Блещет золото кровью алой

– Ну, чего мы стоим? – посмотрел Шатун мутным взглядом на Макара. – Поехали!

– Куда?

– Вези до хаты, а там разберемся.

Глава 3
Сваливаем побыстрому

В жизни зачастую случается, что одна встреча может предопределить судьбу на долгие годы, а то и на целую жизнь. Еще вчера он едва наскребал на ужин в ресторане, а уже завтра сумеет скупить целый банкетный зал. Да что там зал! Можно будет скупить целый ресторан со всем обслуживающим персоналом!

Адреналин, закипавший в крови, искал выхода, и Григорий невольно сдерживал себя, чтобы не пуститься к машине вприпрыжку. Вот было бы зрелище! С показной ленцой, уверенный в том, что за ним наблюдают из окон, он вышел из ресторана и поймал себя на том, что распланировал жизнь на ближайшие десятилетия. То, что виделось его богатым воображением, было прекрасно и очень аппетитно на вкус. Ведь он даже и помыслить не мог о том, что когда-нибудь может стать состоятельным человеком. Полагал, что его судьба – распахивать двери перед большими людьми, а оно вот как повернулось.

– Как оно прошло? – спросил Иннокентий, когда Григорий, сладко затянувшись, выпустил тоненькую струйку дыма через приоткрытое окно.

Встречный ветер, ворвавшись в салон, порвал дым в клочья.

– Лучше не придумаешь. Через три дня мы получим свои миллионы.

– Даже не верится.

– Мне тоже… Вот я думаю, почему же у меня так скверно складывается жизнь? Почему одним все, а другим ничего? Почему мне всякий раз приходится корячиться из-за какой-то копейки? Пресмыкаться, прислуживаться! Угождать каким-то ничтожествам. Все время находятся люди, которые оказываются круче тебя, голосистее, а если к ним присмотреться, так у них за душой ни хрена нет!

– Так оно и есть. Но что поделаешь, жизнь так погано устроена… Ты придумал, что будешь делать со своими деньгами? – по-деловому спросил Иннокентий, надавив на педаль газа.

С правой стороны сердито прозвучал клаксон наезжавшего автомобиля. Губы Иннокентия растянулись в блаженной улыбке. Чувство эйфории накрыло его с головой: будь у него крылья, непременно воспарил бы к небесам, а так приходится нажимать на педаль газа. По собственному опыту Григорий знал, что эйфория столь же опасна, как и глубочайшее уныние. Напрочь отключается чувство самосохранения, и опасность видится такой же отдаленной, как Млечный Путь. Парня следовало попридержать, пока он не поцеловался со встречным транспортом.

– Не гони так сильно, не хватало нам еще приключений. Знаешь, я бы хотел еще пожить богатым человеком.

Иннокентий послушно сбавил газ.

– Осознал.

Машина аккуратно двинулась в общем потоке. По напряженному лицу приятеля Григорий понимал, что неспешная езда дается ему с трудом. Ничего, пусть перетерпит.

– Когда получу деньги, наверное, напьюсь. Возьму самого дорогого коньяка, какой только будет, и выпью в полнейшем одиночестве. А ты что?

– Поеду куда-нибудь отдохнуть. А то корячишься тут на разных уродов и совсем о себе не думаешь!

Как-то мимоходом Григорий вспомнил об Алексее Таранникове, лежавшем в коридоре на полу. О прежнем работодателе он подумал как о какой-то потерянной и незначительной вещи. Будто бы убивал его кто-то другой, очень похожий на него самого.

Теперь он другой, переродившийся, знает, что нужно делать, и прекрасно представляет, какие блага ожидают его в ближайшем будущем. Он, как палеозойское членистоногое, которое сбрасывает с себя старый панцирь, чтобы вскоре заполучить новый, еще более крепкий и удобный, в котором начнет другую жизнь, интересную, активную и столь не похожую на прежнюю. И будет жить для того, чтобы заполучить все те блага, что преподносит жизнь богатому человеку.

– Ты вспоминаешь Таранникова? – спросил Григорий.

Иннокентий с удивлением посмотрел на приятеля: вопрос застал его врасплох. Алексей Таранников перестал для него существовать, едва он покинул квартиру. С прежней жизнью он расстался, как с битой картой. Вот только новую создать пока что еще не удалось.

