Вирелка дома?

Часть первая.

Моё снежное детство.

В те далекие годы моего детства зимы в Заполярье были на редкость снежными. После обильных снегопадов город попадал под власть необъятных сугробов, которые с трудом поддавались расчистке мощным армейским шнековым снегоуборщикам и огромным грейдерам.

После их работы дороги окаймлялись высокими снежными воротниками выше человеческого роста и становились похожими на бобслейные или саночные трассы.

Мы приехали в Руднигорск во второй половине пятидесятых годов двадцатого века. По-началу отец работал мастером открытых работ в рудном карьере, а мама была домохозяйкой. Я плохо помню себя пятилетним – так, только отдельные эпизоды.

Отчетливо помню, как однажды маму отвезли в больницу, и папа поехал вместе со скорой (он называл ее каретой скорой помощи). Меня оставили с соседями по коммунальной квартире. Через какое-то время отец вернулся, в хорошем настроении и с каким-то узлом. Он меня поцеловал и сказал:" Ну вот, сынок, у тебя теперь есть сестренка !"

Я спешно полез развязывать узел, так как подумал, что моя сестренка находится там. Папа и наши соседи по квартире рассмеялись. В узле были мамины вещи.

Это был октябрь 1958 года…

В дверь не сильно, но настойчиво стучали. Было позднее утро. Мама открыла дверь:

– Вирелка дома? – послышался звонкий мальчишеский голос из прихожей.

–Валерик, иди, к тебя Коля пришел,– громко сказала мама.

Я в это время играл в дальней комнате. Наши соседи по коммуналке съехали и мы теперь жили в отдельной, большой двухкомнатной квартире.

Колька – это мой товарищ, сосед по лестничной площадке. Мы с ним были одного возраста, но у него была проблема с речью. Вместо того, чтобы сказать Валерка, он называл меня "Вирелка", вместо "чайник" говорил "цальник".

– Вирелка, принеси с кухни цальник,– просит он,

– Какой ещё цальник, – не понимаю я,

– Залёный,– что на его языке означало – зелёный.

В его лексиконе было и еще много разных слов, которые он произносил очень смешно. В остальном же это был вполне адекватный и развитый мальчик для своего возраста.

Когда мама открывала ему дверь, он никогда не здоровался, а всегда произносил одно и тоже:

– Вирелка дома? – а где мне ещё быть в десть часов утра.

Когда я выходил в прихожую он спрашивал меня:

– Подёшь гулять ?– он говорил именно "подёшь", пропуская букву "й".

И не важно: собирался он действительно идти гулять или пришел ко мне поиграть или позвать к себе – фразы всегда были одни и те же.

Наш дом располагался на главной улице городка, которая громко именовалась Проспектом металлургов. Шириной тот проспект был не более восьми метров и в час по нему проезжал один автобус и два грузовика , но по протяженности он значительно превосходил все улицы Руднегорска.

Дом был четырех этажным с тремя подъездами, выстроен как-бы в форме буквы "П" и его боковые крылья образовывали уютный двор. Для нас, мальчишек, было не мало важным, что в нашем доме был большущий подвал подо всем домом и чердак на всю крышу. И подвал и чердак – были местами для наших всевозможных игр и посиделок.  А еще прямо вдоль нашего двора протекал замечательный ручей, который имел способность самостоятельно запруживаться летом и превращаться в огромную и достаточно глубокую лужу, по которой можно было плавать на самодельных плотиках. Ах, какое это было удовольствие запрыгнуть на плотик и отталкиваясь длинной палкой, как шестом, проплыть метров десять мимо двора с одной стороны и потрясающих сараек (так мы называли деревянные сараи, во множестве расположенные в пятидесяти метрах от нашего двора) с другой.

На вопрос родителей где мы были когда они нас искали, мы неизменно отвечали:

– За сарайками!

– Ты не видел Валерика,– вопрос моей мамы к кому-нибудь во дворе,

– А он там, с мальчишками за сарайками,– обычно звучало в ответ.

