Серые земли Эдема. Избранники Армагеддона – II

– Ну и дела, – озадаченно протянул он. – Первый раз вижу, чтобы воры использовали такое.

Искоса поглядел на меня, а я содрогнулся, вспомнив Адишский ледопад. Но промолчал, что мне оставалось делать? Обоих нападавших Нестор ловко, по-матросски, связал. Когда приехала полиция, они уже пришли в себя и хмуро озирались. Полицейские не стали даже составлять протокол, затолкали злоумышленников в фургон, Нестор вынес бутыль вина, стражи порядка выпили по стакану и, забрав бутыль, уехали.

– Выпустят этих обломов, – задумчиво сказал Нестор, трепля загривок очнувшейся Гелы, – откупятся. Знаю их, на рынке всегда пасутся. И чего ко мне полезли? Да еще с усыпляющими пулями?

Он снова испытующе поглядел на меня, и снова я промолчал. Побрел к своему сараю и, не рискнув включить свет, ощупью нашел топчан. Посидел, пока сердце не стало биться ровнее. Оказалось, что в помещении не совсем темно, пол красновато отсвечивает. Я едва не заорал. Уже не удивился перезвону ледяных колокольчиков.

– Он опять не достал тебя, – промурлыкала Аннабель. Она сидела на топчане Малевича, темная фигура со слегка выступающими грудями. – Но не надейся, что оставит в покое.

– Кто вы? – тоскливо спросил я. – Почему преследуете меня?

Аннабель помолчала. Неожиданно поднялась и тронула пальцами мой лоб. Я почувствовал словно разряд электрического тока, и в голове посвежело. Оказалось, что Аннабель снова сидит.

– Хорошо, я отвечу тебе, – сказала она. – Нас можно назвать метагомами, следующей ступенью человеческой эволюции. Одна древняя цивилизация мечтала о бессмертии и могуществе. Их ученые овладели искусством биоконструирования и создали нас. Однако этим перешли запретную грань, и их цивилизация была стерта с лица земли. Но таких, как мы, невозможно уничтожить, поэтому нас только заточили. Лишь недавно энергетические стены были разрушены.

Что за бред? Я облизал пересохшие губы.

– Допустим. Но что нужно столь могущественным существам от меня?

Слова Аннабель холодом трогали мой мозг.

– Мир не останется прежним, наше появление сместило вероятности. Ты многое видел, хотя и не понял. Но ты знаешь, что будет война. Ты знаешь, что будет применено некое новое оружие. По твоему описанию физики могут разгадать принцип его действия. Ты стал опасен.

– И вы хотите меня устранить? – уныло спросил я.

– Я хочу, чтобы ты шире открыл дверь, – непонятно ответила Аннабель. – Но ты оказался между волком и собакой, Андрей. Мой спутник хочет убить тебя, у него есть веские причины для этого, и ты еще узнаешь о них. Люди из организации Сибил будут контролировать тебя и тоже убьют, если сочтут опасным.

– Чего они-то хотят? – буркнул я.

– Изменить мир, – серебристо рассмеялась Аннабель. – Ты для них лишь орудие. Похоже, одна я хочу помочь тебе.

– Почему? – устало спросил я. Сплошные загадки в темноте.

– Возможно, я испытываю к тебе симпатию. А возможно, я самая коварная из всех. Кто может знать сердце женщины?

Я скрипнул зубами:

– Буду рад помощи, тем более от такой красавицы.

Аннабель снова рассмеялась, на этот раз резковато.

– Оказывается, ты умеешь льстить. Неплохо, это тебе тоже понадобится. Так вот, чтобы выжить, тебе нужно прикинуться, что ты на нашей стороне. Потом сам будешь решать. Но от моего спутника это не спасет. Ты должен увидеться с Рарохом.

– С кем? – приуныл я.

– Увидишь. Только приходи на встречу. – Аннабель снова оказалась рядом, и в мою руку скользнуло что-то продолговатое.

