Нет дыма без огня
Полковник Скориков едва сел в машину, как зазвонил его мобильный телефон. На определителе высветилось: «Дотошкин».
Скориков поднёс трубку к уху и даже сам не заметил, как произнёс хриплым голосом по старой армейской привычке:
– Слушаю, товарищ генерал.
Дотошкин тоже не обратил внимание на устаревшее обращение и требовательно спросил:
– Почему не докладываешь? Что там произошло? Осуществилось?
Скориков молчал.
– Язык проглотил? Что случилось, спрашиваю? – закричал Дотошкин.
– Взорвалась заведующая ЗАГСом, – с трудом выжал из себя полковник. – Она решила показать журналистам картину и сама стала её раскрывать.
Генерал онемел. Находясь в стороне от события, он был уверен, что их замысел осуществился, и ожидал услышать лишь подробности в подтверждение. Издали он слышал и видел взрыв, видел, как теплоход стал причаливать к пристани, как толпа журналистов бросилась от причала к стоявшей поблизости машине. Это был служебный автомобиль Скорикова. Услышал вой сирены «скорой помощи». Казалось, всё шло по плану. К услышанному по телефону докладу Дотошкин не был готов ни в малейшей степени. Слушая полковника, он наблюдал, как впереди на прозвучавший взрыв со всех сторон сбегались к причалу люди, запрудив всю проезжую часть набережной. Успел увидеть и появление над теплоходом двух улетающих в сторону облаков. Только тогда до сознания дошло, что и эта надежда справиться с Зивелеосом рухнула.
Сообразив, что по набережной проехать невозможно, генерал приказал водителю, находившемуся впереди за бронированным стеклом, свернуть влево и по параллельной улице догонять машину Скорикова. Через несколько минут полковник пересел в машину Дотошкина и, буквально падая на заднее сиденье, заявил:
– Всё. Не могу больше. Хоть вешайся.
– Что-о? – заревел генерал. – Я те повешусь! Сейчас же принимайся за резервную операцию.
Он не боялся говорить в машине, так как связь с водителем осуществлялась через микрофон, а он был отключен.
– Сергей Сергеевич, умоляющим голосом проговорил Скориков, – поймите, всё шло в прямой эфир на телевидении и радио. Вся страна взбунтуется против нас за гибель женщины.
– Ерунда! – отрезал генерал. – Не паникуй! Это не мы дарили картину, а она. Начнём расследование, чтобы привлечь виновных. Она же не говорила, надеюсь, что ты ей дал картину.
– Нет, – сказал Скориков, приходя в себя от шока. Слова шефа показались ему разумными, и он начал понимать, что дело не так уж плохо. – Она дарила как бы от коллектива. – И он процитировал ключевые слова её обращения к молодожёнам « мы хотим», «подарить вам картину».
– Ну вот, – успокоившимся уже голосом сказал Дотошкин, – всё правильно. У тебя, надеюсь, всё записано?
– А как же? Я на службе.
Ему хотелось ответить, что проколов у него не бывает, но осёкся, догадавшись, что самовосхваление после того, что только что случилось, неуместно.
– Смотри, – продолжал рассуждать Дотошкин, – сейчас наши молодожёны отправились к себе. Что тут ни случилось, но у них всё же свадьба. Так или иначе будут праздновать. Воспользуемся этим моментом. Запаливай огонь, но не в светлое время, а попозже, когда они, отпраздновав, улягутся спать. Погода сейчас хорошая. Сильное пламя должно, наверное, прорваться на поляну. А строения у них вряд ли из кирпича. Хотя чёрт их знает, как они строились. Нам ведь ничего не известно. А не получится этот вариант, на подходе спутниковый. Не выйдет он, рванём гору. Пусть тогда премьер берёт на себя ответственность. Это он настаивает. Даже поддержку от США обещал. Но это, повторяю, если ничего не получится с другими операциями. Давай пока пожар.
– Да, у нас всё готово. Ребята, как мне докладывали утром, ушли в лес играть в партизан. Костёр разведут. Потом и мы подключимся. А лес там действительно ещё сухой. Проверяли.
– Кто будет исполнять?
