Улица мира арабской вязью

Впереди, в куче пыли, виднеется что-то цветное. Подхожу ближе и останавливаюсь, чтобы разглядеть как следует. Кусок какой-то синтетической ткани выжженной солнцем настолько, что в сшитых вместе лоскутах едва угадываются синий и красный цвета. По-моему, это обрывок зонта от солнца, которыми обычно прикрывают столики в летних кафе. Рядом, наполовину занесённый пылью и песком, лежит большой плакат. На нём женская рука держит ребёнка и надпись арабской вязью. Как будто открытка из прошлого. Интересно, что стало теперь с этой женщиной и этим ребёнком?

А вон чуть правее, у дорожного бордюра островка безопасности, из щели между двумя булыжниками тянется к свету крошечный росток какой-то местной травки. Суровый и упрямый, несмотря на свой малый возраст, настырно цепляется за жизнь своими грубыми отростками, решительно заявляя о своём праве на существование. Ни песчаные бури не засыпали его, ни жестокое солнце его не сожгло.

Зачем это всё? Почему погиб Захват, остальные ребята? Почему Петров словил пулю в лицо? Кому это всё было нужно? А они? Зачем взрывали эти бомбы в городах? Для кого? Разве кому-то стало легче жить от этого? Не стало ведь? Треть Земли сгорела, остальные две трети воюют между собой. Для чего?

Снова обращаю свой взор на малыша с плаката. Смуглый кудрявый карапуз с большими смышлеными глазами, устроившись на нежных любящих руках, наклонился вперёд и вытянул ручку, указывая на что-то своим крошечным пальчиком. Указывает на…

Что это?!!! Мир вокруг вдруг заполнился ярким белым светом, как будто если бы солнце стало вдруг во сто крат ярче! Сначала в этом свете утонули все цвета и краски, затем силуэты предметов вдруг стали размытыми и нечёткими, а вскоре и вовсе потеряли свои очертания, и всё вокруг превратилось в один белый лист. Лишь только моя тень, размазанная и страшная, как тень ужасного чудовища, присутствует со мною вместе внутри этого света и молчаливо указывает мне на его источник, который находится у меня за спиною. Я знаю! Я знаю что это! Но я не обернусь и не посмотрю на него! Нет! Потому что нельзя смотреть на него в первые секунды его жизни.

Яркий свет гаснет, и окружающий мир вновь возвращает себе свои формы и очертания. Я выхожу из оцепенения и медленно оборачиваюсь назад, пытаясь заставить сделать хоть один шаг свои ставшие вдруг ватными ноги. Где-то вдали поднимается, распрямляя спину и упираясь своими страшными плечами прямо в голубой небосвод, самое страшное чудовище – гриб ядерного взрыва. Его грязь и мощь ошеломляющи и не принадлежат этому миру. Только человеческое безумство могло поместить его сюда, на эту землю, под это небо. И вот он ожил, чтобы за несколько мгновений своей короткой жизни уничтожить как можно больше всего живого и обратить часть этого мира в прах.

Прежде мне не доводилось никогда видеть ядерных взрывов. И я не знаю точно, на каком расстоянии он нас он находится. Может пятьдесят километров, а может сто. В любом случае, ударная волна будет здесь очень скоро!

– Ядерная атака! Всем укрыться! – голос Савичева вывел меня из ступора. Я смекаю, что лучше сейчас держаться подальше от зданий, которые могут рухнуть под ударом и похоронить и меня за одно. Отбегаю несколько шагов в сторону и ложусь, уткнувшись забралом шлема в пыльную мостовую.

Чувствую как бьётся моё сердце в ожидании ударной волны. Какой она будет? Может быть её сила будет такова, что она сорвёт с земли верхний слой почвы вместе со всем, что на нём, как кусок бумаги, а может быть она только едва стряхнёт пыль с мёртвых зданий.

Чувствую! Я лежал пластом, вцепившись в булыжники пальцами, но удар так тряхнул землю, что меня отбросило в сторону. В ушах зазвенело, но я слышу как где-то недалеко обрушилось здание. Камни и куски кирпича падают сверху и глухими ударами бьют по мостовой. Я скорее ощущаю эти удары, чем слышу. Один из камней размером с кулак, сорвавшись откуда-то сверху, бьёт мне в спину, чуть ниже лопатки. Панцирь надёжно защищает, но удар всё же весьма чувствителен.