Странный пьянящий аромат. Мимолетное жгучее прикосновение к щеке. Стук открываемой двери и порыв холодного ветра из темноты, словно я не на юге… Я сидел без сил, но потом все-таки встал и включил свет. На ладони лежал плотный конверт с тисненой зеленым буквой «L». Конверт был открыт, внутри лежал листок бумаги и карточка красноватого цвета, похожая на визитку, тоже с единственной буквой «L». На листке я с удивлением прочитал:

«Тот, кому выпала эта карта, приглашается на встречу с Прекраснейшей». Тут же был адрес и схема проезда с Садового кольца. Можно было и пешком от станции метро «Смоленская». Указывалась дата – как раз на следующий день после моего возвращения в Москву, а время стояло странное: «в час после заката». Карточку следовало показать охране на входе.

Что меня удивляет теперь, я не унес ноги сразу, а остался до самого дня, на который был куплен обратный билет. Сейчас-то я научился удирать, камуфлируя это изящным термином «тактическое отступление». А тогда из меня только начали выбивать дурь. Но меня совсем очаровала Кира…

Днем мы лежали на пляже или прогуливались по крутым улочкам, а вечерами шли в парк. На траву и цветы опускались сумерки, таинственный полусвет разливался среди деревьев. Мы находили какую-нибудь скамейку и садились. Целовались сначала робко, оглядываясь по сторонам. Но ливанские кедры укрывали нас своей глубокой тенью, и мы распалялись. Однако дальше поцелуев Кира, к моей досаде, больше не шла. Между тем подходило время отъезда. В последний день моего пребывания в Крыму собрались, наконец, в Ласточкино гнездо. Катер оставлял пенный след, и Кира прятала лицо от брызг за моей спиной. Наконец высокая скала выросла над взбаламученным морем, катер вошел в прохладную тень под зубчатыми стенами, и я вспомнил, что уже видел этот причудливый замок в старом детском фильме «Синяя птица». Там это был замок Ночи.

Мы поднялись по каменной лестнице. Кира перелезла через парапет и на самом краю обрыва сорвала красный цветок на длинном ворсистом стебле. Покачала его перед лицом, а потом бросила вниз. Цветок падал долго – красноватое пятнышко над синей бездной вод, и Кира задумчиво смотрела ему вслед. В Алупку возвращались на такси – почти беззвучный полет среди темных сосен под белеющими обрывами Ай-Петри. После оживленного кафе, где нам так хорошо танцевалось, Кира притихла. У пансионата сели на теннисный стол в густой тени шелковицы, и я обнял Киру. Она покорно прижалась, позволив моей руке проникнуть под платье. Я ощутил пальцами нежную мягкость внутренней стороны бедер и вмиг возбудился… Вдруг Кира надавила рукой сверху так, что кончики моих пальцев, будто раздвинув лепестки скрытого цветка, погрузились в мягкую глубину. Кира прерывисто вздохнула, потом плотно сжала ноги и резко отодвинулась.

– Что?.. – начал я.

И умолк. От стола спускалась тропинка, по ней я впервые проник в этот заброшенный сад. Сквозь черную крону шелковицы сквозил свет, осветляя выщербленные плиты. Между деревьев был проем, где днем виднелось море. Сейчас море исчезло, зато горели звезды. Они образовали что-то вроде яркого венца, и я подосадовал, что не знаю, какое это созвездие. Что-то вроде серебристого сияния поднималось над тропинкой к нам. Мое сердце замерло, потом начало прерывисто стучать. Листва шелковицы над нами сделалась как серебряная филигрань… И вдруг все погасло: исчезло серебристое сияние, а звездный венец рассыпался на тусклые угольки. Много раз я потом искал в Интернете, какое это созвездие, но не нашел.

– Ты видел? – странным голосом спросила Кира.

– Да, какой-то свет, – пробормотал я.

Кира долго молчала.

– Это была женщина, – наконец прошептала она. – Женщина необычайной красоты, вся будто сотканная из света. У меня до сих пор мурашки бегут по коже. Кто это мог быть?

