Исповедь души

Глава 4

 
Глаз твоих свет – словно звёзды во тьме изначальной,
Нежность руки – словно шёлковой ленты касанье,
Голос – подобен мелодии флейты печальной,
Счастье твоё – затмевает собой мирозданье.
 
 
Радость твоя – словно высшее благо на свете,
Солнечный луч не сравнится с твоею улыбкой,
Образ твой светлый, как ландышей белых соцветье,
В утреннем свете одетых туманною дымкой.
 
 
Песня души твоей – солнца лучи на восходе,
Пламя очей твоих – словно огонь сотворенья,
Рядом с тобой, все печали из сердца уходят,
Дни и года пролетают, как будто мгновенья.
 

Ту жизнь я помню, наверное, даже лучше, чем эту. То был мир, очень похожий на наш с вами, но с небольшими отличиями. В нем никогда не светило солнце. Более того, там никто не усложнял себе жизнь устройством Вселенной. Была земля круглой или плоской, ровным счётом никого не интересовало. До края земли ещё никто не добрался, поэтому такие частности и не думали никого волновать. Обитаемый мир был относительно небольшим, по уровню развития он прочно застрял где-то чуть дальше нашего Средневековья. Хотя, тут сложно проводить точные аналогии.

Что-то аналогичное электричеству уже имело место быть, но при этом, скажем, стрелковое оружие отсутствовало напрочь. В общем, мир как мир, жизнь как жизнь. Практически такие же законы физики, как здесь, форма тела такая же, как у здешних людей. Тем не менее было одно отличие. Почему-то в основе этого мира имело место деление людей на касты, и оно являлось чуть ли не основой этого мира. Были люди высшей касты – аноры (почему-то в моей памяти сидит именно это название, хотя там оно наверняка звучало совсем по-другому), и люди низшей касты – эноры. Касты формировались наследственно: кем были твои родители, тем становился и ты. Смешанных союзов не встречалось никогда. Брак или какая-либо связь между людьми разных каст был сродни… Я даже не представляю с чем это можно сравнить здесь. Это было самое табуированное табу на свете. История данного мира не знала таких прецедентов. Не то что брак, но и просто любая связь с особью другой касты, были не то что запрещены, а просто подобная мысль в принципе никому не приходила в голову. Это было невозможно, нереально и являлось чем-то абсолютно очевидным. Как у нас, например, является очевидным фактом, что если вы попытаетесь отрезать себе голову, а потом приклеить её скотчем на место и жить счастливо дальше, то у вас ничего не получится. И этот запрет был основой мира, такой же как в этом мире является непрерывность времени. Собственно, когда я рождался и анализировал эту информацию, то совершенно не обратил внимания на такую ерунду – нельзя и нельзя. Я и так обеспечил себе фантастическую удачливость, долгую жизнь, отменное здоровье и кучу других мелких необычностей, дабы сделать жизнь удобнее. Казалось бы, чего ещё…

А дальше, как говорится, по стандартной схеме. Я родился в семье аноров и спустя некоторое время стал знаменит. Немного позже выбился в правители. А к середине своей жизни я благополучно рулил в качестве тирана и деспота, захватившего мировую власть. Зачем мне это было надо, сам не знаю. К тому моменту многие мои жизни так и проходили, и эта не представляла собой ничего особенного. Мир был игрушкой, и я с энергией попавшего на аттракцион ребёнка вертел его во все стороны. Это было интересно. Я наблюдал за людьми, смотрел, слушал, запоминал. Мне нравилось делать мир лучше – и я делал, благо получалось неплохо. В какой-то момент у меня появились друзья. Настоящие. Уж что-что, а отличить фальшивые улыбки от искренних я всегда умел. И мы стали играться вместе. Мир был нашей песочницей. Мы были счастливы, и нашего счастья хватало на всех. Если проводить аналогии, то недолгое время моего «правления» можно смело и без ложной скромности назвать золотым веком. Никогда раньше мне не давалось всё так легко.

