Порыв ветра пронес по улице рваный шуршащий целлофан. Охотник двинулся в просвет между голодными, но они сомкнули ряд. Он ссутулился в боевой готовности, вены вздулись – а едоки приблизились, сужая круг. Вожак – огромный дылда со шрамом, пересекающим всю черепную коробку, выше двух метров ростом, с непропорционально длинными конечностями – навис над пришельцем и, как горилла, хлопнул ладонью по асфальту. Охотник посмотрел исподлобья, склонившись, а Дылда заурчал – и стая успокоилась, наполнив воздух расслабленным потрескиванием.
Задертая шея вожака была совсем рядом и полностью открыта, кадык и шкура дрожали от довольного журчания. Молнией морф полоснул когтями по шее Дылды. Другой рукой разорвал бок – и противник брызнул кровавым фонтаном, завалившись на асфальт. Но завершить начатое не удалось, так как подскочивший едок вгрызся в плечо, и пока Охотник пробил его грудную клетку, прижав к бронетранспортеру, атаковали остальные голодные.
И хотя Охотник сражался, как лев, перекусывая ребра и кромсая брюшины, всех одолеть он не мог – и быстро слабел. Даже перемещение на бронетранспортер не могло остановить преобладающего врага. Наконец сбоку, со стороны отсутствующего глаза, обрушился Дылда, и вырвал ему руку с корнем, обнажив окровавленную плечевую кость. Поверженный Охотник свалился на землю, а вожак спрыгнул вслед – прямо на него.
Дылда зарычал, свидетельствуя о победе, и зачерпнул когтями кровь из своей еще свежей раны. Едоки поочередно приближались с разинутыми пастями, и каждому он капал на хобот. Когда уже вся стая приняла «победную» кровь, вожак склонился над Охотником – но тот не желал принимать «благословление». Лишь после жесткого тумака он приоткрыл пасть, и кровь Дылды упала на его хобот. Поверженные теряют свободу – теперь он подчинялся победителю.
****
Ночью были заморозки, поэтому Гермес-Афродита остался в магистерском вагоне и уснул, как младенец. Ужасно и удивительно, но он все больше ощущал себя женщиной. Он неистово сражался с этим – но успехи в этом были все скуднее. То он – то ОНА…
Было ли это симптомом усиливавшегося безумия? Или было связано с сорвавшейся инкарнацией? Кто знает… и это стало не важно, когда в кои-то веки кошмары отступили, и сон даровал нечто сказочное. Оно переливалось и струилось, увлекая израненную душу вдаль, в глубины собственного разума, превращая человеческую сущность в пар, уносящийся к черному пятну на звездном небе…
Фантастическое место с красными цветами, похожими на огромные розы с гипертрофированными бутонами. Они сломаны и низвержены наземь. Гермес растекается по ним, скользит, просачивается, пытаясь найти целые – как будто это вернет ему форму или даже мужскую сущность. Вдыхает горчичный аромат Вечности, как будто это позволит ему вернуться домой.
Вибрации сообщают, что он не один. Из грота движется вереница человекообразных существ – и в то же время, они – не люди. Пропорции их тел более удлиненные, они слепы, ведь веки грубо сшиты суровыми нитками… зашиты рты и пробиты барабанные перепонки. Ничто не должно их отвлекать, они не должны ничего чувствовать-ощущать, ведь скоро они станут Спящими. Эоны, управляющие Ойкуменой. Гермес сам не знает, почему не может оторвать взор от их уродливых шрамов на груди в виде плотно сжатых складок.
Спящих ведут поводыри – крошечные ангелочки со светлой мраморной кожей. Они бредут по песчаной тропе мимо Гермеса и умирающих роз. Воздух наполнен чарующей горечью, которую эоны жадно вдыхают плоскими ноздрями – единственным, что осталось из органов чувств.
Они доходят к высокой горе, выглядящей как идеальная хрустальная башня, и с трудом поднимаются по каменным ступеням вверх по спиралевидной лестнице. Гермес-Дита извергается пыльцой, как оргазмирующий цветок, и достигает вершины пика, где находится большое, опоясанное колоннами вместилище с прозрачной черной жидкостью. Этот резервуар похож на бассейн, но функция его совсем в другом – это цистерна Плеромы, место единения и силы эонов, место, в котором познается Гносис, и откуда управляется Эфир.