Я не ответил. Еще недавно я остро желал Киру, но теперь все ушло. На душе стало тревожно, темнота и звон цикад угнетали. Я поцеловал Киру и простился, она как будто недоумевала. Адресами обменялись еще днем. Я уехал утром, простившись с Нестором и потрепав за ухом Гелу – странно, на сей раз она приняла это благосклонно. Малевич уехал еще два дня назад, похудевший, но довольный своей брюнеткой. Крым разворачивал за окном автобуса свои открыточные красоты, а потом застучали по рельсам колеса.

Я жевал купленные задешево груши и, глядя сквозь пыльное стекло, с досадой вспоминал Киру: всего-то раз и был секс. Ну что же, скоро я забуду ее. Женщин будет много в моей жизни…

Любовь – это нежный цветок, и когда срываем его, быстро вянет. Вянет и тогда, когда не срываем. Увядает от разлуки, от каждодневных семейных будней. Так думают люди, и в общем правы. Я тогда тоже не знал, что иные цветы клонятся, но не горят даже под огненным дыханием Армагеддона.

4. Ветер будущего

В Москве поезд прибыл на Киевский вокзал. Я вышел на просторную площадь – к искрящемуся на солнце фонтану, стеклянному мосту через Москву-реку, и вновь ощутил холодное дуновение: эту набережную и город я видел безлюдными, под покровом вечных сумерек. Что с ними могло произойти?

Переночевал у родственников, долго ворочался на раскладушке. Наконец заснул и, подобно Алисе, очутился в очень странном месте. Вдаль уходит песчаный пляж, на него набегают волны, омывая ноздреватые льдины. Кроме застрявших торосов и редких камней на песке ничего нет. Чуть поодаль от берега вода растворяется в сумраке. Сзади раздается стеклянный звон, я оглядываюсь. И едва не сажусь на песок – ледяной замок возносится надо мною. Угрюмо-синим светятся шпили башен, холодный голубой свет стекает по витым лестницам, красные огоньки горят в темных узких окнах. Жутью веет от этого здания, построенного будто не людскими руками. Вот он, истинный Замок Ночи!

К черной воде спадает лестница, будто из голубого льда, по бокам ее сторожат химеры, а на площадке стоит женщина. Я сразу узнаю Аннабель. Но сейчас ее лицо гордое и жестокое, и напоминает высеченную изо льда маску. А еще отчаяние застыло в изломе бровей. Женщина напряженно смотрит во мрак, словно что-то заставило ее выйти из заколдованного замка, и не замечает меня. А в темноте над морем начинает происходить какое-то брожение. И вдруг словно распахивается окно, и я с содроганием вижу уже знакомую картину: снежные горы, металлические острия на обширной площади среди леса, и надо всем этим синеву небосвода. В нем разгорается призрачное зарево, словно огромная птица машет пламенными крыльями.

Что-то заставляет меня обернуться.

Женщина уже не стоит, а спускается по ледяной лестнице. На лице теперь недоверие и жестокая радость. На последней ступеньке женщина колеблется, но вдруг шагает прямо на воду, и та выдерживает – только от каждого шага распространяются серебристые круги. Женщина проходит совсем немного и исчезает в сумрачных парах. И сразу словно задергивается занавес, пропадает зрелище заснеженных гор. Я снова поворачиваюсь, но замка уже не видно – лишь песок, камни и ноздреватые льдины. А потом начинает темнеть, и будто чьи-то холодные пальцы пробегают у меня в голове…

Я проснулся и долго лежал, приходя в себя. Птицы чирикали за окном, в комнате был полумрак. Что за страсти мне стали сниться после того злосчастного «семинара» в Грузии? Словно компьютерная программа взломала замок таинственной двери, ведущей в глубины подсознания или куда-то еще. Не про этот ли берег говорила Аннабель? Но где может находиться такой?

Я побродил по Москве, и мне казалось, что даже сквозь карман жжет конверт Аннабель. Идти или нет? А через некоторое время поймал себя на том, что постоянно оборачиваюсь: не следует ли за мной тот, с мечом? Я плюнул и зашел в ближайшее Интернет-кафе. Заглянул на официальный сайт ФСБ, может хоть эта организация мне поможет?