Ударная волна ядерного взрыва продолжительна, но вот и она прошла. Я осторожно отрываю от земли голову, осматриваю своё тело и вижу, что меня наполовину засыпало песком. Волна подняла в воздух столько пыли, что я с трудом могу разглядеть здание на противоположной стороне улицы, а ясный день превратился в сумерки. Активирую общий канал радиосвязи. Тишина.

«Надо скорее возвращаться к машине» – промелькнуло в голове. Я поднимаюсь на ноги, вытаскиваю винтовку из кучи пыли, отряхиваю её и поспешно направляюсь обратно к тому месту, где остался мой взвод.

Карабкаюсь по завалу. Вот я уже наверху. В облаке пыли видны только крыши ближних зданий. Спускаясь вниз, ударил винтовку прицелом об угол бетонного блока, но оптика выдержала.

Бегу трусцой по изрытой выбоинами и заваленной мостовой. Впереди из пыли возникает чёрный остов первой машины. На обожженной земле я замечаю только один труп, бегу дальше. Радиосвязи по-прежнему нет, но слуховая система шлема действует, и с её помощью я слышу чей-то крик впереди. Сдавленный, как будто рот зажали тряпкой.

Впереди стал вырисовываться силуэт нашей БМП. Внезапно откуда-то слева выскочил один из наших штурмовиков. Лица не видно из-за шлема, но я всё-равно узнал в нём Шищенко. Он жестикулирует руками и орёт что-то сквозь маску. Что-то про взрыв, про арабов, остальное – мат. Я хватаю его за плечо и пытаюсь успокоить. Справа возникла фигура командира. Через громкую связь шлема он спрашивает, повернувшись ко мне:

– Где Буслаев?

– Не знаю – отвечаю я – Я его не видел. А что с остальными?

Савичев ничего не ответил, потому что в этот момент из пылевого тумана возникла фигура штурмовика. Буслаев подбежал к нам и остановился.

– Все в машину! – скомандовал Савичев.

Тяжелый люк закрывается за последним входящим и я, наконец, могу снять шлем и осмотреться. Гермоклапан «пшикнул» и через секунду большая и круглая как арбуз сфера шлема уже лежит на моих коленях, а м нос ударил воздух, наполненный запахами отсека.

Все здесь. Все, кто смог. Людей в отсеке сейчас даже больше, чем обычно, если считать раненого Петрова, лежащего на полу в проходе между скамьями. Слева от меня штурмовик Буслаев стягивает с круглой головы свой шлем. Справа Ванёк Степенко, сидит и молча смотрит себе под ноги. За ним Бекешев, упёр затылок в переборку. Лицо его выглядит сонным, но я то знаю – в его случае это признак сильной обеспокоенности. И в самом деле, есть от чего. Напротив меня сидит старший лейтенант Савичев. Тоже задумчив. Сидящий слева от него Шищенко вертит головой из стороны в сторону без остановки. Справа Максимов… Всё время забываю его имя! Этот… не то, чтобы он выглядел напуганным или растерянным. Встревоженным, скорее. Просто ждёт, когда старшие решат что-нибудь, и ни во что не вмешивается. Снайпер Ляхов с краю, на своём обычном месте. И выражение его лица в точности такое же, каким оно было ещё утром, и каким оно было вчера, и каким будет завтра, я уверен. И во время боя оно тоже оставалось таким же. Это я тоже знаю.

Савичев явно хочет что-то сказать. Или, вернее, чувствует, что должен, но не знает, как начать. Я решаю ему помочь.

Чё происходит то, товарищ старший лейтенант? – спрашиваю я – Вам что-нибудь известно?

В ответ Савичев качает головой и говорит:

– Связи со штабом полка нет. Ни со штабом группировки, ни с центром.

– П…дец, нах.й! – вскрикивает Шищенко – Ох.еть просто!

– А сами что думаете? – продолжаю я.

– Думаю, наши не стали бы ядерное оружие применять. Да и союзники тоже. Арабы, наверное. Неизвестно ничего.

