вечеру уже расхотелось.

Но, поставив таким образом бойкую девушку на место, Рыбья Кровь с удивлением заметил, как приуныли не только парни-тростенцы, но и тридцатилетние охотники – уж слишком нагляден был пример с их собственным возможным увечьем. Необходимо было перевести их мысли на что-то более обнадеживающее.

Не нашел ничего лучше, как заинтересовать их простейшими знаковыми и счетными навыками, чтобы они могли в разведке пересчитать число врагов и без звуков на расстоянии объясняться друг с другом жестами.

– Мы и так умеем считать, – беспечно возразил Лузга.

Тогда Дарник подвел его к муравейнику и попросил: сосчитай. Лузга с недоумением уставился в муравейник и сказал, что это невозможно.

– А если так? – Дарник начертил у основания муравейника маленький квадрат.

– Здесь можно, – все еще не понимая, согласился тростенец.

– А если этот квадратик умножить на весь муравейник?

– А что такое умножить? – спросил Лузга, необходимость в таком подсчете до сих пор ему в жизни не встречалась.

Раз запавшее желание не давало Дарнику покоя и тем же вечером он «прочел» ватажникам по расчетам мер и весов свою самую любимую историю о Князе Пяти Оружий и великане-людоеде Липкие Волосы. Как князь боролся с великаном стрелами, копьем, мечом, булавой и кулаками, но все это тут же прилипало к волосам людоеда. И когда великан собрался уже съесть князя, тот сказал, что в животе у него есть еще одно оружие – удар молнии, от нее они оба погибнут. Людоед испугался и отпустил князя.

Ватага, выслушав историю, весело засмеялась – как ловко князь обманул людоеда. Три года назад сделал такой же вывод и Дарник, пока Тимолай не объяснил ему, что шестое оружие в животе князя это Оружие Знания, способное победить любых великанов.

– Ну и как такое оружие может победить в чистом поле более сильное войско? – заспорил Лузга.

После уроков Тимолая Дарник был вполне готов к ответу:

– Очень просто. У нас тысяча воинов и у врагов тысяча. Они вышли в поле в полном вооружении, построились и ждут битвы. А мы прячемся в лесу и не выходим, только стреляем из луков. Как только враги собираются уйти в свой стан, мы выскакиваем из леса и делаем вид, что нападаем, но потом снова прячемся. И так целый день.

– Ну и что? – не понимал Лузга.

– А то, что мы целый день в тени, а они на солнце в тяжелых доспехах и в конце дня начинают падать от жары и усталости. И мы побеждаем их малой кровью.

– Верно, – согласился тростец. – Ты сам придумал или прочитал?

– Прочитал.

Однако и такое доказательство не возымело действия. Тогда Рыбья Кровь во всякое свободное время стал обучать грамоте и умножению Черну с Зорькой и Селезнем.

– Это еще зачем? – забеспокоился Кривонос, считавший себя в ватаге вторым человеком.

– Они будут передавать вам мои распоряжения, если понадобится.

Посовещавшись между собой, охотники выразили желание присоединиться к их учебе. Следом за ними потянулись и тростенцы. Обучение грамоте Дарник возложил на Лузгу, а сам взялся учить счету и языку жестов, который придумали они с Клычем.

Странное дело, чем дальше, тем Дарнику с тростенцами становилось все интереснее, не давил груз давнего знакомства, не приходилось осторожничать и в своей откровенности. Раньше ему казалось, что запас сведений в любом человеке ограничен, если расскажешь другим все, что знаешь, то потом придется только молчать. А тут выходило, что чем больше он говорил с новичками, тем больше было что сказать им еще.

Лишь иногда ему становилось сильно не по себе, когда в самые радостные и беззаботные минуты он спохватывался и думал о том, что ведет всех этих добродушных молодцов и молодиц на возможную смерть. Но мрачное настроение овладевало им совсем ненадолго – у пятнадцатилетнего возраста тоже были свои преимущества.