На сайте обнаружил заманчивое предложение стать двойным агентом: всем завербованным иностранной разведкой гражданам предлагалось сотрудничать с ФСБ, причем с сохранением выплачиваемого иностранной спецслужбой денежного содержания. Я некоторое время думал, подходят ли таинственная организация Сибил под понятие иностранной спецслужбы – но едва ли. Так что оставил это и только скопировал электронный адрес. Бдительным гражданам предлагалось описать подозрительное событие и, указав его дату и участников, отправить сообщение в ФСБ, конфиденциальность гарантировалась. О вознаграждении не упоминалось, но я ведь не за-ради денег.

Создав новый почтовый ящик, я пару часов трудолюбиво составлял первый в жизни донос: написал про «семинар» в Грузии, какие темы обсуждались, кто участвовал. Несмотря на «лечение» Симона, вспоминалось не все, похоже дурман не совсем выветрился из сознания. Долго думал, описывать ли картину сумрачной ирреальной Москвы, но решил, что не стоит – примут за психа. В это учреждение и так, наверное, обращается уйма шизофреников. Кратко рассказал о своем бегстве и таинственном Симоне. Перешел ко второму семинару, в Крыму, и опять задумался: сообщать ли про Аннабель и ее напарника? Решил, что тоже не стоит, зато подчеркнул, что эта таинственная организация интересуется новейшими технологиями и может строить некие враждебные планы… Отправил письмо и даже почувствовал гордость: как бы мое подсознание не программировали, свободу выбора я сохранил (и бывают же такие олухи на свете!). Еще долго сидел в Интернете, наконец настал вечер. Я со смущением понял, что нетерпеливо жду назначенного времени.

Несмотря на схему, не сразу нашел место. Язычки закатного пламени уже потухли в окнах высотного здания на Смоленской, когда я отыскал нужный подъезд. Под ничего не говорящей вывеской тускло блестели стеклянные двери. На автостоянке теснились иномарки. Когда я вошел в полутемный холл, меня оглядел охранник в черном костюме, и я протянул карточку с буквой «L». Охранник глянул на карточку и пошевелил пальцами другой руки. Я вспомнил о листке с адресом и отдал его. Возвращая карточку, охранник указал:

– Это внизу.

Я стал спускаться по длинной лестнице, покрытой красным ковром. Спуск был на удивление долгий, внизу оказалась массивная дверь из темного дерева. Я надавил на золоченую ручку, и дверь неожиданно легко открылась. За ней оказалось обширное помещение со скучными бетонными колоннами – похоже на бомбоубежище еще советских времен, устроенное под одним из административных зданий. Зал был тускло освещен, стены ярко и грубо расписаны, среди колонн разбросаны столики. Люди за ними походили на посетителей ресторана, да и вообще все производило впечатление третьеразрядного ресторана – я думал, что в столице таких уже не осталось.

У входа была раздевалка, и тут я вздрогнул: там стояла девица, словно сошедшая со страниц «Мастера и Маргариты» – вся голая, кроме кружевного фартучка. Только цвет фартучка был не белый, а зеленый, а на голове вместо белой наколки серебряный обруч с зеленым же камнем. Я смутился и вспомнил читанное про тайные московские клубы для избранных. Хотя публика не казалась избранной: вторая девица, столь же раздетая, проводила меня к столику, где сидел очкастый юнец и мужчина, которому больше пошла бы камуфляжная форма, с непроницаемым лицом, ежиком волос и слегка свернутым носом. Впрочем, и темный костюм сидел ладно.

Оба глянули на меня равнодушно. Не спрашивая, официантка поставила передо мной запотевший графинчик с водкой и рюмку. Ни закуски, ни вилки. Я огляделся: неужели и дам потчуют подобным образом? Оказалось, что женщин немного, а поблизости всего две. Первая одета вычурно: шляпка с перьями и длинное зеленое платье. Перед ней бокал с красным вином. Рядом у колонны другая женщина, и я не сразу понял, что это девочка, только одетая как взрослая дама – черное платье, лишь лицо и плечи белеют.

