На фоне политических событий весны и лета 1939 года настроение гостей и участников фестиваля было достаточно нервозным. Общую озабоченность усиливали радостные газетные сообщения: «Новое мировое достижение немецких бомбардировщиков – дальность полета 2000 километров при скорости 501 километр в час – еще одно свидетельство возможностей наших военно-воздушных сил». Присутствовавшая на фестивале леди Мейбл Данн, американская поклонница Вагнера и подруга жены американского президента Элеонор Рузвельт, уверяла Винифред, что у Германии нет никаких шансов выиграть войну, поскольку Америка полностью поддержит Англию.
Из разговоров высокопоставленных военных дети Вагнеров уловили, что готовится какая-то операция вблизи польской границы. Это взволновало всей обитателей Ванфрида, поскольку как раз у границы служил Вольфганг: в отпуск он приехал на фестиваль, но через несколько дней ему предстояло вернуться в свою часть.
Во время фестиваля Гитлер много общался с Вагнерами и вел себя вполне непринужденно. Он беседовал об изобразительном искусстве с начинающим студентом Мюнхенской академии Виландом, восхищался выправкой облаченного в парадный солдатский мундир Вольфганга и делился воспоминаниями об Италии с Вереной, изучавшей там итальянский язык. Самое большое впечатление на девушку произвели парады берсальеров, которые она наблюдала из окон здания языковых курсов. Фюрер согласился с тем, что это в самом деле впечатляющее зрелище, и прочил девушке карьеру военного атташе. Однако ее желание получить медицинское образование не вызвало у него восторга, поскольку, по его мнению, грозило сделать внучку Вагнера слишком мужеподобной; почему-то фюрер предостерег ее от судьбы выбравшей политическую стезю Клары Цеткин. 30 июля в перерыве между двумя действиями Валькирии Гитлер вручил Винифред «Почетный венок многодетной матери» – награду, учрежденную для поощрения немецких женщин к рождению «наследственно здоровых детей немецкой крови».
Вполне естественно, что в условиях обострения международной обстановки Британия и Германия постарались использовать фестиваль, на котором Гитлер общался и с зарубежными гостями, для активизации двусторонних связей: англичане стремились уяснить себе намерения немецкой стороны в отношении ее восточных соседей, а Германия пыталась успокоить английских гостей, заверяя их в своем миролюбии. Прежде всего пресс-секретарь Гитлера Отто Дитрих договорился об обмене публикациями с газетным издателем лордом Кемсли и для подтверждения серьезности своих намерений организовал его встречу с фюрером. Тогда лорд выразил озабоченность хрупкостью сохранявшегося последние месяцы мира в Европе, а Гитлер в своей обычной манере заявил, что все зависит исключительно от Англии. Издателю не составило большого труда встретиться с главой государства, но ничего конкретного о его дальнейшей политике он не узнал. Зато английскому послу Невиллу Хендерсону, поставившему своей целью наконец поговорить с фюрером в неформальной обстановке (их встречи в Берлине носили официальный характер и были оговорены дипломатическим протоколом), выполнить свою задачу так и не удалось – при том, что Винифред, Титьен и обербургомистр Кемпфлер поддержали его инициативу и как могли содействовали ее реализации. Не успел посол прибыть в Байройт, как Гитлер вместе с Риббентропом и генералами вылетел в Саарбрюккен, чтобы наблюдать там за военными маневрами, которые должны были продемонстрировать неприступность Западного вала. Чтобы задержать раздосадованного неудачей посла в Байройте, Винифред организовала для него ловлю форели в окрестностях города, а после возвращения Гитлера возобновила свои усилия по организации их встречи. Пытаясь после войны защитить Титьена на процессе по денацификации, Франц Штассен явно преувеличил роль интенданта в этом миротворческом мероприятии и представил его чуть ли не главным организатором переговоров. По словам художника, которому было уже почти восемьдесят лет, Титьен трижды понуждал Винифред обратиться к Гитлеру с просьбой о встрече и она трижды наталкивалась на нежелание фюрера идти в сложившейся обстановке на переговоры. Он отлично понимал, что посол, в отличие от газетчика, не удовлетворится обтекаемыми формулировками и не согласится с тем, что ответственность за сохранение мира должна нести одна Англия. Начало Второй мировой войны уже было предрешено.
