Глава 20. «Сила через радость»
Весной 1940 года политические события в Европе продолжали развиваться лавинообразно. 9 апреля несколько немецких дивизий за считаные часы захватили континентальную Данию и остров Зеландия и установили контроль над стратегически важными аэродромами острова Борнхольм. В тот же день король Кристиан X отдал войскам приказ прекратить сопротивление. На следующий день так же стремительно началось наступление в Норвегии, однако вскоре немецкий десант завяз там в боях за порт Нарвик; на помощь норвежцам пришли вооруженные силы Англии и Франции. Но после того, как положение союзников под Дюнкерком серьезно осложнилось, им пришлось отозвать свой флот из Норвегии, и страна оказалась наедине со значительно превосходившим ее по силе противником. Тем не менее норвежцы продержались до 10 июня, но и им пришлось сдаться. Обвинив Бельгию и Голландию в нарушении нейтралитета, Германия в начале мая заняла эти страны всего за несколько дней и, практически не вступая в боевые действия, вторглась во Францию, обойдя через Арденны линию Мажино. Оставшиеся в тылу французские укрепления немецкие части легко преодолели в середине июня, уже после падения Парижа. В Англии сторонники умиротворения Гитлера потерпели окончательный крах, и Черчилль, в мае сменивший Чемберлена на посту премьер-министра, объявил: «…отныне наша политика заключается в ведении войны всей нашей мощью и с напряжением всех сил на море, на земле и в воздухе». В преддверии большой войны у Винифред Вагнер возникли сильные сомнения в возможности продолжать фестивали.
Той весной к проблемам, связанным с подготовкой очередного фестиваля, добавились волнения по поводу исчезновения Фриделинды. После того как семья получила отправленные в конце февраля посылку с шоколадом и письмо, от беглянки не было никаких известий. В начале марта ей написала Даниэла, но ответа не получила. В ответ на запрос Винифред о местонахождении дочери бургомистр Люцерна в письме от 18 марта сообщил, что она отбыла 1 марта и назвала в качестве пункта назначения Соединенные Штаты. На самом деле собравшаяся добраться через Францию в Великобританию девушка просто запутывала следы и пыталась выиграть время. Тем временем мать не оставляла попыток выяснить ее местонахождение и продолжала оказывать давление на городские власти Люцерна, пытаясь уже в конце марта выяснить, «…не оставила ли Фриделинда на почте адрес для пересылки корреспонденции и не снялась ли с учета в полиции» И далее: «Вы должны понять, насколько мне неприятно в это беспокойное время не иметь никаких сведений о пребывании моего ребенка, о том, как и куда она попала…» Получить какую-либо информацию о дочери от госпожи Беерли она не рассчитывала, здраво рассудив, что Фриделинда, скорее всего, велела ей держать обстоятельства своего бегства в тайне. Поэтому она продолжала убеждать бургомистра: «Я не хотела бы обидеть госпожу Беерли – но думаю, что она все же была обязана информировать меня как мать ребенка… Ведь Вы можете понять, что мне неприятно оставаться в неведении относительно места ее пребывания…» Однако Винифред пришлось оставаться в неведении до начала мая.