– У меня подобрана рота с Кавказа. Там все разной национальности, малограмотные. Проведём как бы учение с дымовыми шашками и другой пиротехникой. А к утру перебросим их в Сибирь. Рейс подготовлен.
– Кто тушить будет?
– МЧС, конечно, и моя бригада следом.
– Но не торопись вызывать спасателей.
– Естественно.
– Из посёлка могут увидеть и сами позвонят.
– Я буду там сам с людьми. Скажу, что уже в курсе дела и вызвал кого надо.
– Журналисты обязательно появятся. Ты сам не светись перед ними. Поручи заместителям.
– Уж, конечно, – нахмурившись, сказал Скориков, – я тут так засветился, что дальше некуда.
– А что такое? – насторожился генерал.
– Такая вышла неудача. Я стоял со всеми смотрел на теплоход. А вся регистрация была слышна через динамики. Когда эта дура, заведующая ЗАГСом, по предложению Зивелеоса согласилась показать картину журналистам и вышла с нею на палубу, я не удержался и закричал, чтобы она не раскрывала пакет, но она успела дёрнуть за ленту. А как рвануло, я сразу стал уходить, но мой крик заметил журналист и кинулся ко мне с вопросами, за ним остальные. Так что я здорово засветился.
– Вот это клюква так клюква.
Слова генерала показывали, что новая информация поставила его в тупик.
– Это, брат, ты влип в грязь по самые уши, а молчал. Корреспонденты, небось, зафиксировали тебя и твою машину.
– Конечно.
– Да-а, ситуация. Секундой раньше бы крикнул, может, она бы и не открыла, и ничего не случилось бы, но не повезло опять.
Генерал почмокал губами, думая.
– А что если ты крикнул это, не зная, что в пакете? Может, у тебя было предчувствие? Может, ты ночью спал плохо, и тебе показалось, что не всё нормально с картиной? А? Ты же ничего не знал о подарке, но как бы было предчувствие. Или ты хотел сказать «Не раскрывайте, это же не вам подарок. Пусть сначала молодые посмотрят»
Генерал рассуждал сам с собой, предлагая и отвергая собственные мысли.
– Нет, последнее говорить нельзя. Опять подумают, что ты был в курсе дела и хотел, чтобы взорвались именно молодые. Нет, с предчувствием лучше.
– А если я хотел сказать, чтобы не она раскрыла картину, а автор? – включился в предположения полковник. – Да, я хотел, чтобы она позвала автора картины.
– Он был здесь?
– Нет, разумеется, но никто же не знает, что это за картина и кто автор.
– Пожалуй, это лучше. Но ты же не стал объяснять журналистам.
– Правильно, не стал. А кто бы мне поверил в этот момент, что я хотел сказать, когда успел выкрикнуть одно слово?
– Так, утвердили, – заключил разговор на эту тему Дотошкин, видя, что их автомобиль подъехал к подъезду управления. – Я иду к себе, а ты отправляйся с моей машиной в Заречное. Хотя вон и твоя подоспела за нами. Бери свою.
_______________________________________
Полковник Скориков подъехал к лесу у Лысой Горы, когда дневной свет не по-летнему рано начинал растворяться в наступавшей темноте. В самом лесу мрак наступал раньше. Приказав водителю поставить машину под огромным вязом поближе к кустам, полковник направился к приметной тропке. Оттуда сразу донеслось: «Смирно!» и навстречу старшему офицеру вышел старший сержант, приложил к фуражке раскрытую ладонь и доложил:
– Товарищ полковник, старший сержант рот пиротехников Рустам Хаббибуллин. Рот в полный состав отдыхат. Снаряжений доставлен.
Русский язык Рустаму давался не легко. При произношении проглатывал окончания и некоторые гласные в словах. Но распоряжаться умел.
– Вольно! – скомандовал полковник.
– Вольно! – повторил старший сержант.
– Ребята из посёлка ещё в лесу?
– Так точно. Недавно ещё кричал «ура!», нападая.
