Период третий. Сельские студенты (техникум)

Когда прошли дальше, то увидели, что от центральной аллеи наискосок вправо отходит другая тоже очень прямая аллея, но эта была гораздо уже. Девчонки пояснила, что это тропинка к четвёртому девичьему общежитию. А вскоре они и сами повернули на другую, поперечную аллею, потому что они, оказывается, живут в третьем общежитии. При этом, шедшая с нами женщина, пояснила, что нам здесь следует свернуть на другую довольно широкую аллею, направленную наискосок налево. Вскоре мы вышли на просторную площадку из утрамбованного мелкого щебня. Площадка была огорожена невысоким, всего по колено красивым заборчиком из штакетин с выпиленными на вершинах округлостях. Вдоль этих заборчиков на толстых столбиках были установлены крашенные деревянные скамейки. Слева возвышалось длинное здание с высоким крыльцом. Наша попутчица пояснила, что это поселковый клуб, а за ним был огороженный высоким забором круглый помост с пристроенным вплотную к нему другим крытым помостом. И женщина сказала, что это летняя танцевальная площадка, а под крышей расположена сцена для оркестра. Невдалеке оказался и выход из парка.

Выйдя из парка на дорогу, добрая попутчица показала на открывшееся прямо перед нами здание с множеством больших окон и пояснила, что это и есть учебный корпус. А сама повернула налево, сказав, что живёт в среднем бараке из протянувшихся в ряд помещений вдоль ограды парка. Учебный корпус от дороги был тоже огорожен забором. Но этот забор тянулся дальше корпуса, направо вдоль другого большого здания, похожего на то общежитие, к которому сворачивали девушки-попутчицы. А влево этим забором от дороги отделялись другие большие здания под железной крышей. Напротив этих зданий вдоль забора росли несколько очень высоких, с толстенными стволами тополей.

Напротив крыльца учебного корпуса в заборе был не слишком широкий проход. Крыльцо корпуса оказалось высоким, в несколько ступеней, с площадкой наверху, ограждённой крепкими деревянными перилами. В углу между крылечком и корпусом росло молодое дерево, похожее на ёлку. Только вместо иголок у него на ветках были чудные сплющенные листочки узорчатые.

Учебный корпус Верхне-озёрского техникума. Фото 1960 года.

Между учебным корпусом и другим зданием всё пространство занимали две огромные клумбы с цветами, огороженные таким же низким заборчиком, как и площадка у клуба. Посреди клумб возвышались на штукатуренных белых подставках большие, в два обхвата чаши, наверно, гипсовые, в которых тоже росли цветы. Хотя лето в этом году было жаркое и сухое, цветы на клумбах не завяли и располагались затейливыми узорами.

Толик не сдержался и заявил:

– Пацаны, если б мы знали, что здесь такая красота, ни за что не стали бы дурачиться у Поляничек на подготовке. Зубрили бы всё целыми днями, чтобы пожить в такой красоте.

– Да, – почесав затылок, согласился Колька, – жалко будет, если завалим экзамены. Нигде такой красоты не видел. А студенты ж здесь каждый день рядом с таким ходят.

К семи часам на крыльце корпуса и на скамеечках за клумбами толпились и сидели уже много ожидающих начала работы приёмной комиссии. Мы поглядывали на собравшихся с превосходством, но не потому, что самые первые пришли к корпусу, а потому, что почти все поступающие пришли с родителями. А мы самостоятельно приехали. Только несколько старших парней и девок, которые закончили десять или одиннадцать классов, и будут поступать сразу на третий курс, были без родителей. Потом попозже, когда людей ещё добавилось, высокий интеллигентный мужчина, в шляпе, который сопровождал очень кучерявого парня, сказал, что следует создать очередь. Потому что в приёмную комиссию сразу всей толпой не получится зайти. И что, наверно, следует создать две очереди, так как имеющих среднее образование, вероятно, будет принимать другая комиссия. Колька сказал ему, что мы первые сегодня пришли к корпусу. Но мужчина в шляпе пояснил, что тогда нам и следовало создавать очередь. А потому что мы не создали очередь – будем стоять за его сыном. Я сказал Кольке, чтобы не спорил. Нам даже лучше будет, посмотрим, что будут спрашивать у этого кучерявого.