А потом я встретил её. Эоле или Аоле… Я точно не помню… Вернее, помнить-то помню, но не знаю, как это должно звучать здесь. Певучее, красивое имя – Эоле. Я думаю, вы уже догадались, что она была из эноров. (Иначе зачем мне было расписывать, что значила для людей того мира разница между кастами.) Эноры… Вечные слуги, крайне довольные своей судьбой. До встречи с ней я даже никогда не вникал в их жизнь. Несчастных среди них не наблюдалось, а остальное меня, честно говоря, не интересовало. Так было принято. Аноры никогда не интересовались жизнью эноров, а те благополучно отвечали им взаимностью. Я не знаю, откуда она взялась, как попала в мой дом. Просто однажды я встретился взглядом с человеком, который принёс мне еду, и мир перестал существовать.

Вряд ли это можно с чем-то сравнить. Просто всё остальное стало несущественным, неважным. И дни превратились в сплошное ожидание. Я стал очень много есть. Ведь она приносила мне еду. Мой рацион питания из двухразового превратился в десятиразовый. Я натурально сходил с ума. Я не понимал, что я делаю и зачем… Да черт побери! Я и не хотел ничего понимать! Главное – ещё раз увидеть эти глаза. Я смотрел в них и видел… Не знаю, что я там мог разобрать, но уверен, что смотреть в эти два черных омута я хотел бесконечно. Да… Забыл сказать… Если аноры были практически копией людей этого мира, то эноры от них слегка отличались. Они имели бледную, практически белую кожу, тонкую кость, неизменно черные волосы и черные глаза. Их глаза были полностью чёрного цвета – без зрачков, белков и прочего. Просто чёрные. И я не мог жить без этих глаз.

Друзья не понимали, что со мной происходит. Никто не понимал. Что там говорить – я и сам не ведал, но точно знал, что если её не увижу хотя бы день, то сойду с ума. И тогда я сделал невообразимое! Я – анор! – вмешался в дела эноров. Обычно эти две касты соприкасались в крайне редких случаях, несмотря на то что одни являлись слугами других, управлялись обе касты обособленно. У эноров были свои старейшины, которые тщательно следили, чтобы «господин» всегда оставался доволен. В случае если замечалось недовольство или обязанности выполнялись некачественно, слуга менялся. А аноры никогда не обращали внимания на слуг. Так было принято. Как в ресторане. Есть посетители и есть обслуживающий персонал. Да, одни прислуживают другим, но крайне редко человек требует, чтобы ему заменили официанта. Так было всегда. До меня. В принципе, если проводить аналогию с рестораном, моё положение было сродни положению директора, пришедшего в своё заведение пообедать. И я назначил её своим секретарём. Я имел на это полное право, но стал первым, кто так сделал, и «общественность» была повергнута в шок, но мне было плевать.

В конце концов все утихомирились, а тех, кто не хотел, успокоили насильственно. И мы стали встречаться каждый день. Я придумывал ей какие-то бестолковые задания. Мне хотелось видеть её, а она… меня боялась. Нет, я её прекрасно понимал: это я помнил, кем являюсь на самом деле, и понимал, что все эти непреложные табу не более чем очередной блок в сознании. Однако она-то этого не знала. На глазах Эоле я рушил основы её вселенной. И тогда я начал «писать дневник»: рассказывал ей про себя и свою жизнь, про то, как я родился, почему так не похож на остальных. А она записывала. Так прошло несколько лет.

Шёл очередной день. Я диктовал, а она записывала.

– Жизнь за жизнью проходили мимо, я не знал, как это изменить, не ведал, что делать… Но был абсолютно уверен, что изменить надо.

– И все эти миллионы жизней ты оставался один?

