Бабушка на воде вилами писала. Сборник рассказов, стихов и литературных пародий

Прошло совсем немного времени, как в дверь позвонили.

– На, – протянула соседка Эдику его шапку, – видела, как ты убегал.

«Это все из-за галстука, – думал Эдик, потирая ушибленное место. – Как надену галстук – обязательно что-нибудь случится!»

Людские забавы

Не понимаю интерес нашего народа к унитазам. Не то чтобы по прямому назначению. Я согласен, унитаз играет важную роль в жизни человека. Непонятен интерес к этому предмету по другой причине. Когда я учился в школе, и если кому-нибудь из учеников надо было что-то уничтожить, например, дневник с замечанием или тетрадь с плохой отметкой, то на вопрос о способе сокрытия следов своего неудовлетворительного поведения и такого же отношения к учебе ученик важно отвечал: «Утопил в унитазе!» Может быть, унитаз для нашего человека – это путь в неизведанное? Ворота в другой мир. Вот он и сует туда все, что ни попадя. Канализация часто засоряется, в домах отключают воду. Чего оттуда только не доставали! Рыбьи головы, рыбьи кишки. Один раз даже вытащили двухметровый мешок. Непознанное всегда манило человека.

Избавиться от ненужных вещей, просто поместив их в мусорные контейнеры, возможности в то время не было, поскольку не было этих самых мусорных контейнеров; точнее, они еще не получили широкого распространения и повсеместно не применялись. Вывоз мусора и пищевых отходов осуществлялся при помощи специально оборудованных механических транспортных средств, называемых в разговорной речи словом «мусорка».

В определенное время, обычно два раза в день – утром и вечером, мусорная машина совершала свой вояж по близлежащим дворам. Жители выходили заранее с наполненными отходами емкостями и прекрасно проводили время в ожидании мусоровоза, беседуя на разные интересующие их темы: передавали друг другу новости, делились результатами спортивных матчей, наконец, просто получали удовольствие от общения между собой.

Случалось, что зазевавшиеся или менее расторопные обитатели жилых районов могли только проводить взглядом удаляющийся желаемый объект с неблагозвучным названием. Те, кто не успел или не захотел подстраиваться под установленный график вывоза ненужных отбросов, использовали скрытые от глаз естественные складки местности; результатом таких партизанских действий становились стихийно образованные мусорные свалки.

Надо сказать, что тогда не было не только мусорных контейнеров, но также всех тех благ цивилизации, служащих для развлечений и организации игрового досугового процесса, получивших массовое внедрение в повседневную жизнь через всего-то каких-то двадцать лет и ставших обыденными благодаря технологическому прогрессу. Вот людям и приходилось использовать доступные предметы для своих забав и прибегать к методам, появлявшимся благодаря богатой человеческой фантазии.

Антонина Егоровна возвращалась с работы домой уставшая. Набитые продуктами сумки привычно оттягивали руки. Она беседовала с подругой о своих, женских делах. На улице копошились дети. К ним обратился выскочивший из-за угла взъерошенный мальчик:

– Ребята, вон хорошая помоечка! Побежали!

И дети, обгоняя друг друга, помчались туда, куда показывал взъерошенный мальчик.

– Что это они, арбузные корки, что ли, ищут? – удивилась Антонина Егоровна.

– Да нет! Какие корки. Пробки от бутылок.

– А зачем им пробки?

– Они играют на них в школе. У моего сына они по всей квартире валяются. Металлические, закручивающиеся пробки от бутылок из-под спиртных напитков. Они их сплющивают, чтоб типа жетона были и играют как-то. Наиболее ценятся пробки с надписями – они редко попадаются. Самые простые, желтые без надписей, называются «гиена». А вот если желтая пробка маленькая, от стограммового «шкалика», то она называется «мини-гиена». Так вот, эта самая «мини-гиена» – целых две «гиены» берет, – поразила Антонину Егоровну своей осведомленностью ее спутница. – Люди на помойку выбрасывают, а они в дом тащат.

Антонина Егоровна попрощалась с подругой и свернула к своему дому. Возле открытого канализационного люка суетились рабочие.

– Что, опять засорилось? – спросила Антонина Егоровна.