Что касается проведения фестиваля в 1940 году, то она еще в январе писала Титьену: «К сожалению, мне придется отказаться от него. У нас нет предписанной защиты от воздушных налетов, а Вам известно, что опасное расположение здания не позволяет защитить от бомбардировок исполнителей и публику какими бы то ни было противовоздушными сооружениями… Возникли большие трудности с поставками материалов для изготовления декораций и костюмов, со стиркой и с уборкой здания». Вагнеры уже решили для себя, что придется сделать перерыв (никто не сомневался, что военные действия завершатся до конца года), и строили планы на лето. Однако 7 апреля Гитлер принял неожиданное для всех решение все же провести фестиваль и известил об этом свою подругу, гарантировав ей необходимое финансовое обеспечение и полную свободу художественной деятельности. Он не желал принимать возражений Винифред, ссылавшейся на отсутствие средств и людских ресурсов. В своем меморандуме для комиссии по денацификации она сообщила, что в ответ на ее возражения, связанные с тем, что на подготовку осталось меньше полугода, а бо́льшая часть сотрудников Дома торжественных представлений призвана в армию, он ей ответил: «…качество будет гарантировано благодаря освобождению большинства исполнителей от призыва, и на время репетиций и спектаклей Байройту будет предоставлен требуемый персонал, в том числе путем освобождения от воинской службы». Не менее важная проблема заключалась в привлечении на фестиваль достойной публики, поскольку ждать наплыва зарубежных гостей уже не приходилось, да и многим вагнерианцам Третьего рейха было уже не до фестиваля. Передавая в своем телеинтервью разговор по этому поводу с фюрером, Винифред поведала: «Я ему сказала, что не могу рассчитывать на публику. „Да, да, – сказал он. – Я тоже не могу выступать перед пустым рейхстагом“. Так что он был с этим согласен».
Гитлер в самом деле быстро решил проблему с публикой и одновременно обеспечил фестивалю надежную финансовую поддержку, поручив распространение билетов Роберту Лею. Куратором от общества «Сила через радость» (СчР) стал, естественно, Бодо Лафференц, уже имевший с 1936 года опыт сотрудничества с фестивальным руководством. Публика, обеспеченная фестивалю его ведомством, состояла преимущественно из раненых участников боевых действий, сопровождавшего их медицинского персонала, полевых врачей и медсестер. Особую категорию составляли передовики оборонных предприятий. Таким образом Гитлер хотел воздать должное героям за их вклад в победу, в связи с чем они получили статус «гостей фюрера». Всем приглашенным он обеспечивал проезд до Байройта, оплату съемного жилья и питание. По словам Винифред, посетители фестиваля получали «духовное возвышение», которое «в состоянии дать только чистое искусство». Питание включало стакан вина, выпечку и кондитерские изделия; вдобавок им выдавались талоны на сигареты. Все это гости получали сверх обычных продуктовых карточек, распределяемых среди населения с начала войны. В результате руководство освободилось от множества забот, связанных с распространением билетов и обеспечением гостей, персонала и исполнителей дефицитными продуктами. Государственное финансирование фестиваля обеспечивало Винифред получение обычной прибыли, а Титьену – приличную оплату его услуг художественного руководителя. Как и прежде, были приглашены ведущие исполнители, в том числе героический тенор Макс Лоренц. Сам Гитлер посетить Байройт не обещал, однако Винифред не теряла надежды, что он будет присутствовать хотя бы на одном представлении. Бодо Лафференц стал одним из самых желанных гостей в Ванфриде, и Вагнеры окрестили спасителя фестивалей от финансового краха «дукатеншайсером», имея в виду персонажа народной сказки – ослика, который испражнялся золотыми дукатами.
Программу фестиваля решили упростить, изъяв из нее Парсифаля с его неуместным для военного времени призывом к человеколюбию и христианскому прощению. К тому же публика, значительную часть которой составляли раненые, могла воспринять как издевательство сценические страдания Амфортаса, равно как и метания главного героя Тристана и Изольды на протяжении всего третьего действия. Поэтому помимо надежного Кольца, которым с высочайшего разрешения Гитлера дирижировал Франц фон Хёслин, была показана новая постановка Летучего Голландца под управлением Карла Эльмендорфа. Это самое короткое и не самое сложное для сценического воплощения произведение Вагнера к тому же идеально соответствовало духу времени: бои за Нарвик были в самом разгаре, и вторжение в Норвегию, где разворачиваются события драмы, было уже не за горами.
