Антонов с Бергман выжидающе покосились на Елену Ивановну, а она – задумалась.
– А кто сыграет?
Снова запала тишина, и я решил бросить жребий. Мы крутили бутылку, и горлышко указало на меня с Еленой Ивановной. Правда, пришлось помочь результату – когда бутылка останавливалась на Бергман, я погрозил кулаком Церберу, и тот взвыл, всех отвлекая – а я добавил бутылке инерционного движения. Кстати, Креза решили не брать изначально – он был занят Лилит, и категорически отказался участвовать в постановке, ссылаясь на свой возраст старого пердуна.
– Еще ничего не понятно, рано делить роли. Ты сможешь набросать сценарий? – спросила Крылова, и я ответил с таким задором, что ее брови взметнулись вверх от небольшого испуга.
– Сейчас сделаю! Что-то вспомню, что-то придумаю!
Она поняла, что сценарий будет иметь неожиданности.
– Гриша, сценку будут смотреть все, а самое главное – мой муж, – заметила она, оставшись со мной наедине. – Давай так, чтоб мы после этого остались живы, и каждый при своих органах.
Я кивнул, и сразу же склонился писать сценарий. Нет, вру, не сразу – я успел похотливо оглядеть приталенное платье Кареглазки. Также вдохновения мне добавили ее ноги в темных колготках. Какая же она прелесть!
****
В Алтарном зале Храма повисла атмосфера подавленности. Запах неудачи, – так это называл Гермес. Буквально за одну неделю были потеряны старейшина и два священника. То есть, теперь приоров осталось шесть, а на собрании было и того меньше – пятеро, не считая Гермеса и Тринадцатого апостола. Приор Захария, более известный как Буревестник, уже традиционно отсутствовал по причине долговременной миссии, известной только ему.
Растерянные члены Коллегии скептически осматривали тщедушного Гермеса, все еще раздумывая над его рассказом. Провал Святого мероприятия – кто несет за это ответственность?
– Проясни, будь добр, – обратился к оперативнику святой отец Эммануил. – После того, как вы упустили Ковчег, а Арго погиб, ты единственный выжил. Отправил экстренный сигнал эвакуации, на который откликнулся магистр Стикс, забравший тебя на паровозе. Спустя несколько дней Стикс и его люди также погибли – все, кроме тебя, – взгляды Эммануила и остальных приоров преисполнились суровости. – Каким образом ты сейчас стоишь здесь?
Гермес нахмурился, не отводя глаз от старинной оранжевой фрески Харизама, изображающей столкновение песчаных варанов с прекрасным мускулистым воином.
– Если вы говорите о предательстве, то я также думал об этом, – ответил он. – Каким образом, святой отче? Мне тоже хотелось бы это знать…
Гермес скинул плащ, и старейшины потеряли дар речи, затем раздались удивленные возгласы. Потрясение, шок, стыд, – это мгновенно испытала Коллегия, увидев у оперативника Синдиката обнаженное женское тело. Лишь бедро было перебинтовано – последствие боя со Стиксом.
– Из-за провала Святого мероприятия я стал уродом, – продолжил синдик. – Сначала Арго, а затем благочестивые Стикс с Дионисом спасли меня, но им пришлось сделать мне операцию по смене пола. А после… я вам уже рассказал о нападении на паровоз, – он завернулся в плащ. – Предательство? Если это так, то я хочу первым добраться до предателя.
Члены Коллегии молча растерянно кивали. Этот аргумент избавлял Гермеса от дальнейших подозрений. Но тогда кто был предателем?
****
Крылова несколько раз прогнала через компьютер результаты анализов, но машина раз за разом выдавала одинаковый результат. К вечеру она совсем вымоталась, особенно после бессонной ночи – а тут такое. Вещество из кейса Мчатряна не было Ковчегом. Это не было ни вакциной, ни любым другим средством против Апокалипсиса. Ведь это и был Апокалипсис.
Провал. В запаянном контейнере оказался все тот же вирус INVITIS – возбудитель фуремии, виновник вымирания человечества. В то же время, штамм отличался от современных образцов. В ампуле оказался первичный штамм фуремии пятилетней давности, еще не подвергшийся изменениям и мутациям.