– Ага! Целое ведро квашеной капусты достали! – рабочие были эмоционально возбуждены этим, неожиданно свалившимся на них в конце трудового дня, подарком судьбы.

Антонина Егоровна покачала головой и вошла в дом. Муж лежал на диване и мусолил газету. Услышав звук шагов входящей Антонины Егоровны, муж приподнял голову и остановил свой взгляд, полный желания и надежды, на сумках с продуктами.

– Воду отключили. Засорилось опять, – посетовала Антонина Егоровна.

Она прошла на кухню и вспомнила, что и у них была где-то старая квашеная капуста. Антонина Егоровна начала догадываться. Заглянув в комнату, она поинтересовалась у мужа:

– А где у нас квашеная капуста?

– Нету, – муж плутовски сузил глаза и зашевелил ногами.

Антонина Егоровна очень хорошо знала своего мужа. Сомнений у нее больше не было.

Юрик

Первый раз в жизни Юрик приехал с мамой на юг. В отпуск. Его радовало здесь все – ласковое южное солнце, теплые летние дни, пальмы и, конечно же, море. Оно поразило Юрика с первого взгляда. Огромное, бушующее, словно живое, море билось о берег своими волнами с белыми пенными гребешками, лаская благодатную южную землю. Его восхищали широкие пляжи, бронзовые от загара дяди и тети, визг барахтающихся в море ребятишек. Поражали удивительные газоны с красивыми цветами, окруженные декоративной цепью, натянутой между невысоких столбиков. Восторгу не было конца. Юрик был счастлив.

Он уселся на фрагмент цепи, окружавшей цветочную клумбу морской тематикой, и раскачивался как на качелях. Рот Юрика был растянут в довольной улыбке. В личико дул теплый летний ветерок, наполненный запахами цветущей природы. Казалось, даже цветочки, которые росли на клумбе, улыбались Юрику. Они тянулись к нему головками своих соцветий. В ответном порыве Юрик протянул к цветочкам свою руку, прогнувшись назад, и ласково погладил их пальчиками. Рот Юрика от этого стал еще больше тянуться в улыбке, пытаясь дотянуться до ушей.

Вслед за вытянутой рукой переместился и центр тяжести тела, до этого балансирующий относительно цепи. Юрик потерял равновесие и шлепнулся на спину, соприкоснувшись с хорошо вскопанной мягкой землей клумбы. И померкло счастье в глазах Юрика. И исказился ротик его. И поднялась ножка, обутая в новенькую сандалику, и опустилась на красивые цветочки, и принялась топтать их. И осталась от цветочков растоптанная кашица.

– Юрик! – позвала мама.

Юрик пнул цепь, на которой качался, повернулся, побежал к маме, остановился, как будто вспомнив что-то, вернулся, еще раз пнул цепь и помчался навстречу маме, радостно улыбаясь.

Юрик шел по улице южного города, держась за мамину руку, на лице его сияла счастливая улыбка, он широко шагал ножками, обутыми в новенькие сандалики, и все в этот миг казалось ему таким сказочным. Юрик был счастлив.

Мир в стакане

– Ты думаешь, что все просто так идет, да? – допытывался у Лукича рыжеволосый мужчина с отсутствующим верхним зубом слева. – Ты думаешь, что если вот стол, – мужчина провел ладонью по поверхности стола, – состоит из молекул, а молекулы из атомов, а те из нейтронов, протонов, а те из еще чего-нибудь, и так до бесконечности. И туда, – мужчина махнул рукой в небо, – тоже до бесконечности. Земля входит в Солнечную систему, дальше есть еще системы и галактики, и еще, и еще, и конца нигде нет. И ты думаешь, что все вот так, да?

– Ну-у-у… – неопределенно протянул Лукич, сделав умное лицо.

– А если эта теория не верна? – рыжеволосый отхлебнул из кружки пиво. – А что если где-нибудь есть жизнь? И там мужик решил узнать, что с ихней жизнью будет потом. К чему они придут? И вот этот мужик создал наш мир в стакане.

Лукич вытаращил глаза и посмотрел в свою кружку с пивом.

– Он там, в стакане, сделал такую среду, создал нашу Солнечную систему и этот стакан герметично закупорил. И на нас в микроскоп смотрит, – мужчина ткнул пальцем в небо слева и чуть сзади от себя.