Поводыри ведут Спящих к заранее определенным местам с отметками на глянцевых камнях, и помогают спуститься в бассейн. Долговязые калеки погружаются в антиматерию по шею, лишь большие овальные головы трепещут над поверхностью, как початки рогозов на речном берегу. У первого из окунувшихся раскрывается складка-шрам на груди, являя большой уродливый глаз. Он налит кровью и светится. Такие же глаза открываются у всех остальных, наполняя резервуар струящимся изумрудным светом, который концентрируется в центре – на Армогене, прозрачном нефритовом кристалле. Смоляная субстанция искрится. Гигантский луч устремляется вверх – в темную туманность над головами. Враг еще не разбит. Но скоро эоны спасут свое будущее.
****
С востока нарастал гул, и Гермес-Афродита выбрался с поезда. Он оделся в чистые мужские вещи: подвернул кожаные штаны, стянув их ремнем на худом животе, надел толстовку, прячущую торчащую грудь без лифчика, а под низом оставил белые кружевные трусы. На ногах – ботинки с саламандрами. Выглядел он как субтильный подросток.
На звездном горизонте приближался квадрокоптер. Стальная машина, очень маневренная благодаря винтам, меняющим свое направление.
Аппарат завис, накрыв Гермеса столпом света. Его сканировали. Есть ли у них его данные? Его новые данные? Его биометрию могли изменить, неизвестно, что именно с ним сделали.
– Неисповедимы пути Господни! – прокричал он, вытянув руки вверх. – Имеющий уши – да услышит, что Дух приготовил церквам!
Квадролет снизился, свет померк.
– Я – синдик Гермес! Я была – БЫЛ! – оперативником у пастыря Арго, уполномоченного Святого мероприятия! – продолжал он кричать. – Это я отправил сигнал экстренной эвакуации!
Летательная машина качнулась, а затем помалу опустилась. В отворившийся люк выскочили четверо вооруженных мужчин – они напряженно оглядывались, разойдясь по периметру.
Неожиданно энергично из мультикоптера вывалился высокий толстый мужчина и быстро оказался рядом с Гермесом. Витольд в эту смену случайно стал командиром эвакуационной бригады и с удовольствием продолжил бы руководить заготовительным отделом. «Травники», – так некоторые напыщенные личности в Синдикате пренебрежительно их называли – из-за того, что они, помимо поиска материальных ценностей, собирали травы, корнеплоды и прочую растительность. Но Витольда устраивала его работа. Все испортил аппендицит Павла, уложивший главного «эвакуатора» на операционный стол – и теперь Витольд был не там, где хотел.
– Где твоя метка? – спросил он, дыша громко, но удивительно ритмично.
Синдик протянул руку, и толстяк просканировал запястье смартфоном. И выдохнул с облегчением, увидев высветившуюся анкету на оперативника.
– Брат мой в истине, что здесь случилось? Где старейшина Стикс? Где священник?
Гермес выразительно взглянул на поезд.
– Напала свора выродков, – он прикусил губы до крови. – Когда приор умирал, он попросил активировать датчик эвакуации.
– Живых нет?! – Витольд был потрясен, его конечности поразил тремор.
– Мрази всех убили… нам было не устоять.
Толстяк кивнул.
– Понятно. Искренне сочувствую. Теперь Синдикат здесь все детально изучит – но мой экипаж не имеет полномочий для проведения расследования, – он натянуто улыбнулся, стараясь быть приветливым, но чувствуя, что ситуация не очень подходит для проявлений радости. – Так что, мы можем улететь. Поехали?
– Да. Поскорее бы домой, – Гермес внимательно посмотрел на шею мужчины.
Витольд насупился. У него было плохое предчувствие, и он никак не мог понять, что здесь не так. Ладно, власть предержащие разберутся.
– Отлично, – Витольд подмигнул, что выглядело странно без сопровождения улыбки. – Нас ждет Город Тысячи Дверей. Последнее чудо Света – и больше не будет, – толстяк озадаченно взглянул на смартфон, запищавший десятком сообщений. – Ух ты! Передают, что тебя ждет Коллегия, при этом спрашивает о тебе сам Тринадцатый. Ты что, важная шишка?