Во время традиционной встречи с исполнителями всех интересовал только один вопрос, который никто не решался задать: какова вероятность начала войны? Наконец певица Марта Фукс набралась смелости и спросила Гитлера на голубом глазу: «Ах, мой фюрер, вы же не начнете войну?», на что тот со смехом ответил: «Можете быть уверены, госпожа Фукс, что никакой войны не будет». Разумеется, про себя он думал, что Польшу можно захватить так же бескровно, как Австрию и Чехию, но вслух этого не сказал.
В последний день своего пребывания на фестивале, на приеме для узкого круга в Ванфриде, он представил гостям своего друга юности Августа Кубичека (Kubizek). Когда-то старший товарищ, с которым он в годы юности слушал в Линце Риенци и Лоэнгрина, привил ему любовь к музыке Вагнера; впоследствии, когда друзья пытались покорить Вену и жили в одной комнате дешевого пансиона, они посещали спектакли Венской оперы, в том числе оформленные Альфредом Роллером и шедшие под музыкальным руководством Густава Малера. За год до этого фестиваля Гитлер в Линце встретился с другом после тридцатилетней разлуки и пригласил его в Байройт, исполнив таким образом давнишнюю мечту Кубичека, так и не получившего музыкального образования, но сохранившего любовь к музыкальным драмам Вагнера. Эту встречу Кубичек описал в изданной в 1953 году книге Друг моей молодости Адольф Гитлер. По его словам, во время этой встречи Гитлер не называл его, как в юности, уменьшительным именем Густль и обращался к нему не на «ты», а только на «вы» и «господин Кубичек». Гитлер сводил старого друга на могилу Вагнера, где они снова предались ностальгическим воспоминаниям. На старости лет друг юности фюрера писал: «Гитлер взял меня за руку. Я чувствовал, насколько глубоко он взволнован». При этом Кубичек «чувствовал взмах крыльев вечности». Также как в 1923 году хозяева Ванфрида показывали свой дом молодому политику Гитлеру, теперь тот знакомил с виллой своего друга. Хозяйке дома Кубичека представил Виланд. На пиджаке гостя красовался значок Союза немецких женщин имени Рихарда Вагнера, линцская ячейка которого попросила рассказать о ней в Байройте; представляя гостя своей матери, внук Вагнера несколько насмешливо заметил: «Итак, это господин Кубичек. Он член вашего Союза немецких женщин. Все-таки это очень мило!» С тех пор друг Гитлера получал приглашения на все фестивали вплоть до конца войны.
После того как фюрер на следующий день покинул фестиваль, многие зарубежные гости также стали разъезжаться, все же опасаясь скорого начала войны. Повторилась та же ситуация, что и в 1914 году, с той разницей, что Байройтские фестивали продолжали проводить и во время войны. 23 августа Молотов и Риббентроп подписали в Москве пакт о ненападении и соблюдении взаимного нейтралитета. Фактически это был договор о разграничении сфер влияния в Восточной Европе, и на этот счет в пакте содержался секретный протокол – Гитлер одержал очередную дипломатическую победу и обеспечил себе благоприятные условия для начала дальнейшей экспансии на Восток. 24 августа Вольфганг отбыл в свою воинскую часть, а 1 сентября немецкие войска вступили в Польшу. Начало войны стало для Винифред таким же шоком, как и для всех немцев, свято веривших в миролюбивые намерения Гитлера. После войны она писала в своем меморандуме для комиссии по денацификации: «Его великая программа социального обновления в пользу широких рабочих масс, а также поддержка им художественной и театральной жизни и долгосрочная программа культурного строительства были для меня еще одним доказательством его воли к миру». Однако в сентябре 1939 года она уже не полагалась на его всепобеждающую волю, ее волновала только судьба оказавшегося в гуще военных событий младшего сына. Будучи любимцем фюрера, Виланд получил освобождение от воинской службы. В числе прочих деятелей культуры, на которых распространялась «божья милость», были Вильгельм Фуртвенглер, Ганс Пфицнер Ульрих Роллер и тенор Петер Андерс.