Это подтверждало, что майор побывал в лаборатории, где имелся первичный вирус. Сомнительно, конечно, что он летал в Мадурай или Бомбей. Вряд ли он был и в Шанхае, который некоторыми эпидемиологами также назывался одним из ранних очагов Вспышки.
Она взяла лицо руками и закрыла глаза. Что еще было в дипломате? Тетрадь с загадочными письменами, отрывок из церковной книги, стопка дисков… еще у Менаева была карта, принадлежавшая Артуру, с разными пометками. Может, там есть ответы?
Ребята уже просматривали видеозаписи, нужно сказать, чтоб работали внимательней и быстрей. Еще нужно заняться тетрадью, расшифровать ее текст… что угодно могло оказаться подсказкой.
Лена глянула на стеклянный контейнер с вирусом, на центрифугу… вот, что она пропустила – точно! Логотип на ампуле – две параллельные красные волны – она его когда-то видела. Артур, где же ты был?! Ученая возбудилась, понимая, что, несмотря на неудачи, она медленно, но верно приближается к чему-то новому.
– Ты почему здесь до сих пор? – оборвал ее размышления Менаев, появившийся в двери. – Иди домой, семья заждалась. А то муж бросит, – добавил он с поддевкой.
****
Уже почти стемнело, и я провожал Елену Ивановну домой. Нет, она не хотела этого, я настоял, аргументируя это необходимостью обсудить сценарий нашего микроспектакля.
Мы шли через сквер, вокруг было два десятка домиков, и я отказался от всяких физических домогательств – оставив только флирт. Цербер бежал спереди – он любил это дело, Кареглазка шла второй, ну а я – замыкал «паровозик». Признаюсь, зачастую предпочитаю быть последним –можно обойти те грабли, которые оприходовали первых. А если идти за красивой девушкой – это вообще космос. Красивая фигурка спереди, покачивающиеся бедра, сочные ягодицы и стройные ножки… ааа, вы же это помните? Да, сейчас было именно так, как я люблю.
– И вот тогда Джокер требует от Харли определиться, и сделать это поскорее, – рассказывал я суть придуманной сцены. – Но Харли сомневается, ведь ей нравится и Темный Рыцарь…
– Постой, – ученая остановилась, и я наскочил на нее, проведя рукой под коротким платьем. – Я не помню такого. Ты просто взял и придумал это? Совершенно иное?
Я вознес взгляд и руки вверх, приняв позу стеснительного гения.
– Ваш покорный слуга… сделал все, что в моих силах. По ходу откорректируем, но костяк есть.
– А кто играет Харли Квинн?
– Как автор, я не вижу других кандидатур, кроме тебя. И на тебя указала бутылка, – напомнил я.
Она медленно пошла, отфутболивая редкие шишки с пути.
– А кто Джокер?
– Я.
– Логично, – засмеялась она. – Больше никто не сыграет чокнутого так хорошо.
– Спасибо, – иронично поблагодарил я. – Я еще сыграю Бэтмена.
Кареглазка развернулась, и я снова утонул в огненном океане ее глаз. А ее губы… как там пелось в старой песне? Створки две ворот от рая?
– Ты хочешь сделать сценку на двоих?
– Почти. Я буду страдать раздвоением личности – половина лица Джокера, половина – Бэтмена, в соответствующей маске летучей мыши, – ответил я. – Возможно, будет дворецкий Пенниуорт, его может сыграть Антонов. Найдем ему парик и элегантную бороду – говорят, в Одеоне есть реквизит.
– А кому еще можно дать роли? – спросил я, пока она обдумывала мои слова. – Пенс не будет, Зойка… не знаю, ее можно куда-то. Но надо ли?
– Думаю, надо. Одну из ролей – либо Бэтмена, либо Джокера – дай Антонову. Не жадничай, – попросила она, и я нехотя кивнул.
Перед нами вынырнул патруль, и я едва не наложил в штаны – это были те самые носатый Жорик с курчавым Пушкиным. Мы с Жорой на мгновение встретились взглядами, однозначно, он узнал меня, и растерянно приостановился… а затем увидел Крылову. На его лице проскочила сложная палитра чувств, но уже буквально через пару секунд он снова зашагал – с невозмутимым холодным выражением, при этом, больше ни разу не взглянув на меня. Словно мы никогда раньше не виделись. Словно я вообще – пустое место. С превеликим удовольствием и облегчением я поступил так же. Кудрявый солдат что-то пытался сказать, но старшина невзначай въехал ему локтем в живот. Они прошли мимо и исчезли в направлении Стены.