И ручей и "засарайки" – это были неотъемлемые атрибуты моего детства.

Зимой ручей долго не застывал, так как был довольно-таки быстрым, но после того, как морозы переваливали за минус двадцать пять, часть ручья, которая была лужей, превращалась в естественный каток.

Бывало, что и по незамерзшей луже мы даже катались на плоту, не смотря на мороз на улице. Однажды, когда лужа наполовину замерзла, но посередине была еще большая полынья, я и два старших мальчика( согласно очереди) плавали на плоту, но причалив к берегу, мальчишки быстро спрыгнули, хиленький плот резко накренился в мою сторону, и я соскользнул в ледяную воду чуть-ли не по пояс. Не смотря на то, что ребята меня быстро вытащили на берег, моя одежда: зимнее пальтишко, шаровары и валенки успел полностью пропитаться водой. Холод пронзил меня до самого сердца. Колькин старший брат Федя по прозвищу Фед взвалил меня себе на спину и бегом домчал до подъезда и поднялся со моей к нашей квартире на третий этаж.

Увидев, что с меня стекает ледяная вода, мама заохала, запричитала, быстро сорвала с меня одежду, голым поставила в ванну и стала из душа поливать меня горячей водой, но я дрожал и все врямя повторял:

– Мама, мне холодно, сделай воду погорячей. Тогда мама закрыла сливное отверстие пробкой, продолжая поливать меня из душа.

Через несколько минут, когда вода заполнила ванну на треть, мама усадила меня в ванну, а сама побежала на кухню и поставила кипятиться кастрюлю с водой. Сидя в ванне, я открыл на максимум кран горячей воды и все равно мои ноги и бедра даже под горячей водой были холодными. Опять прибежала мама и сыпанула в воду горчицы, и быстро размешала ее. Едкий горчичный запах ударил мне в нос, но все-равно тело у меня оставалось холодным. И только когда мама принесла кастрюлю с только что закипевшей водой и осторожно вылила ее в ванну, я почувствовал, как волна тепла обволакивает всю нижнюю часть моего туловища.

Через какое-то время, когда сидя в ванной и трогая под водой свои ноги я почувствовал, что они стали теплыми. Тогда я встал, мама насухо растерла меня банным полотенцем, потом завернула меня в другое полотенце и на закорках отнесла в постель. Размотав полотенце, она растерла меня водкой(запах стоял просто жуткий), надела мне шерстяные носки, которые связала бабушка, и укутала меня в свою теплющую оренбурскую шаль.

Укрыв меня под самый подбородок тяжелым ватным одеялом, мама пошла на кухню готовить мне чай с сухой малиной и медом. Пока она там суетилась на кухне, я почувствовал теплую истому и от избытка впечатлений задремал.

Растормошив меня, мама заставила выпить большую чашку горячего напитка и я до конца прогрелся уже изнутри.

В этот день на улице было около десяти градусов мороза. Какой черт меня понес кататься на плоту в такую погоду— мне до сих пор не понятно, но ведь все катались?!

Но, как ни странно – я не заболел. На ночь я еще выпил горячего молока, опять же с медом, а на ноги мама мне поставила горчичники. Утром я был как огурчик.

Сейчас по разным интернет-ресурсам всякие умники от медицины начинают рассуждать, что мед с горячим молоком пользы не приносит, а даже наоборот, что, дескать, от чая с малиной толку как "от козла молока", но мы этим всем лечились и советовали нам все эти средства тогдашние наши врачи, что интересно, эти средства нам помогали и мы вылечивались и лечили так же своих детей. Слава богу – все живы и здоровы.

Другая составляющая ручья, которая была непосредственно сами ручьем, застывала в виде длинной ледяной горки. Будучи малышами, мы часами ползали по этому ледяному чуду, ездили то на попах то на пузах, то на фанерках, то стоя на ногах, а то и "паровозиком". Мамы уставали по сто раз звать нас на обед – так нам не хотелось уходить.