Гермес-Афродита молча кивнул, поспешив скрыться в зияющем люке квадрокоптера. Тринадцатый… еще один шаг навстречу… его план медленно, но верно исполнялся.
****
Ночь для Крыловой выдалась скандальной и бессонной. Сначала неизвестный поклонник бегом смылся из-под дома, оставив на пороге букет. Цветы, конечно, были красивы, и это было романтично, но – ЭТО БЫЛА ЯДЕРНАЯ БОМБА! Она сразу опознала цветы из оранжереи мужа. И срезаны они были однозначно не Ильей. И логика, и интуиция подсказали ей на 99%, что это был Менаев – учитывая услышанное с улицы собачье поскуливание, а также то, что только Гриша был настолько глуп самолично подписать собственный смертный приговор.
Естественно, Лена выбросила букет в мусорный контейнер, предусмотрительно прикрыв старой темно-бордовой кофтой, от которой также давно хотела избавиться. И правильно сделала. Илья явился ближе к полуночи, рвя и меча – он уже знал, что кто-то пролез под пленку и варварски срезал все осирии и часть герберов. Наверное, даже если бы она изменила мужу, то это разозлило бы его меньше, чем осквернение цветов.
Взбешенный Горин, наверное, часов до четырех буянил, ругаясь и разбивая все, что попадалось под руки. Разбудил и напугал Милану. Периодически уходил в Куб или звонил туда с проклятьями, требуя быстрей найти мерзавца… либо обнаружить, для начала, хотя бы сами цветы. Опросил все патрули, видел ли кто-то нечто подозрительное, а затем приказал все перерыть в Илионе, и найти злодея. Битый час полковник стоял истуканом в теплице, и его глазы приобретали то демонический блеск, то блестели от влаги, словно он готов заплакать. В итоге, Крепость озарилась огнями, Шпигин с Сидоровым подняли по тревоге солдат и усилили патрулирование. Поисковая миссия похлеще, чем в «Очень странных делах», когда в Хоукинсе пропал маленький Уилл Байерс.
Крылова так и не рассказала мужу о букете. Жизнь научила ее, что иногда – и даже часто – лучше промолчать. А в данном случае – и подавно.
Когда-то она надеялась, что нашла в лице Горина поддержку и защиту. Даже успела порадоваться. Но это время давно прошло. Теперь она не испытывала к нему любви – скорее, холодное равнодушие и даже презрение, все более цементированные с каждой свирепой ссорой и с каждым его новым ударом.
Озверелый муж-грубиян и наглый неуемный поклонник… после нервозной ночи любые мысли о самоубийственном любовном треугольнике так паскудили настроение, что спасти ее могли лишь темно-красные ботинки с высоким берцем, серо-голубое ситцевое платье и короткий черный кожаный пиджак в тон колготкам. Что-что, а красивую одежду она обожала, и наряды меняла часто – благо, что лазутчики по заданию мужа постоянно проверяли все магазины, и привозили кучу фирменных тряпок нужного размера. Такое вот ее женское счастье… и иногда оставаться на плаву позволял только этот комплект: Милана, работа и новые юпочки.
Вдобавок к весеннему ансамблю ученая надела темные очки, чтоб лишний раз не демонстрировать окружающим воспаленные глаза с мешками под ними. Несмотря на ночку, рано-утром она уже отправилась на работу. Победа над вирусом была рядом, и предчувствие чего-то грандиозного накатило, как обильный летний ливень. Как только завершится анализ субстанции из кейса, она выдохнет и уделит Милане время – сделает выходной.
– Я шокирована твоей тупостью! – гневно сообщила она, встретив Менаева за мытьем ступеней на лестничной площадке. – Уничтожить осирии – любимое детище человека, под чьей властью ты находишься… о чем ты думал?!
Гриша покраснел как вареный рак, однако смолчал.
– Ты подглядывал в окна? Ты извращенец и самоубийца! – возмущалась Крылова.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – наконец ответил Менаев, и взял ведро со шваброй, намереваясь быстро исчезнуть.