* * *
Тем летом Даниэла и Ева решили, что было бы неплохо снова посетить фестиваль в Люцерне и послушать там Тосканини. Помимо прошлогодних участников там должен был выступить Рахманинов, поселившийся с 1934 года на своей вилле Сенар близ Люцерна. Тетушки решили, что если уж Фриделинде так не хочется приезжать в Байройт, с ней можно встретиться в Трибшене. Поскольку ее усиленно приглашал также Тосканини, она подумала, что перед окончательным бегством стоит посетить если не Германию, то хотя бы Швейцарию. Больше всего ей хотелось пообщаться с Даниэлой, которая очень интересно рассказывала о постановках Козимы в Доме торжественных представлений, поскольку была в свое время свидетелем этого творческого процесса. Разумеется, речь шла об уже давно устаревшей режиссуре, однако девушке, которая успела в какой-то мере приобщиться к работе на фестивале, сотрудничая с Титьеном, хотелось припасть к истокам. К тому же она решила, что было бы неплохо заодно посетить выставку испанской живописи в Женеве.
Рано утром 31 июля смотрительница трибшенского музея Эллен Беерли получила телеграмму: «Прибыла: Маус». Тут же явилась и отправительница. Удивительно, что она не прибыла раньше телеграммы – от вокзала в Люцерне до Трибшена не больше получаса езды. После первого фестивального концерта, с участием Адольфа Буша в качестве солиста в Скрипичном концерте Бетховена, Тосканини пригласил Фриделинду в ресторан, где она ужинала в компании Адольфа и Германа Бушей, композиторов Сэмюэла Барбера и Энрико Поло и постоянной спутницы супругов Тосканини Элеоноры Мендельсон. Эта влюбленная в маэстро правнучка Феликса Мендельсона-Бартольди была актрисой, а к числу ее поклонников в свое время принадлежали Макс Райнхардт и великий немецкий актер Густав Грюндгенс. Ко времени проведения фестиваля в Люцерне она успела порядком надоесть маэстро, но он никак не мог от нее отделаться и писал, что она «ведет себя в моем доме как постоялец пансиона». В тот раз Фриделинда посетила семь концертов, в том числе Реквием Верди, которым Тосканини дирижировал в Иезуитской церкви. Под его управлением снова прозвучала Зигфрид-идиллия. Как и на Рождество 1869 года, ее исполняли на лестнице виллы Трибшен пятнадцать музыкантов, только теперь дирижировал не Ганс Рихтер, а итальянский капельмейстер. Последний концерт фестиваля состоялся 29 августа: Тосканини дирижировал Вторым фортепианным концертом Брамса, а солировал его зять Владимир Горовиц.
Разумеется, знавшей о пребывании дочери в Люцерне Винифред хотелось с ней поговорить и убедить ее вернуться домой, однако она не могла покинуть Байройт до конца фестиваля. Поэтому было решено отправить на переговоры в Швейцарию дипломатичную Верену. Этой поездке предшествовала ее встреча с Гиммлером, от которого девушка получила последние наставления. Собственно, рейхсфюрер хотел поговорить с Винифред, однако, сославшись на занятость, та прислала вместо себя младшую дочь, рассудив, что с ней он будет менее резок. Мать оказалась права – Гиммлер выглядел вполне дружелюбно, вспомнил фестиваль 1928 года, когда семилетняя девочка вместе с братьями и сестрой катала его в числе прочих гостей на тележке по саду Ванфрида. Он также показал ей английскую газету с заметкой сестры, где та предлагала «повесить свинью Гиммлера на ближайшем фонарном столбе»; отсюда следовало, что возвращение на родину не сулит беглянке ничего хорошего. Поэтому миссия Верены была с самого начала обречена на провал. По поводу визита сестры Фриделинда писала: «В августе внезапно заглянула на несколько дней Никкель. Когда она сказала матери, что хочет поехать в гости к Мауси в Трибшен, та ей сначала не разрешила, поскольку боялась, что я могу оказать на сестру вредное влияние».