Это были первые её слова. Самые первые. До того момента она всегда молчала. Это было неожиданно. Я уже настолько привык к её молчанию, что даже не сразу осознал, что произошло. А когда понял… Я повернулся и наткнулся на её взгляд – будто взгляд ребёнка, вставшего на дороге у дикого медведя. Ей было страшно. Безумно страшно. Однако что-то не давало ей отвернуться. Что-то, что было сильнее страха, сильнее смерти, сильнее этого мира. Она смотрела мне в глаза, и в них разгоралось пламя. Секунда тянулась за секундой, и с каждым мгновением стены, возведённые между нами этим миром, становились всё тоньше и тоньше. Я подошёл и коснулся её щеки. Она дрожала. Её и без того бледная кожа стала совсем белой, но взгляда она не отвела. Так мы и стояли. Я не помню, сколько времени прошло, потому что время исчезло, а вместе с ним и дворец, люди… Весь мир перестал существовать. Остались только мы двое. Мироздание кружилось вокруг нас, миры и вселенные казались снежинками в ночном небе. И больше ничего не было нужно… Всё во вселенной наконец-то встало на свои места. Это была вершина счастья! Большего желать невозможно!

…Эта вечность длилась всего секунду. И песчинка в часах сорвалась с края и начала своё долгое странствие вниз, с каждым миллиметром пути всё больше и больше разъединяя нас. И когда она с грохотом упала на дно часов, мы вернулись в этот мир, но он уже не мог удержать нас.

С того дня мы начали общаться. Уходили ото всех под предлогом записи новых страниц моего дневника и разговаривали. Она рассказывала мне про себя и свою жизнь, про их обычаи… про всё. Да какая разница! Нам было не важно, о чём говорить. Мы слушали друг друга, и это стало самой прекрасной музыкой. День за днём мы больше и больше приближались друг у другу. И это пугало её всё сильнее. Эоле была ребёнком данного мира. И она не могла переступить через это извечное табу на смешение каст. Мы продолжали прятаться. Никто не знал… Да что там не знал – никто даже и представить не мог, что такое возможно.

Так прошли годы. И я начал бояться. Впервые за все свои жизни я, человек, умиравший миллионы раз, стал бояться смерти. Я не представлял своей жизни без неё, а смерть, как неизбежная разлучница, подходила всё ближе и ближе. И чем больше я об этом думал, тем страшнее мне становилось. Ужас впился мне в душу своими когтями и день за днём выдирал из неё по кусочку. Я начал медленно сходить с ума. Пытался найти какой-то способ оставить нас вместе, сделать жизнь вечной, не дать нашим душам после смерти потерять друг друга… И не находил. Я мобилизовал всех учёных, шаманов, магов… Всех, кто мог дать хоть какой-то шанс на то, что наши души навсегда останутся вместе. Конечно, никто из них не догадывался, для чего нужны были подобные изыскания. Однако слухи поползли, а мне было совершенно не до этого. В итоге группа «священнослужителей» убедила меня в том, что истинное объединение душ возможно только после заключения священного союза. Свадьбы. Наверное, я действительно сошёл с ума, раз умудрился поверить в такую чушь, но больше ничего не оставалось, и я схватился за эту мысль, как утопающий за соломинку… Я поверил.

Она просила меня не делать этого, но я был непреклонен и перестал замечать, что происходит вокруг. А зря. Весь мир встал на уши. Люди были в ужасе. Даже те, кого я называл своими друзьями, не могли понять. Можете себе представить, что будет, если выяснится, что правитель нашей страны решит вдруг взорвать весь ядерный запас, имеющийся в наличии? Про то, что взрыв такой мощности разнесёт к чёртовой матери всю планету и ещё пару соседних зацепит, он слышать не хочет. Главное – сделать! То же самое было и там.

Я начал приготовления к свадьбе. Мир безумствовал, а я ничего не замечал. Система была давно налажена. Те, кто находился далеко, не верили, что такое вообще возможно. Приближённые… А что приближённые? Недовольных устраняли и на их место ставили более сговорчивых. Золотой век кончился, а меня с головой захлестнуло безумие! Доминировала только одна мысль: не потерять! Только бы она была рядом! Я уже не видел ни того, что она перестала улыбаться, ни её слез… Я не замечал ничего. Страх… Нет, не страх – ужас! Ужас прочно держал меня в своих когтях, и не было никого, кто мог бы остановить меня в моем безумстве.