В приёмной комиссии забрали наши свидетельства школьные, записали нас в список и объяснили, что наша группа будет иметь номер один, что первый экзамен у нас будет завтра в девять часов, по математике. Спросили, нуждаемся ли мы в общежитии и в питании. Мы попросились на проживание, а от питания отказались. Направили нас в шестое общежитие, рассказали, как туда пройти, и дали записку для коменданта. Комендантом оказалась немолодая полная женщина. Она показала нам комнату с четырьмя двух ярусными железными койками, с застеленными постелями и с одеялами конвертом, заправленными в простынь. Точно так, как мы заправляли постели в пионерском лагере. В комнате кроме кроватей стояло четыре тумбочки, небольшой стол у окна и три табуретки. На двух табуретках уже сидели оформившие документы раньше нас кучерявый парень и его отец, который положил свою шляпу и небольшой чемоданчик на нижнюю койку, стоявшую ближе к окну.

Когда комендантша завела нас в комнату, дядька даже обрадовался нам:

– Во, ребята, мы с вашим дружным коллективом не только у приёмной комиссии были соседями, но нас и поселяют вместе.

– А Вы что, тоже поступать в техникум будете, – удивился Колька.

– Нет, конечно, – усмехнулся дядя, – вот только своего наследника познакомлю с обстановкой и вынужден буду к вечеру отправиться восвояси.

А комендантша на это ему заметила:

– Если захотите при сыночке побыть, пока он будет экзамены сдавать, то можно будет договориться и Вам место выделить. Обычно издалека мало приезжают поступать. Местные же все из дому приходят на экзамены. А вы, ребята, облюбовывайте себе места и смотрите, как постели заправлять следует. Завтра никого не выпущу из общежития, кто плохо заправит свою койку.

– Вижу, у вас здесь дисциплина армейская, – одобрительно закивал головой дядя.

– Не то, чтобы армейская, а новых приходится приучать к порядку. Чтобы не сорили, чтобы в комнатах чисто было, – и, подойдя ближе к дяде добавила. – А вы быстрее с сыночком советуйтесь, остаётесь или нет с ним. Пока я все места в этой комнате не распределила.

Но дядя закрутил головой и пояснил:

– Предложение очень заманчивое. Но мы об этом заранее не догадались. На работе нужно завтра быть, и домашние беспокоиться будут. Да я вижу, соседи у Саши подобрались боевые, думаю, если он их держаться будет, то и без моего участия справится.

Тут в их разговор вмешался Колька:

– Скажите, а есть можно нам в этой комнате. У нас харчей полные чемоданы, а мы, считай, вторые сутки не жравши.

– Конечно, можно, – кивнула головой комендантша.

А потом, засмеявшись, добавила:

– Даже плитку электрическую могу дать, если вы в обмен по паре куриц из ваших чемоданов переполненных мне выделите. Если что разогревать решите.

– А знаете, хорошо бы было. Саше вон мать приготовила картошку с утятиной на сегодня. Так она же холодная уже. Только блюдо в банке стеклянной, – с сомнением в голосе сказал дядя.

– Принесу я вам сейчас плитку и сковородку, а про курицу не примите в серьёз. Это я пошутила так. Хоть плитками в комнатах студенческих не разрешают пользоваться. А мне жалко поступающих. Которые студенты, особенно старших курсов, те приспособленные. А эти приезжают – ничего не знают и боятся всего.

Пока комендантша ходила в свою комнату за плиткой и сковородкой, я сообразил, что нам тоже можно яичницу будет пожарить на этой плитке. Быстро раскрыл свой чемодан и начерпал из банки почти половину кружки мёда. И когда пришла комендантша, обратился к ней:

– Нам в комиссии не сказали, как Ваше имя отчество, но от нашей компании хочу угостить Вас мёдом с дедушкиной пасеки. Вы мёд дома в свой стакан переложите, а нам тоже позвольте завтра попросить у Вас эту плитку пожарить яичницу. Сейчас мы поедим варёное, что нам из дому приготовили. А завтра, если нас после первого экзамена по домам не прогонят, можно уже и сырые яйца жарить.

