Аггент. Книга 1. Отпечатки Света

– Красивая, – тихо сказал Сережа, залюбовавшись этим блеском. – Можно?

– Давай!

Мальчик осторожно, двумя руками приподнял крышку шкатулки и взял первую попавшуюся вещицу. Это оказалась гладкая сухая палочка закругленной формы. Повертев ее перед глазами так и не поняв, что это такое, Сережа отдал ее Наташе.

– Рассказывай, – торжественно-ехидно произнес он, – надеюсь, это самый ценный экспонат твоей коллекции.

– Ой, а я про нее и забыла! Как здорово, что ты ее выбрал! – Наташа искренне радовалась. – Это одна из моих самых старых историй. Я тогда в первый раз поехала на дачу нашего детского дома. Помнишь, у нас там есть огород, а в самом углу растут малина и красная смородина?

– Конечно, помню! Я эту смородину каждый год там собираю. Она мне даже в кошмарах снится, – и Сережа поежился.

– Так вот, это был мой первый раз, когда я собирала эту самую смородину. Помню, было так жарко, что даже голова кружилась. А надо было целую корзинку набрать. Ну, в общем, села я в тень у куста и начала есть ягоды…

– Есть? Ну ты даешь!

– Не перебивай, а то не расскажу, что было дальше.

– Ой, извини, продолжай, – заерзал от нетерпения Сережа.

– Ну, значит, ела я ягоды, ела, а потом оборачиваюсь, смотрю на свою корзинку, а она доверху наполнена смородиной, да еще с горкой! И ни одной мятой ягодки!

– Это что, тебя солнечный удар хватил и тебе это всё померещилось?

– В том-то и дело, что нет! Я ведь эту смородину воспитателям отнесла и получила за это призовой стакан лимонада. Это уж точно мне не могло померещиться! А когда я корзинку двумя руками с огорода тащила, щепочка мне за юбку зацепилась. Я ее потом сняла и с собой в детский дом забрала, на память.

– Ух ты! Действительно крутая история! Вот почему ты так быстро ягоды собираешь! – восхитился Сережа.

– Эх, если бы, – вздохнула Наташа. – Это больше не повторилось. Хотя я каждый раз начинаю есть ягоды, а корзинка остается пустой.

– Ладно, давай дальше, – Сережа запустил правую руку в шкатулку и стал там шарить, пытаясь нащупать что-нибудь интересное.

Как вдруг яркий свет вспыхнул во дворе детского дома и до детей долетели звуки ровного механического урчания.

– Что там? – Наташа смотрела на друга испуганными глазами.

– Давай посмотрим!

– Только осторожнее, чтобы нас не заметили.

Дети присели у окна на корточки и медленно, косясь друг на друга, стали выглядывать во двор. Из-за яркого света, бьющего прямо в глаза, было сложно понять, что там происходит.

– Это автобусы! – радостно воскликнул Сережа и, выпрямившись во весь рост, высунулся в окно.

– Ты что делаешь? – яростно зашипела Наташа, – с ума сошел? Тебя же увидят!

И она попыталась оттащить мальчика от окна. Но было уже поздно. Женский голос, напоминающий пожарную сирену, прогремел на весь двор:

– На чердаке дети! Я их только что видела! Их надо немедленно поймать! Мерзкие мальчишки, вот уж я с вами разберусь!..

А Наташа и Сережа, который чихал уже без остановки, летели по чердаку не разбирая дороги, с грохотом роняя за собой старую рухлядь. Нырнув в люк, они даже не подумали остановиться и закрыть его за собой. Дети во весь дух неслись по лестнице. И вот уже спасительная дверь в их квартиру совсем близко! Только бы успеть добежать до нее раньше бегемота, который, топая и пыхтя, поднимается снизу по лестнице и жаждет кровавой расправы.

У самой двери дети остановились и согнулись пополам, чтобы отдышаться и успокоить сильно бьющиеся сердца. Наташа прижимала к себе шкатулку, Сережа держал кожаный футляр с подзорной трубой.

– Кажется, пронесло, – прошептал мальчик.

– Я бы этого не утверждала. – В проеме открывшейся двери стояла Галина. Брови ее были сдвинуты, ноги широко расставлены, а руки упирались в бока.