– Знаешь, нет… Как будто бы его и не было.

– У меня такое же чувство, – хмуро обронил Григорий. – Не к добру это… Ладно, выходим. Приехали!

* * *

«Тойота», прибавив скорость, свернула в правый переулок. Пикассо, стараясь не обнаружить себя, держался на значительном расстоянии. В салоне автомобиля было двое: водитель, остроносый худой тип, и недавний гость Шатуна, устроившийся на пассажирском кресле. Похоже, они и мысли не допускали о том, что за ними кто-то увяжется. Не спеша двигались в потоке автомобилей, даже не пытаясь совершить какой-нибудь хитрый маневр или просто перестроиться. Заскучав, Пикассо едва не ткнулся капотом в их багажник. Обошлось без поломок. Скоро «Тойота» подрулила к пятиэтажному панельному дому. Совершенно не таясь, почти одновременно, они вышли из салона. Подождав, пока парни войдут в подъезд, Пикассо устремился следом. Где-то на уровне третьего этажа раздавались их возбужденные голоса – такое настроение случается лишь после того, как сорвешь джекпот!

Интересно, о чем таком они разговаривали с Шатуном?

Вжавшись в стену, Пикассо стал подниматься по ступеням. Хрустнувшая под ногами скорлупа грецкого ореха эхом отозвалась в каждом уголке подъезда. Даже если бы небо обрушилось на землю, то оно не прогремело бы сильнее, чем поломанная скорлупка.

Увлеченные разговором, парни не обратили на звук внимания. Слегка отпрянув от стены, Пикассо увидел, как остроносый что-то энергично доказывал своему приятелю, активно размахивая руками. Прислушавшись, он понял, что речь зашла о деньгах, – назывались невероятные суммы, от которых в горле у Пикассо невольно запершило. Спор вступал в пиковую фазу – громыхни рядом фугас, вряд ли бы они его услышали.

Заглушая скрежет ключа в замочной скважине, басовито гудел гость Шатуна. Наконец дверь открылась, едва скрипнув, и оба прошли в квартиру. Через закрытую дверь глухо прорывались наружу голоса, а потом наступила тишина.

Запомнив номер квартиры, Пикассо вышел во двор и вытащил телефон.

– Слушаю тебя, – раздался глуховатый голос Шатуна.

– Они зашли на Ярославскую, двадцать шесть.

– Тебя не засекли?

– Я же как мышка, – весело отозвался Пикассо.

Шатун, пребывал в благодушном настроении, так что можно было и пошутить.

– Тоже мне мышка, – буркнул Павел. – Вот что, Пикассо, оставайся на месте. Мы скоро подъедем. Мало ли еще куда вздумают отъехать.

– Понял.

– Глаз с них не спускай!

– Не переживай, Шатун, все будет путем.

* * *

Не удержавшись, Григорий вновь открыл шкатулку, чтобы уже в который раз полюбоваться на яйцо Фаберже. Расставаться с изделием не хотелось. Видно, подобное чувство испытывал всякий, кто владел такой несравненной вещью. Даже шкатулка, выделанная изнури шелковой гофрированной тканью темно-зеленого переливчатого цвета, выглядела верхом совершенства. В какой-то момент мелькнула бесшабашная мысль: «А что, если оставить яйцо Фаберже у себя!» Но она тотчас утонула в море всевозможных желаний, что сулили деньги, вырученные от продажи артефакта.

– Хорошая штука? – спросил Иннокентий, стоявший за спиной.

Григорий Карасев невольно нахмурился. Разглядывая яйцо Фаберже, он погрузился в сферу прекрасного, на какое-то время позабыв об окружающем мире, и голос, прозвучавший у самого уха, болезненно вернул его в реальность.

– Не то слово! Я вот что подумал. А может, нам припрятать пока это яйцо. Черт его знает, как там может сложиться? Замки в твоей квартире не самые надежные. Ты же сам знаешь, если хорошему домушнику дать «наколку», так он вскроет и не такую дверь.

– Тоже верно. Он за пять минут может бронированную дверь надломить, за это время в подъезде никто и не объявится. В Москве сейчас столько разного рода залетных и гастролеров всех мастей, что просто диву даешься!

– Гробанут и даже не поймешь, кто сделал. И куда ты предлагаешь спрятать? – Григорий критически осмотрел комнату.