– От гостинца не откажусь, и зовут меня Мария Сергеевна, но студенты обычно тётей Машей кличут. Плитку будете брать по необходимости, только с утра я сама на ней готовлю. А ещё вон за туалетом дрова сухие сложены и хворост. Можете печку в комнате растопить и на печке всё пожарить, что нужно, – пояснила она.

– Тогда мы у Вас только сковородку просить будем, – уточнил Федька.

– Да сковороды у меня ещё есть. Оставляйте эту у себя, пока экзамены продлятся.

Сашкин отец уехал после обед. А к нам в этот день так больше никого и не поселили. Соседа своего мы расспросили подробно, кто он и откуда. Приехал он из Бутурлиновского района. А его отец, оказывается, работал у них директором школы. И поэтому был очень грамотным и важным. Да и сам этот Сашка казался нам каким-то не простым, но слишком осторожным и нерешительным. Ничего не смел сам делать. Всё спрашивал у нас. И всего стеснялся. Мы же в своей компании чувствовали себя как дома, а тут, кстати, ещё и с тётей Машей сумели подружиться.

Математику сдали легко и даже без особых волнений. А наш сосед по комнате на экзамене сидел за одним столом с Поляничко. Просил Алёшку подсказать ему. Алёшка подсказал, и им из комиссии даже замечание сделали за переговоры. После экзамена в комнате ещё раз проверили все решения и убедились, что ошибок не допустили. Следующим нашей группе назначили экзамен по биологии. Но тех, которые плохо написали по математике, к этому экзамену уже не допустили. Мне и Толику достались лёгкие билеты. Остальным тяжелее, но всё равно у всех пятерых оказались одинаковые оценки – четвёрки. И нас допустили к следующему экзамену.

Последним наша группа писала диктант по русскому языку. Диктант оказался трудным. Даже Толик не был уверен, что написал на тройку. А мы вообще приуныли, когда поселившийся с нами Сашка при разборе тех слов, в которых сомневались, стал назвать наши ошибки. Он, оказывается, диктантов вообще не боялся, потому что и слова трудные помнил, как правильно писать, и знаки препинания умел правильно расставлять. Результаты по другим предметам вывесили на следующий день с утра, а по диктанту сказали, что вывесят к вечеру. Но вечером их так и не вывесили. Мы очень сильно переживали за то, что теперь, видимо, не попадём в студенты. Долго не могли уснуть. Обсуждали, что будем делать, если нас не зачислят.

Зато на следующее утро на входной двери и на двери в приёмную комиссию оказались вывешенными списки зачисленных в техникум и распределение по группам. Мы же, конечно, стали проверять стали список зачисленных в первую группу, потому что сдавали все экзамены в первой. В списке зачисленных в группу значилась только Федькина фамилия. Остальных наших фамилий в списке не было. Мы приуныли, и Федька тоже выглядел растеряно. По очереди вновь и вновь проталкивались к двери со списком, внимательно его читали, но своих фамилий не находили. Потом Алёшка случайно обратил внимание на список второй группы и обнаружил там свою фамилию, и мою, и Толика. Мы очень обрадовались, а потом в списке третьей группы нашли и фамилию Мошненко. Счастью нашему не было предела!

Потом постепенно выяснили, что указанные в списках первые две учебные группы являются агрономическими, а третья зоотехническая. Николай расстроился, и я пошёл вместе с ним в приёмную комиссию доказывать, что его ошибочно записали не в ту группу. Но в комиссии женщина нам пояснила, что комиссия только оценивает знания поступающих, а формированием групп из поступивших осуществляют учебная часть, педсовет и директор. Тогда я решил идти сразу к директору и пояснить, что мы всем классом решили выучиться на агрономов. За дверью с надписью «Директор» оказалась тесная комнатка со столом, стоящим у окна. За столом сидела совсем молодая девушка в красивой городской шапочке на голове, а вокруг толпилось много людей. Взглянув на меня, девушка сказала:

– Не зачисленным сначала в приёмную комиссию, а только потом к директору.