Поскольку Винифред боялась отпускать восемнадцатилетнюю Верену одну, ей в провожатые дали хорошего знакомого Филиппа Хаузера – импозантного блондина и студента-медика, имевшего, однако, тот недостаток, что в соответствии с Нюрнбергскими законами он был «метисом второй степени», то есть на четверть евреем. Как и следовало ожидать, эта отчаянная попытка вернуть в семейное лоно заблудшую дочь успехом не увенчалась. Сестры провели два чудесных августовских дня в условиях трибшенской идиллии, много беседовали, но уговорить Фриделинду вернуться так и не удалось – к тому времени она уже рассчитывала на поддержку Тосканини и собиралась в конечном счете уехать в Америку. На все уговоры Верены вернуться беглянка отвечала, что она не сумасшедшая, чтобы возвращаться в страну, где ее друзья живут в страхе и могут быть арестованы. Она также передала матери, что следует срочно укрыть за границей как можно больше денег, но в первую очередь – такие семейные ценности, как рукописи Вагнера. На вопрос сестры, на что она будет жить, когда лишится материальной поддержки матери, Фриделинда ответил, что у нее есть друзья за границей и она могла бы читать лекции о Вагнере – семья может о ней не волноваться! Она уподобила себя своему великому деду, прибывшему в Швейцарию после подавления восстания в Дрездене и не умершему от голода. Таким образом, Верена уехала ни с чем. Однако поездка Верены в Швейцарию со столь сомнительной личностью, как Филипп Хаузер, не осталась без последствий и вызвала сильное негодование у тех представителей нацистской элиты, которые всегда относились с предубеждением к хозяйке байройтского предприятия. Мартин Борман прислал ей возмущенное письмо, требуя прекращения любых контактов ее дочери с метисом, а Юлиус Штрайхер, знавший о неприязненном отношении к нему в Ванфриде, пригрозил выступить с разоблачением «позора расы в доме Вагнера» в своей газете Der Stürmer. И свою угрозу он вполне мог бы выполнить, если бы Винифред не обратилась за защитой напрямую к фюреру. На сей раз скандала удалось избежать, тем более что в Третьем рейхе стало на какое-то время не до байройтского семейства: всем было ясно, что война не за горами.