– Хаббибулин за мной, остальные на месте, – приказал Быстров и пошёл по тропе вверх. Фонарик лежал в кармане. Доставать не стал, хотя сумерки сгущались в лесу быстро. Тропа видна – и ладно. Вскоре среди деревьев замелькали проблески огня. Ребята разожгли костёр. Выходить к небольшой поляне полковник не захотел. Обошли стороной, поднялись выше. Над головой сквозь кроны сосен и елей едва просвечивали звёзды. Подъём становился круче. Идти даже по тропе казалось всё труднее. Быстров махнул рукой.
– Идём назад. – Он понял, что дальше защита поляны их не пропустит. Говорить об этом Хаббибулину полковник не собирался. Сказал только: – Хаббибулин, запомни это место. Отсюда начнёте учебную операцию. Поднимаетесь по тропе и до этой сосны, что стоит враскорячку.
Возвратившись к опушке леса, задачу солдатам поставил предельно сжато:
– В час ноль-ноль отправляетесь со старшим сержантом к месту назначения, оттуда рассыпаетесь по периметру горы на том же уровне до скального участка, через пять метров друг от друга, расставляя дымовые шашки, каждый на своём месте. От них начинаете опрыскивать кусты и деревья выданными вам аппаратами, спускаясь на пять метров. Вы бросаете в опрысканный ближайший куст пиротехническую спичку, с огнём, конечно, и бегом сюда к месту сбора. Машины будут уже вас ожидать. В это время начнётся учебная операция по тушению пожара с воздуха. Вы в ней не принимаете участия.
Задача ясна?
– Так точно, – раздался хоровой ответ.
– Вопросы есть?
– Скалу не поджигать? – спросил молодой солдатик рязанской внешности в отличие от остальных солдат.
Все дружно рассмеялись, кроме полковника, который словно выстрелил фразой:
– Шутнику три наряда вне очереди после учебной операции.
– Есть три наряда вне очереди.
– В поезде по пути на новое место службы будете полы драить за всех.
– А куда нас?
– За Кудыкину гору, – хмуро бросил полковник. – Приедете, узнаете. Всё.
Быстров направился к своей машине. Что такое Кудыкина гора не знал никто из солдат, даже тот, что был рязанской внешности, попавший в эту роту либо как проштрафившийся, либо специально с целью обучения русскому языку тех, кто им владел весьма приблизительно.
С ночной теменью на лес налетел ветер. «Дует, куда надо», – подумал Быстров, садясь в машину и набирая на ходу номер телефона командира батальона спецназа.
– Полковник Быстров на проводе. Как готовность?
– Стопроцентная, дружище, – донёсся густой бас из трубки.
– Напоминаю, что нас ждёт полная неизвестность. Может, вообще не попадём на объект. Как игра в рулетку. Ничего не знаем: сколько брать, как брать?
– Не дрейфь. Если пройдём, не подкачаем. Мои хлопцы и на тигра пойдут, не испугаются.
– Не забудьте однако, что мы идём спасать, а не захватывать.
– Ну да, ну да, я это говорил орлам. Они поняли. Спасут, как положено.
– Повторяю схему: в два ноль-ноль – огонь, два-пятнадцать – МЧС на старте, вы их догоняете и обгоняете на выходе к объекту, если прорвётесь. Это около трёх.
– Будем раньше.
– Если вообще будете. Удачи!
– Тьфу на тебя, полковник! Вечно со своими сомнениями.
– Ну, так уж складываются обстоятельства. Не одно, так другое мешает. Так что будьте готовы ко всему.
– Всегда готовы! – по-пионерски бодро ответил комбат.
– Конец связи.
Быстров взял трубку рации.
– Берёза? Я сосна. Как вертолёты?
– Полная боевая готовность.
– Хорошо, но рано пока. Пусть отдыхают. В час тридцать всем быть в машинах. Вылет не ранее двух пятнадцати.
– Так точно.
– Что с транспортом для пиротехников?
– МАЗы у цели, ждут команды.
– Нечего ждать. Они должны быть на месте к двум, но напомните, что подъезжать в стороне от посёлка. Там можно вдоль пахоты по тракторной колее. Пусть пораньше выезжают, не торопясь, чтобы не заблудиться на объездах.
– Понятно.
– Вагон для отправки.