– Да меня зачислили, я просто, чтобы в другую группу.

– По группам, наверно, к завучу нужно. А он сейчас тоже у директора. Пока не поступивших не принимают, сейчас спрошу, можно зайти по переводу или нет.

Встала со своего места и зашла за высокую дверь со стеклянной табличкой, на которой золотыми буквами было написано «Красота Александр Яковлевич». Через минуту вернулась и пояснила;

– По переводу проходи.

Протиснувшись сквозь толпу, я с трудом открыл дверь, зашёл и увидел двух мужчин. Один сидел за столом, а второй стоял рядом и что-то показывал карандашом в лежащих на столе бумагах. Кивнув и низко наклонив голову, я произнёс:

– Здравствуйте, мне сказали, можно зайти.

Не отрывая взгляда от бумаг, тот, который сидел за столом, медленно, как бы в раздумье, ответил:

– Здравствуй, здравствуй. Рая сказала, что ты по переводу. Что ж тебя не устраивает?

Догадавшись, что это директор, я убедительно заявил:

– Александр Яковлевич, меня очень даже всё устраивает. Просто там, в списках ошибка получилась. Мы, впятером из нашего класса, ещё весной захотели на агрономов учиться. После экзаменов нас всех и зачислили, только почему-то в разные группы. А Кольку вообще ошиблись и в зоотехники записали.

Подняв глаза от бумаг, директор глянул на стоящего рядом и хмыкнул:

– Видишь, легки на помине.

И, посмотрев в мою сторону, продолжил:

– А почему ж это, скажи на милость, этот твой Колька не пришёл просить о переводе в другую группу, а ты решил за него хлопотать?

– Дело в том, что это я уговорил всех на агронома идти, потому что такая специальность очень интересная, а теперь ошиблись, и его в другой список.

– Вот видишь, уже хорошо, что сам попал в нужный список, если неравнодушен к агрономической науке. А Кольку твоего ты зря уговаривал поступать на агрономический факультет. Его вот Федор Митрофанович в два счета переубедил учиться на зоотехника.

– Не, Колька ничего такого не говорил, и переживает очень, что его не туда записали.

Стоявший у стола мужчина выпрямился и, повернувшись ко мне, вмешался в наш разговор:

– Профессия зоотехника тоже не менее востребованная на селе. Животноводческих специалистов даже больше сейчас требуется, скажу я тебе. И престиж этой специальности не меньший. Просто в этом году заявлений на этот факультет поступило почему-то мало.

Движением руки, директор прервал его объяснения, и немного повысив голос пояснил:

– Тут ситуация несколько сложнее, чем тебе кажется. Дело в том, что и завуч вот, и педсовет в какой-то мере решили поддержать настрой вашего дружного коллектива на получение сельскохозяйственных специальностей. Может, ещё и благодаря тому, что вы все пятеро дружно показали высокие знания в области математики. Зато успехи в русском языке у вас оказались совершенно слабыми. И только благодаря тому, что Фёдор Митрофанович чутко уловил ваш коллективный настрой на обучение сельскохозяйственным премудростям, вы оказались все пятеро зачисленными на первый курс. А если ваш Колька не захочет обучаться на зоотехника, то в приёмной вон полно желающих заслуженно занять его место. При этом учти, что там найдутся действительно заслуживающие его место, потому что многие имеют знания по русскому языку гораздо выше, чем ваши с Колькой.

Я стоял, понурив голову, так как выяснилось, что мы действительно, наверно, завалили диктант, и только заступничество за нас этого Фёдора Митрофановича помогло оказаться в списках зачисленных. Молчание затянулось, Федор Митрофанович стал что-то обводить карандашом на бумаге, а директор ещё раз глянул на меня и уточнил:

– Ты всё понял из того, что мы тебе объяснили?