Девушка преградила путь и нависла коршуном – пока он стоял на две ступени ниже.
– Гриша, ты чем вообще думаешь? У тебя мозги есть? – она схватила его за плечи, и даже умудрилась потрясти их, прежде чем диалог был прерван звуком цокающих каблуков по старой коричнево-каштановой плитке.
Она едва успела отскочить от Менаева, как в предбанник вошел муж.
– Ооу! – удивился Горин. – А я как раз иду к вам вниз, – он пристально глядел на жену, которая отвернулась вполоборота.
– Зачем ты к нам? – буркнула Крылова, уставившись на ухо Менаева. – Здесь нет твоих цветов.
Полковник проследил за ее взглядом, отметил, что выродок вздыбился, как на иголках, и усмехнулся.
– Один мой цветок все же есть, – не согласился муж. – Что, Григорий, крепит тебя Елена Ивановна?
– Не то слово, – отозвался Менаев. – Ваша супруга строгая и суровая женщина. Но справедливая, конечно.
У Крыловой брови взметнулись вверх. Женщина?! Но Горину это подняло настроение, и он впервые со вчерашнего дня раскатисто рассмеялся, схватил жену под руку и повел внутрь – а она снесла это, не желая показывать Менаеву свои семейные проблемы. На полпути полковник обернулся.
– Григорий, иди с нами. Общий сбор.
****
В комнате отдыха собрался персонал Крыловой и медики Ливанова – помимо начмеда, наполнившего помещение ароматом мяты, и Свинкина, во врачебном корпусе числились еще несколько врачей, медсестер и санитаров. Горин занял место у настольного кулера, потягивая газировку из стаканчика, и ждал, пока все затихнут.
В воздухе витал запах страха, так как все уже были в курсе ночного ЧП. Но если они боялись чего-то абстрактного, то я боялся, что меня рассекретят. Жорик с Пушкиным вполне могли меня выдать – вместе или по отдельности. Вероятность этого была запредельно высока… они могли, конечно, испугаться последствий, но вряд ли им за это грозила бы смертная казнь. С чего бы им меня покрывать? Поэтому еще ночью, когда Крепость оживилась рыскающими патрулями, я тайком собрал нехитрые пожитки, готовый удирать со всех ног в любой момент. Сука, ну нахрена я срезал эти гребаные розы?! Наверное, я бы уже и смылся, если бы не усиление – и полста метров невозможно пройти, чтоб не столкнуться с раздраженными вояками нос к носу.
В итоге, ночь я пережил, хотя желудок от нервов разболелся не хило и свернул меня в калачик. И, пока что обстоятельства складывались довольно неплохо. Горин не знал, кто срезал возлелеяные бутоны – так как иначе он не сюсюкался бы со мной на лестничном марше. Это значило, что носатый старшина сотоварищи до сих пор не сдали меня – и с каждым часом им будет все страшней это сделать. Но, конечно, все еще могло накрыться медным тазом.
Полковник окинул комнату взглядом, и я уставился на Зою, лишь бы не встречаться с ним глазами. Я бы не выдержал – я и так с трудом сдерживал нервный тремор, ухватившись за подлокотники, и дышал не глубоко, но часто, опасаясь выдать себя даже этим.
– Я всех приветствую. Знаю, что каждый занят важным делом, и рад, что вы уделили мне время. Поэтому, не буду томить, и перейду сразу к сути, – деловито сказал Горин, спрятав руки за спиной. – Как, должно быть, вы знаете, ночью был совершен вопиющий акт вандализма. Какой-то подонок… или подонки – кто-то срезал в оранжерее осирии и герберы, которые мы в этом году так тяжело взрастили…
Он смолк и покраснел, его глаза застыли на большом глобусе в конце комнаты, очевидно, он сейчас вспоминал варварски уничтоженные цветы. Елена Ивановна кашлянула, и я не понял – ей это захотелось или она просто выводила мужа из мысленного ступора. Как бы там ни было, полковник пришел в себя и продолжил.