Становясь повзрослее, уже со старшими мальчишками, мы играли в хоккей на замершей луже. Играли чаще всего самодельными клюшками, а то и просто крючковатыми ветками. Вместо шайбы обычно использовали консервные банки из под печени трески .

Боже мой, сколько шишек, синяков и ссадин было набито на наших лбах, затылках и коленках во время игр на этой заледенелой луже.

Сарайки.

У многих жителей нашего дома были собственные деревянные сараи, которые располагались на покатом склоне небольшого холма, расположенном не вдалеке от дома . Там хранили дрова (в каждой квартире была установлена на кухне большая чугунная печь под твердое топливо, хотя пользовались ей далеко не все жильцы – мы не пользовались), хозяйственный инструмент, лыжи, санки и все то, что жалко было выбросить на помойку.

Еще в сараях (по-нашему— сарайках) некоторые устраивали столярные мастерские.

Нам, мальчишкам , да и девчонкам тоже, все эти строения были просто подарком судьбы для игр в войну, казаков-разбойников и прятки. Еще была очень популярная игра, которая у нас в Руднигорске называлась "ляпы". Только через много лет я узнал, что настоящее название ее "пятнашки" или "салки". Суть игры заключалась в том, что после считалки все разбегались в разные стороны, а тот, кому выпало водить, должен был любого догнать и "запятнать" или "осалить" его, дотронувшись рукой, а по-нашему— "ляпнуть". После этого уже водил "запятнаный" или "заляпаный".

Самая популярная считалка была вот эта:

 
Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана,
Буду резать, буду бить,
Все равно тебе водить!
 

Не менее популярной во дворе была другая считалка.

Кто-то один, ведущий, поднимал руку вверх, открытой ладошкой вниз, затем, все желающие играть, подносили каждый свой указательный палец к ладошке, и ведущий начинал считалку:

– Мама, папа, жаба

Цап !

С последним словом быстро сжимал ладошку в кулачок, с целью поймать кого-нибудь за палец. Тот, кого поймали, тот и должен был водить.

Этой считалкой пользовались при условии небольшого количества желающих играть, где-то до пяти человек.

Мы обожали играть в эту игру зимой, так как снегу наметало порой по самую крышу сараек и было здорово убегать по их крышам от водящего, а в последний момент лихо спрыгнуть с высокого сарая прямо в сугроб.

Часто игра в "ляпы" сама-собой прекращалась и все начинали просто прыгать с крыш сараек в глубокие сугробы. Как это было восхитительно ощутить на мгновение восторг от свободного полета! Правда, была опасность, что под снегом может большой камень или острая железяка, но на мой памяти никаких травм никто и никогда от этих прыжков не получал.

Владельцы сараек, опасаясь за крыши своих деревянных построек, порой тоже гонялись за нами, но с другой целью— надрать уши. Но где там! Мы лихо перепрыгивали с крыши на крышу, ныряли в потайной ход, проделанный в сугробе между двух особенно близких крыш и просто исчезали из виду. Растерянный хозяин сарайки, пытавшийся нас поймать, еще долго озадаченно озирался по сторонам, ходил вдоль сараев по протоптанной тропинке, но так и не мог понять: куда мы делись?

А мы были рядом. В двух шагах от него в глубоких снежных пещерах, с разветвленными подснежными норами и проходами. Весь этот комплекс подснежных катакомб у нас назывался «ходами»

Ходы.

Еще одно слово из детства – это "ходы". Употреблялось только во множественном числе. Этим словом у нас обозначались пещеры, вырытые в снегу и всевозможные подснежные переходы между ними. Так же как и "за сарайками" , это понятие обозначало и место нахождения кого бы то ни было.

– Где все ребята?

– Играют в ходах.

–РЕбя,(сокращенное ребята) пошли в "ходы" играть в прятки.