– Да, неизвестно – я выдерживаю паузу в несколько секунд и продолжаю – А мы что делать-то будем теперь?

– Подождём – сказал Савичев и вздохнул – Связь должна восстановиться. Если нет, то тогда поёдём на восток. Километрах в шестидесяти отсюда селение. Третья рота должна была взять его и закрепиться там.

– Пойдём?! – удивляюсь я – А как же Петров?

– Помер Петров – слышу справа низкий голос Степенко.

– Как, помер?

– Да как люди помирают? Так и он – отвечает Иван. И в его словах нет ни издёвки, ни иронии, ни сарказма. Просто он всегда так говорит. И думает тоже так.

– Вздыхал, вздыхал – вступает в разговор Бекешев – а после того, как волна прошла проверили, а он уже готов.

Все замолчали. Я смотрю на часть лица Петрова, не прикрытую жидким бинтом. Щека, лоб и часть подбородка. Такое белое и безмятежное. Как у спящего святого. Спи, Толян, спи. Ну их всех нахер…

В общем так – сказал Савичев после нескольких минут молчания – сейчас сложим всех оставшихся двухсотых в ту машину. Петрова тоже. Потом загерметезируемся в отсеке и будем ждать. Если что, то еды и воздушных фильтров у нас хватит минимум на неделю. А вот воды…

– Взрыв! – раздался из динамиков голос Макса Терехова – Ещё один! По датчикам более мощный, но далеко. Километров двести пятдесят-триста к юго-востоку!

– Во, бля!

– Да что же это?! – лицо Шищенко скривила гримаса.

«Неужели новый ядерный обмен» – подумал я, и прислонил внезапно потяжелевшую от этой мысли голову затылком о холодный металл стальной стенки отсека.

Минут через десять, может меньше, мёртвый город во второй раз вздрогнул от прошедшей по нему ударной волны. С домов стряхнуло уже успевшую немного осесть после первого удара пыль, да пара камней сорвалось откуда-то сверху и звучными ударами стукнули по броне БМП. Мы ждали до позднего вечера, но больше взрывов не последовало.

Ночь была беспокойной. Спали по четыре-пять человек, просыпаясь от малейшего шороха. На полу, где ещё недавно лежало тело Петрова, и на скамьях десанта. Остальные дремали сидя. Один постоянно дежурил на месте оператора, вглядываясь через приборы в ночную тьму.

Наступило утро. Все проснулись как по команде, одновременно. Только Бекешева пришлось расталкивать. Завтракали молча, сухим пайком, запивая ничтожным количеством воды. Затем двое караульных легли спать, Максимов занял место оператора, а остальные вышли наружу.

Прекрасное раннее утро! Восходящее солнце залило розово-красным всю линию горизонта, обещая солнечный день. И только цвет неба кажется мне немного странноватым. Впрочем, возможно, всего лишь кажется.

Восстановить связь хоть с кем-нибудь за ночь так и не удалось. Может из-за ионизации атмосферы после взрыва или чего-то в этом духе, а может наша аппаратура накрылась. Как бы там ни было, связи нет. Что нам делать дальше мы пока не решили, но в данный момент мы должны убрать два тела в отсек сгоревшей БМП, куда ранее мы сложили тела остальных, включая Захватова и Петрова.

Шищенко, Степенко, Терехов и Бекешев пошли доставать из завала тело, отброшенное туда, видимо, взрывной волною первого взрыва, а мы с Савичевым понесём того здоровяка, Стёпу.

Обгоревшее до неузнаваемости лицо и скрюченные пальцы на расставленных в стороны руках. Я беру его за плечи, Савичев за ноги, и несём.

Едва мы сделали несколько шагов, как меня внезапно осенило:

– Эти взрывы, товарищ лейтенант!… – говорю я.

Мы донесли гигантское тело до люка десанта и с трудом уложили его на груду других тел, Савичев сел на стальной порог люка, повернул ко мне лицо и спросил, восстанавливая дыхание:

– Чё ты там про взрывы?

– Третья рота. Они ведь шли сперва параллельным курсом с нами – начинаю объяснять я – а потом ушли куда-то севернее, в пустыню, так?

Савичев кивнул головой.