Из всей их дружной компании выпадала лишь Вета. Несмотря на свою обычную пассивность, она была глубоко уязвлена присутствием двух более ярких соперниц и старалась им всячески досадить: то бросит возле костра вязанку валежника, чтобы к ним в котел с похлебкой летел мусор, то ненароком скинет с веток деревьев выстиранную ими одежду, то еще что. Открытого столкновения пока не происходило, но только потому, что Черна с Зорькой хорошо понимали ее обиду и ждали изменения этого положения со стороны Дарника. А тот сам не знал, как все это уладить: на дневном привале он принадлежал веселым подружкам, зато ночью ложился подле Веты, как старшей жены своей маленькой семьи, оставляя Зорьку и Черну друг с другом в противоположной стороне шалаша.

8

– Ладья, – тихо проговорил Лисич, заглядывая в шалаш.

Дарник мгновенно вскочил на ноги, хватаясь за клевец.

Их стан находился на берегу речушки, текущей с юга на север, через которую они утром собирались переправиться, чтобы продолжить путь на юго-восток. И по ней сейчас вверх по течению медленно плыла купеческая ладья. С нее тоже уже заметили их стан, и три человека на носу ладьи о чем-то совещались между собой. Кроме них на ладье было еще восемь гребцов и кормчий у кормового весла. Всего двенадцать, быстро подсчитал Дарник. Все его старания превратить в умелых воинов вчерашних лесных подростков, да двух незадачливых охотников показались вдруг детскими и напрасными, ведь теперь предстояло встретиться с кем-то действительно взрослым и опытным.

Он кивнул Кривоносу на лошадей, тот не сразу понял его. Опережая старших напарников, к лошадям поспешил Лузга с двумя своими братьями: седлать их и выносить из шалашей оружие. Селезень принес вожаку лепестковое копье, но Дарник не спешил брать его. Охотники с беспокойством смотрели на своего вожака, явно опасаясь, что он втянет их в нежелательную опасную драку.

Ладья, повернув к берегу и прошуршав днищем по песку, пристала в нескольких саженях от их шалашей. Сначала в воду спрыгнул огромный детина с мечом на поясе, потом второй, также вооруженный мечом. Подставив широкие плечи, они приняли на них своего хозяина-купца в синем кафтане и перенесли его на берег. Гребцы, сидя на своих местах, остались просто наблюдать.

Купец из-за худобы и невысокого роста выглядел этаким бородатым ромейским подростком, у его телохранителей, как у Вочилы, были бритые головы с прядью волос посередине, говорящей о принадлежности к гридям-русам, а поверх простых рубах они носили толстые стеганые безрукавки – вид легкого доспеха.

Спустившись на землю, купец с любопытством оглядел ватагу, не сразу определяя ее вожака, и Дарник, чтобы не было невыгодного для него недоразумения, первым сделал шаг навстречу:

– Кто вы и откуда?

– Я Стерх из Корсуни, – ответил купец, правильно выговаривая словенские слова. – А ты кто?

– Я Дарник из Бежети, а это мои люди.

– Я везу радость для женского сердца: богатые ткани, украшения, вино, соль и южные плоды. Попробуй, Дарник из Бежети. – Купец из глубины кафтана извлек круглый оранжевый плод величиной с кулак и протянул Дарнику.

Дарник взял плод и, не зная, что с ним делать, переложил в другую руку.

– А ты что имеешь на обмен? Может быть, у тебя есть солиды или дирхемы?

– Мы поединщики, добываем свое добро оружием, – похвастался Рыбья Кровь.

– Поединщики? – В глазах купца загорелся веселый огонек. – И каким оружием вы сражаетесь? – Он недоверчиво обвел взглядом напуганных ватажников.

Дарник достал из-за спины клевец.

– Вот этим? – Купец бросил мимолетный взгляд на неказистое оружие. – И кто этим может сражаться?

– Я, – коротко ответил Дарник, задетый его насмешливой интонацией.