Это было утро. Утро нашей свадьбы. Интересно, мог бы кто-нибудь, взглянув на меня в тот день, сказать: «Несколько лет назад этот человек познал, что такое СЧАСТЬЕ?» Сильно сомневаюсь. Я напоминал персонаж из фильма про безумных учёных. Разговаривал сам с собой, меня приводили в порядок, а я никак не мог сидеть спокойно – всё время вскакивал, бегал из угла в угол. В итоге, не дождавшись окончания всех процедур, я выбежал из комнаты полуодетый, недопричёсанный и отдал распоряжение начинать церемонию. Посыльные кинулись распоряжаться, а я стоял и смотрел в окно. А там было на что посмотреть… Большинство гостей (которые по ритуалу обязательно должны были присутствовать) предпочитало смерть присутствию на церемонии, поэтому прийти согласились либо совсем безумные, либо законченные отморозки. В качестве священника, специально из лечебницы душевнобольных, вызвали монаха, упрятанного туда за навязчивые попытки уничтожить эту вселенную. Да и он согласился только потому, что свято верил в то, что данное действо именно к этому и приведёт. И она… она должна была стоять у алтаря, однако её не было.

Что-то шло не так. Я сорвался с места и побежал в её комнату. Я мчался, ломая мебель, попавшуюся по дороге, и срывая с петель двери. Я уже знал, что меня ждёт, но ещё не верил. Перед её комнатой я остановился. Несколько вздохов я собирался с силами, чтобы заставить себя открыть эту дверь.

За дверью стоял мой друг Алкор… Так, кажется, его звали. Он был единственным из моих друзей, кто оставался со мной до конца. Единственным, кто пытался меня отговорить от этой затеи. Единственным моим НАСТОЯЩИМ другом!

Он смотрел на меня. В правой руке держал окровавленный клинок, а в левой… Он отрубил ей голову. Это была самая лёгкая и безболезненная смерть, которую Алкор мог ей подарить.

– Она просила меня…

Он не успел договорить, но я знал, что друг хотел сказать.

– Ты предал её…

Эта картина навсегда останется в моей памяти, как выжженное до костей клеймо всегда остаётся на теле.

Он так и не сказал этой фразы. Не успел. Что-то оборвалось в моей душе. Безумие, ехидно хихикнув напоследок – ушло. И в пустоту хлынули ненависть, ярость, боль… Всё это захлестнуло моё сознание, в один миг переполнило его и выплеснулось наружу. Я даже пальцем к нему не притронулся. Он просто лопнул, как переспелая ягода. Его кровь залила меня с головы до ног, но я уже не замечал этого. Я залез на подоконник и сделал шаг. Это была высокая башня. Если бы я упал, то не выжил бы. Однако я не упал. Я взлетел.

Мир перевернулся вверх ногами, и небо ударило меня в лицо, а после раскололось на куски и вспыхнуло нестерпимо жарким огнём. Мир, в котором я жил, разваливался на куски. Он бился в агонии. Люди, звери, камни… Сам воздух выл от боли и умирал в муках. Пространство металось, как зверь по клетке, время кидалось то назад, то вперёд, продлевая и без того затянувшуюся агонию. А потом мир взорвался и перестал существовать. Я впервые уничтожил целый мир. Это было очень страшно, ведь я уничтожил мир, когда-то подаривший мне СЧАСТЬЕ.

Глава 5

 
Больно, и мерзко, и жить не хочется,
В чувствах к себе – лишь отвращение.
Где-то в душе – свербит червоточина,
Что-то надеется на прощение.
И больше четверти стих не пишется,
И от этого только хуже,
В горле комок, даже не дышится —
Видимо сердце рвётся наружу.
Что-то внутри, душу царапает —
Крик! Дикий! Наружу! Рвётся!
Но глаза сухи… и слезы не капают…
И лицо моё – лишь улыбнётся…
 

Как-то пару лет назад в этом мире я разговаривал с одним человеком на тему происходящего после смерти.