Я поглядел на стены, моргнул и отвернулся. Рисунки были выполнены в стиле граффити, с преобладанием зеленых и красных цветов, и изображали совокупляющиеся пары, словно тут порезвилась сексуально озабоченная молодежь. Юнец глазел то на изображения, то на меня, стало неуютно, и я налил водки. Челюсти свело от холода и горького вкуса. Зачем я сюда пришел? Какой-то притон.

Раздался странный звук, словно где-то в глубине запели трубы – томительно и печально. Я огляделся: у стены за музыкальным пультом сидел молодой человек в строгом темном костюме. Звуки наплывали, становясь громче и тревожнее, к ним присоединился ритм барабанов, от которого холодок пробежал по спине. В центральном проходе вдруг стало темно, и луч света выхватил то, что я раньше не заметил – черный треножник с двумя рогами. Музыка стала тише, но барабаны продолжали рокотать. Перед треножником появился человек – лысый и в багряном плаще, смахивал на римлянина из какого-то фильма.

– Господа! – произнес он, и слова падали мерно и властно. – Мы собрались для встречи, о которой долго мечтали. Некоторые из поколения в поколение приходили на наши тайные службы, посвященные Прекраснейшей. Другие появились здесь впервые. Это Ее выбор, и мы не смеем перечить ему. Сегодняшний вечер необычаен. Она посетила нас в силе и славе. После ритуала каждый удостоится аудиенции. Каждый может стать избранником. Приступим же!

Человек шагнул в сторону и исчез. К моему удивлению, поднялась девочка в вечернем платье. На руках у нее были длинные перчатки, и черными пальцами она сжимала красную розу. Девочка подошла к треножнику, взялась свободной рукой за рог и оглянулась – лицо испуганное и торжествующее. Удары барабанов сделались громче и медленнее, от них по телу распространялось томление. Я оглянулся: женщина в зеленом, стиснув край столика, подалась вперед. Наверное мать девочки, для какого зловещего ритуала ее сюда привела?..

Легкий шум проходит по залу, и я снова гляжу на треножник. Из темноты выступает женщина, и сердце у меня замирает – это Аннабель. Только совсем другая Аннабель! Она стала как бы выше, красивее и грознее. Волосы каштановой волной падают на обнаженные плечи, на изогнутых алых губах ни следа улыбки. Платье зеленью обтекает груди, их поддерживает золотой поясок, и одна рука женщины лежит на нем. Девочка приседает, протягивая ей розу.

– Прими от меня дар, Прекраснейшая! – говорит она.

Опять что-то начинает скулить в глубине моей памяти, словно испуганный зверек. Женщина берет розу рукой, что поддерживала поясок. Платье расходится, приоткрывая груди с красными сосками, и во рту у меня сразу пересыхает. А женщина обнимает девочку другой рукой и оборачивается.

– Рарох! – громко зовет она.

Смолкает музыка, гаснет свет, но красноватое свечение распространяется позади треножника. Облитая им, появляется нагая мужская фигура, и Аннабель отступает. Мужчина строен, но мускулист, и видимо обладает немалой силой, так как раздирает платье девочки надвое одним рывком. Подхватив за худенькие бедра, поднимает в воздух, и по залу проходит вздох – становится виден огромный темный пенис. Мужчина резко опускает девочку на него, та кричит и выгибается, а мужчина, сделав несколько мощных толчков ягодицами, ненадолго замирает и отбрасывает девочку в сторону. Та ударяется плечами и головой о колонну, а Рарох еще некоторое время стоит, красуясь мужской статью, и затем отступает в темноту.

Некоторое время ничего не происходит, я слышу только шум крови в ушах. Свидетелем чего я стал: театрального представления для пресыщенной публики, или тайного обряда какой-то секты?.. Девочка начинает шевелиться и с трудом встает. Лицо блестит от слез, но выглядит торжествующим. К девочке торопливо подходит мужчина в багряном плаще, накидывает на нее такой же, а потом отводит к столику, где женщина в зеленом платье хватает бокал и выпивает до дна. Красные струйки текут по подбородку, как кровь.

Меня знобит, на театральное действо это не похоже. Наливаю еще водки и проглатываю, на этот раз не ощутив вкуса. Тем временем снова начинают вести ритм барабаны, и человек в красном плаще возвращается к треножнику.