Ходы начинали рыть после прихода кратковременных оттепелей, тогда снег становился липким и не обрушивается в процессе копания. Поначалу все вместе выбирали место расположения будущих ходов, а потом уже начинали работы. Копали чем попало: большие мальчишки орудовали настоящими железными лопатами, мы, дошколята, детскими лопатками, фанерками и просто двумя руками. Никого не прогоняли, каждый вносил свою лепту в строительство, хотя на мой взрослый, теперешний взгляд, малышня больше мешалась, чем помогала.

Участие в рытье ходов являлось разрешением в дальнейшем в них играть:

– А ты что пришел? Как строить, так тебя нет, а как играть, так ты тут как тут.

– Меня мама не пускала,– плаксиво оправдывался очередной желающий поиграть на "режимном объекте".

– Ну да, как копать – не пускала, а как играть на готовеньком, так пожалуйста?– строго выговаривала ребятня, "официально" представляющая как бы администрацию ходов.

–Ладно,– смилостивившись объявляли провинившемуся,

–Вот тебе лопата, прокопаешь ход от сюда до туда…

И прощенный радостно хватался за лопату и с большим рвением приступал к работе. За ним некоторое время наблюдали, но потом и сами хватали в руки что придется и с удовольствием подключались к любимому процессу.

Как же мы любили копаться в снегу!

Чаще всего "главным по ходам" выступал мой сосед Колька Калинников, по прозвищу Калина. Его старший брат Федя фактически всегда руководил "снежным строительством", поэтому Калина, считал себя полномочным его представителем.

Когда морозы крепчали, то ходы поливали водой, чтобы были прочнее и не обрушивались в процессе эксплуатации. В отдельных случая копалась в снегу яма большого диаметра и сверху перекрывалась досками и засыпалась снегом. От неё рыли соединительные ходы к другим пещерам и норкам, и теперь в этой большой снежной юрте можно было собираться всей дружной команде нашего двора. Там на ледяной стол ставилась свечка и в уютном полумраке, тесно прижавшись к друг и дрожа от волнения, мы слушали страшные рассказы про черную кошку и летающую перчатку.

Это было жутко и весело.

Родители, которые разыскивали нас на предмет позвать на ужин, не найдя нас во дворе шли за сарайки и буквально ходили у нас над головами, зовя нас по именам, но мы притаившись в ходах, только радостно потихоньку хихикали.

Тайна скрытого лаза в ходы держалась в строжайшем секрете и не при каких условиях не раскрывалась никому, даже родителям.

Лыжи .

Будучи жителями северных районов страны, мы с детства обожали лыжи. Я бы сказал, что у нас в Руднигорске был культ лыж. В погожие воскресные дни практически весь город высыпал на улицу и, порою прямо от подъездов своих домов жители города вставали на лыжи и направлялись к близлежащим холмистым перелескам, которые перемежались с настоящими небольшими горами с точки зрения лыжника. У нас на севере их называли сопками.

Можно было бежать по лыжне по заснеженным холмам, петляя между причудливо изогнутых сосен, можно было кататься со всевозможных гор и горок, где каждый мог выбрать для себя, посильный по своему классу владения лыжами, спуск.

Тогда, в конце пятидесятых годов двадцатого века, с хорошими, жесткими креплениями для лыж была еще проблема, а для детских лыж и подавно. Выпускались какие-то чуть-ли не тряпичные крепления, в которых нога в валеночках постоянно соскальзывала с лыж и я падал бессчетное количество раз в течение своих ежедневных прогулок.

Меня это очень злило, и я не раз плакал от обиды, что не могу нормально кататься и постоянно падаю. Я бесконечно завидовал своему приятелю Кольке, которому отец вместо этих "мягких тряпок" вставил в лыжи жесткую петлю из толстой кожи, куда вставлялась нога в валенке и затем фиксировалась другой упругой петлей из черной резины. Он носился как угорелый на своих лыжках, катался с любых горок и нога держалась прочно, не соскальзывала и не подворачивалась.