Лукич посмотрел в указанном направлении.

– Может быть, он и сейчас на нас смотрит. Мы с тобой сидим, а он на нас смотрит.

Лукич пригладил волосы и поправил одежду.

– Жизнь-то у нас быстрее идет, чем у них там. У нас, может, век, а у них – неделя. И вдруг ему надоест на нас смотреть. Вдруг он не захочет больше видеть, куда мы тут катимся. Планету засрали. Оружия всякого наделали, атомного. Радиация кругом, – рыжий плюнул на пол. – И вот как ему это все надоест. И он возьмет этот стакан с нами и как бросит в окно. И все к чертовой бабушке!

Лукич раскрыл рот. Рыжий спокойно потягивал пиво.

– А как же… У меня ж сын только дачу построил. Мы саженцы заготовили, рассаду…

– Все, все к черту! – махнул рукой мужчина.

Лукич вылетел из кафе, побежал домой, ворвался в кухню и закричал жене:

– Сидишь тут, итить твою мать, не знаешь, а мир-то в стакане оказался!

Жена спокойно повернулась и строго посмотрела на возбужденного Лукича:

– У вас он давно там оказался. Залил шары-то.

– Да мужик нас в стакане создал, – хотел объяснить Лукич.

– Ты-то точно после стакана создан.

Лукич расстроился:

– Да он на нас в микроскоп смотрит, чтоб узнать, чем все кончится. Вот ему надоест, и он нас как кинет в окно. И все к черту – и дача, и саженцы…

– Я те кину, я те кину! – замахнулась на Лукича жена.

– Да, т… Дура!

«Ничего не понимает, – думал Лукич. – Одно только и знает – встанет у плиты и скребет, и скребет».

Весь вечер Лукич не находил себе места. Он долго не мог уснуть, ворочался, лежа на диване. Было уже поздно, когда Лукич наконец задремал. Ему снилось, что его закупорили в стакан и он метался там, корчась от ужаса, и никак не мог выбраться. Чьи-то большие глаза смотрели на него с упреком. Потом вдруг чья-то рука обхватила стакан и швырнула его вместе с Лукичом в окно. В животе у Лукича от полета екнуло, он скатился с дивана, ударился о пол, вскочил и забегал по комнате.

– Что?! Все, да?! Все, хана?! – еще толком не отойдя ото сна и потому покачиваясь, Лукич пытался понять: летит он или твердо упирается ногами в пол.

– Диван опрокинулся. Я на край встала, хотела в форточку посмотреть, – растеряно сказала жена.

– Зачем?! Зачем ты полезла в форточку?!

– Да на улице заорал кто-то, я и хотела посмотреть.

– …!!! – Лукич так и не смог ничего сказать и ушел на кухню.

«Да-а-а. Вот ведь оно как обернулось-то, – думал Лукич, насильно засовывая в рот таракану хлебную крошку. – Живешь вот так вот и не знаешь, что ты всего лишь букашка подопытная». Лукич посмотрел в окно и почувствовал на себе чей-то неведомый взгляд. По спине пробежал холодок. Лукич отпустил таракана, вышел на балкон и долго смотрел на ночное небо. Он представлял, что там, за перегородкой, у людей, может быть, тоже есть дачи, а если у них сейчас осень, то они, наверное, уже урожай собирают.

Первое интервью

Мне поручили взять интервью у первоклассника. Как это сделать, я еще не знал, но шел в школу в хорошем настроении, обдумывая предстоящее задание. Тема мне показалась интересной, поскольку пока взрослое население страны было озабочено построением справедливого общества, юная его часть усердно овладевала знаниями. Особый интерес вызывали самые маленькие представители учащейся братии, носившие на груди октябрятские звездочки; ведь именно им десять лет спустя предстоит вступить во взрослую жизнь и стать достойными продолжателями дела старшего поколения.

Как только я вошел в здание школы, на меня обрушился гвалт орущих, бегающих, снующих туда-сюда учеников. Была перемена. Несколько смутившись, я все же решил сразу приступить к делу. Выбравшись из кучи окруживших меня учеников, я узнал, где занимаются первоклассники, и устремился в указанном направлении.