В качестве гостей фюрера зрители объединялись, как это было принято на мероприятиях общества СчР, в группы и держались на протяжении всего фестиваля вместе. Поскольку для многих из них это было первое посещение оперного театра, в первой половине дня устраивались лекции, в которых гостям рассказывали о значении творчества Вагнера для немецкой культуры и разъясняли глубинный смысл предстоящего вечером зрелища. Основное значение в лекциях придавали драмам, где фигурирует Зигфрид. Квинтэссенцию байройтской пропаганды выразила нацистская газета Bayerische Ostmark: «Из жертвенной гибели нашего павшего героя, из нашей общей готовности принести себя в жертву, из обломков навсегда ушедшей эпохи вырастает новый, лучший мировой порядок». Им разъясняли и более простые вещи – например, в каких местах следует аплодировать. Байройтская религия была по-прежнему на службе государственной идеологии. Для создания нужного настроения у исполнителей перед ними еще до начала репетиций выступил Титьен, выразивший надежду, что в июле, когда война, скорее всего, еще не кончится, «…Байройтский фестиваль станет убедительной демонстрацией перед всем миром внутренней силы Германии, немецкого культурного достояния, которое мы продемонстрируем посреди военной сумятицы на этом священном месте»; если же война к тому времени завершится, фестиваль должен стать «предвестником… неслыханной эры в искусстве, берущей свое начало в Германии и обретающей всемирное значение». Перед началом фестиваля его гостей приветствовал организатор их приезда Роберт Лей, процитировавший в своей речи слова Гитлера: «Я хотел бы, чтобы у нас была прекраснейшая, самая лучшая культура. Я хотел бы, чтобы наша культура шла на пользу не только верхушке в десять тысяч человек, как в Англии, но всему немецкому народу».
В день открытия фестиваля, 19 июля, после представления Золота Рейна собравшиеся в фестивальном ресторане гости слушали по радио речь Гитлера в рейхстаге, посвященную окончанию молниеносной войны с Францией. Вину за продолжение войны фюрер возложил на Англию и пригрозил ей полным разгромом. А 23 июля он неожиданно для всех появился на Зеленом холме и посетил представление Заката богов.
Фюрера тайно доставил на автомобиле из Бад-Бернекка Вольфганг, и всю первую половину дня он посвятил прогулке с Вагнерами по саду Ванфрида. Обсуждали главным образом бегство объявившейся в Англии Фриделинды и ее скандальную деятельность. Речь шла также о плане Гитлера сменить гауляйтера Баварской восточной марки Вехтлера на Бальдура фон Шираха. Однако отвечавший до тех пор за воспитание имперской молодежи Ширах тоже не устраивал Винифред, так что Вехтлер остался на своем посту до самого конца войны, а претендент на его должность получил более престижное место гауляйтера и рейхсштатгальтера в Вене. Перед спектаклем Гитлер пил в доме Вагнеров чай в присутствии специально приглашенной туда Жермен Любен. Зная, как неравнодушен фюрер к этой певице, Винифред не сомневалась, что он посодействует освобождению ее попавшего в плен сына. Гитлер в самом деле удовлетворил ее просьбу и отдал соответствующие распоряжения, так что уже в октябре Винифред могла передать в Париж радостную весть. В последний момент гостей фестиваля и жителей Байройта все же уведомили о визите фюрера, и они усы́пали цветами его путь от Ванфрида до Дома торжественных представлений. Впечатление, произведенное появлением Гитлера на фестивале и царившее в связи с этим настроение описал в своих мемуарах Вольфганг Вагнер: «Появление фюрера, который 10 мая 1940 года начал наступление на Францию и победно его завершил, заключив 22 июня перемирие, встретили на фестивальном холме нескончаемыми овациями, в которых выражалось преклонение перед победителем „исконного врага“ и человеком, изгнавшим англичан из Дюнкерка. Главнокомандующий вермахта воспринял этот прием как право победителя на расправу с побежденными и одновременно как оправдание всех уже принесенных и ожидаемых в будущем жертв. Его приветствовали неистовым ликованием, забыв о понесенных в Польше и Франции потерях, и поверивший в свое избранничество Гитлер считал, что получил одобрение своей расовой и военной политики