– Ты знаешь, то, что происходит с человеком после смерти, в большинстве случаев вполне можно описать фразой «Каждый получает то, что хочет».

– А как же тогда рай и ад? Их не существует?

– Ну почему, очень даже существуют.

– Но как? Рай-то понятно… А ад? Неужели кто-то из людей хочет попасть в ад? Зачем это нужно?

– Ты знаешь, – я задумался, вспоминая, – иногда нужно…

– Но я не понимаю… Зачем?

– Дай бог, чтобы ты никогда этого не понял.

– Может я уже понял и просто не помню?

– Возможно… Хотя, сейчас мне кажется, что такое невозможно забыть.

Мой мир исчез, взорвался, лопнул! Да какая разница, как это называть! Исчезло все и только память раскалённым клеймом выжигала душу. Не осталось ничего… Только ненависть! Чистая, первозданная, ничем не замутнённая ненависть к себе. И она требовала выхода.

Я родился вновь. Я даже не помню толком, что там было, но точно знаю, что если в этом мире и были какие-то пророчества, похожие на библейские предсказания о пришествии сына дьявола и последующем апокалипсисе, то я осуществил их все в полной мере. Ненависть во мне была настолько сильна, что мир не выдерживал её напора. Я ломал своим присутствием все базовые законы, все правила и рамки. Всё, что окружало меня, пропитывалось моей ненавистью и так же стремилось уничтожить себя и всё вокруг. Я присутствовал в мире, но в то же время – был вне его времени и пространства. Я менял свой облик, возраст, даже, наверное, пол. Ни один из тех, кто видел меня, не в силах был понять, что я такое, ни один из них не мог прикоснуться ко мне. Первый звук, который я издал, был подобен реву чудовища. Он рвал саму ткань бытия. Мои движения взбивали этот мир как яичницу. Вселенные смешивались и переплетались, люди сходили с ума. Да что люди, сама реальность не понимала, что с ней. Я уничтожал этот мир и заменял его своим презрением ко всему. Тела всех живых претерпевали адские муки, их сознание коверкалось и ломалось. И каждая частица погибающего мира резала мою душу подобно бритвенному лезвию. Чем больше я уничтожал, тем больше я ненавидел себя за это. Моя ненависть к себе росла, как лавина. Я пытался уничтожить себя – и не мог, я хотел… Мог ли я в тот момент вообще чего-то хотеть? Моё тело рвало себя на части, а душа… Была ли она вообще?… И в тот момент, когда я был уверен, что достиг самого дна адской бездны – снизу постучали: мир исчез, а я умер.

Смерть приняла меня в свои объятия, и я понял: то, что казалось мне вершиной мучений, было на самом деле маленькой кочкой. Смерть, как обычно, заставила меня взглянуть себе в глаза вырвав меня из забытья, в которое я успел погрузиться. И всё пережитое вновь вылилось на меня нескончаемым потоком боли, только на этот раз я сумел в полной ощутить каждую царапинку, каждую частичку пепла, пропитавшего мои волосы. Это было так невыносимо, что я попытался сбежать в новую жизнь, но можно ли убежать от самого себя.

Я рождался вновь и вновь, неся своим рождением смерть каждому из миров, в которых рождался. Кровь (или то что её заменяло) текла рекой, заполняя собой целые океаны. Человеческие и нечеловеческие вопли слились в единую ужасающую музыку. Миры бились в агонии, и будучи не в силах остановить это, умирали один за другим. Становилось всё хуже и хуже и казалось, что когда-то должен был наступить предел, но мироздание не знает пощады, как и не ведает границ. Здесь невозможно было дойти до предела, за которым наступает забвение, нельзя сказать – «Я больше не могу», и можно было только мечтать о том, чтобы остановиться.