– Марш в постели! И чтобы ни звука!

Наташа, тихонько взвизгнув, чмокнула суровую воспитательницу в щеку, Сережа галантно склонил голову.

– Живее, живее! Я с вами еще потом разберусь!

Галина пропустила детей в прихожую и быстро заперла за собой дверь.

Но не успели дети добраться до своих кроватей и почувствовать себя в безопасности, как входная дверь начала ходить ходуном. Удары сыпались на нее не переставая.

– Эй, Галка, открывай! Ты что там, спишь что ли? – зарычала виновница этого шума: – Бери ключ от чердака и большой фонарь! Надо всех этих гадких детей выловить!

Галина, шаркая ногами, пошла открывать дверь. На пороге стояла женщина и фырчала от ярости. Толстой назвать эту женщину было никак нельзя, потому что она была не просто толстая, а очень толстая и даже жирная. С круглым красным лицом, с несколькими подбородками, по которым градом стекал пот от непривычной физической нагрузки. Глазки толстухи были злобными и маленькими, но это не мешало им следить за всеми обитателями детского дома, включая персонал и самого директора.

Изольда Карловна Лягушкина, а это именно она, была завхозом и считала себя самой главной персоной во всем детском доме. Иван Иванович для нее был чересчур интеллигентным аристократом, она испытывала к нему почти материнские чувства. Это, однако, не мешало ей мечтать заделаться графиней Ложкиной, то есть стать его женой. Вот тогда бы она им всем показала! Хотя что показала и кому Изольда придумать еще не успела, но все равно считала себя единственной женщиной, достойной этой почести и титула.

– Что случилось? – заспанным голосом спросила Галя, картинно зевая и потягиваясь.

– На чердаке кто-то есть, я видела их в окне. Пошли выловим их всех и накажем, а лучше сдадим в детскую комнату милиции. Будут знать, как шастать по ночам! – кровожадно зарычала толстуха.

– Но ведь чердак заперт. Как туда могли попасть дети? – удивилась Галя.

Хоть она была молодая и простодушная, но детей очень любила и всегда старалась их защитить. Дети это чувствовали и отвечали ей взаимностью. Галину можно было сравнить с курицей-наседкой как внешне, так и внутренне. И будь ее воля, она согнала бы всех своих «цыплят» в одну маленькую комнату и там стала бы за ними присматривать.

– Ключ, фонарь и за мной! – скомандовала Изольда, грузно развернулась и затопала к очередной лестнице.

Дело в том, что «квартира» Наташи была на третьем этаже, самая последняя по пути на чердак. И поэтому ключ от люка решили держать именно здесь. Галина не торопясь вынула его из ящичка около двери, взяла большой пластмассовый фонарь и пошла догонять завхоза, которая несмотря на весь свой лишний вес очень активно шагала по лестнице, ведущей на площадку под люком. Крякнув, Изольда осилила последнюю ступеньку и остановилась, загораживая своей фигурой весь лестничный проем.

– Так и похудеть недолго! Вся красота растает, и буду такой же страшной, как все эти худосочные модели. Ужас! – Изольда Карловна, покопавшись в своем кармане, достала полбатона докторской колбасы, откусила кусок и принялась его тщательно пережевывать, прикрыв глаза и при этом громко чмокая.

– Оф, как мне фкуфно-о-о! Бфала бы с меня пфимеф, – Изольда Карловна посторонилась и пропустила Галю на площадку. – Хофоший пефекус никогда никому не пофедит!

– Спасибо, я ночью не ем, – замотала головой молодая женщина.

– Гфупая тощая дефчонка, – замахала пухлой рукой с пальцами-сардельками толстуха. – Ну, тогда полезай на чердак.

Галина посмотрела на люк, но к ее удивлению он оказался запертым на большой черный замок. Воспитательница была абсолютно уверена, что Орлов с Малахитовой были этой ночью на чердаке. Ведь она знала о любви девочки к звездам и считала, что нет ничего страшного в том, чтобы Наташа изредка ходила на крышу и любовалась ночным небом. Именно по этой причине она и не запирала люк и только вчера, когда Иван Иванович привел рабочих для ремонта, решила повесить замок.