– А теперь можете выразить свою любовь и преданность Несравненной, – объявляет он. – Каждый следующий входит после удара колокола.

Чуть светлеет, и за треножником обнаруживается багровый занавес. С минуту никто не двигается, затем решительно встает мой сосед с внешностью спецназовца. Он скользящими шагами минует столики и, отвернув край занавеса, исчезает. Я начинаю гадать, сколько он там пробудет, но уже через пару минут звучит колокол. Томительный гул раздается будто из бездны, и в глубине моего существа что-то отзывается – словно некто, запертый в клетку, поднимает тяжелую голову и принюхивается к запаху воли.

На этот раз встают женщина в зеленом и девочка. Они идут, гордо взявшись за руки, и только возле треножника расходятся в стороны, мимолетно касаясь рогов руками. Две минуты – и снова томительный звон. Довольно скоро зал пустеет, и я начинаю думать: чем они там занимаются? Групповая оргия или коллективный транс?..

Юнец за моим столиком несколько раз порывается вскочить, но каждый раз садится обратно. Лицо его постепенно краснеет от возбуждения, и наконец при ударе колокола он кидается к занавесу. А следом иду я. даже не зная, почему. Наверное, не хочу праздновать труса, сидя перед пустой рюмкой в обезлюдевшем зале. Проходя мимо треножника, гляжу на рога: они темно лоснятся, и дотронуться желания не возникает. Отворачиваю тяжелый занавес, делаю шаг и останавливаюсь.

Здесь гораздо роскошнее: пол укрыт багровым пушистым ковром, стены увешаны картинами и гобеленами, на массивных подсвечниках горят десятки свечей. Но самое блистательное украшение – сама Аннабель. Она сидит в кресле, платье свободно обтекает груди и двумя зелеными водопадами струится с бедер, оставляя их обнаженными. Ее кожа светится, будто жемчужная, на коленях красная роза, и такого же кроваво-красного цвета соски грудей. В голове у меня начинает шуметь, а сердце трепыхаться.

– Как ты хочешь приветствовать меня? – раздается глубокий и мелодичный голос. – Поцелуем или только поклоном?

Мысли у меня путаются, и я неловко кланяюсь.

– Только это? – тень разочарования звучит в голосе. – Ну что ж, для начала и это неплохо.

Я с трудом отрываю глаза от ее груди и оглядываюсь.

– А где остальные?

– Другие? – Аннабель тихо смеется, и опять будто вторят ледяные колокольчики. – Они уже внизу и ждут начала вечери любви.

Не поворачиваясь, она поводит обнаженной рукой, и я вижу за креслом широкий проем, куда уходит ковровая дорожка. Я подхожу, стараясь держаться подальше от Аннабель, но все равно ощущаю душный и пьянящий аромат духов. Вниз уходит винтовая лестница, затянутая красным ковром. Она тускло освещена и последние ступени словно растворяются в багровом сумраке. Почему-то мне очень не нравится вид этой лестницы.

– А что там? – мой голос звучит хрипло.

Глаза Аннабель похожи на зеленые омуты, она проводит по губам красным кончиком языка.

– Другой этаж, – ее голос звучит отдаленно. – Кажется, еще ниже есть специальная станция метро, но входы заварены. Нам она ни к чему.

Я чувствую себя странно. Хочется сделать шаг вниз по мягкому ковру – некто внутри меня пробудился окончательно, вцепился угрюмой хваткой и тащит туда, – но одновременно что-то тянет назад. Что за вечеря любви?..

– Ты боишься? – Аннабель наклоняется, и платье струится прозрачной зеленью, еще больше обнажая грудь.

– Там будет и Рарох? – бормочу я, не зная, что сказать.

– Нет, – губы Аннабель раскрываются как красный бутон. – Я сказала о тебе, но придется подождать. Он нигде не задерживается надолго. Приходит и почти сразу уходит. А мы не будем спешить.

Словно незримая тяжесть наваливается мне на плечи, огоньки свечей меркнут, существо внутри начинает рычать от вожделения и буквально тащит меня вниз. Отчаянным усилием воли я встряхиваюсь и вижу, каким тяжелым стал взгляд Аннабель.