В своей речи в рейхстаге Гитлер возложил ответственность за начало войны на польское правительство: «Мы теперь наносим с 5 часов 45 минут ответный удар! И с этого момента мстить будут бомбы! Тот, кто борется с помощью яда, будет побежден ядовитыми газами». Население рейха было уверено, что Германия не начинала войну, а ответила на польскую провокацию. С тех пор было запрещено слушать зарубежные радиостанции, а иностранные газеты изымали на границе. Однако жившие на вилле Трибшен Фриделинда и тетушки получали информацию из швейцарской прессы, которая не давала сбить себя с толку пропагандистскими увертками фюрера и прямо писала о его неприкрытой агрессии. После того как Германия напала на Польшу, племянница уже не скрывала от Даниэлы и Евы своих антифашистских убеждений и открыто обвиняла фюрера не только в агрессивной внешней политике, но и в развязанном в стране терроре против евреев и инакомыслящих, с чем тетушки никак не могли согласиться. В результате внутрисемейные споры становились все более и более ожесточенными. В то время Даниэла, в частности, писала: «Такие сильные люди, как Муссолини, Гитлер, Чемберлен, делают все, что в их силах, дабы не будить лихо и оказать сопротивление этому ужасному большевизму во главе с кровавой еврейской собакой Сталиным, а также еврейским подстрекателям к войне Рузвельту, Идену и многим другим. И как бы странно это ни звучало, чудовищное вооружение служит делу мира, а разумный и благородный Ч<емберлен> держит в руках весы европейского равновесия – все же мы ему доверяем!» Даниэле казалось, что английские власти еще могут поддержать фюрера, ведь для всех главным врагом было еврейство: «Разумеется, у меня тоже есть друзья среди евреев, любезные, благородные, высокообразованные, которых я люблю и высоко ценю, я также знаю, что в результате смешения с арийцами могут возникать значительные явления, но я никогда не смогу недооценивать огромную опасность, которую представляет проникновение чуждой расы или какого-либо другого народа, и его чудовищное порождение – тот самый большевизм, против которого ведет кровавую борьбу Гитлер! – Но будет ли она успешной?» Что касается племянницы, то тетушка признавалась одному своему другу: «Наша Фриделинда, которую Вы видели только в ореоле сумасбродства, охватившего сегодня весь мир женщин, была здесь для нас скорее спутницей. Она – великолепное дитя человеческое, с золотым сердцем, высоким интеллектом и дарованием; разумеется, чтобы достичь полной гармонии, ей требуется избавиться от некоторой резкости, – и все же она идет прямым путем в довольно тяжелых условиях против теперешнего Байройта и находящейся в отчаянном положении матери».
Тосканини и его жена Карла советовали тетушкам переждать войну в Швейцарии, однако те сразу же заторопились домой и убеждали Фриделинду последовать за ними, но та и не думала возвращаться в Байройт, тем более что швейцарские власти были готовы обеспечить ей еду и кров: «Несчастные тетушки укладывали свои чемоданы. Друзья настоятельно советовали им еще пожить в Швейцарии, однако у Евы дома оставались служанка и кухарка, о которых она считала своим долгом позаботиться, и у нее была куча других обязанностей. Однажды после обеда к нам зашел бургомистр и предложил свою помощь. „Что касается фройляйн Фриделинды, то она может оставаться в Трибшене и быть гостьей нашего города столько времени, сколько она захочет“». Тосканини также просил Даниэлу и Еву не волноваться за племянницу: «До тех пор, пока она будет оставаться одна на белом свете, я и Карла заменим ей родителей». Однако 24 сентября они отплыли вместе со Стравинским из французского порта Ле-Вердон в Нью-Йорк, а не имевшая американской визы Фриделинда осталась пока в Трибшене, стараясь найти другой путь для бегства. О своих планах на ближайшее будущее она имела самое смутное представление, однако о причине задержки в Швейцарии писала в своих воспоминаниях вполне определенно: «Теперь я ждала в Люцерне визу для поездки в Англию. Я предложила английскому правительству оказать ему услуги исключительно пропагандистского характера. Однако французская транзитная виза все никак не поспевала, а без нее я не могла совершить эту поездку». Она в самом деле списалась с депутатом-консерватором Артуром Беверли Бэкстером, по профессии театральным критиком, и тот сразу понял ценность присутствия внучки Вагнера в Англии для государственной пропаганды. Он стал хлопотать о предоставлении ей визы через высокопоставленного чиновника Форин-офиса Роберта Вэнситтарта, который с самого начала был активным противником политики умиротворения фюрера и всегда сознавал исходящую от него опасность. Но участие в политике было только первым шагом, а в перспективе Фриделинда, знавшая о завещании своего отца и понимавшая, что в результате изменения политической ситуации она сможет оказаться востребованной в Байройте, надеялась в будущем сыграть одну из ведущих ролей в семейном предприятии. В письме уехавшему Тосканини она признавалась: «Я не могу оставаться спокойной и мечтать, я должна действовать. Каждый позитивный шаг, который я теперь сделаю, станет вкладом в будущее – в том числе и в будущее Байройта! Кто сделает этот шаг, если не я?? Другие слишком слабы и всю жизнь только и делают, что глядят на луну. Вы прекрасны, очаровательны и разумны, но у Вас нет твердости характера и темперамента, и Вы вполне удовлетворены окружающим Вас комфортом. Вы совсем не представляете, что такое на самом деле Байройт!»