Стерх переглянулся со своими телохранителями, те усмехнулись.

– И против меча? – повернулся он к Дарнику.

– И против меча.

Купец снова посмотрел на телохранителей и произнес по-ромейски:

– Быстрян, размяться не хочешь?

– Можно, – тоже по-ромейски ответил тот, кто был пониже.

Дарник оттого, что все понял, внутренне возликовал: вот оно, его тайное преимущество над заносчивым неприятелем. Купец посмотрел на стан.

– А какой заклад?

– Две лошади.

– Зачем нам на ладье лошади? Вот раба или рабыню мы бы взяли. – Стерх проницательно взглянул на Селезня и Вету.

– А что взамен?

– Ткани, фрукты, соль, по выбору.

– Два меча.

– За двух плохо обученных рабов? – с сомнением покачал головой купец.

После непродолжительного торга договорились поставить против Селезня и Веты один меч и пуд заморских фруктов.

Дарник предполагал, что сражаться придется с верзилой, но купец выставил другого телохранителя, того, кого раньше назвал Быстряном. Он казался не таким огромным и сильным, однако его имя заставляло проявить осторожность.

И, как оказалось, не напрасно. Первый же удивительно стремительный и сильный удар Быстряна расколол щит юного вожака надвое. Хорошо, на линии удара не оказалось локтя, иначе быть бы ему одноруким. Второй удар пришелся по клевцу и едва не перерубил древко со всеми его железными ребрами, если бы не острый угол, при котором меч лишь скользнул вдоль рукояти. От третьего удара Дарника спас резкий отскок назад. Быстрян за ним не последовал – слишком уверен был в своем превосходстве.

Гребцы с ладьи торжествующе заорали. Впервые Дарник не знал, как подступиться к противнику. Закрытый круглым щитом с занесенным мечом гридь мог успеть ответить, даже если бы удар Дарника был быстрее. Оставалось только скинуть остатки собственного щита и взять в левую руку нож. Законами поединка это допускалось: или щит, или второе мелкое оружие. Вот только от удара меча нож тем более защитить не мог. Дарник принялся кружить вокруг Быстряна, выжидая удобный момент для атаки. Телохранитель с улыбкой поворачивался вслед за ним. Сделав ложный выпад, Дарник отскочил, Быстрян пугнул в свою очередь – Рыбья Кровь тоже отпрянул. Гребцы издевательски засвистели. На новое полудвижение Дарника меч со свистом пронесся у самого его лица. Еще один ложный выпад – и меч лишь слегка шелохнулся. В третий раз Маланкин сын ринулся клевцом прямо на меч, и остановил его крестовиной клевца в самом начале удара, а левой рукой сделал скользящее движение, прочертив ножом глубокую царапину по правому предплечью руса.

Быстрян отступил. По его руке обильно текла кровь. Он попытался поднять меч, это у него получилось с трудом. Но торжествовать было рано. Решительным движением рус отбросил свой щит и переложил меч в левую руку, после чего, как одержимый кинулся на противника. Один, второй и через круговой разворот третий сокрушительный удар. Последнего удара Дарник даже не увидел, вертикально выставил клевец туда, откуда он должен был последовать и тем самым сумел спасти себя, мысленно поблагодарив кузнеца Вочилу за рассказ об этом приеме. Быстрян на мгновение замер, удивленный, что ловкий отрок, которого он посчитал по-сельски неискушенным, все еще жив.

Дарник тоже отбросил нож и двумя руками взялся за клевец. Теперь их силы снова уравнялись. Двумя руками легче было отбивать любые удары меча, тем более, что они становились все слабее и слабее. Наконец гридь остановился и, тяжело дыша, вопросительно посмотрел на своего хозяина.

– Сражайся! – крикнул тот в ответ.

Но Быстрян не успел даже как следует поднять оружие, как Дарник неуловимым движением зацепил клювом клевца перекрестие меча и выбил его из руки противника.

Гребцы возмущенно загудели и попрыгали с ладьи на берег.