– Готов. Поезд в три сорок пять. Прицепляем за десять минут до отправления.
– Отлично. Успеем. Шефу доложите – я в порядке.
– Есть!
Полковник перевёл дух. Вдалеке послышалась песня. На тропе засветились огни фонариков. Из леса с рюкзаками на спинах, с котелками на поясах выходили ребята. До посёлка им было полтора часа ходу. Они не унывали. За преподавателем первым шёл Серый. После того, как Зивелеос прокатил его по воздуху, мальчишка вырос в глазах не только сверстников. Малыши ходили за ним табуном, уговаривая попросить Зивелеоса прокатить и их. Но и ребята постарше любили встретиться с Серым и деловито поинтересоваться, когда ожидается новое явление народу с небес. И здесь в этом походе Серый был за старшего и на вопрос, не появится ли Зивелеос у них во время игры, не смущаясь, говорил в ответ то, о чём сам слышал по телевизору:
– Не, он сегодня занят, у него свадьба с Соелевиз.
Последние события ему, конечно, были не известны. В лес радио не брали.
Всё шло по плану.
_________________________________
Участники трагического события прилетели на поляну. И хотя Олег Пригоров впервые летел по воздуху, как и Маша, страшно боявшаяся высоты и потому летевшая с закрытыми глазами, тем не менее настроение у всех не могло не быть подавленным. В момент приземления, как обычно, Наукин отключал на несколько секунд общую защиту, что позволяло беспрепятственно садиться на поляну.
Став на землю, четвёрка увидела перед собой большой накрытый различными яствами стол, возле которого хлопотала тётя Катя и пришедшая на помощь Надежда Тимофеевна. За нею Таня специально летала поздним вечером предыдущего дня и забрала бабушку даже не через балкон, за которым тоже наблюдали люди генерала Дотошкина, а через окно с другой стороны дома. Потому её исчезновения никто не заметил.
Тарас Евлампиевич вышел из дома и, щекоча лица своей бородой, обнял каждого прибывшего со словами:
– С возвращеньицем.
Только Пригорову пришлось сказать:
– С прибытием, молодой человек. Меня зовут Тарас Евлампиевич. Я дедушка Маши.
– Я в курсе, – ответил немного невпопад Олег.
Следовало, конечно, сказать «Рад знакомству» или «Приятно встретиться» и назвать себя, но Олег растерялся. Быть журналистом, нахально лезть во все щели за новостями, задавать трудные вопросы самым большим людям – это одно, а вот первый раз говорить с дедушкой полюбившейся неожиданно девушки да в такой необычной ситуации, когда только что летел по воздуху, стал на неизвестную землю при совершенно странных обстоятельствах, когда кто его знает, как тебя примут – тут, брат, любой растеряется.
Но Тарас Евлампиевич всё понимал, на то он и учёный, потому сказал безо всяких психологических сложностей:
– Ну, в курсе – и хорошо.
Видя грустные лица, скомандовал:
– О том, что было, прошу пока забыть. Это большая трагедия. У меня сердце едва выдержало. Пришлось пить несколько раз таблетки. Но у нас свадьба. Всем немедленно мыть руки и за стол. Машенька, покажи гостю, где что. Кстати, как ты долетела? Сердечко своё не потеряла?
– Ой, не знаю, деда, что и как, – торопливо стала сыпать Маша словами. – Я ни разу не открыла глаза, так страшно было. Хорошо, что Танюша меня держала, а то бы свалилась, и ты меня не досчитался бы.
– Ха-ха-ха, – рассмеялся Наукин. – Из кокона, внученька, никто и ничто выпасть не может, пока не нажмёшь нужный контакт. Сколько раз я тебе объяснял.
– Да, объяснял, а всё равно страшно. Сам-то ты не рискуешь летать.
– Я другое дело. Больно стар, ты сама знаешь. Сердце может не выдержать перепада давления на высоте и скорость. Но не будем об этом пока. Руки мыть! Дело идёт к вечеру, а нам о многом поговорить надо.