– Они тоже должны были перехватить какую-то группу – продолжаю я – Что если они её настигли, завязался бой, и арабы, осознав, что в открытой пустыне им не спастись, подорвали заряд?

– Заряд?… – на лице старлея явно читается желание опровергнуть мою догадку, но ему мешает осознание ситуации, которое медленно захватывает его мысли.

– Почему командование приказало, во что бы то ни стало, перехватить все группы боевиков, покинувшие город? Наверняка знали. Или, скорее, догадывались.

– Да. Но про ядерное оружие они вряд ли знали – возразил Савичев – Наверное, подозревали химическое или компоненты. Но готовая к применению ядерная бомба!…

Уверен, со стороны это выглядит очень странно: два человека с ног до головы запечатанные в броню, в закрытых шлемах, беседуют друг с другом через динамики громкой связи. Постепенно вокруг нас стали появляться и другие, привлечённые нашим разговором.

– Так это чё – вмешался в разговор Терехов – значит и у наших басмачей с собою может быть бомба?!

– Да что они её, на горбу с собою тащили бы, что ли? – не остался в стороне Бекешев – Почему не взорвали тогда до сих пор?

– Да потому что уйти успели – говорит Степенко – А груз у них с собой был, это точно. Ляхов видел в оптику нескольких навьюченных ослов.

– Ослов? – переспросил Савичев.

– Ну, или мулов. Я х..й его знает.

Вдруг из громкоговорителей БМП раздался голос Максимова:

– Товарищ старший лейтенант! Есть связь! По лучу со спутника только что установилась! Будете осуществлять?!

Савичев ни ответил ни слова, а просто сорвался с места, и почти что бегом побежал по направлению к машине.

Савичев ушел, и мы уже несколько минут сидим молча. За масками не видно лиц, но я знаю, что каждый волнуется сейчас. Переживает. Каждый. Что если старлей вернётся сейчас, и станет ясно, что мир обречён, и нам только и остаётся ждать, когда упадут все боеголовки и на Земле погибнет всё живое? А я ещё думаю о боевиках, о Северных Воротах и о навьюченных мулах.

Савич возник внезапно. Когда я повернул голову в сторону БМП, он уже стоял у носа машины, облокотившись о броню. Делает жест рукой, приказывая нам следовать за ним.

Тишина в десантном отсеке. Молчание. Пожалуй, я не могу припомнить, когда ещё здесь бывало так тихо. Да, все кто остался в живых из нашего маленького войска скопились в этом крошечном железном ящике. Темновато. Горят только две лампы аварийного освещения. Ближе к центру сидит старший лейтенант Савичев и все выжидающе смотрят на него.

– Херовые дела, парни – начал командир – Эти взрывы, как мы все и думали, дело рук боевиков. Первый взрыв был в пустыне, к востоку отсюда, прямо во время боя третей роты с арабами из «отрядов непримиримых». Выживших нет. А второй…

Что это?! Старший лейтенант Савичев, всегда такой безразличный ко всему происходящему, смотрящий на всех сверху вниз, похоже, действительно не знает, как ему произнести несколько следующих слов.

– В общем, вторая бомба взорвалась прямо в Аль Джифане…

Нет, нельзя сказать, что эта новость удивила кого-нибудь из присутствующих. Это было бы неверным словом. Она просто оглушила. Ввела в оцепенение. Короткие матерные выкрики смешались в воздухе с тихим шёпотом и бормотанием. Некоторые лица исказились до неузнаваемости. Даже лицо обычно невозмутимого Ивана Степенко неестественно вытянулось, рот приоткрылся, а глаза стали большими и круглыми. Своего лица я не вижу, но чувствую, как все мысли в моей голове постепенно смешиваются в кашу. Позапрошлый вечер, закатное солнце на стенах домов, лица друзей, десанты, загорающие на прибрежной линии. Всё это было так по-настоящему, так мирно и нерушимо. Нет, я не могу поверить, что всего этого нет, что на месте всего этого сейчас огромный котлован и тьма вокруг! Хотя.… Это же было так очевидно! И расстояние, и направление. Почему никто из нас не подумал об этом сразу?!