Пока Галина стояла и думала о том, куда же могли ходить дети ночью, жевание за ее спиной прекратилось.

– Раз ты такая трусиха и боишься высоты, я сама полезу, – и, отпихнув Галю, Изольда Карловна, колыхаясь всем своим телом, начала карабкаться вверх по железной лестнице. Поднявшись на две ступеньки, она обернулась:

– Что стоишь, давай ключ и придержи меня, а то вдруг я упаду.

Сделав что велено и пытаясь не думать о том, что произойдет при падении завхоза, Галина стала подпихивать ее руками в то место, которое расположено чуть ниже спины.

– Аккуратнее! У меня очень нежная кожа! – заверещала толстуха. – Наставишь мне еще синяков! Лучше отойди от меня.

Балансируя уже на четвертой ступеньке, Изольда ловко открыла замок и вынула его из ушка люка.

– На вот, подержи, а мне дай фонарь!

Изольда продолжала свое восхождение. После небольшой задержки, связанной с тем, что туловище завхоза никак не хотело впихиваться в отверстие люка, толстуха все же очутилась там, где и хотела, а именно на чердаке.

Выпрямившись во весь рост и включив фонарь, она громко крикнула:

– Эй, ужасные дети, вылезайте! Я вас поймала! Пойдемте со мной, я сдам вас в милицию!

Чердак в ответ лишь молчал.

– Ладно, я иду к вам сама.

До Галины долетели звуки тяжелых шагов. И вдруг душераздирающий вопль опять сотряс весь детский дом:

– Ааа! Спасите! На меня напали!

Галя кинулась на выручку. В темноте она не сразу поняла, что случилось. Но, увидев на чердаке фонарь, схватила его и включила. На полу, в двух шагах от люка лежал огромный ком из грязных тряпок и газет. Этот ком шевелился и издавал страшное нечеловеческое рычание. Галя в ужасе попятилась назад.

– Что у вас тут происходит? – рядом с Галиной неожиданно возник Иван Иванович. – Вы сейчас всех детей разбудите!

– Ой, дорогой мой Иван Иванович, Вы пришли спасти меня? – вдруг залепетала куча на полу голосом завхоза.

– Изольда Карловна, хватит играть со мной в прятки. Выходите и объясните, что тут творится!

– Нет, нет! У нас все прекрасно! Просто помогите мне встать.

И тут из кучи появилась толстая, пыльная рука и потянулась в сторону директора.

– Мне здесь так душно. Хочу на свежий воздух., – захныкала Изольда.

Иван Иванович вопросительно посмотрел на Галю, та угрюмо закивала, указывая на шевелившуюся гору, подтверждая догадку директора о том, где же прячется завхоз детского дома.

Совместными усилиями Ивану Ивановичу и Галине удалось вытащить толстуху из кучи грязных тряпок и спустить на лестничную площадку.

– Я просто запуталась в старых занавесках и упала, – потупив взгляд оправдывалась Изольда Карловна. Как удивительно менялась она в присутствии директора. – А Вы услышали мои мольбы и спасли меня!

– Боюсь, что Ваши мольбы услышал не только я, – вздохнул Иван Иванович, – хотя, раз уж все проснулись, можно и в дорогу собираться. Автобусы уже ждут.

Глава 2
Еще одно воспоминание

Четыре одинаковых белых автобуса с большими табличками «Осторожно! Дети!» выехали из ворот детского дома и направились на юго-запад.

Дети оживленно болтали, воспитатели судорожно пересчитывали коробки и тюки, пытаясь вспомнить, что же они забыли взять. Даже старая дворняжка Бусинка, которую в последний момент было решено отправить на дачу, тоненько подвывала из переноски, в которую ее с большим трудом запихал лично Иван Иванович. В общем, в автобусах царила атмосфера радости и предвкушения дачной жизни, которую все, и взрослые, и дети, очень любили.

Только Изольда Карловна Лягушкина сидела, погруженная в свои мысли, и то и дело морщила нос, и скалила зубы. Она размышляла о власти, так неожиданно оказавшейся в ее руках. Иван Иванович был вынужден остаться в детском доме и следить за ходом ремонта чердака, а Изольде Карловне, наоборот, пришлось тащиться на эту дурацкую дачу, которую она на дух не переносила. Но после того, как Иван Иванович объявил толстухе, что она будет исполнять обязанности директора дачи, она сразу же согласилась. Уж теперь-то она покажет этим детям! Введет свои порядки и правила! А ее любимый Иван Иванович, увидев, как она хорошо все устроила, сразу влюбится в нее и сделает предложение руки и сердца.