и может ее продолжать». Присутствовавшие в семейной ложе почетные гости (представители общества СчР Лей и Лафференц, обербургомистр Кемпфлер, заместитель гауляйтера Людвиг Рукдешель) блистали эсэсовскими мундирами, на Верене была накидка медсестры, и только одетые в обычные костюмы Виланд и Вольфганг составляли резкий контраст как им, так и прочей фестивальной публике. Впрочем, с Гитлером общался еще один господин в гражданской одежде – вновь прибывший на фестиваль Август Кубичек, которого теперь волновала судьба его призванных в армию троих сыновей. По воспоминаниям Кубичека, Гитлера как государственного деятеля мало волновали судьбы отдельных людей, и он высказался весьма отвлеченно: «Эта война потребует четыре года восстановительных работ. Это большое несчастье. Я стал канцлером великого немецкого рейха не для того, чтобы вести войну». И добавил: «Мне еще предстоит очень много сделать. Кто сделает это вместо меня? И я вижу, сколько драгоценнейших лет отнимает у меня война… Время не стоит на месте. Мы стареем, Кубичек. Сколько еще лет нам отпущено?» Смысл гитлеровской тирады ясен: всем трудно, но ему тяжелее всех, поскольку на нем самая большая ответственность. Затем он, как обычно, ушел от неприятного разговора, ударившись в воспоминания. После представления Гитлер покинул Байройт, и Винифред его больше не видела.
На фестивале присутствовал также необычный гость – девяностолетний Карл Рунквиц, который некогда участвовал в строительстве Дома торжественных представлений в качестве одного из прорабов и, соответственно, общался с самим Рихардом Вагнером. Он был замечен сидящим на скамейке в окружении Винифред и ее детей, внимавших его воспоминаниям.
В середине июля в больницу Байройта перевели восьмидесятилетнюю Даниэлу, которая перед тем находилась на курортном лечении в Бад-Бланкенбурге. Физическое и психическое состояние тетушки не оставляло сомнений в том, что ее дни сочтены. По этому поводу наблюдавший ее профессор Ганс Бергер, который знал ее уже много лет и лечил от нервного истощения еще в 1921–1922 годах, писал Еве Чемберлен: «Она очень беспокоится о вашей общей племяннице, находящейся, как она предполагает, в Англии. Она также сомневается в том, что к ней можно обращаться „госпожа тайная советница“, поскольку она все же в разводе, и т. п. Все это свидетельствует о болезненном ходе мыслей вследствие тяжелой депрессии. Вдобавок она то и дело заявляет, что не больна и что она – скверная личность, которую нужно отдать под суд!» Даниэла умерла, как и ее дед Франц Лист и единоутробный брат Зигфрид, во время фестиваля (28 июля), и ее похоронили на кладбище Байройта с почестями, причитающимися старейшему члену НСДАП.
* * *
Судя по тому, что Фриделинда не стала останавливаться в Париже, она действительно торопилась как можно скорее попасть в Англию (если бы девушка знала, что через два месяца французская столица будет оккупирована немецкими войсками и ей придется распроститься с ней на тринадцать лет, она, возможно, задержалась бы там, чтобы еще раз повидаться со старыми знакомыми). Сев рано утром на паром в Кале, она уже в десять часов прибыла на лондонский вокзал, где ее встретил Беверли Бэкстер. Будучи сотрудником издательской империи лорда Кемсли, который до последнего времени был сторонником «политики умиротворения» и во время фестиваля 1939 года (то есть меньше чем за год до того) вел переговоры с Гитлером и его пресс-секретарем Отто Дитрихом, Бэкстер теперь старался всеми силами исправить имидж своего босса (и свой собственный), и Фриделинда должна была оказать ему самую действенную помощь, выступив в качестве разоблачителя диктатора. Поскольку после нападения на Польшу люди Кемсли громче, чем кто бы то ни было, требовали высылки всех беженцев из Германии, Австрии и Чехии в самые отдаленные уголки страны, мотивируя это заботой о безопасности, нынешнее заступничество Бэкстера за Фриделинду вызвало резкие протесты депутатов. Поэтому ему нужно было как можно скорее обосновать пользу от приезда внучки Рихарда Вагнера. Однако если Фриделинда думала, что ее особое положение диссидента обеспечит ей полную свободу и безопасность, то она глубоко заблуждалась.