– Как мы теперь вернёмся, а?! Как, нах..й?!! – голос Шищенко стал немного сиплым – Где этот грёбаный вертолёт?! А?!!

– Вертолёт сгорел – отвечает Савичев не меняясь в лице и не отрывая глаз от пола – В воздухе, по пути к нам.

– Бл.дь, с.ка! Твою мать! – Щищенко закатил глаза, и его лицо совсем перестало напоминать человеческое.

– И что, за нами больше никого не пришлют? – из угла отсека спрашивает Бекешев.

– Это ещё не всё – старлей поднял глаза и оглядел окружающих – Вчера утром в расположение нашего полка прибыл заместитель командующего черноморским флотом вице-адмирал Седорцев, а через два часа на захваченный нами аэродром в Аль-Джифане приземлился самолёт с командующим ограниченной группировкой Российских Войск на ближнем востоке, генерал-полковник Федорцов, и ещё несколько важных х.ев.

– Них.я себе! – присвистнул Степенко.

– Там, в Аль-Джифане, должен был быть временный мобильный штаб группировки, понимаете? – Савичев вновь принялся осматривать своих подчинённых, как бы оценивая, кто и насколько его понял.

– Так что, нас теперь никто не заберёт? – спросил Бекешев.

Командир, выдержав некоторую паузу, спрашивает, глядя прямо на него:

– Ты е.анутый, Бекешев? – его голос, при этом, остаётся спокойным – Целый полк сгорел. Несколько офицеров генштаба разлетелись на атомы, из всех кораблей на плаву остались только наш и десантник второго батальона. Да и тот вот-вот затонет. Думаешь, им там до нас сейчас?!

Не дождавшись ответа, Савичев продолжает:

– К тому же разведка сообщает, что на севере арабы собирают силы. Возможно, собираются ударить по выжившим и сбросить их в море. Или попытаются захватить корабли на берегу.

Я представляю себе подобную ситуацию и быстро прихожу к выводу, что это не возможно. Даже если наши не смогут сами взорвать корабли в случае поражения, то электромагнитные орудия флагмана эскадры в считанные минуты превратят всё побережье в кладбище металлолома.

Где-то около получаса продолжалось обсуждение сложившейся ситуации и того, как нам поступить дальше. В обсуждении принимали участие все, кроме, пожалуй, Ляхова. Кто-то предлагал идти обратно через пустыню до точки высадки, кто-то придумал смастерить плот и сплавится вниз по реке до самого моря, кто-то хотел идти на восток и искать уцелевших, но все были единодушны в одном – оставаться и ждать помощи не имеет смысла.

– Макс, ты внимательно осмотрел машину? – спрашивает Савичев у Терехова – Точно ничего нельзя сделать? Водительский отсек выгорел вместе с правым электродвигателем, но остался ещё второй и два ДВС в корме. А управлять можно и с наших мест.

– Нет, товарищ старший лейтенант – отвечает Терехов – роторы целы и трак можно было бы заменить, но переднюю шестерню заклинило, да и правые катки многие разбиты. Нечем чинить. Я же говорил несколько раз – нужен автоген в экипаже! Так они…

– Ладно, ладно! – прерывает Савичев и возвращается к своей недавней беседе по поводу связи. Максимов, как оказалось, кое-что понимает в этом вопросе.

Вскоре обсуждения окончательно зашли в тупик, и я решаю высказать некоторые из своих мыслей:

– Разрешите мне пару слов по поводу наших боевиков, товарищ старший лейтенант?

– Давай – отвечает Савич.

– Как вы думаете, куда пойдут теперь все их мелкие отступающие группы?

– На север, в глубь страны. Через ущелье или прямо через перевал. В любом случае, будут пересекать реку, но западнее, дальше в Долину Смерти, думаю, не пойдут. На север, больше некуда.

– Прямо через перевал, думаете?

– Да, горы не высокие. Наверняка много троп найдётся.

– Но что если они с грузом, как наши, например? И бросать его не очень-то хотят?

– Тогда через ущелье.

– Вот! Точно! У них только один путь.

– Но его разбомбили. Автомобильный мост разрушен, все проходы, наверняка, завалило, а само ущелье, насколько я помню, планировали заминировать с воздуха – Савичев сказал это, и в его глазах проскользнула уверенность, что вот в этом-то и была заключена моя мысль.