– Кто ты? – с трудом спрашиваю я. – Почему тебе поклоняются, если ты… просто продукт биоконструирования? Что означает буква «L»?

Сразу все меняется. Будто порыв ветра проносится по комнате, язычки свечей трепещут, Аннабель оказывается сидящей прямо. Цвет платья тускнеет, и теперь она кажется темной статуей с заостренными грудями.

– Не оскорбляй меня! – холодно звучит голос. – Я прекрасна и могущественна, и носила много имен. В древности меня звали Лилит, и мне нравится это имя. Но не указывать же его в анкете для загранпаспорта? – Снова перезвон ледяных колокольчиков. – Лилит, первая жена Адама, разведена. К тому же я никогда не была чьей-то женой.

Я испытываю чувство, будто меня оглушили, а в комнате усиливается ток холодного воздуха.

– Я читал про Лилит, – бормочу я. – Тебя считают демоном.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – высокомерие и насмешка сливаются в голосе Аннабель. – Мы не даймоны. Когда-то мы потерпели поражение от них, и оказались в заточении. Но теперь мы вернулись.

– Я видел твой ледяной замок, – говорю я, – во сне. Ты сходила по ледяной лестнице между химер.

– Вот как? – смех Аннабель отдается звоном в моей голове, а свечи вдруг начинают гаснуть одна за другой. – На самом деле это не лед, там застыло само время. Я жила словно в беспамятстве и тоже видела сны – о том, как мне поклоняются и меня любят. Верные не забыли меня в изгнании, и даже туда доходил ток поклонения. А вот ты не хочешь подчиниться мне, и за это достоин смерти. Но ты не так прост, коли видел. Считанные люди удостоились лицезреть мой замок. И пожалуй, я пощажу тебя, просто из любопытства. Все равно это ненадолго.

Аннабель умолкает. В комнате становится темно, горит всего две свечи, над черным ковром поднимается белесый пар. Меня начинает знобить.

– Подойди к стене, – раздается из сумрака голос Аннабель. – Посмотри на картину.

Я бреду к стене и останавливаюсь перед картиной в массивной золоченой раме. Хотя возможно, рама из чистого золота.

– Гляди, – отдаленно звучит голос.

Сначала изображение видно смутно, но вдруг приходит в резкость, и я вижу себя. А точнее, свое тело, и с содроганием понимаю, что вижу себя мертвым. Какой-то сумрачный зал, на заднем плане неясное мерцание, а на переднем лежу я – в луже крови. Горло рассечено и словно ухмыляется чудовищными кровавыми губами, а рядом стоит мужчина в темной одежде и с блестящим мечом в руке. Тот самый незнакомец!

– Все-таки он настиг тебя, – холодно говорит Аннабель. – Теперь ты видел свое будущее и можешь иди… Хотя нет, постой!

Она встает и медленно приближается. Лицо все еще красиво, но теперь застыло, словно отлитое изо льда. Глаза светятся двумя изумрудами, а волосы охватывает золотой обруч с зеленым камнем. Она протягивает руку:

– Дай карточку.

Я не сразу понимаю, но потом достаю из кармана красноватую карточку. Аннабель кладет ее на свою ладонь и резко сжимает пальцы. Потом протягивает руку, на ладони лежат две половинки:

– Возьми ту, где буква «L». Покажешь охраннику на выходе. Не забудь.

Когда я беру свою половину, пальцы словно обжигает лютым холодом. Я сглатываю, поворачиваюсь и еле нахожу выход. Зал по-прежнему тускло освещен, гардеробщица глядит на меня пустыми глазами. Я поднимаюсь по лестнице, миную охранника (тот внимательно смотрит на меня) и кое-как открываю стеклянную дверь. На улице льет дождь, машины на стоянке блестят в сумраке. Когда я прохожу мимо, одна из них начинает урчать мотором, но фары не зажигаются, а стекла остаются темны. Ноги почему-то отказываются идти, а потом я вспоминаю… Торопливо возвращаюсь к дверям офиса, однако те уже заперты. Я молочу кулаками, и когда появляется охранник, прижимаю к холодному стеклу половинку карточки. Охранник вглядывается, слегка кивает и отступает в темноту. Я еще с минуту стою, потом поворачиваюсь и бреду мимо стоянки, сердце сильно бьется. На этот раз все тихо.