Не знаю, что было в голове у Жоры, и что он подумал, увидев меня вместе с женой Босса. Но признаюсь, старшина сделал просто идеальный выбор – и для себя, и для меня. Навсегда забыть все. Отречься. Словно никогда ничего не было.
Дальше Елена Ивановна молчала, а я тоже на время утратил дар красноречия, и так, в принципе, мы и добрели до ее домика. Внезапно Цербер залаял, завилял хвостом и помчался вперед. Заросли дикого винограда, оплетающие крыльцо, зашевелились, и оттуда с диким хохотом выскочила девочка. Она обхватила псину и завизжала, как сирена: «Пуся! Пусичка!».
Мы были рядом, и малявка – на вид лет пять, а внешность – общая для всех спиногрызов, прям не отличить, что объясняется, видать, их слишком маленькими рожицами – подняла глаза на нас.
– Мама! Ты Пусю пйивела! – взгляд девочки остановился на мне, и ее лицо приняло недоверчивое выражение.
Признаюсь, она тоже мне не понравилась. Дети вообще не вызывали у меня никаких чувств, как и собаки, как и остальные животные. Поверьте, никаких эмоций – пока я с ними не сталкиваюсь. А вот когда они рядом, мешают моей жизни, разрушают комфорт, отягощают досуг – ненавижу!
«Пуся», – вот как она назвала моего адского зверя. Я бы, наверное, в другой ситуации отвесил бы мелюзге пинок, да так, чтоб она отлетела в одну сторону, а ее Свинка Пепа – в другую. Но дармоедка была дочерью Кареглазки. Викрам гнойный!
Я пошарил по карманам, но не было ничего, что можно было бы подарить мелкому чудовищу. Подарки – ключ к сердцу любого существа, вспомните взаимовыгодное сотрудничество европейцев и аборигенов Нового Света. Только листок, который остался после написания сценария. Быстро, пока Крылова обнималась с ребенком, а Цербер скакал вокруг, я смастерил поделку и протянул девочке под нос. Она сначала скривилась, а затем спросила, что это.
– Самолет, настоящий самолет. Только маленький, как и ты, – ответил я максимально дружелюбно, запихав презрение поглубже внутрь. – Смотри!
Я запустил самолетик, и он пролетел метра три удивительно хорошо. Малявка улыбнулась, засмеялась, пролепетала «спасибо» и побежала за бумажкой. Елена Ивановна удивилась.
– Я не думала, что ты любишь детей, – сказала она, поглядывая, как дочь запускает самолет.
– Ты многого обо мне не знаешь. Я – один позитив, – она улыбнулась, и я понял, что поступил так, как нужно.
На самом деле я едва не спошлил, типа «люблю детей, и люблю их делать». Хорошо, что сдержался. Ученая попрощалась, не интимно, но вполне дружелюбно, а затем ушла с ребенком. Милана, – так звали ее дочку. А я подумал: «Ладно! Если эта шавка выживет, то встав взрослой, составит компанию мамашке в Спермоферме».
И я пошел к себе. Да, кстати, для меня с Цербером подобрали жилье, и это было замечательно – еще немного, и я сжег бы к епеням всю эту казарму вместе с толстопузым онанистом. А так, теперь у меня был свой маленький, но уютный вагончик. Достался от Налеткина, погибшего в Межнике. Все, что ни происходит – к лучшему.
****
Нижний тоннель был холодным и сырым. Гермес-Афродита продрог, но терпеливо ждал. Наконец, скрипнула дубовая дверь и показался Тринадцатый.
Апостол Аваддон был рослым, атлетичным мужчиной. Поговаривали, что ему под девяносто, но Гермес не дал бы ему больше пятидесяти – он еще помнил людей такого возраста. Даже в преклонных годах Пастырь пастырей был красив, короткие русые волосы не имели и следа седины, пронзительные голубые глаза были наполнены добротой, что контрастировало с его деятельностью – защитой Апокалипсиса.