– Да, но они-то об этом не знают – продолжаю я – У них нет связи. А что они будут делать, когда поймут, что вместе с грузом гряду им не пересечь? Груз не бросят, в этом я уверен.

– Пойдут обратно, в нашу сторону! – говорит Савичев, окончательно поняв ход моих мыслей.

– Точно! Попытаются прорваться через нас, чтобы обойти гряду с Запада!

– А если не получится прорваться, то взорвут себя и нас за одно – продолжил общую мысль Буслаев.

– Мы должны их остановить, понимаете, товарищ старший лейтенант? – говорю я, стараясь убедить и добавляя эмоций в голос – кто знает, куда они везут эти бомбы?

– Как ты собираешься, с автоматом против атомной бомбы?! Бред! – голос Шищенко окончательно сорвался на крик – Мы должны уходить! Сейчас!

– Кроме того, продолжаю я, не обращая внимания на штурмовика – если это фанатики из непримиримых, то когда они придут сюда и нас здесь не окажется, то просто взорвут бомбу прямо тут. А в пустыне от взрыва нам не укрыться.

– Вступать с ними в бой ещё более рискованно – вступает в разговор Буслаев – они будут подходить осторожно. Чуть что, и сразу взорвут.

– Вот! – говорю я – Поэтому засаду надо устроить вне города. Мы должны выйти им навстречу и напасть неожиданно.

Моё предложение прозвучало абсурдно и породило ещё больше споров и вопросов. Кто кричал, что это безумие и мы пойдём на верную смерть, кто предлагал бежать, кто-то устроить засаду здесь, в городе. Всё решил Савичев, сказав:

– Всё правильно. Это единственный выход. Готовьтесь, выступаем во второй половине дня.

***

Не то, чтобы всех охватил какой-то необычайный духовный подъём, или что-то в этом духе. Нет, наверное. Но то, как люди готовились к этому выходу, было не совсем похоже то, что я наблюдал раньше, перед высадкой или штурмом. Да, по правде сказать, за всё время моей службы на флоте, я не помню каких-то серьёзных передряг. Обычно всё идёт как по маслу: артиллерия, авиация, слаженная работа подразделений – и задача решена. Лишь пару раз, на моей памяти, кто-то из нашего взвода получал пулю или его задевало взрывом, и то не смертельно. Лишь однажды, попав в засаду в горах, ещё там, на Кавказе, мы потеряли одного. После этого в нашей команде появился Максимов. Но сейчас мне не очень хочется об этом вспоминать, но это всё, что произошло с нами за четыре года войны.

А теперь вот, попав в действительно серьёзную ситуацию, мы растеряны. Да, скорее растеряны, чем напуганы. Напуганы – это было бы не очень точным определением.

Всё время до обеда Буслаев и Максимов, молча, чистили автоматы, Ванёк Степенко размышлял о чём-то и часто выходил наружу покурить, Макс сидел в кабине, а Шищенко и вовсе нигде не было видно. Бекешеву даже не с кем было потрепаться. А может он и не хотел вовсе. Так, молча сидел.

Ляхов уже долго бреется своим знаменитым «неуставным» ножом. Невозмутимый и величественный, в этот момент он похож на какого-то древнего война из старой легенды. Острое лезвие медленно скользит по худощавой смуглой щеке, счищая с неё белоснежную пену. Наверное, так же вели себя индейцы или войны первобытных африканских племён, отправляясь на войну.

Серьёзнее Ляхова сейчас выглядит только старший лейтенант Савичев. Видать, тяжелые мысли наполнили его голову. Вот только себя со стороны мне не видно…

Часа в два по полудню все собрались у БМП. Не то, чтобы это можно было бы назвать построением, но что-то вроде этого. Оружие готово, припасы собраны, воздушные фильтры в шлемах заменены, вода, аварийный кислород. В общем, всё готово. Савичев взял винтовку одного из убитых морпехов и кучу гранат и патронов к ней, но и свой штатный пистолет-пулемёт также оставил висеть на поясном ремне.