Поплутав по школе, я нашел то, что мне было нужно. В одном из коридоров бегали малыши в школьной форме. Правильность моих выводов подтверждали также прикрепленные к дверям аудиторий одинаковые таблички с надписью «1 класс»; различие состояло только в приписанных к цифре буквах – первый «А» класс, первый «Б», «В». Были даже «Д» и «Е». Я не спеша прошелся по коридору, выбирая будущего собеседника. Наконец решил подойти к одному из малышей, который задумчиво стоял у окна, засунув руки в карманы, и с грустью смотрел на улицу.

– Здравствуйте! – начал я. – Я хочу взять у вас интервью.

– А у меня ничего нет, – испуганно шарахнулся от меня малыш, – я уже все конфеты раздал.

– Нет, ты меня не понял, – растерянно улыбнувшись, поправил я, – мне не нужны конфеты. Ты учишься в первом классе?

– Да, в первом «А», – с гордостью ответил ученик, подчеркивая статус буквы «А» как первой буквы алфавита, повышая тем самым значимость своего класса как первого среди остальных первых классов их школы.

– Нравится тебе в школе?

– Да, – на этот раз ответ прозвучал не очень уверенно и менее эмоционально.

– А как ты учишься?

– Хорошо, – сначала голос ученика первого «А» класса продолжал оставаться неуверенным, затем его голову посетила приятная мысль, лицо посветлело, появилась улыбка. – Недавно получил еще одну красную звездочку. Теперь у меня уже целых три красных звездочки! – осмелев, радостно сообщил малыш.

– А черных карточек у тебя нет?

– Не-е-ет… – юный собеседник округлил глаза и попятился.

Вокруг нас стали собираться заинтересовавшиеся первоклассники. Один из них, щупленький, одетый в костюм, купленный, по всей видимости, на вырост, спросил:

– Вы из «Пионерской правды»?

«Ага, из „Мурзилки“. Скажи еще из „Веселых картинок“» – сейчас уже я мысленно, не произнося вслух, решил повысить свой статус относительно периодических изданий в коротких штанишках, печатающих раскраски и примитивные ребусы.

– Вы из «Радиоклуба юных географов»? Или вы из «Страны литературных героев»? – выступив вперед, спросила девочка с лицом отличницы, держа в руках книгу Ги де Мопассана.

«Где она ее только взяла. И главное – зачем?» – подумал я, успев заметить, что это была книга серии «Классики и современники», выпускавшаяся с конца семидесятых годов московским издательством «Художественная литература». У меня была целая подборка книг такой серии разных авторов, как отечественных, так и зарубежных. В частности у меня имелась и книга Ги де Мопассана «Милый друг» из этой серии, а также сборник «Новеллы»…

– А вы знакомы с Тлалафудой Тлалафу¹? – продолжала отличница, прервав мои размышления относительно выпускаемых московским издательством книг.

«Умная девочка», – отметил я про себя.

– Он, наверное, из «Радионяни», – вставил свое слово толстого вида карапуз.

Я мчался по школе к выходу. За мной неслась толпа первоклашек. Первой бежала девочка с лицом отличницы и книгой Мопассана под мышкой, за ней худой малыш в костюме на вырост…, замыкал шествие толстого вида карапуз.

Прошло время. Изменилась страна, поменялась идеология. В стремлении соответствовать новым реалиям подверглись трансформации жизненные ценности. Вчерашние первоклассники выросли и вступили во взрослую жизнь. Девочка с лицом отличницы превратилась в роскошную даму с пониженной социальной ответственностью. Толстого вида карапуз занял место в строю граждан с повышенным криминальным сознанием. Худой малыш в костюме на вырост вошел в когорту мыслящей части населения страны – интеллигенции с пониженным материальным достатком, поменяв костюм на вырост на костюм в стиле кэжуал с заплатами на локтях. Лишь тот малыш, который задумчиво стоял у окна, засунув руки в карманы, и с грустью смотрел на улицу, остался верен прежним идеалам и устроился работать на завод слесарем.