О мытье рук пришлось повторять несколько раз, так как женщины, накрывавшие стол, отставили всё в сторону и бросились поздравлять Татьяну и Николая с законным браком. Огромный букет полевых цветов, собранных тут же за домом, на широком лугу с уже поникающими травами, но всё ещё украшенном высокими белыми ромашками и голубым цикорием, был вручен Татьяне, украсив и без того прекрасную девушку осенним разноцветьем. Наконец призыв идти в ванную был услышан, и молодёжь направилась было к дому, но тётя Катя остановила их, запричитав:
– Как же так, как же так, погодите. Так входить в дом не полагается.
Она схватила со стола заранее приготовленную кастрюлю, набрала из неё пригоршню зерна и широким жестом высыпала его перед молодожёнами, приговаривая:
– Чтобы жизнь ваша была полной и богатой, спелой, как это зерно, и плодотворной. А ещё пусть она будет сладкой и вкусной.
С последними словами тётя Катя достала из широкого кармана платья горсть конфет в бумажных обёртках, дала их Маше и та стала бросать их по две-три штуки перед друзьями одновременно с зерном, которое продолжала рассыпать её мама.
Николай взял под руку свою бывшую невесту, а теперь жену и неторопливо повёл её в дом. Зерно и конфеты дождём сыпались под ноги, почти в самые глаза светило опускавшееся к горизонту солнце, над головой высоко в небе, словно по синему морю, плыли белые облачные сказочные птицы, а чуть ниже тянулся к югу клинышек настоящих птиц – это были гуси.
Навстречу молодожёнам вышел дядя Лёша. В руках на подносе, накрытым расшитым цветными нитками рушником, – большой каравай.
– Тарас Евлампиевич, – сказал он громким басом, – прошу вас на правах хозяина вместе с бабушкой Тани принять молодых и угостить караваем по старому русскому обычаю.
Надежда Тимофеевна покраснела в сильном смущении, но приняла поднос и, став с Тарасом Евлампиевичем рядом, сказала:
– Откушайте хлебушка, детушки.
– Хлеб вам да соль, – поддержал её Тарас Евлампиевич.
Тане немного мешал букет и она хотела отдать его Маше, но тётя Катя вскричала:
– Нет-нет, не вручай, а брось букет вверх, пусть Машенька ловит его.
Не понимая, зачем так нужно делать, но повинуясь указанию, Таня подбросила букет так, что Маша едва успела подхватить его, но всё же успела и громко рассмеялась, спрашивая:
– Зачем это, мама?
– Это такой обычай, дочка. Тот, кто поймает букет, брошенной невестой, скоро сама выйдет за муж.
– Ах, мама, да за кого же? Разве что за Олега?
– Ну, это уж твоё дело, а только таков обычай. Поймала букет, значит, поймала своё счастье.
В это время Николай и Таня кусали по очереди каравай. Николай не сразу съел свой кусок, а сначала посыпал его солью и потом уж положил снова в рот. Он любил солёное и любил выдерживать полностью традиции – дали ведь хлеб да соль, стало быть надо всё пробовать.
Таня последовала его примеру.
Завершив небольшую трапезу, молодые хотели идти в дом, но тётя Катя опять их остановила.
– Что же ты, Коленька? Не занесёшь ли жёнушку в дом на руках? Ты ведь любишь её?
– О, с превеликой радостью!
Николай подхватил Таню на руки. Пушистое белое платье смялось, ноги красавицы покорно согнулись в коленях, сама она обхватила левой рукой шею любимого, и так они двинулись в дом. Дядя Лёша фотографировал. За молодыми, взявшись почему-то за руки, шли Маша с Олегом. Следом направились было Тарас Евлампиевич и Надежда Тимофеевна, но тётя Катя остановила их:
– А мы сядем, пожалуй, за стол. У нас руки чистые, можем и тут подождать.