Поначалу ее дела шли неплохо. Бывшая секретарша Фуртвенглера Берта Гайсмар сняла ей квартиру в доме по адресу Линкрофт-Гарденс, 25, где жила сама, и известила о ее приезде всех знакомых и заинтересованных лиц, в том числе самого видного английского специалиста по Вагнеру и автора его четырехтомной биографии музыковеда Эрнеста Ньюмена. У Фриделинды не было материальных затруднений, так как некий господин Брахт (возможно, подставное лицо, использованное баронессой фон Айнем) открыл на ее имя банковский счет на приличную сумму. Кроме того, в случае крайней нужды она могла бы воспользоваться счетами в английских банках самой госпожи фон Айнем – та в свое время оставила ей доверенность на управление этими счетами. Однако делать этого она не стала. Итак, Фриделинда могла ни в чем себе не отказывать, она арендовала концертный «Стейнвей» и брала уроки вокала у известной певицы Елены Герхардт («она была не очень хорошим учителем – считала меня сопрано – но я ведь меццо!»). Но в основном она вела рассеянный образ жизни – встречалась со старыми знакомыми и с теми, кто хотел с ней познакомиться, и каждый вечер куда-нибудь выезжала, часто в сопровождении госпожи Гайсмар.
Вскоре по прибытии в Лондон Фриделинда написала Готфриду фон Айнему, что рада «быть вдалеке от всей это грязи» – больше ей пока писать было не о чем. 7 марта она сообщила Тосканини, что собирается задержаться в Лондоне не больше чем на шесть недель. За это время ей нужно было опубликовать обещанные Бэкстеру статьи и тем самым расплатиться за его услуги. Затем она намеревалась выехать в Аргентину, а оттуда в Нью-Йорк. В заключение она писала о своем неприязненном отношении к немцам (немка – итальянцу!): они будто бы не способны меняться и учиться, и независимо от того, кто их вождь – Гитлер или кто-то другой, – «они предпочитают подчинятся и готовы воевать до полного саморазрушения. Они любят наряжаться в мундиры и ненавидят любую индивидуальность». Тогда же она под руководством Бэкстера готовила статьи для газеты Daily Sketch. Публикации должны были выходить с начала апреля, однако из-за задержек, связанных с согласованием текстов в верхах, первая статья вышла только в начале мая – незадолго до оккупации Франции.
Геббельсу сразу об этом доложили, и уже 4 мая он записал в дневнике: «Толстушка Вагнер публикует в Лондоне статьи против фюрера. Вот маленькая дрянь!» На следующий день он записал: «Толстушка Вагнер поместила в лондонской прессе свое первое сообщение о фюрере. Это подло. Она явно намеревается настроить против нас Италию. Суждения о фюрере и Муссолини, высказанные для того, чтобы привести дуче в ярость. Над этим вместе с ней потрудился какой-то английский пропагандист. Итак, эта жирная тварь стала законченной изменницей родины. Таков результат самого скверного домашнего воспитания. Тьфу, черт!» Насчет пропагандиста он, скорее всего, не ошибся, поэтому подготовка статьи и заняла два месяца, что же касается «намерения настроить против нас Италию», то Геббельса возмутил пересказ Фриделиндой пренебрежительных высказываний Гитлера о Муссолини в 1936 году. В то время фюрер в самом деле был не самой важной политической фигурой для итальянского диктатора, для которого куда важнее были более близкие ему по духу австрофашисты. В своей первой статье Фриделинда поведала также о том, что во время Олимпиады Гитлер признался ей и сестре, будто считает итальянцев легкомысленными людьми, неспособными к настоящей борьбе, – они ведь не смогли справиться даже с абиссинскими полудикарями. Она писала и о состоявшейся еще раньше встрече Гитлера с Муссолини, когда дуче заставил фюрера ждать, поскольку принимал Дольфуса. После первой же публикации в Daily Sketch о пребывании Фриделинды в Лондоне и о ее тамошней деятельности узнали и в Ванфриде, и это известие наверняка никого не обрадовало. Ни для кого не было тайной, что в качестве основного метода давления на политических эмигрантов нацисты использовали террор в отношении их родственников, поэтому уже на старости лет Винифред призналась: «Разумеется, если бы мы не были членами семьи Вагнер, всех нас после этого отправили бы в концлагерь. Это совершенно ясно».