Стерх жестом остановил их.

– Ты поступил нечестно: сражался двумя оружиями против одного, – сказал он Дарнику. – И за это мы заберем твоего раба.

– Щит и нож – равное оружие, – угрюмо возразил Рыбья Кровь.

– Оно равное, когда ты защищаешься, но именно ножом ты нанес рану, поэтому поступил нечестно.

Вместо ответа Дарник повернулся к Быстряну, которому верзила-телохранитель перевязывал руку.

– Ты тоже считаешь, что я победил нечестно?

Все замолчали – ждали, каким будет ответ раненого. Быстрян молчал. Купец поспешил вмешаться:

– Он мой гридь и за него отвечаю я. И я говорю то, что сказал. Мы забираем твоего раба, не двоих, а только одного.

Селезень испуганно стал за спину Дарника. Охотники и парни выглядели растерянными, сознавая бессмысленность сопротивления: семеро против двенадцати взрослых крепких мужчин.

– Вы хотите забрать его силой? – вопрос Дарника предназначался не столько купцу, сколько всей команде ладьи, наивно надеясь, что хоть кто-то из них устыдится.

– Где сила – там и право, – усмехнулся купец и выразительно посмотрел на верзилу-руса, но тот не двинулся с места, не совсем согласный со своим хозяином.

Гребцы оказались не столь щепетильными, двое из них схватили Селезня и потащили его на ладью. Остальные двинулись следом за ними. Верзила-телохранитель отступал спиной последним, оберегая хозяина от возможного удара сзади.

Дарник не двигался. Скрестив на груди руки, он хмуро смотрел на их погрузку и отплытие ладьи. Лишь, когда она скрылась за ближайшим поворотом реки, повернулся к своим. Те глядели на вожака, готовые подчиниться любому его решению. На мгновение Дарнику захотелось сделать вид, что ничего особенного не произошло. Это тоже было бы понято и принято всеми, но начинать свою ратную судьбу с утраченой победы и не отомщенного оскорбления?..

– Луки и сулицы! – приказал он. – Топоры и мечи тоже.

Охотники и парни кинулись за оружием. Сев парами на трех лошадей, они поскакали лесом вверх по реке. Догнать ладью не составило труда. На борту видны были восьмеро гребцов, кормчий и привязанный к мачте Селезень. Купец с русами укрылись от солнца под полотняным навесом на носу судна. Первыми залпами легко было подстрелить четырех-пять человек, но потом оставшиеся обязательно укроются за бортом и оттуда их будет не достать. Поэтому Дарник, не спешиваясь, поскакал со своим небольшим отрядом дальше. Через две версты он нашел то, что искал: два крутых лесистых берега, сжимающих реку с двух сторон.

– Переправитесь на тот берег и ждите, – сказал он Кривоносу и Лисичу. – Мы с Меченым будем стрелять отсюда, а они отстреливаться. Когда увидите все их спины, начнете стрелять сами, но не раньше. Нельзя давать им спрятаться.

Охотники со своими напарниками Лузгой и Бортем перешли на лошадях вброд на другой берег и растворились в лесной чаще. Дарник с Меченым изготовились для стрельбы на своем обрыве. Вот показалась и ладья. Рыбья Кровь выложил половину стрел из колчана перед собой, одну стрелу взял в зубы, другую положил на лук. Меченый точно повторял его движения. Эта чужая вера в то, что вожак знает, что делать, придала Дарнику собранности и расчетливости в действиях.

Когда судно поравнялось с ними и до него стало не больше пяти-шести саженей, они спустили тетивы. Первым же выстрелом Дарник поразил кормчего, вторым одного из гребцов. Меченый из-за волнения стрелял не так успешно, но и его стрела ранила гребца. Потом стрелять стало трудней. Из-под навеса повыскакивали купец с русами, а гребцы подняли над бортами непонятно откуда взявшиеся круглые щиты и сами взялись за луки. По приказу хозяина один из гребцов бросился к рулевому веслу, но там его сразила еще одна стрела Дарника. В ответ полетели стрелы с ладьи, но не прицельно, а просто в лесную чащу, тем не менее, одна из стрел вонзилась в ствол дерева совсем рядом с Дарником. Он выдернул ее и присоединил к своим запасам.