Я взволновано закивал головой и промолвил:

– Понял, конечно, понял, особенно когда про русский сказали.

– Так как же, в свете открывшихся новых обстоятельств, будем теперь решать вопрос с вашим Колькой?

– Александр Яковлевич, он согласен учиться на зоотехника, а тем более, что он не сам, а я им про агронома настаивал.

– Ну, вот и хорошо. Иди теперь согласовывай этот вопрос и с самим Колькой.

Забыв попрощаться, выскочил из кабинета и пошёл к пацанам, ожидавшим меня на скамеечке за клумбой. Рассказал им, что мы на самом деле плохо написали диктант, и что нас зачислили только из-за того, что за нас перед директором заступился какой-то важный мужик из техникума. И что если Колька или кто из нас передумает учиться, то к директору выстроилась целая толпа тех, которые сдали экзамены, наверно, намного лучше нас, но их не зачислили. Колька сразу же согласился учиться на зоотехника. Даже и не заикнулся возражать. Потом даже придумали, что мужика, за нас заступившегося, нужно было бы как-то отблагодарить. Вполне приличным было бы угостить его нашим мёдом домашним, но мёда осталось уже совсем немного. И угощать такими остатками было неудобно. Вдобавок на меня все насели, что я даже не сообразил спасибо сказать директору и мужику тому, что заступился за нас.

Вскоре объявили, что всем зачисленным с тетрадками и карандашами необходимо в одиннадцать часов собраться в двенадцатом кабинете для инструктажа. Во время инструктажа объяснили, что зачисленным, особенно живущим далеко, следует явиться в техникум заранее, тридцать первого августа, а лучше даже тридцатого. Что с собою необходимо захватить не только чистую одежду для посещения занятий, но и рабочую одежду, и обувь соответствующую. Потому что в техникуме учащиеся осуществляют все хозяйственные работы и все обязательно участвуют в шефской помощи колхозам района. Что по прибытию необходимо будет встретиться со своими классными руководителями и решить через них все вопросы по проживанию, по питанию и по расписанию занятий. Рассказывали даже, какие письменные принадлежности следует запасать. И что для уроков физкультуры и занятий спортом необходимо будет иметь спортивные штаны и майки.

После инструктажа узнали, что Сашка с нашей комнаты тоже зачислен в техникум и записан в первую группу, как Федька наш. Хорошенечко подкрепившись едой, в полном порядке сдали нашу комнату комендантше и пошли по знакомому уже пути к шоссейной дороге. Сашка тоже шёл вместе с нами. Только на шоссе выяснилось, что ему следовало ехать в обратную сторону. Вскоре мы остановили грузовую машину, и сидящие в кабине люди согласились подвести нас до Таловой и даже денег за это не стали брать. Сашка остался один на дороге и грустно махал нам вслед рукой.

На станции узнали, что ближайший поезд в нужную нам сторону будет только через два с лишним часа. Поезд направлялся в Симферополь и совсем не через наши станции. Но кассирша сказала, что если будут места, она нам сможет продать билеты до Пасеково или до Митрофановки, но их придётся в Лисках компостировать на другой поезд. А этот из Лисок поедет в сторону Харькова. Мы оказались единственными пассажирами в этом направлении. Но на поезд не дали ни одного места. Грустные, мы пошли в отдельно стоящий на перроне буфет. Купили две кружки кваса на пятерых и уселись за столик рядом со стойкой буфета. Услышав наши переживания, буфетчица посоветовала:

– Чем нюни распускать да бражничать, идите быстрее на перрон. Поезд уже объявили. Подходите к проводницам, только не в общий вагон, а в плацкартные или в купейные. Проситесь слёзно. Скажите, что студенты. Может, какая и согласится до Лисок взять. А то и денег предложите по пятёрке. Если мест не будет, так на пирожки больше потратите.