Естественно, апостол Аваддон не руководил Синдикатом от самого начала – и сам титул, и власть ему соответствующая, были переходящими. Аваддон был уже пятым Тринадцатым апостолом, направляющим богобратьев на выполнение задач Божьего промысла. Но – именно на его каденцию пришелся Апокалипсис. Великий человек…
Рука Тринадцатого опустилась на плечо синдика, заставив вздрогнуть.
– Я думаю, что тебе нелегко далось это превращение, – заметил апостол. – Покойный Стикс принял неожиданное решение, несомненно правильное, но я все же шокирован, как и все. Конечно, страшно такое пережить… Тебе нравится новое имя – Афродита?
– Насчет страшного, – Гермес скривился. – После операции мне устроили Нисхождение. Обряд не был завершен, но я чувствую, что со мной что-то не так. Я вижу странные видения, и во мне как будто что-то есть. Что со мной?
Он сам удивился, что сказал это. Проклятье, балаболка – как баба! Но ему требовалось больше узнать о сорвавшемся ритуале. А кроме апостола, это вряд ли кто смог бы объяснить.
– Что? Инкарнация?! – Тринадцатый изменился в лице и вовлек его внутрь комнаты, из которой только что вышел. – Кто так решил?
– Я знаю, что Буревестник настаивал. И Стикс уступил.
– Старейшина Захария в последнее время меня удивляет, – расстроился апостол. – Инкарнация заменяет сознание. Синдикат делает такое редко, только в случае острой необходимости. У тебя было помутнение? Ты сошел с ума? Иногда это проводится с людьми, чей разум повредился.
Смена пола, и почти сразу же – инкарнация. Слишко странно. Тринадцатый не скрывал потрясения. Удивительно – Гермес ожидал познакомиться с хладнокровным убийцей, руководившим реализацией Божьего плана, а увидел сердобольного эмоционального интеллигента.
– Была ведь операция… но я оставалась адекватной… ОСТАВАЛСЯ, – поправился Гермес, умолчав о своем срыве в поезде. – Я не имею права критиковать приора, но не знаю, почему он так решил поступить со мной. Я был готов незамедлительно вернуться к поискам Ковчега. Но… оказалось, что Ковчег уже у Буревестника. Как только мы со Стиксом узнали об этом – на паровоз напали.
– То есть, ты все-таки обвиняешь старейшину? – голос апостола звучал серьезно, хотя он улыбался. – Ладно, я закрою на это глаза. И да, Захария до сих пор не сообщил, что Ковчег у него. Правильно, что ты не рассказал Коллегии – мы сначала должны понять, что происходит.
Гермес заинтересовался комнатушкой, выглядевшей как небольшой музей артефактов. Его внимание привлекла большая стеклянная колба на мраморном постаменте. В ней лежал огромный, размером с голову, бутон розы – немного подвявший, но не засохший полностью. Цветок притягивал, словно магнит… где-то он такое видел… НЕТ! Не может этого быть!
– Инкарнация – это передача человеческого тела Спящим? Суровому Богу? – вернулся синдик к вопросу незавершенного обряда и увидел, как надулись ноздри Тринадцатого.
– Это божественная эманация, – расплывчато ответил апостол. – Я думаю, что твои видения – лишь посттравматическое явление. Я попрошу приготовить специальный отвар – он поможет скорее прийти в норму, и даст силы твоему разуму сопротивляться. Постепенно галлюцинации сойдут на нет. Но пригубливать отвар нужно будет ежедневно.
Гермес-Афродита благодарно кивнул – хорошо, что его не собирались убивать или завершать «зомби-ритуал». Хотя обещания здесь не стоят и ломаного гроша…
– Я не уверен, что могу полностью доверять отцу Захарии, – Тринадцатый нахмурился. – Твои свидетельства лишь усугубляют подозрение, что он играет во что-то свое. Ты ведь знаешь пророчество о Саморожденном?
– Вы о той ереси, что среди людей появится избранный и бросит вызов Абраксу?
– Да… он будто бы станет богом Саморожденным, и он будет помечен сигиллой Ахамот. Но он пробудится не просто так – будет кое-что… в пророчестве это названо станком. Нечто, сыграющее роль мистического инструмента… Станок Саморожденного станет предвестником великой войны между человечеством и Спящими богами.
– Станок Саморожденного? Избранный со знаком Ахамот? Не пентаграмма ли? Звучит реально стремно! – Гермес рассмеялся. – Какая-то извращенная фантастика… и переспросить не получится – мы же уничтожили церковь Неофитов, придумавших эту ахинею. Вы же не верите во все это?