Осенью она тайно навестила в Базеле Фриду Ляйдер, которая перед началом сезона заехала туда к эмигранту-мужу. Вернувшейся в Байройт Даниэле она писала: «Но никто не должен и не имеет права знать, что мы здесь были вместе, потому что милые друзья в Берлине и Байройте снова сделают из этого свои выводы!» Она также посещала концерты в Люцерне и Базеле и общалась с тамошними музыкантами и с гастролерами. В музее Трибшена и вокруг него кипела жизнь, туда постоянно присылали не находивших себе пристанища беженцев, на берегу озера отдыхали призванные на всякий случай на службу резервисты швейцарских сил самообороны и женской вспомогательной службы. Так что скучать не приходилось. Вдобавок занимавшая на вилле две комнаты и кухню Фриделинда много общалась с Эллен Беерли, которая приглашала ее по воскресеньям на обед. Смотрительницу музея явно возмущало постоянное безделье постоялицы и ее грубое поведение. Фриделинда в самом деле обращалась с ней как с прислугой и называла ее то домашним драконом, то старой коровой, но в принципе все это были беззлобные высказывания избалованной девчонки. Ее отношения с госпожой Беерли были вполне дружескими, а во время совместных застолий они любили попеть – гостье особенно полюбилась старинная швейцарская баллада о прекрасной Жильберте де Куржене, которая трижды в день выглядывала из окна своего трактира, восхищая солдат своей красотой. Не оставлял Фриделинду своим вниманием и инициатор создания трибшенского музея Адольф Цинстаг, передавший ей газету Deutsche Zeitung за 1921 год с открытым письмом Зигфрида Вагнера, в котором тот резко возражал против отстранения евреев от участия в фестивальном фонде. Судя по всему, старый вагнерианец понял, что в изменившихся условиях эта статья ее отца может пригодиться девушке в будущей политической деятельности. И она действительно полностью привела это письмо в своих мемуарах – в той главе, где она возмущалась требованиями Рёма и его друзей назвать евреев среди исполнителей на фестивале 1933 года.
В ноябре в Цюрихе выступал Венский филармонический оркестр под управлением Фуртвенглера, и Фриделинда, понятное дело, не пропустила эти гастроли. В программе одного из концертов значились Дон Жуан Рихарда Штрауса, Четвертая симфония Шумана и Первая симфония Брамса. Трактовка Фуртвенглера убедила Фриделинду в достоинствах музыки Брамса, к которой она по семейной традиции относилась довольно прохладно. Как и за год до того в Париже, она много общалась с великим дирижером, они флиртовали и, по мнению Евы Вайсвайлер, между ними сложились почти любовные отношения. Общение с Фуртвенглером было для нее тем более ценно, что прочие находившиеся в Швейцарии немцы старательно ее избегали, считая предательницей. Она призналась дирижеру: «Немцы стараются со мной не сталкиваться, как будто я прокаженная». С великим дирижером девушку, разумеется, сближали общее возмущение сложившейся в Третьем рейхе обстановкой в области культуры и отвращение к столь же тоталитарному правлению невестки Рихарда Вагнера на Зеленом холме. В одном из своих писем Фуртвенглер писал Винифред, что та доверяет не достоинствам своих исполнителей, а «властным средствам авторитарного государства». И в этом Фриделинда была с ним полностью согласна. Однако последовать ее совету и удариться в бега Фуртвенглер не мог: он чувствовал свою ответственность за судьбу двух ведущих оркестров рейха и решился покинуть страну, только когда возникла прямая угроза его жизни. Вполне возможно, что сближению с Фуртвенглером способствовала обида поклонницы Тосканини, обнаружившей появление у того в свите Элеоноры Мендельсон, однако сомнительно, чтобы эта обида была слишком сильна, ведь главные надежды на свое будущее в эмиграции Фриделинда возлагала на итальянского друга.