– Наконец, эти прекрасные розы расцвели, и это стало знаком для нас – что жизнь налаживается, что мы не пропадем… что в Крепости мы в безопасности. Но какая-то мразь – иначе не назовешь – решила уничтожить наши цветы, – голос возрос, и казалось, что даже появилось эхо. – Я прошу вас сообщить, вдруг что известно. И быть внимательными, возможно, вы увидете что-то подозрительное. К примеру – цветы мы так и не нашли. Вы знаете, я щедро вознагражу человека ответственного и искреннего, который поможет общему делу. И жестко накажу скота, сотворившего такое…
Я покрылся гусиной кожей и упер коленки в переднее кресло, чтоб ноги меньше тряслись. Антонов, сидевший там, недовольно обернулся – мол, чего дергаешь кресло? Черт, он же привлечет внимание чокнутого вояки-флориста! Но и в этот раз меня спасла моя карма – Горин закончил выступление и направился к выходу.
Я выдохнул, да сделал это так громко, что мой вздох прозвучал на всю рекреацию, особенно учитывая тотальное испуганное молчание всех собравшихся. Полковник остолбенел в дверях, пристально посмотрел мне в глаза и развернулся назад. Я с ужасом наблюдал, как он приближается широкими шагами…
Глава 11. Темный рыцарь
СУКА, НУ НАХРЕНА Я СРЕЗАЛ ЭТИ ГРЕБАНЫЕ РОЗЫ?!
В голове в ярких красках возникли десятки вариантов, как я буду наказан – и ни один не предусматривал продолжения моей бренной жизни. Меня несколько раз бросило то в жар, то в холод, пока Горин шел, кажется, что все волосы на теле встали дыбом…
Полковник прошел мимо, вернувшись на свое спикерское место. На его лице возникла застенчивая улыбка, что было так странно и непривычно… а затем он заговорил.
– Чуть за этим кошмаром не забыл, что у нас впереди знаменательная дата – день рождения величайшего драматурга всех времен – того, который Уильям Шекспир, – его рот растянулся до ушей, словно сама тема была необычайно приятной. – Беда бедой, а мы должны поддерживать традиции.
Возникло перешептывание, сопровождавшееся иногда вздохами и смешками, даже Цербер отвлекся от блох и пару раз тявкнул.
– Я вас прошу, – продолжил Горин. – Давайте в этот раз сделаем действительно красивое действо.
– А в прошлый раз было не очень? – подал голос Антонов.
– Конечно, нет, – мгновенно откликнулся полковник. – Валера, ты был неподражаем в роли кентавра. Теперь ты мой любимчик – ты же знаешь.
Прозвучал смех, Антонов закашлялся и Крез рядом с улыбкой похлопал его по спине.
– Илья Андреевич, я и мои люди заняты, вообще-то, – Кареглазка кусала губы. – Ты же знаешь.
Горин поморщился, глядя то на нее, то на Ливанова, который кивком подтвердил готовность участвовать в мероприятии.
– Елена Ивановна, у меня есть специальное предложение, только для вас, – он осклабился, и мне стало плохо – может, потому что не сумел опохмелиться? – Как вы смотрите на микроскопическую сценку? Что-то такое… Ромео под балконом у Джульетты? Знакомство Петруччо и Катарины из Укрощения строптивой? Или смерть Дездемоны, оболганной гнусным Яго?
Крылова вздохнула и прикрыла правую половину лица ладонью.
– Илья, извини, это только твое увлечение.
– Не-не-не! – перебил Горин. – Так не пойдет! Люди нуждаются в культурном досуге, – он насупился. – Мой дом, мои правила. Хватит с меня огорчений. Пожалуйста. Сценка должна быть – ничего не знаю, и знать не хочу.
Он смял стаканчик и бросил в урну, после чего устремился вон. Сейчас он выглядел не как мужчина под пятьдесят, а как вздорный подросток. Очень опасный подросток, я бы сказал.
****
Гермес-Афродита встретил рассвет посреди бескрайней пустыни. Насколько было видно – ни одного деревца или кустика, лишь песчаные дюны да одинокие скалы. Встающее солнце слепило глаза, но пилоты уверенно вели квадролет дальше на восток. Витольд похрапывал, посвистывая носом. Учитывая объем его кишечника – хорошо, хоть воздух не испортил.