– Я? Не знаю… – приподнял брови апостол. – Коллегия опасается, что это может оказаться правдой… может стать угрозой для нашей миссии. И сейчас среди старейшин есть мнение… что Станком Саморожденного является именно вот этот Ковчег.
Так вот откуда кипеш вокруг Ковчега! Вот почему Синдикат бросил свои лучшие силы на поиски не пойми чего! – прозрел синдик.
– Мы должны быть настороже. Нужно закрыть вопрос доверия к Захарии. И найти Ковчег. Ты готов закончить Святое мероприятие? – внезапно спросил апостол.
– Я здесь именно для этого, – ответил Гермес.
Он был доволен, ведь все шло так, как он и задумал. Убить Тринадцатого? Это не его план. По крайней мере, не сейчас, когда апостол был окружен идеальными ассасинами. А вот получить санкцию на Буревестника – это было круто.
– Что это? – спросил Гермес о розовом бутоне в колбе.
Тринадцатый замешкался, как будто не хотел говорить. С минуту он задумчиво смотрел на синдика, и наконец, ответил.
– Это Этернум – мистический артефакт, дарованный нам свыше, – увидев нездоровый блеск в глазах Афродиты, он тихо, нехотя добавил. – Считается, что Этернум – это Врата Бога, они управляют временем, находясь сразу и в настоящем, и в будущем, и в прошлом. По легенде, цветок оставил Синдикату сам Распутин, поэтому Этернум еще называют Распутинской розой, – апостол заговорщически улыбнулся. – Бред и суеверие, короче. Не бери в голову.
****
На следующий день все завертелось еще быстрей. Напряжение от Крыловой передалось всей команде, и мы активно работали, чтоб найти хоть какую-то зацепку насчет Ковчега.
Сначала мы битый час рассматривали карту, на которой Мчатрян обвел разные города. Очевидно, что это были места, которые он посещал или хотел посетить. Некоторые из локаций были очень далеко, некоторые – совсем близко, но все они были объединены одним – в каждом из пунктов было учреждение, занимавшееся медициной или наукой.
Затем мы пролистали тетрадь с непонятными символами, часть из которых была похожа на буквы кириллицы, часть на латиницу, а еще одна часть – ни на что из того, что мы знали. Возможно, что Елена Ивановна была права, и ключ от шифра заключался в том тексте: «…Бог не только создал тварь, но и сохраняет свое создание. Укажешь ли ты на ангелов, или архангелов, или на высшие силы, и вообще на все видимое и невидимое – все находится под Его промышлением, и если бы стало вне Его деятельности, то распалось бы, разрушилось бы и погибло бы».
Поиск в Интернете ничего не дал, поэтому я забрал листок с церковной книги вместе с тетрадью, и отправился в библиотеку. Валериец с Бергман остались изучать диски, их главной задачей стало определение, откуда взялись видеозаписи. Крылова предположила, что ампула со старым штаммом фуремии появилась оттуда же, откуда и видеозаписи – а потому была большая вероятность, что и Ковчег нашелся там.
После обеда Кареглазка разрешила порепетировать – и разобраться, что я там насочинял. Мы должны были собраться в рекреации, но Борисыч ожидаемо отпросился, а Зойка тупо не пришла – с утра она выгребла от начальницы за чулки и слишком короткую юбку. Крылова посчитала, что это уж слишком – разве что Бергман решила отвлекать мужчин от работы и развращать их. Скажу честно, это было претенциозно и несправедливо – Кареглазка сама кого хочешь развратит. Но Зоя получила строгий, я бы даже сказал, свирепый выговор, и проигнорировала репетицию.
А вот Антонов не пришел, так как слег с желудком. Это официальная версия, но я-то знал правду – его подвел кишечник. Да, это я постарался, подсыпав порноманьяку слабительное в какао. Причем сыпанул так щедро, что в начале первого Валерян поел, а в 12:30 уже не мог покинуть туалет. Даже не знаю, кажется, что по итогу всего он должен бы доплатить ассенизатору за выкачку канализации из выгребной ямы.
Так я остался на репетиции один на один с Еленой Ивановной.
– А как мы без Антонова? – она недоуменно приподняла бровь.