Тут в спины гребцов ударили стрелы четырех лучников с другого берега и ранили купца и двоих гребцов. По приказу Быстряна оставшиеся гребцы налегли на весла, стараясь уйти от опасного места. Но их беспорядочные усилия при отсутствии кормчего привели к тому, что ладья ткнулась носом в отмель на стороне Дарника и остановилась.

Прыгнув в воду, оба руса попытались столкнуть судно на глубину, но в награду получили по несколько стрел каждый. Особенно досталось верзиле, у него две стрелы застряли в безрукавке, а еще две торчали из плеча и низа живота. Быстрян помог ему забраться на ладью. Там прекратили стрельбу и чуть погодя замахали тряпкой, надетой на стрелу, призывая к переговорам.

В ответ Рыбья Кровь вышел на прогалину, где его видно было с ладьи и с противоположного берега и помахал стрелой оперением вверх.

– Бросайте оружие! – крикнул он.

В его собственном колчане оставалось лишь две стрелы, у Меченого вообще ни одной.

– Чем клянешься? – крикнул с ладьи Быстрян.

– Своими будущими детьми, – отозвался Дарник.

По знаку Быстряна все, кто уцелел, поднялись из-за щитов и побросали на берег свои луки и топоры, бросил и он свой меч. Потом они освободили Селезня, который в свою очередь привязал к мачте двоих оставших невредимыми гребцов. После чего охотники со своими напарниками перебрались на левый берег, а Дарник с Меченым и Кривоносом поднялись на ладью. Из двенадцати человек трое были убиты, еще трое тяжело ранены, а четверо – легко. Из ватаги же не пострадал никто.

Купец был ранен стрелой в рот и не мог говорить, только со жгучей ненавистью смотрел на своего юного победителя. Но его взгляд служил Дарнику лучшей похвалой содеянному, значит, все случилось как надо: и подлый обман, и небольшая робость, и верно проведенное сражение, и должное наказание.

Быстрян с одним легкораненым гребцом взялись перевязывать своих товарищей. Кривонос с Меченым сунулись было осматривать тюки и сундуки купца, Дарник на них даже прикрикнул, чтобы они лучше собирали трофейное оружие. Сам он искал и возвращал в колчан свои стрелы. На его собственном счету был один убитый и двое тяжелораненых. Меченый извлекал остальные стрелы.

– Твоя прямо в сердце, – сообщил он, протягивая стрелу Лузге. – А твоя в горло попала, – порадовал он Бортя.

На молодых бойниках лица не было. Если Борть еще старался выглядеть невозмутимым, то Лузгу от протянутой ему стрелы с еще дымящейся кровью стало рвать. Никто, казалось, его слабости не заметил.

С некоторой оторопью Дарник вдруг осознал, что вместо простого ответа на оскорбление и освобождение своего раба он теперь завладел купеческой ладьей, полной товара. Впрочем, на его внешней невозмутимости это как всегда никак не отразилось.

Общими усилиями ладью развернули вниз по течению, Лисич и Борть отправились с лошадьми берегом, а остальные тронулись на ладье речным путем.

Дарник нет-нет, да поглядывал на мертвого кормчего – вот он его первый убитый. Только никакого особого волнения почему-то нет. Возможно из чувства своей полной правоты. Немало поразила его и результативность стрельбы из лука, то, что они победили так играючи.

Когда приплыли к своему береговому стану, пара Лисича была уже там. Девушки встречали ладью слегка растерянными – как приветствовать мужчин, убивших много врагов, им было не очень понятно: ликовать или ахать при виде ран. А ран у победителей как раз и не было. Нашли выход, кинувшись обнимать Дарника и Селезня, отчего спасенный мальчишка даже растроганно расплакался.