В публикации от 7 мая речь шла о благосклонном отношении Гитлера к Англии и англичанам, которых он считал расово близкими, и о визите в 1935 году Джона Э. Саймона и Энтони Идена, когда ее мать способствовала созданию непринужденной обстановки во время встречи с высокими гостями. Скорее всего, эта статья должна была в какой-то мере оправдать недавних сторонников умиротворения диктатора – жертв его лицемерия. Опубликованная в номере от 10 мая статья была иронически озаглавлена «Роскошная жизнь нацистского вождя»: имевшая опыт общения с Гитлером в частной обстановке, в том числе в рейхсканцелярии, Фриделинда писала о его непритязательности в пище и одежде, о его вегетарианстве и трезвом образе жизни, о его презрении к характерной для немецких промышленников показной роскоши – сам фюрер, по ее словам, напоминал скорее старых прусских аристократов, владельцев пустующих замков. Она не забыла подчеркнуть, что фюрер был не просто скромен, но и любил бравировать своей скромностью.
Первые три статьи были явно рассчитаны на завоевание читательского доверия. Настоящие разоблачения начались с опубликованной 14 мая статьи Горе дому Израилевому, в которой она припомнила состоявшуюся во время фестиваля 1938 года беседу, когда Геббельс похвалялся тем, как его сотрудники отправляют в концлагеря евреев на основании обнаруженной у них в кошельке крупной суммы денег, а жена министра пропаганды призывала Фриделинду не проявлять к евреям никакого сочувствия. В статье также шла речь о высказываниях Гитлера, обещавшего запретить евреям и неграм посещать школы, чтобы они остались неграмотными и не могли впоследствии вредить. В дальнейших публикациях речь шла о первом визите Гитлера в Байройт и о статье Зигфрида, где тот призывал не отвергать помощь евреев в организации фестивалей; эта статья, которой ее снабдил в Трибшене Цинстаг (и которую она привезла с собой), была, судя по всему, единственным документом, подтверждавшим толерантность байройтского семейства.