Так, в грезах и мечтах протекала дорога Изольды Карловны.

Наташа с Сережей, забившись на заднее сиденье последнего автобуса, в окружении чемоданов и коробок с кастрюлями и чайниками о чем-то шептались.

– А Малахитова и Орлов опять что-то затевают! – на весь автобус закричала пухлая девочка с короткими рыжими волосами. – Они уже целый час шушукаются! Их надо рассадить.

– Тише, Клава, не шуми! В автобусе можно сидеть с кем захочешь. Лучше пой с нами! – и сурового вида воспитательница в круглых очках затянула «Вместе весело шагать». Девочки с первых рядов сразу подхватили любимую песню, и в автобусе получился целый хор.

Замечание на Клаву не подействовало, она продолжала оглядываться назад и, будь ее воля, пересела бы поближе, чтобы подслушивать. Ох, как она это любила! Складывалось впечатление, что целью своей жизни Клавдия Петрушкина считала быть в курсе всего, что происходит вокруг нее. Она во все совала свой нос. Но самое плохое, за что ее все не любили, было то, что она обо всем сразу докладывала завхозу Изольде Карловне, которую считала своим кумиром и во всем пыталась ей подражать. Так же махала пухлой ручкой, так же скалила зубки и так же стремилась своей фигурой к идеальной форме шара. Прозвище у нее было соответствующее – Каркуша. Уж если она что накаркает, жди беды.

Наташа и Сережа с жаром обсуждали события прошлой ночи. Как же удачно все вышло! И Наташины вещи с чердака забрали, и Жаба, так между собой они величали Изольду Карловну, их не поймала. Какая всё же Галина мировая воспитательница, прикрыла их. Конечно, им еще предстоит разбор полетов, и Галя точно назначит им наказание. Но что ее наказание по сравнению с жабьим, одно удовольствие, тем более они его заслужили.

Вдоволь наговорившись про свою ночную вылазку, Сергей вдруг предложил:

– А может, расскажешь вторую историю? Ехать нам еще долго.

– Ну…, не знаю… А вдруг кто подслушает? – и Наташа покосилась на Каркушу.

– Сейчас все устрою, – шепнул мальчик. Он приподнялся со своего места и торжественно произнес:

– Надежда Михайловна, а давайте петь русские народные песни!

Строгая дама в очках расплылась в улыбке:

– Конечно, мой дорогой! Это чудесная идея! Я знаю столько хороших песен. Все начинаем с «Березки».

И громким выразительным голосом затянула «Во поле березка стояла…»

– Ты что, с ума сошел? Ее же теперь не остановишь! Она нас так до конца пути развлекать будет! – зашипела Наташа, прижимая ладони к ушам.

Сережа ухмыльнулся и указал в сторону Клавы, которая, как и Наташа, сидела с зажатыми ушами.

– Ты – гений! – Наташино лицо опять сияло.

Она осторожно протянула ему шкатулку.

– Выбирай! Только быстро!

– Ага, – и Сережа, запустив руку в коробочку, вытащил что-то блестящее непонятной формы. – Это же мой значок! Я тебе его сам подарил.

– Вернее проспорил, – поправила его Наташа.

– Ха, – довольно заулыбался мальчик, – значит, я тоже есть в твоих сокровищах!

– Не ты, а история про тебя.

– Ну, давай рассказывай свою историю. Только поподробнее и побольше меня хвали.

– Но ты же ее и так знаешь, – Наташа попыталась отобрать у друга значок.

– Да, знаю. Но уговор был на три истории. И эта – вторая.

– Хорошо, слушай! – и в глазах девочки заплясали озорные искорки: – Мне тогда было пять лет. У меня было полно друзей, меня все любили. И вот однажды, в наш детский дом подселили одного гадкого мальчишку.

Довольная улыбка сползла с лица Сергея.

– Это я то гадкий! На себя посмотри!