Вообще все ощущали сильную неловкость – то, что на ратном поле выглядело бы как геройский подвиг, здесь, в лесной глуши, имело вид самой настоящей разбойной расправы. Холодный рассудок сохранялся, казалось, лишь у Быстряна.

– Что дальше будешь делать, орел? – спросил он у Дарника так, чтобы никто не слышал.

«Дальше» касалось не сегодня и не завтра, а совсем дальше, понял Дарник, но ничего не ответил. Он то и дело ловил на себе пытливые взгляды ватажников, желавших понять, как чувствует себя он сам. Чувствовал крайне озабоченно, но никому об этом знать не следовало.

Отдав распоряжение копать для убитых общую могилу, он занялся осмотром добычи. Помимо основных товаров на ладье находилось множество дорогих вещиц, назначения которых юный бежечанин просто не знал. Среди трофейного оружия он с радостью обнаружил новый рычажный самострел, которым никто на ладье не успел почему-то воспользоваться, а также особые парные мечи – большой и малый, с узкими лезвиями и с кривым зубом-ловушкой у рукояток для захвата меча противника.

В вещах Стерха обнаружилась шкатулка с серебряными и золотыми монетами, при виде которых у охотников алчно заблестели глаза. Чтобы охладить их пыл, Дарник нарочно обвязал шкатулку веревкой с замысловатыми узлами и сунул на прежнее место.

– Что будем делать с ними? – спросил Кривонос, указывая на тяжелораненых, возле которых суетились Черна с Зорькой.

Положение утыканного стрелами верзилы-телохранителя, гребца, раненого в живот, и купца с наконечником стрелы в глубине рта выглядело безнадежным. Проще всего их было прикончить, но ватажники и без того были пресыщены кровью, да и перевозка их на ладье была не в тягость.

– Берем их с собой.

– Ты хочешь плыть на ладье? – удивился Кривонос. – Лучше разделить добычу, а ладью сжечь.

– Я подумаю и решу, – ответил Дарник.

Пока копали могилу, умер раненый в живот гребец. Когда трупы всех четырех убитых забросали землей, Дарник обратился к пленникам с речью:

– Ваш купец поступил со мной нечестно, вы все были этому свидетелями. Посмотрите теперь на него, не моя стрела в него попала, а чья-то другая, но он все равно умирает мучительной смертью. Никто из вас не возразил, когда вы забирали моего человека, и теперь четверо из вас уже отправились к своим предкам. Справедливо я сделал или нет, решать вам. Сейчас мы отправляемся в путь. Кто не хочет следовать с нами, может идти своей дорогой, получит лошадей, еду, по пять дирхемов и тихую мирную жизнь. Кто пойдет с нами, будет нашим товарищем, получит ратную славу и богатство.

Гребцы молчали, тихая мирная жизнь в незнакомой земле без сильного предводителя представлялась им еще большим злом, чем подчинение безумному юнцу, который, по крайней мере, знает, чего хочет, да и привычная ладья была понадежней лошадей с запасом пищи и денег. Дарник не понимал этого и мысленно поздравлял себя с новым пополнением своего отряда. Важно было только получить ответ еще и от Быстряна.

– А ты что решил? – обратился он к нему чуть погодя.

– Пока жив мой хозяин, я тебе ничего не скажу, – ответил рус.

Перед тем как покинуть стоянку, Дарник отдельно собрал ватажников. Похвалив всех за меткую стрельбу, он сделал замечание насчет расхода стрел: впредь, чтобы у каждого всегда в колчане их было не меньше двадцати, и чтобы после боя обязательно собирать их назад – иначе наконечников не напасешься. Наказал также приглядываться к шестерым гребцам, чтобы все позже из них могли выбрать себе подходящего младшего напарника. Троица тростенцов довольно переглянулась – скоро и они станут старшими.