Некоторые богобратья также дремали, но не все – двое бодрствовали, приглядывая за странноватым синдиком, пока тот обумывал свои планы, и непроизвольно царапался. У Гермеса безумно чесалась грудь, наверное, заживая после хирургических вмешательств. И раскалывалась поясница – что он тоже относил к послеоперационному лордозу. Пришлось даже принять болеутоляющее.
Мультикоптер вынырнул из-за здоровенного бархана, и Гермес заметил вдали крупную серую кляксу. Пятно приближалось, и один из ребят разбудил Витольда. «Скоро», – сообщил толстяк Гермесу, неловко хихикнув.
Синдик еще ни разу не летал над пустыней, только ездил – на поезде и в авто. Поэтому сейчас он внимательно рассматривал быстро приближавшийся оазис.
Город Тысячи Дверей…
Когда-то на его месте располагалась древняя столица Харизам, которая была больше, богаче и величественнее античных полисов Эллады. Высокие массивные стены опоясывали плотную глинобитную застройку, храмы жрецов и каменные дворцы вельмож – каждый, как небольшой город. Цари царей построили идеальные для тех времен системы водоснабжения и канализации, поля вокруг «Песчаного изумруда» давали по два урожая за год, каждый день в городские ворота входили два каравана из Китая, а выходили пять-шесть – на Запад, к Евфрату. Песчаный изумруд, – так называли этот оазис из-за долговязых зеленых башен, окрашенных китайской зеленью «локао» и, казалось, достигавших облаков.
Сейчас, и уже давно, на месте города оставались лишь курганы да руины. И катакомбы – огромная, скрытная сеть подземелий, по которым древние жители когда-то бежали от гуннов. В катакомбах и обосновался Синдикат Провидения. Говорят, что об этом месте поведал сам Добрый Господин, и повелел сделать Харизам штаб-квартирой Промысла Божьего. Случилось это, якобы, еще за сотню лет до Вспышки. Бред, конечно, но кто знает?
История возникновения Богобратства вообще была загадочной. Изначально Гермес посчитал, что именно Вспышка заставила разношерстных фанатиков собраться вместе. Он сам присоединился к этой команде испуганным подростком, увидевшим шанс выжить. Однако, по мере углубления его знакомства с Синдикатом, менялись и представления. Все-таки, теперь он больше склонялся к тому, что специфический орден действительно возник задолго до Вспышки. Только вот откуда Тринадцатый и первые прозелиты узнали о грядущем? При чем здесь Распутин? Город Тысячи Дверей был построен еще до пандемии – в сотне километров от ближайших поселений. Как они смогли идеально подготовиться?
Квадролет зашел на посадку, и Гермес уставился на портал. Несмотря на изобилие тоннелей, ведущих в катакомбы, большинство из них являлись ловушками в смертоносном лабиринте. Незнающий истинного входа обязательно заблудится, так и не попав в подземный город. И голод был не самым худшим, что ждало потеряшку – лабиринт был напичкан высокотехнологичными западнями – лазерными резками, мясорубными механизмами, плавильными ямами, газовыми камерами и подобными изобретениями инженеров Синдиката.
Именно из-за лабиринта с множеством входов и возникло название – Город Тысячи Дверей.
****
Крылова была права. Работы было – непочатый край, куда уж ставить спектакли. Пока Александр Борисович вместе с Валероном проводили ультразвуковое обследование Лилит (так нарекли мать монстров), Елена Ивановна вместе с Зоей наперегонки гоняли в центрифуге образцы вещества из ампулы, попеременно секвенируя генетический материал. Результаты требовали времени, но кое-что предварительное было. По лицу Кареглазки было понятно, что она озабочена. Я же – начал успокаиваться насчет всей этой истории с цветами.
– Что-то не так? – мимоходом спросил я у Бергман. Она многозначительно покачала головой.
– Пока не знаем. В основе субстанции вирусный материал. Так и должно быть, раз это вакцина. Но что-то не сходится.
Я попытался обдумать ее слова, ничего не сообразил, и сделал единственный вывод – нечего заморачиваться. Поэтому на перерыве я хорошо отъелся благодаря Ашотовне, и отблагодарил ее воздушным поцелуем. А что? Елена Ивановна не является любовью всей моей жизни. Красотка, аж дыхание захватывает – да. Но внутри – обычная баба. Вредная, неверная, эгоистичная.