Ляхов оставил свою любимую снайперку в машине, а вместо неё взял тяжелую, калибра 14.5 миллиметра, похожую на противотанковое ружьё, но с огромной оптикой. Тяжелая дура, поэтому понесут они её вместе с Максимовым вдвоём. Остальные два штурмовика понесут на спинах по два выстрела к Ванькову гранатомёту и собственные комплекты. Я и Бекешев несём двойной запас еды и боеприпасов. Всего восемь человек. Макса Терехова решили оставить в машине, чтобы продолжал попытки связаться с какими-нибудь из наших уцелевших подразделений, и на случай, если нас вдруг ищут и надумают спасти. Такое уж существо, человек – ни за что не желает расстаться с последней надеждой.

Идём цепью, с интервалом метра в три. Бекешев направляющий, штурмовики за ним, я замыкаю. Ляхов и Максимов с винтовкой передо мной, Савичев в центре цепи. Коротко посовещавшись со снайпером, наш старлей решил встретить боевиков у каменной развилки не далеко от города. Наверное, это правильная мысль, ведь как бы они не решили идти – по дороге или по открытой местности – они всё равно будут для нас как на ладони. К тому же в скалах можно хорошо укрепиться, вести обстрел сверху, и засада выйдет на славу.

Солнце уже высоко и довольно жарко. До окраины города чуть больше километра и оттуда до места ещё около трёх. Через час-полтора будем уже на месте, думаю.

Давно уже миновали городскую черту и идём по открытому полю. Ботинки и поножи до колена облеплены густым слоем мелкой прилипчивой пыли. О, как жарко! Солнце раскаляет сухую землю, горячий воздух забирается под маску шлема, солёные капли сползают по лбу и заливают глаза. Очень хочется пить, но воды у нас с собою мало, поэтому бить будем только на месте.

Солнце, недолго пробыв в зените, уже начало своё медленное движение к линии горизонта. По-прежнему очень жарко. Боевой костюм защитит от пуль, отравляющих веществ и даже немного от радиации, но не от перегрева. Ведь батареи давно сели и система микроклимата не действует.

Мы уже почти пришли. Одна из двух высоких скал уже коснулась своим остриём края огненного диска солнца. Я считаю секунды до того момента, когда нога направляющего нашей цепи ступит на короткую, пока ещё очень не чёткую, тень, отбрасываемую каменным пиком.

Камень такой горячий! Я чувствую это даже через перчатки. Мы заняли отличную позицию в скалах. Отсюда, с возвышения, через перископическую оптику мы можем свободно просматривать местность на километры вокруг, не высовывая головы из-за камней.

Сейчас полшестого. Арабы, надо полагать, появятся ночью, после захода солнца. Если вообще появятся, конечно. И им, в любом случае, придётся пересечь вон тот невысокий перевал. Там они будут как на ладони для наших визоров. А вот что они будут делать дальше? Пойдут к городу или попытаются нас обойти? Этого мы не знаем. В любом случае, пока всё под контролем. До захода солнца ещё далеко, у меня есть полфляги воды и четверть сухпая. Солнце ещё печёт, но с северо-запада подул лёгкий ветерок. Кажется, что в таком чистом и прозрачном воздухе не может быть никакого радиационного заражения. Да и счётчики показывают только небольшое отклонение от нормы. Всем скопом мы уломали Савича разрешить снять маски. А где маски там и шлемы… Отдохну немного.

– Идут, товарищ старший лейтенант!

Я мгновенно стряхиваю с себя остатки сна и поворачиваю голову на голос. Максимов высматривает что-то, высунув из-за камня тонкую телескопическую головку визира перископа шлема. Ляхов тоже видит что-то. Со стороны кажется, будто он сросся со своей винтовкой, могучий длинный ствол которой неподвижно лежит на камнях, заваленный ветками. Остальные только начинают шевелиться, медленно соображая, что же происходит. Савичев мотает головой, разгоняя сон, с трудом напяливая шлем на огромную круглую голову. Я тоже одеваю шлем и медленно ползу вверх, прячусь за камнями и осторожно выдвигаю телескопическую смотровую трубку, спрятанную в шлеме.