Воздух поляны был напоён ароматами цветов, как нигде. Причина заключалась в том, что, благодаря установленной защите, вся поляна находилась как бы под стеклянным колпаком, не пропускающим ни ветер, ни дождь или снег. Но для жизни растительности поляны они были нужны. Кроме того ветряные мельницы, дававшие электроэнергию, без ветра не могли работать. Поэтому Тарас Евлампиевич или дядя Лёша время от времени отключали защиту на непродолжительный срок. Чаще всего это делалось в ночное время и когда дул ветер, что можно было увидеть по качающимся веткам деревьев, окружавших поляну, или во время дождя, чтобы напоить травы водой. Так называемый защитный колпак начинался несколько ниже самой поляны, не позволяя никому к ней приблизиться. Когда колпак защиты включался, поляна оказывалась без ветра и тогда ароматы цветов никуда не улетали, сгущаясь на её территории, делая воздух более насыщенным, пахучим, как бывает весной, когда свежие запахи цветов буквально врываются в столь недавно морозный, чистый, ещё не пьянящий воздух.
И потому, кстати, здесь было теплее, чем рядом в лесу. Вынося стол на поляну из дома, хозяева ничем не рисковали. Весь сегодняшний день купол защиты снимался только для того, чтобы выпустить улетавших на регистрацию молодых и чтобы впустить их обратно. Весь день светившее солнце прогрело поляну так, что обитатели её ощущали себя словно в летнюю пору. Мелькали повсюду бабочки, трещали кузнечики, свистели и щебетали мелкие птахи. Здесь осень ещё не началась.
Большой почти квадратной формы обеденный стол позволял всем участникам пиршества чувствовать себя на равных друг с другом. Сегодня их было ровно восемь – по одной паре на каждую сторону стола. И если бы не белая борода хозяина поляны, привлекавшая внимание всех, трудно было бы со стороны сказать, кто сидит во главе трапезы. Во всяком случае, в самом начале праздничного обеда это, конечно, были молодожёны. За них и поднял первый тост Тарас Евлампиевич, попросив разрешения на первое слово у своей соседки Надежды Тимофеевны, которая как бабушка невесты имела полное право говорить первой.
– Я обязан, – начал он, – прежде чем приступить к нашему торжеству, попросить всех подняться и помянуть женщину, ставшую жертвой беспредела власти по нашей, к сожалению, вине. Мы не хотели и не ожидали её смерти. Но мы были к ней причастны, ибо власть хотела погубить нас.
Четыре пары поднялись и минуту стояли, молча, опустив головы.
– Прошу садится, – прозвучала просьба, но сам Тарас Евлампиевич остался стоять.
– И не будем пока больше об этом. Я хочу, – сказал он, – поздравляя молодых с началом семейной жизни, пожелать нашей замечательной, самой красивой и единственной в мире летающей паре, успевшей совместными усилиями сделать невероятное – пробудить людей целого города Оренбурга, а, может не его одного, к борьбе за собственное счастье, – пожелать этой паре поселиться навечно в сердцах людей всего человечества и оставаться счастливыми, видя, какое счастье они приносят людям. Видя счастье других, будьте счастливы! – патетически закончил он короткую речь и выдвинул вперёд свою руку с бокалом шампанского навстречу другим сдвигаемым бокалам.
Лучи уходящего за кроны деревьев солнца, расплескались отражениями в шипучем напитке, хрустальный звон рассыпался и покатился в разные стороны, заглушая стрекотание кузнечиков и затухая в короткой после покоса зелёной траве лужайки.
Второе слово, несомненно, по праву принадлежало Надежде Тимофеевне. Она поднялась, но именно в эту секунду решимость доктора наук, профессора, выступавшей на сотнях конференций и в огромных студенческих аудиториях, покинула женщину, на глазах сами собой навернулись слёзы, и она заплакала.
– Бабуль, не надо, – тихо сказала Татьяна, и все почувствовали, что внучка сама едва сдерживает свои слёзы.
– Не буду, не буду, – проговорила Надежда Тимофеевна испуганно, вытирая глаза поднятой со стола салфеткой. Сама великолепный психолог, она мгновенно поняла, что неожиданная её слабость может вызвать ещё более сильные рыдания внучки, и это придало силы, чтобы в ту же секунду взять себя в руки.
– Прошу, друзья, простить… мои слёзы. Я отдаю… в руки Николая… своё любимое создание.
Надежда Тимофеевна говорила теперь спокойно, хотя всё же чувствовалось по длинным паузам, что даётся это с трудом.