Обыкновенная панельная хрущевка, какие в нынешние времена идут под снос. Комната величиной с чулан, и нужно очень постараться, чтобы не ободрать себе плечи. Каждый уголок на виду, просматривался всякий предмет. В комнате не было ничего такого, за что можно зацепиться хотя бы взглядом.

– Лучше спрятать в ванной комнате. Под ванной есть пустое место, замуруем его кирпичами. Кажется, у меня где-то еще и цемент остался.

Поднявшись, Иннокентий прошел на кухню и, громко хлопнув дверцей шкафчика, обрадованно объявил:

– Точно. Есть! Десяток кирпичей вполне хватит. Ну, чего стоишь? – прикрикнул он на приятеля, продолжавшего завороженно взирать на изделие. – Принеси яйцо, только не урони!

Бережно уложив яйцо Фаберже в шкатулку, Григорий завернул ее в толстое полотенце и зашагал в ванную комнату.

Склонившись, Иннокентий высветил зажигалкой дальние углы. Удовлетворенно хмыкнул:

– Отсюда его не так-то просто будет извлечь… Разве только ломом. Ну а если они все-таки надумают ломать, грохоту будет на весь дом! Давай его сюда, – протянул он ладони. Артефакт принял осторожно, как грудное дитя, и, вжавшись в пол, протолкнул шкатулку в самый угол. – Теперь ему никуда отсюда не деться. Чего стоишь? Неси кирпичи, они у меня на балконе стопкой сложены. А я пока раствор замешаю.

* * *

С некоторых пор Шатун стал тяготиться одиночеством. Теперь, когда он был один, оно казалось ему страшнее всякой пытки. Пустого трепа он также не переносил, просто нуждался в человеке, с которым можно было бы помолчать на пару. И, кажется, такую женщину удалось отыскать: тридцатилетняя приземистая девка с румянцем во всю щеку и крепкими тренированными в домашней работе руками. Улыбчивая, незлобивая, она умела поднять настроение в самую скверную минуту. И вот сейчас, разглядев в его равнодушном лице какую-то нешуточную заботу, не спешила навязываться с вопросами, а лишь терпеливо дожидалась, когда Шатун снимет с себя пиджак.

Повернувшись к водителю, стоявшему здесь же, в коридоре, Шатун обронил:

– Макар, никуда не уходи. Будь здесь!

– Хорошо.

Клавдия обратила на себя внимание лишь тогда, когда Шатун прошел в комнату и, громко пододвинув к себе стул, присел.

– Паша, тебе принести селедочки?

Клавдия удивительным образом умела предугадывать все его желания. К этому у нее был настоящий талант! Ну откуда она могла знать, что ему сейчас захочется опрокинуть стопочку, закусив ее ядреной норвежской малосолкой! И странное дело, теперь Шатун понимал, что за кусок жирной селедки готов был отдать душу дьяволу.

– Принеси, – согласился он. – И еще…

– Хорошо, принесу, но только маленькую рюмочку, – продолжила Клава.

Шатун невольно усмехнулся: девка не только умна, но еще и чрезвычайно хитра. Сам он не прочь был выпить целый стакан горькой. Мысленно он даже представил, как тонкие прохладные струйки потекут через край, заливая ладони и рукава. Может быть, она и права… Во всем нужна мера. День предстоит длинный. Еще неизвестно, в какую сторону он может повернуть, а голова должна быть здравой.

– Хорошо, давай рюмку.

Через минуту Клавдия предстала с подносом в руках, на котором в небольшой тарелке лежала мелконарезанная селедочка с репчатым лучком, как раз такая, какую он предпочитал. А рядом с запотелыми боками стояла рюмка очищенной. Выпил не поморщившись; горькая прошла по пищеводу, будто родниковая вода. А может, и в самом деле водичка? С подозрением глянул на Клавдию. С нее станется! Однако девушка осталась серьезной и, кажется, готова была выполнить очередную просьбу. Водка, видно, и в самом деле настоящая, все без обмана. Просто в настоящий момент он испытывал невероятное возбуждение, вот и не почувствовал хмеля.

Захрустел маринованным лучком, дошла очередь и до селедочки. Со вкусом распробовал – весьма приличный засол.