Поблагодарив советчицу и даже не допив квас, побежали на перрон, потому что вдали уже показался дым паровоза. Заняли позицию у первых вагонов. Пока открывались двери первого вагона, посоветовал ребятам бежать к следующему вагону, пока я буду упрашивать проводницу этого. Открывшая дверь проводница даже не стала открывать крышку над ступеньками. Стоя на верху, выслушала мою просьбу. И позевывая, ответила:

– Жалко мне вас, ребятишки. Но взять мне некуда. Купе все заполнены, а в проходе нельзя посторонним находиться.

– А может, мы в тамбуре постоим до Лисок?

– И в тамбур не возьму.

– Так мы же и денег заплатим.

– Сказала – не возьму. Беги к другим вагонам. Только в восьмой вагон не проситесь. Это штабной. Там и вас застукают, и проводникам нагорит.

Догнав ребят, узнал, что им тоже отказали. Алёшка с Толиком не стали дальше идти, а вышли на перрон и не спеша двинулись в сторону вокзала. Но в следующем вагоне нам повезло. Когда я сказал про деньги, пожилая проводница спросила:

– А по сколько до Лисок дадите?

Почувствовав её заинтересованность, хотел сказать, что заплатим по десять рублей. Но Колька, наверно запомнивший совет буфетчицы, сразу же выпалил:

– По пять рублей с каждого.

Проводница помолчала, подумала, и я опять уже решил, что скажу о возможности заплатить и по десятке. Но она опередила меня:

– Не знаю, как я вас только втисну пятерых. Ну да ладно, поместитесь. А вы, я вижу, ещё и на проезде решили немного выгадать. Хотя оно, может, и правильно, все теперь стали выгоду искать. Грузитесь!

Федька свистнул пацанам, чтобы бежали к нам, и мы поднялись в вагон. Чемоданы наши проводница заставила все сложить на третью полку над проходом. А нас завела в тесное купе с одним нижним сидением и велела:

– Устраивайтесь, кто как может. Того, который худой из вас, на колени можно взять. Или на стол одному сесть. Только не шумите здесь. Я дверь замкну до Лисок, но от вас чтобы и ни звука, ни стука не слышала!

В Лиски мы приехали на удивление быстро. Поезд этот нигде не останавливался. Один разочек остановился совсем недолго на станции Бобров и сразу же поехал дальше. В Лисках проводница долго не открывала нам дверь. Алёшка хотел даже стучать ей. Но мы сказали, что будем ждать, потому как слышно, что люди ходят по проходу. Потом она открыла нам и спросила:

– А обещанное приготовили?

Колька подал ей заранее приготовленные нами двадцать пять рублей, и мы вышли на перрон. Только не с той стороны вокзала, на которую прибывал наш поезд, когда ехали из дому.

Быстро почитали расписание, узнали, что вскоре прибудет поезд до Ростова, и решили даже не пробовать покупать билеты в кассе, а сразу же идти к проводникам. Рассказывать, что мы студенты. И заранее договорились, что до Пасеково будем предлагать сразу по пятнадцать или даже по двадцать рублей. Решили заранее распределиться по всей длине поезда, с тем, чтобы каждый успел попроситься в несколько вагонов. Договорился опять я. На этот раз нас взяли два проводника мужчины в общий вагон, по двадцать рублей. Но только оказалось, что на Пасеково этот поезд не останавливается. Сказали, что высадят нас или в Митрофановке или в Журавке. Вначале думали сходить в Митрофановке. А потом сообразили, что к тому времени стемнеет, и мы ни на чём не сумеем доехать домой. А из Журавки можно пешком домой дойти. Когда люди выходили из вагона на станции Евдаково, проводник выпросил у них билеты. Потом позвал меня в тамбур, отдал пять билетов и пояснил, что с ними делать:

– Мы тут, прежде чем вас брать, узнали, что ревизоры уже в Воронеж возвращаются. Но на всякий случай, скажешь, что ехали вдесятером из Воронежа. И что ваши друзья сошли в Евдаково, но по ошибке захватили с собой ваши билеты до Журавки, а у вас остались только их билеты до Евдаково. Всё понял? Не запутаешься?