В целом публикации Фриделинды не содержали ничего такого, что могло бы серьезно повлиять на общественное мнение в Великобритании. Британские спецслужбы рассматривали их как мешанину личных впечатлений и давно известных фактов и при этом отмечали довольно причудливое мировоззрение девушки. Однако помимо пригласившего ее в страну Бэкстера и его сотрудников она почти сразу по приезде свела знакомство с другими людьми, надеявшимися получить с ее помощью полезную для них информацию. К тому времени уже была готова к публикации книга бывшего президента сената Данцига Германа Раушнинга – члена НСДАП, бежавшего в Англию еще в 1936 году. По-видимому он был едва знаком с Гитлером и видел его всего несколько раз, но теперь выдавал себя за представителя его близкого окружения и знатока всех особенностей его личности и его намерений. Эмигрировавший в Англию влиятельный журналист и публицист еврейско-венгерского происхождения Эмери Ревес (Имре Розенбаум) предложил Раушнингу выступить с книгой воспоминаний, и она должна была вот-вот появиться на прилавках. Это была первая книга о фюрере, она называлась Разговоры с Гитлером, и ее появление в самом деле вызвало много шума. Однако из-за скудости фактического материала автору пришлось кое-что выдумать и выдать за сенсационные открытия то, что было известно и без него. Возможно, именно поэтому содержание книги казалось чрезвычайно убедительным (впоследствии она выдержала несколько изданий общим тиражом более 200 000 экземпляров и была переведена на несколько языков), однако ее успех не мог быть долговечным, и Ревес это прекрасно понимал. Между тем Фриделинда проинформировала его, что работает над книгой воспоминаний о Гитлере и ряд фрагментов уже написан (свидетельством тому – эпизоды в ее публикациях, связанные с появлением Гитлера в Ванфриде и с признаниями Геббельса во время фестиваля 1938 года); Ревес даже начал редактировать представленные ею материалы в надежде составить из них книгу, содержащую более богатый, чем у Раушнинга, фактический материал. Он потратил на эту работу довольно много времени, однако, будучи уже в Америке, Фриделинда выпустила свои мемуары в издательстве «Харпер» (Harper and Brothers). Обиженный Ревес выставил ей весьма приличный счет за свою работу, который ей пришлось выплачивать в рассрочку.
Поддержку в издании воспоминаний предлагали ей и другие люди – например, банкир Вильгельм Регенданц, в недавнем прошлом убежденный нацист, ставший злейшим врагом Гитлера после того, как в «ночь длинных ножей» погиб его друг – последний донацистский рейхсканцлер Курт Шляйхер; он предложил Фриделинде за ее мемуары очень приличную сумму и выплатил ей 200 фунтов аванса, но до издания книги дело так и не дошло.
В течение нескольких недель она настолько расширила круг своих знакомств, что это насторожило и без того проявлявшие к ней повышенный интерес британские спецслужбы. Она много общалась с издателями, публицистами, писателями, поэтами и музыкантами, представителями индустрии грамзаписи и зачастую была неразборчива в знакомствах. В своих воспоминаниях упомянутая выше Изабелла Валли писала: «…должна признаться, что ее присутствие внушало некоторый страх, так как мы уже предвидели множество осложнений». Неудивительно, что интерес спецслужб к ее личности рос день ото дня. Поведение Фриделинды вызывало настороженность также у людей, наблюдавших ее в повседневной жизни. Жившая в Лондоне двоюродная сестра Титьена леди Баркер сообщала, что на приемах Фриделинда внимательно прислушивается ко всем разговорам и пытается к ним присоединиться, чтобы выяснить, о чем идет речь. Вполне естественно, что вскоре ее начали подозревать в шпионаже в пользу нацистской Германии, и многие знакомые стали ее избегать. После того как Гитлер весной 1940 года провел ряд блестящих военных операций, сменивший Чемберлена на посту премьер-министра Уинстон Черчилль, следуя рекомендации военно-разведывательной службы МИ-6, решительно потребовал интернировать всех находившихся в стране граждан Германии, Австрии и Чехословакии. 25 мая Фриделинда обедала с Бертой Гайсмар в китайском ресторане, вечером они смотрели в кино американские фильмы Ночное дежурство и Унесенные ветром, а на следующий день она получила присланную ей с нарочным повестку явиться в полицейский участок, откуда ее должны были отправить в лагерь для перемещенных лиц.