Смерть и разрушение всего сущего оказались только началом. Когда это превратилось для меня в норму, я стал дарить жизнь и созидать. Однако мое сознание было уже настолько исковеркано, что все, что ранее дарило мне счастье и успокоение, стало вызывать немыслимые мучения. Я дарил людям счастье, они благодарили меня, а я ненавидел себя за это. В какой-то момент всё смешалось, и я уже не понимал: Кто я? Где я? Зачем я? Что происходит вокруг? Неизменно было только одно: умирал я или воскресал, испытывал я боль или райскую негу – все мои чувства, все мои мысли, действия и решения были направлены на то, чтобы сделать страдания ещё более непереносимыми.

Так прошла вечность. Я не могу сказать, сколько жизней я прожил таким образом, сколько прошло времени, что происходило… Память вообще категорически отказывается осмысленно воспроизводить всё, что было тогда. Какие-то обрывки, ошмётки… Хотя, стоит признать, что даже самая мелкая крупица этих воспоминаний, в этом мире может легко свести человека с ума. Так что, наверное, оно и к лучшему.

Я не помню, как и когда это закончилось. И уж тем более не могу сказать, что послужило причиной. Просто, в какой-то момент, я осознал, что ничего не происходит. Душа была пуста. В ней не осталось ничего: ни желаний, ни страхов… НИЧЕГО. Я как будто плавал в невесомости космоса, только это был не космос. Вокруг не было ни времени, ни пространства. И для начала новой жизни нужно было только захотеть, но хотеть оказалось… Как бы это сказать… Нечем было хотеть! Сознание стало чистым настолько, насколько это вообще возможно. Так прошла ещё одна вечность. И в этой вечности вдруг начали появляться капли воспоминаний. Как весенняя капель. Одна капля, вторая, третья… И вот уже течёт небольшой ручеёк, вот он объединяется с другими ручейками, течение усиливается и бурный поток сносит все преграды… А впереди – ОКЕАН.

Память вернулась. Я помнил всё, и даже немного больше, но теперь… Не то чтобы, я простил себя… Нет, я ещё не умел такое прощать. Но теперь моя боль перестала быть движущей силой. Наконец то я смог осмысленно принимать решения. Хотя я не знаю, можно ли применять термин «осмысленно», к человеку, прошедшему через ад.

Но надо было что-то делать, и я в очередной раз начал новую жизнь. Впервые за долгое время я ничего не менял. Единственное, чего я хотел от этой жизни, – хоть на миг забыть себя. Просто забыть всё, что со мной случилось и через что я прошёл. И это было единственное, чего я так и не смог сделать. Ни в той жизни, ни в одной из последующих. Жизни, в которых я рождаясь забывал, кто я, видимо стали мне недоступны. Я разучился забывать. Навсегда. А ведь когда-то не мог себя вспомнить. Это называется – «Бойтесь своих желаний».

Моё существование изменилось самым коренным образом. Теперь я жил самые обычные жизни. Я с удовольствием втягивался в «мирские» дела и заботы, трудился наравне со всеми, изо всех сил делал вид, что я обычный человек, но память никуда не исчезала. И не смотря на это, я всё равно больше ничего не менял. Я отдал себя во власть мироздания, и теперь оно само вертело мной, как ему захочется. По крайней мере, на тот момент я так думал. Как и в самом начале, я существовал жизнь за жизнью, ничего не делая. Однако теперь я почему-то не мог назвать эти жизни пустыми. В них появилась какая-то невидимая мне ранее ценность. Простые вещи, которые я раньше не удостаивал своим вниманием, гоняясь за новыми ощущениями, вдруг заиграли новыми красками. Вдох, выдох, шум ветра в ушах, линии на ладонях. Всё наполнилось невероятным смыслом.

Медленно, очень медленно, но я оживал. Появлялись какие-то интересы, стремления… Желания. Я помню своё первое желание. Донельзя глупое и порывистое, оно медленно прорастало во мне и в один прекрасный день дало свои плоды. Надо всё вернуть! Исправить! А самое главное – вновь увидеть её глаза! Счастливыми! Сказано – сделано.