– Ты имеешь в виду – без Бэтмена? – я улыбнулся и повернул к ней вторую половину лица, разрисованную под Темного рыцаря.
Она рассмеялась.
– Хорошо. Давай быстро прогоним сценку, а то работы много.
– А твой костюм? Макияж и волосы? – как можно невинней спросил я, имею в виду особый облик Харли Квинн, который должна была примерить на себя ученая.
– Давай пока так. Для первой репетиции сойдет? – Кареглазка крутнулась на месте, и ее короткая юбка несколько раз подпрыгнула, оголяя стройные бедра.
– Уговорила, чертовка, – констатировал я, уходя в противоположный угол для развертывания сюжетной линии.
– Итак, мисс Квинзел, мне нужно знать – где Джокер? – моя половина Бэтмена наехала, сурово сверкая одним глазом. – Где твой безумный хозяин?
– Он больше не мой. Он предал меня, – прочла девушка с листочка. – Он предпочитает играть с тобой, и ревнует тебя ко мне.
Я взмахнул руками, как крыльями, навис над Крыловой, а она с трудом сдержала смех.
– Не ври мне, Харлин. Твои психиатрические уловки не обманут меня, – я экспериментировал с мимикой на Бэтменской части лица. – Я знаю, что Джокер здесь, на химическом заводе. Где он?!
Кареглазка подглядела в листок, сделала переворот, символически ударив меня в живот. Мы сражались, нанося друг другу удары, при этом я много раз невзначай прикасался к ней, но старался не переусердствовать и поменьше контактировать с интимными частями – чтоб не спугнуть. Ее тело упругое, а кожа – шелковистая и теплая, капрон колготок приятный и возбуждающий…
Приходится снова и снова репетировать бой, чтоб отработать тип и порядок нанесения ударов, мы хохочем как дети, и постепенно сама Кареглазка прикасается ко мне больше, чем я к ней.
Мы можем позволить себе все, ведь рядом никого нет. Только Цербер глядит на нас, как истукан, погрызывая ножку от дивана, а его лимонные глаза как будто никогда не моргают – может, швырнуть в него степлер?
Когда сражение вроде как закончилось, ученая по сценарию отбежала в другой угол комнаты. Я же повернул к ней вторую сторону лица – разрисованную под злодея, белокожую и с огромной багровой ухмылкой до уха.
– Ты плохая девочка! – хохочу как умалишенный. – Теперь эта ночная крыса попала в мою западню.
– Я тебя люблю, Джокер, – Елена Ивановна морщится от этих слов, специально вставленных мной в наш диалог. – Я хотела бы, чтоб мы жили как люди. Чтоб я была обычным человеком.
Я подошел ближе, все также вывернув лицо, как будто у меня шею свело.
– Разве это возможно, Харли? Разве мы можем быть обычными – Джокер и Харли Квинн? Разве женщина – тоже человек?
Крылова ржет над последней репликой и пытается дать мне шуточную пощечину. Я увернулся, потянув ее на себя. Мы упали на пол, смеясь, и Кареглазка оказалась на мне. Пока я удерживал ее, она извивалась на мне, тогда я провел руками по ее спине, массируя шею, лопатки и поясницу, постепенно, но не слишком медленно, опуская пальцы все ниже и ниже. Когда мои руки оказались на копчике, нащупывая трусы, она на мгновение застыла как вздыбленная кобыла, а затем вырвалась. Я также вскочил, но она грубо меня оттолкнула.
– Блин, Менаев, у тебя одно на уме!
Я смотрю в карамельные глаза, и хочу ее так, как никогда никого не хотел.
– Да, ты права, – отвечаю я. – Ты поселилась в моем мозге. Как я не пытаюсь, не могу тебя выкинуть оттуда.
Лена посмотрела за мою спину и ее лицо исказилось. Она рванула к столу, забирая сумочку.
– Все, хватит с нас репетиций, – и побежала на выход.
Я обернулся, думая, что ответить, но не успел – в приоткрытых дверях стоял Сидоров и ухмылялся всеми своими конопушками. Солдафон подействовал на меня, как холодный душ.
Видел ли лейтенант, что произошло? Расскажет ли об этом полковнику? С этими вопросами я остался, когда в коридоре затихли звуки удаляющихся шагов.