Посмотрев на крутые бока Клавдии, довольно хмыкнул: все-таки приятно, когда по-хозяйству хлопочет женщина. Вместе с ее появлением возникло ощущение дома, о котором Шатун прежде не подозревал. Бичевал по каким-то хатам, проживал у приятелей, околачивался в притонах с марухами, имена которых даже не помнил, но стоило появиться в квартире основательной женщине, как тотчас в душе установился желанный покой. Весьма занятное чувство! Теперь квартира для него была берлогой, куда он возвращался всякий раз, чтобы отдохнуть и собраться с силами.

Подняв телефон, Шатун ткнул в кнопку.

– Да, Павел Петрович, – прозвучал ровный голос.

– Вот что, Коля, Москву хорошо знаешь? – строго спросил Шатун.

– Одно время извозом занимался, так что, думаю, знаю неплохо.

– Тогда давай подъезжай на Ярославскую, двадцать шесть.

– Что-то серьезное?

– Не думаю… Но осторожность не помешает.

– Понял, – с готовностью отозвался абонент. – Взять что полагается?

– Ты меня правильно понял.

Отключив телефон, Шатун поднялся. Сконцентрированный, собранный, он походил на себя прежнего, которого знали все и боялись. Теперь самое время действовать.

– Чего стоишь? – спросил он у водителя, продолжавшего топтаться у порога. – Поехали! Время не ждет!

* * *

Строишь воздушные замки, моделируешь будущность, а в действительности порой для счастья не так много и нужно: всего-то подходящая компания, а к ней запотелая бутылка водки с кастрюлей вареной рассыпчатой картошки, нарезанный дольками лучок, селедка пряного посола, несколько малосольных огурчиков, и можно сказать, что забрался на самый пик блаженства.

Водка была разлита по рюмкам, и, чтобы достичь нирваны, оставался всего-то крошечный штрих – потереть в предвкушении приятной трапезы ладони и сесть за стол. День выдался на редкость нервным, следовало этот календарный лист перевернуть.

Григорий почувствовал, как у него, словно у собаки из опытов академика Павлова, начинается обильное слюновыделение. Пожалуй, привычную простую закусь он не поменял бы ни на какие заморские разносолы.

– Садимся, – широким жестом указал он на расставленные стулья.

Звонок прозвенел в тот самый момент, когда Иннокентий оторвал бутылку от стола. Пальцы остудило холодом.

– Ты кого-нибудь ждешь? – удивленно уставился на него Григорий.

– Никого, – глянув на часы, добавил: – Тем более в такой час. Посмотри, кто там.

Григорий подошел к двери, некоторое время он вслушивался в тишину подъезда, потом негромко спросил:

– Кто там?

– Открывай, Григорий, – раздался из-за двери бодрый бас.

Голос показался ему знакомым. Повернув ключ, он распахнул дверь и увидел ухмыляющегося Шатуна.

– Здравствуй, – произнес тот. – Чего так невесело встречаешь?

– Просто не ожидал. Ведь договаривались встретиться завтра.

– Кое-что изменилось. Так ты пригласишь, или мы здесь перетирать станем?

– Проходи, – отступил в сторону Григорий. – Как ты меня нашел?

– Это мой небольшой секрет. – Повернувшись в сторону лестничной площадки, вор негромко обратился в пустоту: – Где вы там попрятались? Неужели не слышали? Нас приглашают в гости!

Григорий сглотнул: сверху по лестнице спускались четыре незнакомых человека.

– Чего же ты так напрягся? – все тем же бодрым голосом спросил Шатун. – А может, не рад гостям?

Вошедшие своими телами заняли узкий коридор, оттеснив Григория в глубину комнаты.

Паша Шатун уверенно прошел в комнату. Увидев заставленный закусками стол с возвышающейся в центре бутылкой водки и Иннокентия, сидевшего напряженно, столь же жизнерадостно продолжил:

– Да тут у вас пир горой! По какому случаю? Молчу, молчу… Причина имеется. Кажется, я не совсем вовремя. Но думаю, что ты на меня не в обиде.

– Пустяки… Водочкой решили побаловаться. Не возбраняется ведь?

– Оно, конечно, дело. Отметить, так сказать, хорошую сделку.

Устроившись за столом, Шатун налил в рюмку водки и, смачно выдохнув, выпил в один большой глоток.

– Ничего, что я так, по-простому? – довольно крякнув, спросил он. Отыскав подходящий огурчик, вытянул его из банки и с аппетитом захрустел.