– Я создавала её сама… как человека, потому что мы… рано потеряли её родителей. Она выросла чудной девочкой и всегда любила петь… как любили её родители. Неожиданно в нашу жизнь вошёл… нет, влетел Коленька, наш спаситель.
Все видели, что из глаз Тани потекли слёзы. Видела это и Надежда Тимофеевна, но продолжала говорить.
– Вживляя чипы в мою красавицу, я создавала её второй раз, не совсем ещё осознавая, для чего это делаю. Просто внучка просила, а отказать ей я не могла никогда. Но за короткое время после операции, когда пациентам вообще не положено вставать с постели, с Танюшей произошло столько невероятных событий, она проявила себя такой сильной, такой мужественной. Я и сейчас смотрю на неё и не могу поверить, что это она была в Оренбурге, чтобы спасти Николая, это она спасала его в Академии наук, это она, скрепляя свою жизнь с жизнью любимого ею человека подписью в официальном документе, могла вместе с ним погибнуть от предназначавшегося им взрыва. И зная это, она не упала в обморок, не отказалась от такой опасной судьбы, а прилетела сюда продолжать то, от чего уже никогда не откажется. Я вот думаю, неужели у нас вся молодёжь такая смелая теперь? Или это безрассудство? Нет, Танюша и Коленька всё прекрасно понимают. И я горжусь ими. Что бы ни случилось с ними завтра, они будут служить примером настоящей любви, искренности и честности, смелости и геройства всему подрастающему поколению. Так служите же людям! За вас, дорогие мои! Ваше здоровье, мои любимые!
Таня и Коля оба вышли из-за стола с бокалами в руках и подошли к Надежде Тимофеевне, которая, опять расплакавшись, обняла внучку и ставшего ей тоже дорогим человеком Николая. Заодно расцеловал их и Тарас Евлампиевич.
Пиршество продолжалось. Пилось вино, говорились речи, произносились тосты, пелись песни. Молодые благодарили всех за помощь, ибо каждый из присутствующих играл важную роль в их жизни. А все благодарили молодых за то, что они уже успели. Благодарить было за что. Рисковать собой приходилось в основном этой паре. А они держали себя так, словно делали нечто обычное, что могут делать и все другие. Постепенно от серьёзных речей перешли к шуткам. Николай предложил выпить за союз Маши и Олега, что расширило бы семью Тараса Евлампиевича. Олег смутился, но заявил, что никаких возражений против этого у него не имеется. Тут же выяснилось, что и Маша не просто не возражает, а очень даже желает такого союза и сожалеет, что они с Олегом не успели принять такое решение заранее, поскольку не были вовсе знакомы до этого. Решили выпить за, так сказать, кругленькую свадьбу, когда женятся сразу две пары.
И тут неожиданно дяде Лёше пришла интересная мысль в голову, о которой он незамедлительно рассказал всем.
– Я вообще-то человек, смотрящий на всё с практической точки зрения. Так вот мне понравилась идея расширения нашей семьи. Но, прокручивая дальше эту мысль, я прикинул в голове, что сегодня за столом могла бы быть одна дружная семья, в которой все стали бы друг другу родственниками, если бы наш любимый Тарас Евлампиевич вошёл в родственные отношения с милейшей Надеждой Тимофеевной. Это было бы последним звеном, которое замкнуло бы нашу цепь родства.
Щёки Надежды Тимофеевны вспыхнули краской, Тарас Евлампиевич стал нервно поглаживать свою бороду обеими руками.
А солнце уже закатилось за деревья, оставляя освещённым только небо над головой. В лесу ночь уже наступила, но здесь была поляна, и всё ещё было светло, благодаря по-прежнему светлому небу.
– Друзья мои, – заговорил Тарас Евлампиевич, не вставая со своего места. Впрочем, все уже давно говорили, сидя. – Мы с вами довольно много говорили сегодня о нашем будущем. Вот даже коснулись возможности заключения и моего союза с прекраснейшей женщиной Надеждой Тимофеевной. Честно вам скажу, что такая мысль пришла и в мою бедную голову, как только я увидел эту настоящую русскую красавицу.