А Наталья – она всегда доступна. Еще чуть-чуть и я вторгнусь в ее пределы, поваляю башни и растерзаю бастионы, заполонив внутренние дворы своей белой ордой. Ашотовна в который раз послала подальше взвод вояк, также возжелавших добавки. «А ему почему можно?!» – обиделись они. «У него реабилитация. Парень только с больницы. Что не понятно?» – отрезала армянка, раз и навсегда ставя точку в этом вопросе. Характер, конечно, у нее жесткий, скандальный. Не няша, сразу вам скажу.
Когда я вернулся с обеда, то понял, что Елена Ивановна никуда не уходила – она попила чай с запеканкой, и продолжала корпеть над тайной Ковчега.
– Эй, Менаев! – окликнула она, когда я проходил по коридору в чулан, чтоб подремать после чревоугодия. – Мне нужны твои глаза.
– А больше ничего не нужно? – я придал голосу легкую дерзость. – Уши, к примеру, – я повернулся, показывая ухо, которое она кусала. Очевидно, девушка поняла намек, так как покраснела, но в руках себя удержала.
– Нужно, чтоб ты начал просматривать те записи с камер наблюдения.
– Сто часов?!
– Немного позже тебе помогут Зоя с Валерой, – она устало провела по лбу ладонью, медленно опустив ее на глаза. – Может, и я смогу что-то глянуть.
Я оперся о дверной проем, поглаживая живот, который требовал лежбища.
– Смотри внимательно, пожалуйста, – продолжила она. – Обращай внимание на даты, названия, что происходит. Заведи тетрадь, и помечай там все. Подписывай просмотренные диски. Мы должны узнать, что это, и зачем оно понадобилось Артуру.
Я причмокнул, брутально оскалившись краем рта.
– Лады. Только, чур, я буду первый, когда ты будешь искать замену мужу?!
– Тебе мало приключений на задницу? – Кареглазка шикнула, прижав палец к губам. – Иди, кавалер!
Мне показалось или в ее глазах действительно загорелись игривые искорки?
****
К вечеру мерцание монитора сводило меня с ума. Множество видеороликов довольно плохого качества. Контрольно-пропускной пункт один, второй; огромные снежинки, заваливающие «глаз» видеокамеры; проливной дождь, накрывающий монотонный поток зонтов, входящих и выходящих из неизвестного учреждения. Мужчины и женщины: в белых халатах и деловых костюмах – и даже в летнюю жару упакованы по дресс-коду. Легковые и грузовые машины, курсирующие туда-сюда с удивительной скоростью – мне пришлось включить ускоренное воспроизведение.
Иногда я ставил на паузу или отматывал – к примеру, когда в одном из грузовиков заметил клетки с животными. Признаюсь, я вряд ли обратил бы внимание на это, если бы не реакция Цербера – он залаял. «Что, узнал – сородичей-уродичей?» – ухмыльнулся я и решил изучить этот фрагмент. Пришлось поднапрячься, чтоб рассмотреть зверушек в клетках и понять, что это именно собаки, а не другая живность.
Еще раз через КПП прошла делегация из ребят в одежде свободного стиля. Они входили с микрофоном и видеокамерой на штативе – наверное, журналисты. На микрофоне логотип – «ТВН». Похоже на какое-то региональное телевидение.
Еще один момент меня испугал. Это была запись, где привезли мальчика. Он был на коляске, лысый и истощенный, словно что-то съело его изнутри. Я сначала даже подумал, что на коляске притащили труп, но потом ребенок открыл глаза – он вылупился прямо в видеокамеру, прямо на меня. Может, это больница? Я не был уверен.
Все наблюдения я записывал в тетрадь и порядком устал. Оно только кажется – смотри и черкай, а на самом деле, если отнестись ответственно, то и рука отвалится, вслед за мозжечком.
Пришли Антонов с Бергман, взяли по диску и блокноту, и разошлись по углам, к своим компьютерам. Не знаю, что они смогут увидеть, если на тех дисках окажется видео такого же типа, как и у меня. Валерон в качестве аналитика вызывал дикий скепсис, да и Зойка не подавала особых надежд – я, конечно, не расист, но бабы не сильны в аналитике – им интуицию и чувства подавай. Физиология у нас разная.