– Нет, не запутаюсь. Я и пацанов подготовлю. Мы перед ними так всё распишем, что враз поверят.

– Да вроде бы и не должно уже здесь быть ревизоров. Только вдруг в Россоше сядут из Каменска. Поэтому остерегайтесь. Ну а в случае чего давите на жалость, что студенты. Если что, сочиняйте, что в вагон зашли как провожающие. Понял?

Я молча кивнул головой, и пошёл запугивать товарищей тем, что с этой поездкой у нас складывается не всё так удачно, как казалось. Но до самой Журавки никакие проверяющие так в вагоне и не появились. Когда поезд остановился на нашей станции, проводники выпустили вначале мужчину со старухой, а потом получили причитающиеся им деньги и помогли спуститься на землю нам.

Было уже темно. Только вдоль поезда на столбах горели электрические лампочки. Можно было выйти на дорогу и идти домой по дороге. Но я знал тропинку, по которой люди из нашего села ходят на охровый завод. Тропинка это проходила недалеко он железнодорожных путей, только с противоположной стороны от станции. Предложил идти домой по ней. Потому что так было намного короче. Подождали, пока поезд уедет, перешли пути и вскоре вышли на тропинку. Небо было пасмурным, и поэтому тропинку эту было не слишком просто различать в темноте. И мы иногда упирались в кусты. А тут ещё Алёшка заявил, что ему как-то боязно ночью идти по лесу и потребовал, чтобы его с места замыкающего пропустили в средину нашего строя. Но вскоре стало светлее, или глаза привыкли к темноте, но с пути мы больше не сбивались. Когда лес закончился, по выгону пошли ещё быстрее, чуть ли не бегом. А вскоре показались и огоньки села.

Когда я постучал в окно нашей хаты, родители уже собирались ложиться спать. Такого скорого моего возвращения они не ожидали. Да к тому же обрадовались удачным результатам поездки. Пока меня кормили, я, сбиваясь и перескакивая с одного на другое, спешил поделиться своими впечатлениями. Но после еды мама сказала, чтобы я мыл ноги и ложился спать. А потом днём спокойно и подробно всё расскажу и о поездке, и о том, как экзамены сдавали, и как с директором техникума разговаривал.

На учёбу нас снарядили основательно. Вначале мама составляла список того, что должно пригодиться и без чего не обойтись. В результате перечень получился на целых две страницы. Из одежды приготовили: носки покупные пять пар, одни шерстяные новые, три пары портянок новых фланелевых, две пары колечек из широких резинок, чтобы удерживать на ноге носки. Когда надеваешь сапоги и в носки штанины заправляешь – без них не обойтись. А я такие резинки и на портянки надевал. Тогда они не разматываются, даже когда разуваться приходится. Из одежды приготовили трое штанов хлопчатобумажных и такой же пиджак. Четыре рубашки и связанный бабушкой толстый шерстяной жилет. Трусов и маек новых по четыре штуки. Сшили новые шаровары сатиновые для физкультуры. Из обуви приготовили прошлогодние, купленные на вырост и ещё крепкие ботинки, сапоги кирзовые почти новые, а мама настояла, чтобы и черевики брезентовые тоже взял.

Я возражал и доказывал, что это обувь сельская, что в культурном месте их стыдно будет надевать. Но она продолжала настаивать. Говорила, что не заставляет в них на учёбу ходить или в клуб. Но в общежитии, они очень удобные. Их и надевать, и снимать легко. Почти каждую вещь мама оборачивала в газетную бумагу. А некоторые в материю. При этом учила:

– Тряпки не выкидывай. Этой можно будет со стола стирать или сковородку горячую на печке придерживать. А большую вот эту, полотняную, приспособишь ноги мокрые вытирать, как на ночь будешь мыть их.