* * *
Война между Германией и Великобританией шла преимущественно в воздухе – оба государства нещадно бомбили города друг друга. Разумеется, воздушным налетам подвергались главным образом военные и военно-промышленные объекты, но одновременно гибло или оставалось без крова мирное население. Кроме того, было разрушено немало архитектурных сооружений, составлявших гордость англичан и в мирное время привлекавших множество туристов. Поэтому возникло убеждение, что немцы планируют воздушные налеты, взяв за основу известный путеводитель Бедекера. В результате знаменитой бомбардировки Ковентри, которую немцы предприняли в ответ на налеты англичан на Мюнхен и цинично окрестили «Лунной сонатой», погибло свыше 1200 человек и было разрушено большое количество жилых зданий. Разумеется, целью налета было уничтожение имевшихся в городе и его окрестностях авиационных заводов, и эта цель была отчасти достигнута (была разрушена дюжина заводов, что нанесло серьезный урон британскому самолетостроению, хотя выпуск авиационной продукции снизился только на двадцать процентов), но одновременно превратился в руины знаменитый готический собор Святого Михаила; его законсервированные развалины по сей день напоминают англичанам о варварской бомбардировке. Во время одного из воздушных налетов на Лондон был разрушен дом, где жила Берта Гайсмар, и она лишилась всех ценностей, с огромным трудом вывезенных ею из Берлина в 1935 году. В свою очередь, на протяжении всей войны жестоким бомбардировкам подвергался Гамбург – так же, как и Ковентри, важный стратегический объект, легко доступный для английской авиации. Распространяемые Герингом легенды о непобедимости его люфтваффе оказались фикцией. После бомбардировок Гамбурга в Баварии появилось множество лишившихся крова беженцев. Детей вывозили организованно, а родню мецената Вагнеров Генриха Балеса (его дочь Урсулу с детьми) Винифред поселила на своей франконской даче в Оберварменштайнахе.
Осенью Виланд усердно занимался в Мюнхене живописью у Штегера и постигал искусство оперной режиссуры под руководством Оверхофа. Кроме того, он регулярно посещал спектакли Мюнхенской оперы, музыкальным руководителем которой стал Клеменс Краус, переведенный по распоряжению Гитлера из Берлина. Тогда же Вольфганг начал изучение, в том числе практическое, театральной режиссуры в Берлинской государственной опере под руководством Титьена. В своих воспоминаниях он себя изображает этаким бедным студентом, целиком погруженным в учебный процесс и не заботящимся о быте: «До работы я добирался на метро за 20–25 минут, но для меня это было не очень обременительно, поскольку при мне всегда был какой-нибудь клавираусцуг или что-нибудь из литературы. Досадно было встретить по дороге кого-нибудь из коллег или знакомых, поскольку они отвлекали мое внимание, и я воспринимал неизбежные разговоры с ним как потерю времени… После того как я покинул жилище Титьена и снял отдельную квартирку, мне на обратном пути приходилось делать покупки, которые в то время были, разумеется, весьма скромными, причем нужно было проявлять изобретательность, поскольку многие предметы первой необходимости становились все более и более дефицитными и продавались только по карточкам. Хотя что-то попадало и в свободную продажу, все же… содержание кастрюль было весьма скромным. Но поскольку, как известно, голодное брюхо к ученью глухо, а мое, как правило, редко бывало полным, наибольшее рвение в учебе появлялось у меня после обеда». Он принимал участие в репетициях, а по вечерам «…исполнял свои обязанности во время оперных представлений». После спектаклей он «еще работал дома, иногда, разумеется, встречался с друзьями или знакомыми». Когда им «стала овладевать усиленная военными неурядицами тоска по взаимопониманию и доверительному общению», он познакомился со своей будущей женой, молодой балериной Берлинской оперы Эллен Дрексель, которая, по его словам, «была скромна и сдержанна» – в отличие от большинства «претенциозных и навязчивых дам» из окружения его семьи. Описание карьерного роста в Берлине занимает в его пятисотстраничной книге всего несколько строк: «После прохождения „основного курса“, стадии окончательного врастания в театральную деятельность, я получил повышение и стал с 1 сентября выполнять обязанности помощника режиссера – вел и инспектировал спектакли и проводил дополнительные репетиции. В соответствии с изменениями, внесенными в мой договор спустя ровно два года, я был принят в качестве потенциального режиссера».