Я вернулся. Я начал ту же самую жизнь заново. У меня были те же родители, тот же мир… И ничего не получилось! Мир был тот же, но я стал другим. Я вёл себя по-другому, и мир изменился. Я нашёл её. Да, номинально всё было таким же: её родители, внешность, походка, жесты, взгляд, но на самом деле это была не она. Я это чувствовал, я это видел, и никак не мог объяснить.

Я смотрел на неё, и сердце обливалось кровью от воспоминаний, но это была не она. Я мог дотронуться до неё, посмотреть ей в глаза, заговорить. Я знал, как она будет себя вести, что она ответит… Я ВСЁ ПРО НЕЁ ЗНАЛ! Но это была не она! Я дотрагивался до её руки и не чувствовал ничего, кроме прикосновения. Я смотрел в её глаза и не видел в них ничего, кроме темноты. Да и та, что жила её жизнь, не могла переступить через догмы своего мира, чтобы начать со мной общаться.

Это было как пощёчина. Я любил её, помнил её, жил этими воспоминаниями. И видя её перед собой, я ничего не чувствовал. Я тянул из себя воспоминания, пытался заставить себя снова почувствовать, но всё оказалось тщетно. Я прожил эту жизнь тысячи раз, надеясь, что в следующий раз смогу всё вернуть, но с каждым разом надежды оставалось всё меньше и меньше. И вот тогда я впервые ощутил пустоту в душе.

Пустота… Кто-то считает, что с неё началась Вселенная, другие верят, что ею всё закончится, но все сходятся в том, что она вряд ли совместима с жизнью. Жить не хотелось… Точнее, даже не просто «не хотелось» – это было невозможно! Глупо? Наверное, да, но чего умного можно ждать от человека, сознательно обменявшего свой рай на ад?

Как умереть, я не знал. Неоднократно пробовал, но это действие просто начинало новую жизнь. Кроме того, к моему удивлению, мне не удалось начать жизнь в мире, где люди отсутствовали бы. Несмотря на все старания, у меня, в отличие от моего брата, совершенно не получалось родиться в мире без человеческого общества. Точнее сказать, формально я мог родится булыжником на мостовой, но проблема была в том, что у этого булыжника с учётом его восприятия действительности была бы такая же человеческая жизнь. Видимо, я слишком привык и не мог вытащить из себя ничего другого. Я сделал пару провальных попыток, после чего стал просто изолировать себя от всех. Где-то моя жизнь действительно проходила никем не замеченной, в других местах меня считали сумасшедшим или святым, великим сподвижником или страшным волшебником… Все мои жизни слились воедино. Это было странное время: сначала непривычно, потом тяжело, затем невыносимо, а после… После стало всё равно.

Это чем-то походило на смерть. Я пребывал в своём космосе и никого туда не пускал. Конечно, были люди, которые появлялись, что-то говорили, иногда пытались вывести меня из моего «состояния», но я никого не слышал, не видел и не чувствовал. Это сложно объяснить. Моё тело существовало как бы отдельно от меня. То есть если посмотреть на меня «извне», то я мог что-то делать, выполнять какие-то несложные действия: есть, спать, ходить… Однако моё сознание в этом не участвовало.

Это было похоже на сны в полудрёме: тебе снится, что ты что-то делаешь, но на самом деле лежишь на кровати и думаешь о прошедшем дне. Причём нельзя сказать, что я действительно думал о чем-то конкретном. Мысли кружились подобно хороводу танцующих фей. Постоянное мельтешение, в котором время от времени получается поймать чей-то взгляд, улыбку, улыбнуться в ответ – и тут же увиденное лицо исчезает в круговерти, а на смену ему приходит другое, но ни один взгляд не задерживается дольше секунды, ни одно лицо не даёт себя запомнить.

Я думал обо всем, но ни одна мысль не задерживалась в моем сознании дольше мгновения. Я вроде бы вспоминал, предполагал, думал, анализировал, но это был хаос. Если бы кто-то все-таки смог достучаться до моего сознания и спросил бы, о чем я думаю, я бы не смог ему ответить, даже если бы захотел.