Наташа нахмурилась.

– Я не понимаю, твоя это история или моя? Не хочешь – не слушай. Или тогда не перебивай меня!

Сережа торопливо закивал.

– Так вот, – продолжила девочка, – оказалось, что этот мальчишка будет жить не просто в нашем детском доме, а в нашей семье, да еще в соседней спальне будет спать.

– Ну, он же не виноват, – Сережа принял правила игры, и она, похоже, ему начинала нравиться.

В это время в автобусе творилось что-то невообразимое. «Березка» закончилась и уступила место «Рябинке». Половина детей громко и выразительно подпевали Надежде Михайловне, которая, вскочив со своего места, активно дирижировала половником. А вторая половина, включая рыжую Клаву, пытались спастись от хорового пения с помощью ваты, которую напихали себе в уши. Картину завершала лохматая Буся. Собачонка громко выла в своей временной тюрьме. Выла так, что слезы наворачивались. И только двое детей, спрятавшись за чемоданами на заднем сиденье, не обращали на всё это никакого внимания.

– Может, и не виноват, только с того дня жизнь моя окончательно испортилась, – продолжала свой рассказ девочка.

– Постой, ты же говорила, что жилось тебе хорошо, и тебя все любили? – ехидно напомнил Сережа.

– Еще одно слово и уговору конец. Больше ничего не расскажу. – Похоже Наташа всерьез решила обидеться на товарища.

– Прости, я больше не буду, – занервничал Сергей, – ни слова больше не скажу!

Выдержав паузу, Наташа продолжила:

– Этот новенький постоянно путался под ногами. То живую муху мне в компот кинет, то за волосы дернет. А один раз вылил мне графин с водой на кровать. Это ведь ты был?

И Наташа внимательно посмотрела на друга. Сережа потупился и стал изучать свои не очень чистые коленки на штанах. Уши его приобрели ярко-розовый цвет и подрагивали.

– Мне тогда так влетело от Жабы, до сих пор помню, как всю ночь проревела.

Уши мальчика из розовых превратились в красные и пошли пятнами.

– В ту ночь я твердо решила с тобой разобраться, только вот еще не знала как. И, кстати, спасибо, что придумал всё за меня!

Сережа молчал, ему было очень стыдно. Он совсем уже забыл эту историю.

– На прогулке ты с мальчишками крутился на турнике и крикнул мне, что я слабая малявка, – Наташа хмыкнула и улыбнулась, – и предложил на спор, кто больше раз подтянется. Если честно, я до того дня ни разу этого и не делала.

– Правда? – в Сережиных глазах читалось сильное удивление.

– Ага, – кивнула девочка, – Мне тогда так страшно было.

– Но как же ты смогла подтянуться семь раз?! – воскликнул мальчик.

– Ты что, цифру помнишь?

– Конечно! Так позорно я в своей жизни никогда не проигрывал!

И дети дружно рассмеялись.

– Кстати, – сказала Наташа, – спасибо, что сдержал слово и больше меня не обижал.

– Не за что, мы же теперь друзья!

– Лучшие друзья!

Сережа осторожно положил значок в шкатулку, и Наташа спрятала ее на дно своей большой спортивной сумки.

И тут в автобусе кто-то закричал:

– Смотрите! Приехали!

Надежда Михайловна прервала свое пение на середине фразы, быстро засунула половник в ближайшую коробку и, поправив круглые очки, строго объявила:

– Дети, мы подъезжаем! Оставайтесь на своих местах до полной остановки автобуса! Сначала выходят малыши, а потом старшие помогут нам с багажом. Сережа Орлов возьмет с собой Бусинку.

Глава 3
Маразм начинается

Летняя дача детского дома представляла собой небольшой участок березовой рощи, обнесенный хлипким забором. То там, то здесь были разбросаны дощатые домики в два этажа, причем все домики были выкрашены в разные цвета, двух одинаковых не было. Каждой «семье» полагалось занять отдельный домик. Помимо жилых домов в дачном комплексе находились общая столовая, клуб, большая спортивная площадка и единственное кирпичное здание – дом начальника лагеря, в котором с максимальным комфортом планировала разместиться необъятная Изольда Карловна.