Оперевшись плечом о косяк, Григорий стоял смурной, осознавая, что рюмка водки, выпитая Шатуном, не последняя неприятность за сегодняшний вечер.

Иннокентий натянуто рассмеялся, пребольно дернув Григория за нервные струны.

– О чем речь между своими.

– Пей сколько хочешь, – невесело процедил Григорий, – никто отнимать не станет.

– Разумеется. – Отодвинув рюмку, проговорил: – Только я все-таки воздержусь. Есть серьезная тема.

– А мы разве не серьезно с тобой базарили? – спросил Григорий и как бы невзначай посмотрел в коридор.

Двое вошедших – первый был высокий, с крепкими, но слегка сутулыми плечами, другой немного пониже ростом, но невероятно мускулистый, будто бы сотканный из корабельных канатов, напоминал акробата – стояли в прихожей. Третий – жилистый и упругий, как кусок каучука, брюнет – топтался в комнате. Четвертый – массивными габаритами напоминал борца сумо, – скрестив на груди руки, подавляя внушительными размерами, заслонял выход (нутро неприятно пощекотал холодок – такого не отодвинешь).

– Ты мне вот что скажи, Гриня. Таранникова ты грохнул из-за яйца Фаберже? – весело поинтересовался Шатун. – Я так понимаю?

В его ровном голосе не прозвучало угрожающих ноток. Даже улыбнулся, как если бы хотел расположить к себе, вот только веселиться отчего-то не хотелось.

– А с чего ты взял, что именно я его грохнул? – с некоторым вызовом спросил Григорий.

Вновь совершенно некстати хихикнул Иннокентий (наверняка что-то нервное), продолжавший сидеть за столом. Закуска его уже не интересовала. Понять его можно – присутствие чужих и опасных людей способно отбить аппетит у кого угодно.

– Понимаешь, какая вещь… Вот ты даже не удивляешься тому, что он мертв, а ведь об этом еще никто не знает, – хмыкнул Шатун. – Чего ты напрягся? – В голосе вора послышались рычащие нотки. – Я ведь видел его мертвым… Не хочешь спросить, как это я попал в квартиру, когда дверь была закрытой? Отмычкой! Все-таки по своей первой специальности я домушник. Чего ты молчишь? Может, я не прав? Или хочешь сказать, что его замочил кто-то другой? Не ты? Ну? Не слышу ответа!

– Я к этому не имею отношения, – процедил Григорий.

– Тебя как зовут? – неожиданно обратился Шатун к Иннокентию.

– Кеша, – нервно сглотнул тот.

– Вот что я хочу сказать тебе, Кеша, плохи ваши дела. – Повернувшись к Карасеву, жестко спросил: – Тогда почему яйцо Фаберже у тебя? Мне ведь Таранников рассказывал о нем. Не в его правилах болтать о своих успехах, видно, что-то на него накатило, проговорился! Слишком сильная вещь! Даже для него… А тут и вы ко мне подваливаете. В нашем деле такое редко случается. Как бы сказали на фронте – в одну и ту же воронку снаряд не падает.

– Послушай, Шатун… – подался вперед Григорий.

– Стоять! – показал звериный оскал Шатун.

Кто-то крепко ухватил Григория сзади руками за шею, перекрыв дыхание. А крепыш, подскочив, с размаху ударил в блуждающий нерв. Григорий судорожно открыл рот, пытаясь проглотить хотя бы частичку воздуха. Тщетно! Легкие скукожились до величины грецкого ореха и не желали впускать в себя воздух. Кто-то сильно ударил по ногам, сбив на колени, а стоявшие позади, ухватив за волосы, приподняли голову.

Боковым зрением Григорий увидел побелевшее и перекошенное лицо Иннокентия. Еще каких-то полчаса назад они даже представить себе не могли, что вечер, так хорошо начавшийся, может закончиться столь скверно.

И вот на тебе! Расхлебывай теперь по полной!

Шатун легко вышел из-за стола и, присев на корточки, посмотрел в разбитое лицо Григория, перекошенное от боли.

– Никак тебе подурнелось, – посочувствовал Шатун, покачав головой. – Вон как зенки вылупились. Не бережешь ты себя, а здоровье – такая вещь, что его даже за деньги не купишь. Так что ты мне скажешь, милок?