В середине ноября шеф гестапо Мюллер получил сообщение от своего агента, работавшего под дипломатическим прикрытием в консульстве в Цюрихе: «Враждебные высказывания о Германии члена семьи Вагнер. Очень срочно! Секретное имперское дело! – Из в высшей степени достоверных источников мне сообщили следующее: в Трибшене под Люцерном на протяжении некоторого времени пребывает Фриделинда Вагнер, примерно двадцати лет от роду, которая, как мне сообщили, уже довольно давно враждует со своей матерью и по этой причине покинула Германию. Фриделинда Вагнер многократно и публично высказывалась с отвращением о фюрере и национал-социалистической Германии…»
* * *
Получив освобождение от призыва в армию, Виланд продолжил обучение в Мюнхене, но не в Академии, а в студии художника Фердинанда Штегера. Пытаясь оправдаться после войны за свое прошлое, наставник Виланда писал: «Я тоже был вынужден внести свой вклад в искусство Третьего рейха. Меня в принципе никогда не волновала политика, поскольку все мои дни, а зачастую и ночи я посвящал искусству, и они были заполнены беспрестанной работой. Поскольку моей натуре практически несвойственно „воинственно-героическое“, из того, что мне тогда предлагали, я выбирал совершенно иные темы… Помимо изображений марширующих и поющих солдат и рабочих колонн Трудового фронта, я создавал для предполагаемых фресок на предприятиях фирмы „Фольксваген“ эскизы этнических фольклорных ансамблей из Иглау [ныне Йиглава, Чехия. – Прим. ред. ], откуда происходили мои предки. Однако я по-прежнему предпочитал пейзажи моей моравской родины, а также Верхней Баварии и восточных областей. Не скрою, работодателям очень нравилась моя живописная манера. Можно ли поставить мне это в вину? Я бы не решился отвергнуть такие обвинения. Я горько раскаиваюсь в своих заблуждениях того времени».
Поскольку в начале обучения в Мюнхене живопись привлекала Виланда значительно больше, чем сценическая деятельность, лучшего наставника, чем Штегер, ему в самом деле было не найти. В одном из своих многочисленных поздних интервью Виланд поведал: «Я отправился в Мюнхен и изучал там живопись. Я хотел стать живописцем. Семья выплачивала мне ежемесячную стипендию в 300 марок. У меня был хороший частный преподаватель. Кроме того, я наконец начал учиться музыке». По мнению его биографа Джеффри Скелтона, «Виланд Вагнер выбрал учителем Штегера, поскольку его увлекла его работа со светом еще в то время, когда он увидел его картины на выставке в Байройте». Как и его ученик, Штегер был художником-мыслителем, старавшимся выявить в своих пейзажах их аллегорический смысл, добиваясь взаимодействия мечты и действительности, предчувствия и осознанности. Поняв особенности мироощущения ученика по его фотографиям, учитель посоветовал ему прежде всего заняться черно-белым рисунком, что позволило его подопечному усовершенствовать свою восприимчивость к световым контрастам. По мнению эксперта, познакомившегося с искусством Виланда на фотовыставке, «на его фотографиях снег кажется еще белее, а деревья отбрасывают еще более резкие тени… он изображал деревья на фоне теней от облаков, инсценировал пейзажи между стволами деревьев в виде сценических декораций. Лето он посвятил пейзажам Боденского озера. Его увлекали настроения, создаваемые отражениями в воде, и возможности, предоставляемые расфокусированной съемкой. Резкие контрасты между светлым и темным он использовал главным образом для обрисовки атмосферы… Основным мотивом были фрагменты безлюдных пейзажей, которые он любил представлять в вертикальном формате. Размытым изображениям он теперь предпочитал резкие контрасты, которые подчеркивали формы. С другой стороны, он работал также со светом и тенью, с резкими и мягкими контрастами, снимал камни и деревья, небо и землю. В его фрагментах пейзажей, как правило, низкий горизонт, и они отличаются резким противопоставлением черного и белого».