Потакая страстям

Еще утром Павел Семенович отметил – сегодня заключительная серия. Мечтатель от природы, мужчина видный, Павел Семенович был из тех упрямцев, которые всегда добиваются поставленной перед собой цели. Или по крайней мере стараются добиться, если, конечно, не вмешиваются внешние факторы. Цель может быть любой, даже самой абсурдной с точки зрения не очень интеллектуально развитого обывателя. Сейчас целью для Павла Семеновича являлся просмотр заключительной серии, уж очень ему хотелось узнать, чем же там все закончится.

Рабочий день прошел в обычном режиме, за исключением одной особенности – томительного ожидания вечера. Павел Семенович не играл с сослуживцами в «Морской бой» и не разгадывал кроссворд. Даже от чая отказался. Он только и делал, что смотрел на часы. Сознание постоянно воспроизводило сюжет из еще не наступившего момента жизни Павла Семеновича, где он, вовремя добравшись, входит в квартиру и включает телевизор. Павел Семенович представлял тот сладостный миг, когда указательным пальцем правой руки, нажав заветную кнопочку, можно будет сесть в кресло, ощутив его мягкость и теплоту, испытать легкое волнение от ласково засветившегося экрана телевизора, полностью погрузиться в созданный режиссером мир и забыть обо всем на свете, уплетая булочки с повидлом. Булочки, кстати, Павел Семенович неизменно покупал заранее, накануне, как, собственно, и в этот раз.

Незадолго до конца рабочего дня Павла Семеновича вызвал к себе начальник. Ругая все и вся, а особенно начальника, Павел Семенович побрел в его кабинет. По словам сослуживцев, жена у их шефа была бешеная, поэтому дома начальник чувствовал себя, как в чужом муравейнике, особо туда не стремился и большую часть времени пропадал на работе. Еще по дороге к своему руководителю Павел Семенович понял, что это надолго и заключительную серию посмотреть не удастся.

Ну конечно, начальник был занят какой-то очередной рабочей идеей, он советовался с Павлом Семеновичем, что-то объяснял. Но Павел Семенович его не слушал, стоял себе молча, смотрел на руководителя, как на муху. Принимали бы ставки на предугадывание действий начальства, в таком случае Павел Семенович давно бы озолотился; когда дома выносят мозг тебе, то здесь не нужно быть семи пядей во лбу и догадаться, что на работе ты будешь делать то же самое всем остальным.

– Что с вами? Вам плохо? – спросил начальник, посмотрев на осатаневшее лицо Павла Семеновича.

Павел Семенович, кивая головой и что-то бурча, попятился к двери, вывалился из кабинета и понесся по коридору к выходу, пугая служащих.

Очутившись снаружи, Павел Семенович помчался по улице, налетая на прохожих. Первой жертвой невнимательности Павла Семеновича судьба назначила какую-то женщину с пакетом апельсин, не сумевшую удержаться на ногах. Так она сама виновата, зачем носить обувь на таких высоких каблуках? Придумают черт знает что. Женщина, по всей видимости, в цирке не работала – и сама на ногах не удержалась, и пакет из рук выронила; оранжевые плоды цитрусового дерева безучастными не остались, в пакете задерживаться не захотели и покатились в разные стороны. «Твари уродские! Тут же еще под руку, – негодовал Павел Семенович, – обязательно ведь надо выкатиться. Вас положили в пакет – будьте там. Принесут домой – выложат. Морды собачьи тупорылые». Извинившись, Павел Семенович помог только подняться пострадавшей, апельсины собирать не стал, потому что торопился. И напрасно, что не стал.

Впереди по ходу движения стоял крупногабаритный мужчина, что называется крупногабаритный во всех смыслах этого слова, то есть ростом выше среднего, с пышными формами и, судя по всему, находящийся в тяжелой весовой категории. Мужчину заинтересовало поведение Павла Семеновича, оно ему явно не нравилось, но мужчина держал эмоции при себе. Как позже выяснилось, до поры до времени.

Если таких большегрузных людей не было бы в принципе, то их стоило бы выдумать только лишь для того, чтобы одному из них именно в данное и, что характерно, в строго определенное время Павел Семенович наступил на ногу. Это как раз тот случай, когда размер ноги имеет значение; размер ноги у стоящего тяжеловеса значение имел, и немаленькое. Здоровяк позволил, наконец-то, своим эмоциям извергнуться наружу и отреагировал на свободу передвижения Павла Семеновича такими ругательствами, что малыш в коляске у молодой мамы выплюнул соску и заверещал на всю улицу, явно осознав всю прелесть звучания русского языка.