Где-то внутри открылся клапан, и через диафрагму тоненьким ручейком просочился воздух. Первую минуту Григорий просто с жадностью вдыхал, наполняя кислородом каждую альвеолу.

Отдышавшись, спросил, стараясь не отвести взгляда:

– И чего ты от меня ждешь?

Шатун пододвинул к себе стул и, устроившись на нем, теперь посматривал на Григория сверху вниз, подавляя. Во взгляде ничего злодейского. Крупные чуток навыкате глаза смотрели по-доброму, с состраданием.

– Ты его грохнул?

Григорий Карасев хотел распрямиться, но крепкие руки еще сильнее вжали в пол, не давая возможности пошевелиться.

Прямо перед собой он увидел Иннокентия, распластанного на полу, на спину которого взгромоздился «борец сумо» и, злобно стиснув челюсти, выворачивал ему руку.

– Зар-р-раза, – сдавленно прокричал Иннокентий.

Григорий даже не заметил, в какой именно момент толстяк сокрушил Кешу. Рядом с ними валялись опрокинутый на спинку стул и сброшенная со стола закуска – несколько соленых огурчиков, нарезанная селедка.

– Даже если бы это был и я, так что меняет? Тебе нужен товар, ты его и получишь, – огрызнулся Григорий.

– Здесь ты не прав, менять может многое, – мягко возразил Шатун. – Понимаешь, милок, весь вопрос в цене. Чего же мне тогда отдавать деньги за то, что я могу взять даром? Ты же не пойдешь на меня жаловаться легавым, как-то не с руки, если ты сам завалил своего хозяина. На Таранникова мне наплевать, скверный был человечишка. Жадный не в меру! А вот свои деньги я привык считать. Итак, первый вопрос: откуда у Таранникова взялось яйцо?

Голос Павла Шаталова ядовитой змеей проник в черепную коробку и свил себе гнездо. Следует перетерпеть.

Григорий молчал.

Шатун неодобрительно покачал головой.

– В молчанку решил поиграть, милок. Скверно! Видно, ты еще не до конца осознал, с кем имеешь дело. Ты знаешь, почему меня называют Шатун?

– Наслышан, – процедил сквозь зубы Григорий.

– Прекрасно! Так что я могу быть очень нехорошим человеком, а поэтому советую тебе не злить меня. Итак, повторяю, откуда взялось яйцо Фаберже у Таранникова?

– Яйцо Фаберже ему продал какой-то парень… Точнее, их было двое.

– Ты был во время переговоров?

– Был. Но оставался в коридоре.

– Та-ак, это уже лучше. Как их звали?

– Одного из них звали Владлен Лозовский, а фамилию другого я не знаю. Но, кажется, он называл его Назаром.

– Как они нашли Фаберже?

– Говорили, что случайно отыскали в каком-то старом доме с металлоискателем. Они кладоискатели.

– Больше похоже на сказку, – призадумался Шатун. – Хотя чудеса случаются и в наше время. За сколько же они отдали это яйцо Таранникову? Он ведь был скуповат. Деньгами разбрасываться не любил.

– За три миллиона долларов.

– Я не ослышался? За три миллиона зеленых?

– Именно так.

– Значит, вещь действительно очень ценная, если этот скопидом выложил за него такие деньги. А теперь, стало быть, это яйцо находится у тебя.

Григорий отвернулся.

Покачав головой, Шатун неодобрительно произнес:

– Непорядок… Такие деньги и мимо меня проходят. Обидно, знаешь! Куда могли податься эти кладоискатели, может, подскажешь?

– Не знаю.

– Неужели пожалел? Ты бы о себе лучше подумал.

– Мне некого жалеть, переговоров с ними я не вел. Если кто и мог сказать, так это Таранников. Но теперь у него не спросишь.

– Ладно, отложим это дело на потом, – глухо обронил Шатун. – А теперь меня интересует яйцо Фаберже. Где оно?

– Мы так не договаривались, – через сомкнутые зубы процедил Григорий.

– Мы много о чем не договаривались. Итак, я слушаю… Да, хочу тебя предупредить, я очень не люблю ждать. Даю тебе ровно минуту… Потом будем разговаривать в другом месте, но уже с худшими для тебя последствиями. Твое время пошло, – посмотрел на часы Шатун. – Пять секунд…

– Послушай, Павел, давай поговорим по-человечески, – попытался приподняться Иннокентий.