Надежда Тимофеевна сидела, потупив голову, не зная, как себя вести в такой неожиданной ситуации.
– Но то, что я должен вам сказать, может в сильной степени охладить ваш пыл, дорогие мои. Я приберёг этот разговор на конец вечера, дабы не портить сразу радостное событие, коим всегда должна быть свадьба. Но завтра, как вы знаете, мы покидаем нашу поляну. Лёша и Катя уложили почти всё, что можно отсюда вывезти, в наш грузовик. Осталось убрать самое главное оборудование, обеспечивающее защиту поляны. Это мы сейчас сделаем. На разборку уйдёт немного времени, так как я всё приготовил. Осталось только разъединить контакты и уложить оборудование в ящики. Подышим заодно всю ночь свежим воздухом. Но я хотел сказать не об этом. Главное вот что. Я попросил Машеньку обследовать меня, что она и делала эти два дня. Результат, увы, весьма печальный. Мой организм, по приблизительным определениям мутации и по другим параметрам, постарел лет на десять больше, чем ему следовало бы в нормальных условиях. Биологический мой возраст оказался существенно выше. И как мы с внучкой поняли: причиной старения может быть моё изобретение, то есть наличие постоянного напряжённого поля вокруг меня, которое и влияет на мутацию, на редумеры, то есть линейные молекулы ДНК. Впрочем, это всё научные названия и вам непонятны. Самое важное то, что такое же поле находится и вокруг каждого из вас. А оно не избирательно. Действует на всех одинаково. Это означает, что все мы, видимо, стареем под воздействием поля скорее, чем этого хотелось бы, хотя стареть никому не хочется вообще. Получается так, что одни учёные разрабатывают средства, предупреждающие старость, а я изобрёл что-то вроде ускорителя её.
– Дедушка, но ты же не для этого изобретал.
– Нет, внучка, но я, как учёный, должен был бы, наверное, сначала поэкспериментировать над собой, а потом уж вовлекать других в эту авантюру.
– Подождите, Тарас Евлампиевич, – решительно вмешался Николай, – Вы что, хотите, чтобы мы отказались от дальнейшей работы? Это абсурд. Ваше изобретение совершило революцию. Мы хотим, чтобы эта революция охватила умы всего мира. И если мы заплатим за счастье человечества даже всей своей жизнью, это будет ничтожная плата, о которой не стоит и говорить. Я могу это выразить коротким экспромтом:
Люди уходят, но жизнь покидает лишь тело.
Душа остаётся в делах человека живой,
как птица, что в синее небо взлетела
и памятью кружит над нашей прекрасной землёй.
– Благодарю тебя, Коленька, – сказал Тарас Евлампиевич, тяжело вздохнув. – Экспромт хорош. Я не сомневался ни минуты в том, что ты скажешь что-то вроде этого. Да, многие великие открытия сопряжены с риском и даже смертью учёных. Но я считаю своим долгом предупредить всех, кто с нами сейчас работает или собирается работать, что возможно их жизнь будет при этом короче. Только молодые люди не боятся смерти, полагая, что они всё успеют за короткий срок жизни. А когда проходят годы, чем больше их пролетает, тем труднее расставаться с этой прекрасной изумительной планетой – земля, тем больше хочется ещё пожить, тем больше понимаешь, что не всё сделал, что хотел, а потому нужно добавить хотя бы несколько лет жизни, и по истечении которых хочется новой добавки, чтобы увидеть, что будет дальше. Вот в чём проблема. Подумайте хорошенько над этим, милые мои.
– Мне не важно, сколько я проживу, – сказала Таня, обнимая мужа за плечи и прижимаясь к его груди головой, – лишь бы Коленька был рядом. Если бы мне сказали: даём тебе только один день жизни, чтобы спасти любимого или сто лет жизни, никому не помогая, я бы выбрала один день, но с любимым мне человеком, зачем мне сто лет без любви и без помощи людям? То, что мы с Колей сделали, уже помогает людям. Но это всего лишь начало. Мы успеем ещё очень много. Завтра в республике Зивелеос мы начнём новую жизнь. К детям, которые живут сейчас там, мы добавим своих малышей.