В какой-то момент в этом хаосе стала проглядывать система. Точнее, не так: хаос стал системой. Он остался неизменным, но я начал его понимать. Всё ближе и ближе я подходил к осознанию чего-то очень-очень важного. Я не ведал, к чему иду. Да и если быть совсем откровенным, я ни к чему и не шёл. Это было похоже на сидение в лодке. Ты вроде бы сидишь неподвижно, тем не менее берег с каждым днём становится всё дальше и дальше. И однажды я приплыл.

Это было похоже на выход из тоннеля. Сначала ты видишь вдалеке маленькое светлое пятнышко. Потом оно становится чуть ярче, затем ещё ярче, и вот ты уже начинаешь различать в этом свете какие-то предметы, ветви деревьев, качающиеся перед входом, траву… уже можешь чувствовать дуновение ветра. Подходя ещё ближе, ты видишь растрескавшиеся старые камни, поросшие мхом, которыми выложен выход. Делаешь последний шаг, и весь мир обрушивается на тебя всеми своими красками, светом, звуками, небом, солнцем. И ты стоишь, щурясь от яркого солнца, которого никогда не видел, чувствуешь кожей тепло, которого никогда не знал. Из глаз текут слезы, от переизбытка кислорода в воздухе, перед глазами плывут цветные круги. Ты стоишь, смотришь на всё это и не знаешь, как себя вести: то ли радоваться, то ли пугаться, потому что непонятно райские это кущи или врата ада.

Так же постепенно в круговороте моих мыслей стал появляться смысл. Раньше это был полный хаос, состоящий из воспоминаний, принадлежащих разным жизням, разным мирам и разному времени, и выводов, основанных на логике, её отсутствии или такой её форме, которая вообще не сочеталась со всеми предыдущими. Время, пространство, всё совместимое и несовместимое кружилось в одном хороводе. Но каждая мысль, ощущение, движение в этой бесконечной круговерти были подобны частицам тумана. Я бродил в этом мареве, ничего не видя и не слыша, и в какой-то момент вышел из него… и увидел облако. То, что раньше казалось мне непонятной белёсой мутью, превратилось в огромную величественную фигуру, плывущую по небу. И продолжая удаляться от этого облака состоящего из моих мыслей, я увидел небо, в котором было множество таких облаков, потом планету, на которой помимо неба была вода, камни, растения, животные. И всё это многообразие состояло из хаоса моих мыслей так же как материя состоит из частиц и атомов. Потом я увидел галактику, а затем и вселенную, скопище вселенных и то, что состоит из этих скопищ. А я всё удалялся и удалялся и вот уже всё мироздание лежало перед моим взором! А потом и оно стало микроскопической частицей чего-то! Так продолжалось до тех пор, пока все эти мелкие частицы не сложились в меня… В мои мысли, которые продолжали хаотично кружится в моей голове.

И всё пошло по новому кругу. Снова хаос моего сознания образовывал структуру, которая, в свою очередь, входила во что-то более сложное, и в итоге во всех этих сложных структурах воплощалось моё сознание. Я познал себя. Своё настоящее Я! Которое не зависело ни от того, в какой форме я существую, ни от того, какие у меня взгляды, ни от времени, ни от пространства.

Я чувствовал себя в мироздании. Я ощущал себя мирозданием. А самое ужасное – я отчётливо понял: ВСЁ, что происходило, происходит и когда-либо будет происходить в моей жизни, зависит от меня! Такое знание не хотелось принимать, потому что это было слишком тяжело, но его невозможно было не принять.

Тяжесть этого знания вернула меня к обычной жизни. Теперь я знал кто я, почему я здесь, зачем я так живу, и кто виноват во всех моих бедах. И с этим надо было как-то жить. Сначала было тяжело, так как мысль о моём «всемогуществе» являлась несовместимой с казавшейся ранее привычной действительностью.

– КАК?! КАК ТАКОЕ МОЖЕТ БЫТЬ!? Ведь я же не так всё хотел… Я же хотел всё совсем по-другому! Просто у меня не получилось…

– А почему не получилось?