Ещё далеко не вечер. Солнце не печёт с прежней силой, но ему ещё далеко до горизонта и его края едва заметно стали розоветь. Вершины невысокого горного хребта вдали сияют в его лучах. Я внимательно осматриваю все стороны, но пока мне не удаётся заметить ни облачка пыли, ни катящихся камней, потревоженных человеческой ногой. Я даже не вижу ничего, что мало-мальски могло бы напоминать тропу или какой-нибудь след.

Вдруг замечаю! Караван! Маленький. Один-два мула. Третий показывается из-за валуна. Вокруг вооруженные люди, замотанные до глаз в тряпичные одежды – обычный внешний вид для воинов мёртвой пустыни. Я насчитал одиннадцать человек. Первый мул тащит на себе огромный ворох ветоши и тряпья, последний почти ничего не несёт и сильно хромает. Видимо, он ранен. А вот средний несёт на себе два громоздких деревянных ящика. В таких, наверняка, можно было бы легко спрятать небольшой ядерный заряд. Датчики ничего не фиксируют, но возможно он хорошо экранирован. Савичев приказал ждать. Ждать и следить.

Уже около получаса мы не сводим глаз с боевиков. Судя по всему, караван собирается спуститься вниз и двигаться по направлению к городу.

Вдруг вся колонна останавливается и ей навстречу откуда-то из камней выбегает человек невысокого роста в мешковатой рваной одежде и без оружия. Видимо подросток или женщина. Он подбегает к человеку, идущему впереди каравана, останавливается прямо перед ним и что-то ему говорит, активно размахивая руками. Большой человек поворачивает голову, какое-то время смотрит в сторону города, но мне кажется, будто он смотрит прямо мне в глаза! Вижу чёрную густую бороду, широко расставленные ноги и автомат Калашникова с подствольником в руках. Затем большой человек снова оборачивается в сторону каравана, где все остальные собрались около мулов, о чём-то коротко говорит с ними, и через минуту караван уже продолжает движение.

Да, они идут дальше, но мне кажется, что они больше не собираются спускаться вниз. По-моему они намереваются идти вдоль хребта до самой реки. Я убираю перископ обратно в шлем, спускаюсь вниз и ищу глазами командира.

Вокруг Савичева уже собрались Ляхов, Степенко, Бекешев и Буслаев.

…там склон отвесный – рассказывает что-то всем собравшимся Ваня Степенко – Там тропа, а справа обрыв. Они по ней пойдут. У меня ракета тактическая в рюкзаке с дальностью до одиннадцати километров. А здесь и трёх не будет. Я отсюда ишака подорву, половину басмачей взрывом раскидает. Если повезёт, то ещё обвал получится.

– А не рванёт бомба? – как бы в шутку спрашивает Бекешев.

– Де не, ты чё? – атомное оружие так не детонирует. Но начинку радиоактивную вокруг раскидает взрывом.

– Да и х.й с ней – говорит Савичев, и все молча с ним соглашаются.

Ещё какое-то время поспорили, но вскоре решили так и поступить.

Тем временем люди, замотанные в серые лохмотья, и навьюченные животные продолжали свой путь по еле заметной на красной от заходящего солнца земле, тропе, изредка тревожа мелкие камни, которые скатываются вниз по крутому склону, оставляя за собою жёлто-серый пыльный след. Впереди всё тот же высокий бородач. Идёт, держа перед собой на груди Калашников, как бы ощупывая чёрным дулом землю под ногами впереди.

Тропка, по которой идёт караван, становится всё уже, а каменная стена слева всё отвеснее. Огромная тень скалы уже скрыла их от слабеющего солнца. Ещё несколько минут, и они окажутся в том месте, которое Степенко наметил для атаки.

Я лежу на камне, прильнув к винтовке, и веду наблюдение через оптику. Вижу, как устало и мягко ступают человеческие ноги по пыльной земле, как медленно но твёрдо упираются в камень копыта мулов, измождённых долгим переходом. Осталась всего пара шагов…

Не вижу, но практически ощущаю, как Ванёк Степенко, лёжа на соседнем камне, обнимает свою ракетницу, готовясь к атаке. Ещё шаг, и мне чудится, будто я слышу, как вращаются микрогироскопы в механизмах тяжелой винтовки Ляхова, готовя её к выстрелу.