Валеридзе все же пытался что-то увидеть, прищурившись и вспотев. Визуально было видно, как его мозг пыхтит над невыполнимой задачей. А я решил передохнуть.
– Да на что оно нам сдалось? Да, Валерямба? – навис я над ним. – Ковчег найден – и кому есть дело, что на этих видеозаписях и откуда они? – я выразительно осмотрел Зойку с головы до ног.
Боль от предательства Кареглазки еще терзала меня, мысли о ней неотступно следовали за мной, но я знал – лучший способ отвлечься, это замутить с какой-нибудь барышней. Молоденькая Зоя подходила – есть все атрибуты женственности, еще и симпатичная, хоть и носатая. Правда, гонору до черта. Тупица с чувством собственной важности.
– Давайте лучше подумаем над сценкой, которая нужна Андреичу, – предложил я. – Предлагаю поставить «9 с половиной недель». Я буду Микки Рурком, а Зая – Ким Бессинжер.
– Что это? – спросила Бергман, а Валера поставил видео на паузу.
– Ребята, вы вообще видели этот фильм?
– Какой? – Зоя начинала раздражаться. Типичная тупая самка.
– 9 с половиной недель, – отчеканивая каждое слово, повторил я. – Великолепная драма о любви.
– Я точно не видел, – сообщил Антонов. – Мы здесь особо кино не смотрим. Иногда… и то – военные фильмы, спектакли и тому подобное. Что полковник скажет.
– А еще раньше? – я был шокирован. – Вам сколько годков-то? Зая? Валерян?
– Восемнадцать, – холодная как айсберг, Зойка отвернулась к монитору.
– Двадцать восемь. И хватит обзываться. А ты тогда – Грехорий, – обиделся Антонов. «Грехорий» – неожиданно этот бред вызвал у Зои одобрительный смешок. – Правда, а что мы будем играть?
Я скрестил руки и деловито прошелся меж их колесными офисными креслами. А затем так резко развернул Зойку к себе, что она ойкнула.
– Валеренко, ОТСТАВИТЬ! Будешь дерзить, я придумаю что-нибудь похлестче. Будешь до конца своих дней Лепреконом или Кирпичем, – морально трамбонул я, намекая Антонову на его рост и квадратную форму лица. – Поставим то, что я сказал! Есть там хороший эпизод. Душевный, классический. Зайка, есть пеньюар и белые чулочки?
Бергман остолбенела. Она многое пережила, как и все, кто выжил после Вспышки, но… елки-палки, зачем чулки? Или Менаев флиртует с ней?!
Антонов привстал, как дикий зверь в саванне, я видел по его глазам, что он что-то уразумел. Как я и говорил, у людей с плохим интеллектом хорошая интуиция. Особенно, когда речь идет о любимом – порно и эротике.
– А что, идея хорошая, – сказал он, помахивая головой. – Давайте репетировать.
Сзади хлопнула дверь, и сквозняк поднял в воздух пару исписанных листков.
– Какого лешего, я вас умоляю?! – на пороге стояла Елена Ивановна, и она была одновременно и потрясена, и разозлена. – Какие «9 с половиной недель»?
– Классика, – объяснил я, мгновенно обрывая ее монолог.
– Тьфу ты, Менаев! Ты неисправим. Эротика… классика, да – но эротика!
Бергман покраснела и бросила тяжелый дырокол. Я ожидал такого, правда, немного раньше. И все же успел уклониться, так что штуковина заехала в ухо Валеришвили. Тот взвигнул и прижался к столу, потирая голову.
– Я так понял, коллектив хочет что-то другое? – съехидничал я. – Есть варианты?
Все затихли, раздумывая.
– Ладно, – миролюбиво предложил я. – Давайте что-то интересное и современное, – я лихорадочно думал, оглядывая помещение, когда на глаза попал плакат над столом Антонова. – Бэтмен… – начал я неуверенно, но с каждым произносимым звуком наращивая децибелы. – Темный рыцарь, Джокер, Харли Квинн… давайте это поставим?