– Двадцать секунд… – бесстрастно объявил Шатун.

– Его здесь нет, – спокойно сказал Григорий. – Неужели ты думаешь, что вещь в несколько миллионов долларов мы будем хранить в обыкновенной хрущевке?

Шатун едва кивнул:

– Вижу, мы начинаем понемногу понимать друг друга. Это хорошо! Так где же она?

Если у Григория оставался хотя бы один шанс, следовало им воспользоваться.

– Это не так просто… Яйцо мы спрятали у своего приятеля. У него бронированный сейф… Лучше места не отыскать.

– Ты меня за фраера, что ли, держишь? С чего это тебе ему так доверять? – покачал головой Паша Шатун. – Такая серьезная вещь должна быть всегда под рукой, чтобы в случае чего уйти вместе с ней. Ты со мной не до конца откровенен. Жаль! А я почему-то считал, что у нас получится разговор. Твоя минута прошла.

– У меня нет!

– Ладно, – поднялся со стула Шатун, – я не гордый, могу поискать и сам. Кирзач! – окликнул он долговязого, стоявшего в проходе. – Давай пошарь на кухне, а я здесь посмотрю.

– А с этими что? Может, грохнем?

– Не зверствуй, поговорим с ними еще.

– Понял, – с готовностью отозвался долговязый и скорым шагом устремился на кухню.

Громко стукнула дверца кухонного шкафа, а с полок, дребезжа, полетели на пол тарелки.

– Поосторожнее, – предупредил Шатун, отшвырнув носком стеклянный осколок. – Тут шуметь ни к чему. Еще не хватало, чтобы соседи полицию вызвали. Мы ведь люди культурные, как-нибудь по-тихому разрешим все проблемы.

Шатун подошел к шкафу и, распахнув его, принялся сгребать на пол сложенные стопкой простыни, свитера, рубашки. Разглядев среди белья женскую сорочку, язвительно спросил:

– Надеюсь, ты ее не носишь… Ладно, не сверли так глазками, пошутил я, вижу, что не твой размер. Отодвиньте диван, – распорядился Шатун и, направив строгий взгляд на «акробата», стоявшего с пистолетом, предупредил: – Коля, если что не так, стреляй в лоб! Понял?

– Не впервой, не промахнусь.

Поднатужившись, долговязый с брюнетом отодвинули громадный диван. Приподняв сиденье, заглянули внутрь.

– Похоже, что нет, – пожал плечами долговязый. – Осмотрел каждую щель, да там особенно и не спрячешь, все на виду.

– В мусорное ведро заглянул?

– А то! – Долговязый почти обиделся. – Его ошметки по всей кухне валяются. Может, его здесь нет?

– Ищи, Кирзач, здесь должно быть! Я это носом чувствую. Вот что, ванную осмотри, там самое подходящее место для тайника.

– Хорошо, сделаю!

– Я скажу, где находится яйцо Фаберже, – заявил со своего места Григорий.

– Где же оно? – повернулся Шатун.

– Я закопал его в одной лесопосадке. Обычно там народу не бывает. В случае чего, всегда можно отрыть.

– Далеко отсюда?

– Ехать минут двадцать пять. Можешь спросить у Кеши, – кивнул он на поверженного приятеля. – Он подтвердит.

– Да, это так, – приподнял Иннокентий голову.

– Поехали! Поднимите его!

– Только дай мне слово, что отпустишь нас сразу, как только я тебе покажу место.

– Торговаться начал? Это хорошо, – одобрительно отозвался Шатун.

– Мне нужны гарантии, что ты нас не грохнешь.

– Послушай, парень, о чем базар между своими. Ты мне не нужен. Можешь уматывать на все четыре стороны, как только я получу яйцо, – приободрился Шатун. – Но советую тебе не дергаться. Все, потопали!

Выходили из комнаты безо всякой суеты. Было понятно, что подобные действия для них не в новинку. Впереди, закрывая проем, двигался человек-гора, а за ним, чуток в стороне, видно, чтобы иметь возможность для маневра, мускулистый. Его правая рука была спрятана в кармане. Следом за ними Григорий и Кеша, дальше долговязый с чернявым. Процессию замыкал Шатун, контролируя каждое движение.