Занимаясь в своей мюнхенской студии, Виланд имел возможность встречаться со своей старой подругой Гертрудой Райсингер, с 1934 года учившейся в балетной школе Доротеи Гюнтер. У них снова установились любовно-дружеские отношения, и Гертруда снова служила ему излюбленной моделью. На правах подруги байройтского наследника она, разумеется, постоянно бывала гостем фестивалей. За время, проведенное в баварской столице, девушка превратилась в профессиональную балерину, прекрасно сознававшую суть своего искусства, и у нее появились хорошие шансы сделать блестящую карьеру. Она открыла Виланду ту сторону «совокупного произведения искусства» его деда, которой он раньше мало интересовался, – семантику сценического движения. Во время их встреч в его студии она демонстрировала ему возможности преобразования любой музыкальной фразы в движение. Она также настаивала на том, чтобы он сам учился танцевать; попав под сильное влияние подруги, он как мог осваивал и это искусство, хотя и не проявлял к нему большого интереса. Иногда она приводила с собой подруг, и они демонстрировали ему свое мастерство под грамзаписи французских импрессионистов. Презираемую в Ванфриде музыку Равеля и Дебюсси Виланд тоже воспринимал неоднозначно и не был готов принять ее полностью, но открывшиеся ему новые сценические возможности вызывали в его душе смутные надежды на создание новых принципов интерпретации музыкальных драм на сцене Дома торжественных представлений; выполнению этой задачи он теперь собирался посвятить себя целиком и был уже полностью готов к той роли, которая предназначалась ему матерью и которую уготовал ему фюрер. Осталось только найти учителя, способного открыть байройтскому наследнику особенности сценического воплощения драм его великого деда. Дочь Виланда Нике писала: «Он оказался в сложном положении, поскольку молодому человеку приходилось пользоваться преимуществами, которые Гитлер обеспечил ему как старшему внуку Вагнера и байройтскому наследнику. Освобожденный после года службы в вермахте от воинской повинности, он не мог посвятить себя исключительно живописи, он должен был выполнять обязанности, которые достались ему вместе со льготами, и изучать то, что ему было необходимо знать как будущему руководителю фестивалей, то есть музыку».
К тому времени Виланд твердо решил для себя, что учиться у Титьена и Преториуса он не будет – они не представляли для него интереса как художники, и вдобавок он рассматривал их в качестве своих соперников на Зеленом холме. Дирижеры в Доме торжественных представлений были всего лишь дирижерами, а к изучению партитур с точки зрения их оркестрового воспроизведения у Виланда тогда не было никакого интереса. Однако нашелся учитель, который помог молодому человеку увидеть изображенное на нотном стане глазами постановщика. Это был генералмузикдиректор Гейдельберга Курт Оверхоф – не только великолепный музыкант и знаток творчества Вагнера, но и замечательный педагог, способный объяснить суть сценического воплощения партитуры. Винифред познакомилась с ним в конце ноября 1936 года во время проводившихся в Гейдельберге «Трех музыкальных дней», которые были посвящены дому Ванфрид. В первый день давали симфонический концерт, во второй – оперу Зигфрида Вагнера Медвежья шкура, а в третий – Летучего Голландца. Затем Винифред пригласила организовавшего этот мини-фестиваль музыканта в Байройт, где тот познакомился с обитателями Ванфрида. Уже тогда он произвел на Виланда сильное впечатление, а в конце 1939 года, когда у молодого человека возникло желание постичь секреты сценического воплощения драм его деда, Оверхоф вновь появился в Ванфриде.