Заселение семей по домикам проходило каждый год одинаково. По приезде все воспитатели собирались вместе и тянули жребий. Они по очереди доставали круглые жетончики из небольшого холщового мешка с завязками. Кому какого цвета жетон доставался, тому такого цвета домик и занимать.

Семей в детском доме было шесть, и цветных жетонов в мешке тоже шесть. Первой право выбора по традиции предоставлялось самой старшей воспитательнице. Сегодня, впрочем как и в прошлые годы, ею оказалась баба Тая. Никто уже не помнил ее отчества и все, даже коллеги, звали ее только так. Баба Тая была сухонькой и очень живой старушкой, совершенно неутомимой и вездесущей. Она всегда всё успевала, и ее «семья» была самой образцовой. Баба Тая круглый год ходила в цветастом платочке на голове и постоянно поправляла узелок, подтягивая платок за хвостики. Сколько ей было лет, тоже никто не знал, может быть, семьдесят, а может быть, и девяносто. Но обязанности свои она выполняла прекрасно, за что и заслужила уважение самого Ивана Ивановича Ложкина.

В этом году бабе Тае достался желтый домик, и она, бросив остальным воспитателям:

– Удачи вам, девочки! – энергично махнув рукой, повела своих ребят заселяться.

Следующей на очереди была самая молодая из воспитательниц, и это оказалась Галина. Ее тоже величали без отчества, что, однако, не мешало уважать Галю за ее любовь к детям.

Надежда Михайловна протянула Галине раскрытый мешочек, и та осторожно запустила в него руку, пошвырялась в содержимом и зажала один жетон в кулак. Вытащив руку из мешка, Галя медленно раскрыла ладонь. На руке лежал глянцевый зеленый кругляшок.

– Уф, – выдохнула она, – зеленый.

И непонятно почему, поблагодарила Надежду Михайловну:

– Спасибо!

– Не за что, – с улыбкой ответила та.

– У нас зеленый! – громко крикнула Галина, повернувшись в сторону автобусов, у которых толпились дети, – берите свои вещи и за мной!

Она решительным шагом направилась вглубь территории, а за ней со всех ног припустили пять девочек и пять мальчиков, навьюченных большими сумками и чемоданами. Среди них были и Наташа с Сережей.

Вскоре все оставшиеся дети знали, где они будут жить этим летом. Жеребьевка закончилась.

Надежда Михайловна, строгая дама средних лет в круглых очках, которые постоянно сползали ей на кончик носа, вытянула оранжевый жетон. Остальным «семьям» достались фиолетовый, синий и красный домики.

* * *

К полудню все вещи были распакованы, уложены в тумбочки и шкафы. А из столовой начал распространяться вкусный запах жареной курицы.

До обеда оставался еще целый час и Наташа с Сережей решили обежать всю территорию и проверить, вдруг что-то изменилось с их последнего приезда сюда прошлым летом.

Первым делом они сунули свои любопытные носы в огород и удостоверились, что кусты смородины и малины сидят на своих местах. Хотя дети так надеялись, что придут воры, выкопают их и унесут с собой. Значит, как и в прошлом году, им придется собирать эти дурацкие ягоды. Если только они не заболеют и не умрут. Только в этом случае, по словам Надежды Михайловны, они смогут не приходить на сбор урожая.

Нельзя сказать, чтобы Наташа не любила ягоды. Она их очень любила, но любила есть, а не собирать. И, конечно, девочка любила ягодные пироги, особенно с красной смородиной.

– Хватит мечтать, пошли посмотрим на дом Жабы! – от Сережиного голоса все пироги разом улетели из Наташиной головы.

– Пошли! Интересно, она всё лето будет нами командовать или Иван Иванович все же приедет и спасет нас? – уже на бегу спросила Наташа.

– Судя по количеству чемоданов, которые Карловна сюда притащила, она планирует жить здесь вечно, – пропыхтел Сергей в ответ.

– Как думаешь, она уже повесила те ужасные занавески? – ни с того, ни с сего поинтересовалась девочка.

– Какие занавески? Ты вообще о чем? – Сережа резко остановился и уставился на подругу.

– Ну… я вчера случайно подслушала, как наша Галя жаловалась, что Жаба заставила ее снять все занавески.