– К машине, – распорядился вор, кивнув на микроавтобус.

Приветливо, как если бы приглашал лучших друзей, Кирзач распахнул перед Григорием дверцу и хмуро, пресекая возможность препирательства, сказал:

– Пошевеливайся!

В какой-то момент Григорий подумал о том, что выдалась удобная минута для нападения, но долговязый, ткнув стволом в бок, перечеркнул возможность. С другой стороны, закрыв возможность бегства, устроился мускулистый.

– Не дергай башкой, если не хочешь остаться без печени, – процедил он сквозь зубы.

В другую машину, под присмотром человека-горы и чернявого, посадили Иннокентия.

– Чего сидим? Поехали! – распорядился Шатун и, заметно повеселев, добавил: – Показывай!

– Знаешь посадки на Магистральной? – угрюмо спросил Григорий.

– А то как же! – весело отозвался Шатун. – У меня там вся юность прошла. В тех кустах я впервые девку попробовал. Сколько же мне лет было? Лет пятнадцать… Или все-таки четырнадцать?

– Каменную сторожку у дороги знаешь?

– Там, где электроподстанция была?

– Верно, – уныло подтвердил Григорий. – Только оттуда давно уже все вынесли.

– И что?

– Вот в ней я и спрятал яйцо Фаберже. Среди хлама.

– Ты же говорил, что закопал.

– Это не совсем так, оно там. Но без меня вы все равно не найдете.

– Ловко придумал! – со смехом отозвался Шатун, все более веселея. – Кто бы мог подумать! А я-то считал, что, кроме дерьма и гондонов, там ничего нет. Ладно, покажешь, где оно, и можете валить на все четыре стороны.

На город понемногу легла ночь, окутав в плотную непроглядную темноту городские кварталы. Лишь дороги, подсвеченные уличными фонарями, рассекая темень, выглядели артериями. Григорий не однажды попадал в скверные ситуации, но в такую, как нынешняя, оставаясь под прицелом наставленных стволов, впервые.

Однажды, лет пятнадцать назад, занимаясь рэкетом, Григорий Карасев был избит хозяином магазина и его людьми, когда пришел в очередной раз за оговоренными отступными. Едва живого его связали по рукам и ногам и бросили в сарай. Сразу не убили только потому, что боялись перепачкать паркет, а еще намеревались допить разлитую в стаканы водку. Даже тогда Григорий не считал, что находится в безвыходной ситуации. Оставшись в одиночестве, он зубами развязал веревку на руках и выбрался через небольшое окно наружу.

Теперь же ситуация выглядела куда более драматичной. Сейчас он воевал не с бизнесменами, озадаченными собственной маржой, а с людьми совершенно иной породы, умеющими обращаться с оружием, способными легко перешагнуть через труп.

Свернув с трассы, съехали на проселочную дорогу. Машину неприветливо встретили колюче торчавшие ветки. Одна из них неприятно прошлась по кузову автомобиля, заставив водителя чертыхнуться.

– Дьявол! Теперь царапина будет! Шлифовать придется.

Свет фар резанул чернеющий лес, отшвырнув границу мрака в глубину. Неохотно отступая, темень мгновенно смыкалась позади, забирая машину в беспроглядный плен. Лишь луна, подсвечивая серебром дорогу, то пряталась за кроны деревьев, то вновь вспыхивала из-за крон серебряным сиянием, как если бы играла в прятки.

– Куда теперь? – угрюмо спросил Шатун у примолкшего Григория.

– Сразу за этим поворотом будет небольшая полянка, а с краю стоит сторожка.

– Поглядим, – протянул Шатун. – У меня такое чувство, что мы ее давно проехали.

– Это потому, что ночь. Она впереди.

Автомобиль, покачиваясь на ухабах, будто лодчонка на волнах, двигался по наезженной дороге. В одном месте дорога изогнулась в гибкую петлю, объезжая глубокую яму, заполненную водой. В стороне, в распадке между деревьями, скелетами доисторических животных предстали сразу два кузова легковых автомобилей, в одном из которых отчетливо улавливались очертания внедорожника. Григорию было известно, что два года назад в этот отдаленный лесомассив автоугонщики пригоняли краденые автомобили. Разбирали за пятнадцать минут, оставляя лишь голые рамы. А потом продавали на автозапчасти на всевозможных городских толкучках.