Извиняясь направо и налево, Павел Семенович добрался до автобусной остановки. Стройные ряды народа, скопившегося на специально отведенном месте, предназначенном для посадки и высадки пассажиров рейсового общественного транспорта, наводили на мысль, что автобуса не было довольно долго. «Что они там, спят что ли? – думал Павел Семенович, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, – сволочи! Да где они там?» На одном месте стоять было утомительно, Павел Семенович периодически отходил от заполнивших остановочное пространство людей, прохаживался взад и вперед, но вскоре возвращался в гущу собравшихся таких же, как он, угнетаемых транспортной системой, собратьев, прищурившись, вглядывался вдаль проезжей части, откуда должен был появиться курсирующий по маршруту автобус.

Спрашивается: и зачем спешил? Знать бы заранее, в котором конкретно часу соизволит прибыть это бестолковое средство передвижения, может, не пришлось бы выслушивать кучу гадостей от квадратногнездового представителя умалишенных. Не специально же Павел Семенович наступил на ногу, должно же быть хоть какое-то понимание у человека. Все-таки неприятный осадок остался. Вот ведь народ, а? Выплеснул поток скверной информации на другого, освободил себя для чего-то хорошего, доброго и пошел дальше с чистым сердцем.

От проблемы человеческой коммуникабельности Павел Семенович вернулся к проблеме транспортной. «Черт бы побрал этих автобусников!» – за время ожидания сознание Павла Семеновича на телепатическом уровне отправило проклятия не только в сторону руководящего состава автотранспортного предприятия, но также успело дать негативную характеристику их потомкам и предкам. Вдруг ряды дрогнули, люди задвигались, разминая затекшие ноги и плечи. Это подошел долгожданный автобус. Хотя людей было в два раза больше, чем он мог вместить, влезли все, гроздьями свисая с подножек.

Павел Семенович висел на задней подножке, держась за чей-то воротник, уткнувшись лицом в рукав клетчатого пиджака. Он определил, что рукав два дня назад облили дешевым портвейном. На повороте Павел Семенович сорвался с подножки, выплюнул изо рта клочки клетчатого пиджака, пробежал за автобусом расстояние, равное протяженности между двумя остановками этого вида общественного транспорта, порадовался за себя, что удалось сэкономить деньги за проезд, свернул за угол и вбежал во двор своего дома.

Чуть не сбив с ног соседского дога, Павел Семенович резко повернул в сторону подъезда и скрылся в темном проеме. Дог никак не ожидал такой наглости, растерялся, долго смотрел в сторону темного прямоугольника, поглотившего этого неразумного нахала. Хозяин собаки шлепнул дога по холке поводком: «Не смей заглядывать на людей!»

В подъезде Павел Семенович, оказавшись перед лифтом, несколько раз нервно ткнул пальцем в кнопку вызова. «Как всегда не работает», – промелькнуло в голове Павла Семеновича. Он побежал наверх, прыгая через три ступеньки. «Второй этаж, четвертый, пятый… – неслось у него в голове, – седьмой. Есть! Я на своем». Павел Семенович трясущимися руками вытащил из кармана ключ и судорожно совал его в замочную скважину. «Заело», – подумал Павел Семенович, навалился, выбил замок, влетел в прихожую, уронил телефон, скинул с ног туфли, перепрыгнул через журнальный столик, разбил хрустальную вазу, включил телевизор и плюхнулся в кресло.

Телевизор нагревался медленно, что называется, «со смаком», внутри его чрева что-то похрустывало, лампы, получая электричество, издавали едва различимый характерный звук, напоминающий сладостный стон, возникающий при утреннем потягивании. «Ну! Ну, давай!» – торопил Павел Семенович. Темный до этого экран наполнился светом и начал выдавать четко различимую картинку. Шел краткий обзор предыдущих серий. «Успел!» – облегченно вздохнул Павел Семенович. После перечисления имен и фамилий большинства людей, причастных к созданию фильма, появились кадры с надписью «директор картины». «Наконец-то! – Павел Семенович знал, что фильмы практически всегда начинались после указания директора картины. – Все, фильм начался…»