– Откуда?

– Из кабинета завхозши. Погладить их и упаковать. Наверно, Изольда не захотела расставаться со своими любимыми занавесочками. Как думаешь, какого они цвета?

– И думать тут нечего, – захихикал Сережа, – зеленого! У нее же всё зеленое – и платья, и туфли, и даже шляпа.

– А еще сумка! Все ее сумки!

И дети, дружно рассмеявшись, побежали дальше.

Дом начальника дачи, строение из белого кирпича, находился в самом центре территории, недалеко от столовой. Добравшись до него, дети первым делом увидели Клаву Петрушкину, которая сидела на ступеньке перед домиком и лузгала семечки.

– А ты что здесь делаешь? – уставившись на рыжую пухлую девочку, поинтересовалась Наташа.

Клава сначала бросила презрительный взгляд на Малахитову и лениво проговорила:

– А ты еще не в курсе? Я теперь тут живу! Изольда Карловна пригласила меня пожить с ней. – И Клава мечтательно подняла глаза к небу. – У меня теперь есть моя личная комната и мой личный телевизор. Буду смотреть всё, что захочу! Кстати, а вы-то сами что тут делаете? – скривившись, как будто ей под нос положили грязные носки, бросила Каркуша.

– Мы… мы Бусю ищем. Ты случайно ее не видела? – сразу нашелся Сергей.

– Вот еще! – фыркнула Клава и, мастерски выплюнув шелуху на ближайшую клумбу, закинула себе в рот очередную семечку. – Делать мне больше нечего, как за разными паршивыми шавками следить. Если эта псина потеряется, я буду только рада.

Сережа, питавший слабость ко всем собакам и кошкам без исключения, с горящими глазами уже медленно сжимал кулаки, чтобы задать этой глупой Петрушкиной трепку.

– Пошли отсюда, – зашептала Наташа и потянула его прочь от домика.

Вдруг откуда-то сверху раздался оглушительный треск, и все громкоговорители, висевшие на столбах и деревьях, разом загудели голосом Изольды Карловны:

– Внимание, внимание! Говорит ваш директор дачи – госпожа Лягушкина! Срочно объявляется общий сбор в клубе. Всем быть обязательно! Срочно и обязательно!

После этого все репродукторы дружно хрюкнули и затихли.

– Наташ, а тебе не кажется странным сбор в клубе в обеденное время? Нас что, сегодня решили не кормить? – в голосе Сережи звучала тревога.

– Да ладно тебе, я – госпожа Лягушкина, – и Наташа состроила смешную гримасу, – я просто оговорилась, это ведь такие похожие слова «клуб» и «столовая», вот и перепутала.

Сережа уже вовсю улыбался, глядя на кривляния подруги, которая жеманно отмахивалась ручкой и при этом еле слышно поквакивала.

– Лучше пойдем, а то Каркуша увидит. Да и Галину подводить не стоит, – прервал веселье Сережа.

И дети припустили в сторону клуба, у закрытых дверей которого они обнаружили ужасное столпотворение. Все обитатели дачи, и дети, и воспитатели были здесь. Они громко обсуждали сложившуюся ситуацию.

– Может быть, ключ потеряли? – высказала догадку одна из девочек.

– А может, надо было идти в столовую, ведь обед? – перебил ее вечно голодный мальчик Саша.

– Кто-нибудь видел Изольду? – это недовольно ворчала баба Тая, – и где ее черти носят?

– Тише, тише! Здесь же дети! – зашептала Надежда Михайловна так громко, что ее услышали абсолютно все.

– Так что, будет обед или нет? – продолжал нервничать Саша.

И тут Наташа пихнула Сережу в бок:

– Погляди, как вышагивает. Сейчас лопнет от важности!

Рыжая Петрушкина, на которую устремились взгляды всех собравшихся, не спеша плыла в сторону клуба. На ее плечи была накинута шаль удивительно-мерзкого болотного цвета.

– Судя по цвету, подарочек самой Жабы, – прошипел Сережа сверхехидным голосом прямо Наташе в ухо.

– Ага, – кивнула та.

Подойдя ближе, Клава остановилась, картинно развела руки в стороны и с выражением произнесла:

– Процедура измерения и взвешивания начинается! Всем встать в очередь!