9

День уже клонился к вечеру, и не имело смысла пускаться в путь, но тут один из гребцов вспомнил, что ниже по течению, в нескольких верстах отсюда находится большое городище, где наверняка есть знахарь, способный облегчить муки раненых. Дарник тотчас объявил сборы в дорогу, которые не заняли много времени.

Пару Кривоноса послали гнать вдоль берега пятерых лошадей, остальные кое-как разместились на ладье.

Двум уцелевшим гребцам помогали на веслах Лисич с Бортем и Меченый с Селезнем. Быстрян с девушками хлопотали на носу возле раненых. Дарник сидел на корме у руля, с удовольствием ощущая, как большое судно подчиняется малейшему его движению, и думал о грядущем. Что делать дальше? Самому притвориться купцом и ездить с товаром по рекам все лето? Даже если все сойдет гладко, нужно ли это ему? Основать собственное селище и сделать его неприступным гнездом братства бойников? При самом удачном исходе он будет всего лишь хозяином маленького кусочка земли, который можно объехать верхом за один день. Распродать добычу на ближайшем торжище и поделить все поровну? А как ее делить и между кем? Но если они начнут все делить, тогда им точно название разбойничья ватага, место которой на виселице.

Решение пришло неожиданно и удивило его самого. Ничего ни с кем не делить, а отдать все короякскому князю. Про такое он еще никогда не слышал, чтобы разбойники сами сдавались со всем своим добром князю.

Тяжелый густой лес на левом берегу сменился прозрачным сосновым бором, скоро пошли большие прибрежные луговины. На одной из них паслось стадо коров под присмотром старика и двух подростков, на другой, огражденная жердями зеленела молодая рожь, а за ней уже виднелись крыши домов.

Городище Хлын было похоже на удвоенный в размерах Тростец. Такой же высокий тын с наблюдательной вышкой, такие же бревенчатые избы, только крыты они были уже не дерном, а дубовым тесом.

При появлении ладьи в городище возникло заметное движение, из ворот высыпало немало женщин и детей, видимо, признавших купца, проплывшего недавно вверх по течению. Но по мере приближения судна радостное оживление стихло, сменившись тревожным ожиданием – на борту творилось что-то непонятное.

Когда ладья пристала к пологому берегу недалеко от ворот, к ней тут же приблизилась группа вооруженных мечами мужчин.

– Нам нужен знахарь, – сказал Дарник после приветствий. – У нас раненые.

– А ты сам кто такой? – спросил одноглазый, сурового вида староста.

– Я Дарник из Бежети.

– Кто напал на вас?

– У нас был спорный поединок.

Староста заглянул под полотняный полог на раненых.

– Я вижу, вы очень хорошо поспорили, – усмехнулся он.

– Они умрут, если вы не дадите знахаря.

– Разбойникам мы знахаря не даем, – был ответ.

Группа мужчин удалилась в городище, следом за ними женщины и дети.

К ладье подъехали Кривонос и Лузга со своими лошадьми. Узнав, что в знахаре отказали, Лузга тут же предложил поджечь городище или хотя бы лодки хлыновцев, лежащие на берегу неподалеку. Он слишком буквально понял, что за каждую обиду надо немедленно наказывать. Дарник оглядел остальных. Вся ватага, даже гребцы смотрела на него с тем же ожиданием решительных действий. Оказывается, не только вожак может приказывать, но и ему могут – это было не очень приятным открытием.

К ладье тем временем быстрым шагом подошли два вооруженных стражника.

– Староста сказал вам удалиться, иначе… – начал старший из них, но, оглядев мрачные лица дарницкой ватаги, не договорил и поспешил с напарником восвояси.

– Хорошо, – сказал Дарник. Поднявшись в ладью, они, впрочем, не поплыли дальше, а просто переправились на другой берег реки. Туда же вплавь доставили лошадей и коноводы.