Метро еще работало. Голова болела, я тупо смотрел на мелькающие огни. Все можно было объяснить двояко: или я попал на обряд тайной секты, где Аннабель исполняла роль мифической Лилит – я знал, что подобные секты с кровавыми или сексуальными обрядами все более популярны в современном мире. Или же все, что она говорила, было правдой… В это не очень верилось: люди вокруг сонно кивали, тусклые огни проносились за окнами.

Но вдруг я и в самом деле видел самую прекрасную и обольстительную из женщин? Ту, что не подчинилась Адаму, и за это была изгнана из рая. Любовницу Люцифера и мать демонов. Сама ставшую демоном, чтобы приходить по ночам соблазнять мужчин. Вдруг я видел Лилит?.. Я усмехнулся и вышел из вагона.

Утром проверил свой новый почтовый ящик и обнаружил известие, что мое письмо получено – меня благодарили и просили продолжать сотрудничество. А я-то наивно надеялся на помощь. Несколько огорошенный, я забрал свои пожитки, отправился на вокзал и купил билет на пригородный экспресс до города Р. Поезд шел быстро. Среди леса проплывали солидные особняки, суетливыми толпами пробегали дачки поплоше. Я не смотрел по сторонам, достал ноутбук и с головой погрузился в игру. Я был секретным агентом и пробирался по закоулкам Темной империи, чтобы проникнуть во дворец ее властелина. Наконец попал туда – и был убит, и возродился к жизни снова. Когда поезд прибыл в Р., я вышел уже на третий уровень сложности.

В институте, большом здании с радиотехническим гербом на фронтоне, мне долго оформляли пропуск, а потом я отыскал заведующего кафедрой философии. Плотная фигура и выпяченные губы придавали ему сходство с жизнерадостным поросенком.

– Футурология? – он сдвинул очки на лоб, разглядывая мой диплом. – Ну, здесь будешь преподавать что-нибудь попроще. У нас радиоэлектронный институт, студентам читаем только философию и социологию с политологией.

Он сразу стал обращаться ко мне на «ты». Я моргнул, похоже придется терпеть. Комнату для жилья выделили в преподавательском доме. Комендантша привела меня в подъезд когда-то солидной, а теперь обшарпанной пятиэтажки, дверь со скрипом распахнулась, и я увидел большую прихожую с несколькими дверями. Достав из кармана кофты ключ, комендантша отперла дверь налево.

– Вот твоя комната.

Мне показалось, будто заглянул в гроб. Покрытые желтой краской стены, между ними окно. Сквозь стекла сочится зеленоватый свет.

– Ничего, – добродушно сказала комендантша. – Годик поживешь, а после может дадут однокомнатную квартиру. О молодых специалистах сейчас заботятся.

Комендантша ушла, а я уныло оглядел захламленную прихожую. Вспомнились слова Щапова: «Боже, как жутко жить взаперти русской душе! Простору, воздуху ей надо! Потому и спит русский человек и схвачен ленью, что находится взаперти и опутан тройными веревками; потому и чудится ему вавилонская блудница!»

Так что я устроился. Лежа на кровати, слышал за дверью смех и возню играющих детей. Один из вечных контрастов России – между безбрежностью ее пространств, и скученностью людей в квартирках и тесных городах. Может, поэтому и стремится к бескрайней воле русская душа? Незаметно я задремал… И глубокой ночью увидел второй сон.

На этот раз ни черной воды, ни жуткого ледяного замка. Я стою на красной равнине и ощущаю, что воздух здесь очень разрежен, хотя это почему-то не мешает дыханию. Такое впечатление, что я не дышу вовсе. Над головой чернильно-темное небо, и в нем сияет маленькое солнце. Я опускаю глаза и вижу только камни и красноватый песок.