– Что? – возмутилась Надежда Михайловна. – Процедура чего?

Недоуменный шепот побежал по толпе детей и взрослых.

– Я не хочу никаких процедур! Я есть хочу! – чуть не плача заныл невысокий Сашка.

И тут же Варя и Уля, самые маленькие девочки из Наташиной семьи, заревели в два голоса. А Галина кинулась обнимать их и утешать.

Все это время баба Тая стояла молча, с приоткрытым от удивления ртом. Видимо, переваривала информацию.

– Что-то я не припомню, чтобы меня кто-то измерял и взвешивал в последние пятьдесят лет, – рассеяно пробормотала она, – и зачем всё это?

Тут дверь клуба распахнулась, и на пороге возникла Изольда Карловна в платье изумрудного цвета, которое не было бы таким ужасным, если бы не оборки и рюши, покрывавшие все тело завхоза от шеи до колен. Жидкие светлые волосы Жабы были украшены такого же цвета огромным бантом из атласных лент. Расплывшись в довольной улыбке она проворковала:

– Все собрались! Как это чудненько! Клавочка, радость моя, запускай по одному! – и скрылась за дверью.

– Первой пойдет Малахитова, за ней Орлов! – перекрикивая недовольные голоса, сообщила Каркуша.

– Почему сразу я? – возмутилась Наташа.

Но Галина, стоявшая неподалеку, мягко сказала:

– Не надо, Наташа, иди. Первой быть не так уж и плохо. Раньше начнешь – раньше закончишь.

– Хорошо, пойду, – кивнула девочка и направилась к входу в клуб.

Как только за Наташей закрылась дверь, Клавдия Петрушкина кинулась в толпу детей и начала, хватая их за руки и недобро сверкая глазами, выстраивать их в одну длинную очередь. Если на ее пути попадался кто-то из взрослых, она более почтительно, но так же настойчиво ставила его за очередным мальчиком или девочкой. Вскоре перед входом образовалась извилистая линия из недовольных детей и их воспитателей. Эта линия кое-где волновалась и тихонько гудела, но в целом вела себя смирно и послушно.

Все знают, если из ярко освещенного места зайти в темное помещение, глазам нужно какое-то время, чтобы привыкнуть. А поначалу ничего не видно. Так и Наташа, войдя в клуб с залитой солнцем улицы, в нерешительности остановилась и яростно заморгала глазами, силясь хоть что-то разглядеть.

– Так… Кто тут у нас? – услышала девочка голос завхоза, – Малахитова Наталья, двенадцать лет. Заходи, не бойся. Здесь тебя никто не обидит.

Наташа робко двинулась на голос. Ее глаза все еще не привыкли к полумраку, сердце колотилось как бешеное, а ноги хотели пуститься наутек.

– Дорогая, ты можешь двигаться побыстрее? А то мы здесь до завтрашнего утра не управимся! – знакомые нотки раздражения зазвенели в ушах девочки.

В дальнем углу Наташа начала различать очертания письменного стола, за которым восседала груда изумрудных оборок и рюшек. Ткань и всё, что было под ней, колыхались при каждом звуке голоса Лягушкиной.

Рядом со столом стояла немолодая худощавая женщина в белом халате и шапочке. Наташа сразу узнала их медсестру Маргариту Львовну и пошла чуть смелее.

– Встань сначала сюда, – медсестра указала девочке на белую квадратную площадку, к которой был прикреплен ростомер.

Наташа послушно встала, куда ей было указано.

– Та-ак, – протянула Маргарита Львовна и что-то быстро записала в толстую тетрадь. – Теперь сюда, на весы и стой смирно!

Наташа, боясь лишний раз вздохнуть, перешла на железную платформу старых весов. Маргарита быстро поколдовала с гирьками и опять склонилась над тетрадью.

– Ну, ты свободна, зови следующего!

«И это всё!» – пронеслось в голове у девочки.

Ничего не понимая, но жутко радуясь, что процедура измерения и взвешивания для нее уже закончилась, Наташа выскользнула на улицу.

– Иди, там не очень страшно, – подмигнула она Сереже, стоявшему первым в очереди.

Мальчик сглотнул и вошел в клуб.