Отдав распоряжение второй и третьей паре и гребцам готовить зажигательную паклю для стрел, а также собирать большие камни и пилить короткие толстые чурбаки, Рыбья Кровь с Меченым и Селезнем занялся изготовлением большой пращницы. Если в Бежети ему на это понадобилось четыре дня, то теперь все уложилось в считанные часы, в качестве оси хорошо подошел железный лом, найденный на ладье. Его укрепили между двух деревьев, а на нем с помощью деревянной плашки коромысло с противовесом.

У купца, между тем, началась агония: лицо стало сине-багровым, несколько слабых хрипов и по телу прошла последняя судорога. Теперь их месть выглядела уже совершенно законно, это признал даже Быстрян, попросив вернуть свое оружие и решительно, несмотря на ранения, присоединившись к строителям метательного орудия.

Пока хоронили Стерха, Дарник произвел смотр своих сил. В его распоряжении, включая двух гребцов, Быстряна и Селезня, находилось девять бойников. Трое должны были управляться с пращницей, остальные шестеро стрелять из луков зажигательными стрелами. Черна с Зорькой тоже попросили себе по луку, но он отрядил их подносить лучникам зажженные стрелы. Еще трем легкораненым гребцам надлежало подавать снаряды для большой пращницы.

В городище, судя по всему, могли выставить до сотни крепких сильных мужчин. Сражаться с ними в открытом бою было полным безрассудством, но через реку, с безопасного расстояния – в самый раз. Впервые предстояло проверить на деле и свое метательное орудие. Никто, даже опытный Быстрян не понимал толком, что задумал молодой вожак. Не понимали и хлыновцы, продолжая на своем берегу заниматься повседневными делами, лишь изредка поглядывая в сторону ладьи. Себе в помощники подавать камни и натягивать веревки Дарник взял Меченого и Бортя, остальных с луками под командой Быстряна выстроил впереди у берега.

– Ну что, начнем? – спросил вожак, оглядывая своих изготовившихся лучников. – Стреляйте только по лодкам. – И отпустил веревку, удерживавшую коромысло пращницы.

Трехсаженная балка стремительно развернулась и пять первых булыжников, перелетев реку, обрушились внутрь городища. Из глоток ватажников вырвался торжествующий вопль – каждый чувствовал себя причастным к столь отличному броску.

Хлыновцы засуетились лишь после третьего выстрела, град тяжелых камней методично крушил крыши их домов и построек, а три десятка зажигательных стрел уже торчало в бортах их долбленок. Сумятицу увеличило стадо коров, возвращавшихся в это время с пастбища. Один из выстрелов мелкими камнями Дарник направил прямо в середину стада, убив и поранив несколько коров, и выбегавшие из ворот парни и мужики с рогатинами и топорами оказались в самой гуще обезумевших животных.

Из-за стен городища повалил дым – несколько камней разворотили не только крыши, но и домашние очаги. Когда закончились камни, обстрел пошел тяжелыми чурками. Все лодки тоже были в огне. Несколько хлыновцев, укрывшись за деревьями на своем берегу стали отстреливаться из луков, и им даже удалось ранить одного из гребцов.

– У нас кончаются стрелы, – подбежав к Дарнику, сообщил Кривонос.

Дальше оставаться здесь было рискованно – не хватало только захватить и повесить себе на шею целое городище.

– Собираемся, – приказал Дарник, наводя пращницу с галечной россыпью на вражеских стрелков. Сильно поразить никого не удалось, зато хлыновцы тотчас же отступили подальше от берега.

Когда все, кроме коноводов, погрузились на ладью, Дарник с Меченым изрубили на куски пращницу, забрали лом и мешки для камней и последними поднялись на борт. Возбужденные ватажники не уставали обсуждать свою новую победу, то и дело оглядываясь на пылающее позади городище – месть получилась что надо.

Сразу за Хлыном река, по которой они плыли впадала в широкий поток, текущий с запада на восток. Не останавливаясь, плыли вниз по течению весь вечер и полночи. Затем пристали к противоположному от городища берегу и расположились на ночевку, выставив двойную охрану.