Вообще, к чистоте и уходу привлекалось особое внимание. Приготовили: щётку зубную новую с прозрачной ручкой, нераспечатанную коробку зубного порошка, в специальной мыльнице новое мыло туалетное, два бруска мыла хозяйственного, две банки крема сапожного. Щётки тоже две положили, одна сапожная, уже использованная, и одёжная, совершенно новая. А утюг дедушка не разрешил класть. Сказал:

– Зачем из дому переть такую тяжесть? Стоит он копейки, а в дороге и фунт пудовым покажется. На месте можно будет купить, и не одному, а в складчину. Им хоть вдесятером пусть гладят – не сотрется, Там, на месте можно выбрать и побольше того, который ты ему хочешь замотать.

Из посуды запаковали кружку и миску алюминиевые. Алюминиевые ложку и вилку. Нож большой с деревянной колодочкой, и маленький, складной, перочинный с двумя лезвиями и штопором – карандаши затачивать. Бабушка отдала нашу маленькую сковородку с ручкой. Пояснила:

– С ручкой сковорода намного удобней. Я и дома ей приспособилась. Так дома сковород полно, и чаплийка дома есть, сковороды без ручек с огня снимать. А там тряпкой за ручку взял и хоть мешай то, что жаришь, хоть на стол неси!

– Спасибо Вам, мамо, хорошо придумали. Я её только песком до блеска начищу – она как новая будет, – воскликнула мама.

Для учёбы приготовили десять тетрадей в клеточку, одну авторучку и две перьевых, пять карандашей простых. Два с мягким стержнем и три с твёрдым. И один карандаш химический. Линейку, циркуль, треугольник, Полный пузырёк чернила для заправки авторучки. И пять конвертов клееных с марками. Показывая на конверты, мама поясняла:

– Письма теперь люди уже в конвертах посылают. Треугольниками наверно только солдаты из армии пишу. Потому что им можно без марки. А тебе, чем марки покупать и на треугольник клеить, в конверт письмо положил и кидай в ящик. Только не забывай писать чаще, а как только приедете, узнаешь адрес вашего общежития, и сразу же отпиши нам.

Из продуктов в чемодан положили только сала и мёда. Потому что нас предупреждали, чтобы на месяц приготовились заплатить по сто двадцать рублей за столовую. А на следующий месяц нам уже выплатят стипендию, если двоек не будем получать. Всё приготовленное не поместилось в чемодан, остальное затолкали в большой армейский рюкзак. В рюкзаке тоже места не хватало. Чтобы вещи из него не вываливались, сверху их застелили рушником полотняным, а шнурок на застёжке только чуть-чуть удалось стянуть. Поэтому, вдобавок, отдельно пришлось ещё брать и узелок с едой в дорогу и на первые дни, пока нас в столовой не начнут кормить.

Поскольку мы теперь уже считали себя опытными пассажирами, договорились на этот раз отправляться из Митрофановки. Потому что обнаружили два таких поезда, которые идут через Таловую из наших краёв. При этом первый из них останавливался в Митрофановке раньше на час, чем тот, который из Пасеково отправляется в десять двадцать. До Митрофановке доехали на колхозной машине, которая возит утреннее молоко и сливки из сепараторного отделения на молокозавод. Из дому сразу обулись в сапоги. Потому что дожди шли уже третий день, и чтобы места меньше занимать обувью. Билетов на этот поезд не было, но мы так упрашивали кассиршу, что она продала билеты нам всем пятерым. При этом сказала, что если проводники будут возражать, мы должны отвечать, что в общем вагоне можно ехать без мест, стоя.

Проводник немного поворчал на нас нечленораздельно, себе под нос, но в вагон запустил. До Россоши поезд ехал без остановок, а там сошло несколько человек и мы нашли свободный уголок у окна. Два места с одной стороны столика, и одно с другой. Решили сложить все свои чемоданы, рюкзаки и сумки здесь на третью полку, а сидеть по очереди. Но в Лисках сошли многие, и мы нашли свободные места, для каждого. Зато вскоре в вагон набилось столько людей, что даже в проходе стояли и люди, и сундуки, и узлы большие были нагромождены. Мы даже беспокоились, что не сможем на своей станции протиснуться к выходу. Но пока доехали до Таловой, люди сумели распределить свои узлы и сундуки по свободным багажным местам, и мы легко пробрались к выходу.