Я часто жаловался папе на плохие крепления, он соглашался, однако, на мой взгляд, относился к этом у вопросу не с должным вниманием.

Но однажды он принес домой картонную коробочку с новыми , металлическими креплениями с жесткими кожаными ремешками.

После ужина мы с ним приделали эти крепления к лыжам (приделывал папа, но я очень внимательно смотрел, как он это делает). Это были полу-жесткие крепления промышленного производства.

И я увидел жизнь. Теперь мне было по силам состязаться в беге по лыжне и скоростному спуску с горы с непобедимым соседом Колькой. Я очень быстро наверстал упущенное и наравне с остальными мальчишками нашего двора достойно влился в многочисленную армию любителей лыж.

Битва комкАми!

Как ни странно, но оттепели зимой в те далекие годы на Кольском полуострове были не редкость. Учитывая, что морозы от пятнадцати до двадцати пяти градусов держались в течение месяца, то в результате повышения температуры до плюс одного не приводило к образованию луж и сколь заметному таянию снежного покрова, зато появлялась возможность строить снежные крепости и устраивать битвы снежками.

Опять же хочу заметить, что у нас снежки тоже назывались по другому, а именно "комкИ".

– Пошли играть в войну комками!

– Он мне комком прямо в лоб засветил!

Честно говоря, нигде больше я не встречал этого слова в значении снежка.

Разделившись на "враждующие армии", одновременно строили две крепости— каждая армия свою. Потом давалось время для подготовки боеприпасов в виде комков (снежков). Комки лепились по-серьезному: голыми руками, чтобы поверхность слегка подтаяла и потом заледенела, плюс обязательно каждый комок уплотняли об колено. Готовый снежный снаряд ну никак не подходил под определение "снежок ", так как по своей твердости и весу больше походил на ледяной булыжник, нежели на хрупкий снежный шарик.

Когда всё было готово, по команде начиналась что-то вроде артподготовки, когда из обеих крепостей, расположенных на расстоянии броска комком, принимались активно и с максимальной силой швырять снежные снаряды друг в друга. Попадание такого комка даже через толстые зимние пальтишки и шубки были очень чувствительным, а если снаряд прилетал в голову или в лицо, то шишка или фингал были обеспечены.

Но серьезные "ранения" были редкостью, ведь мы прятались за толстыми снежными стенами крепости, которые не пробивал никакой ледяной булыжник.

Через какое-то время взаимный обстрел начинал надоедать, и тогда обороняющиеся из обеих крепостей покидали свои укрытия и неслись друг на друга в рукопашную атаку.

Первым в атаку всегда бросался Колька-Калина. Как и его старший брат Федя-Фэд, он был такой же бесстрашный и напористый. Задача была разрушить крепость противника . Вот здесь надо было не зевать, так как у каждого атакующего было по два комка, которые бросались практически в упор.

Истины ради хочу сказать, что в лицо сознательно никто не целил, тем более, старшие ребята младших жалели и сильно в нас не кидали, но крепости с обеих сторон разносили до основания.

И все-таки я прекрасно помню, как один раз я получил комком прямо в глаз. Слез с моей стороны было "море" и фингал на лице получился отменный.

Мы гуляли на улице практически с утра до вечера, с перерывом на обед. Начиная с шести лет нас уже отпускали во двор одних, без сопровождения родителей. И конечно же, в большинстве случаев мы играли в окружении своих сверстников, но рядом были старшие братья или сестры, которые были нашими вожаками и заодно приглядывали не только за своими, но и за остальной малышней.

Ребятня во дворе была очень разношерстной : от шести до тринадцати лет, но никогда не существовало ограничения по возрасту для участие в какой-нибудь игре. Это был негласный закон двора. Зато мы тянулись за старшими, старались им подражать и соответствовать статусу члена команды, поэтому еще не пойдя в школу мы умели играть во все уличные игры, знали правила, считалки и вообще были большими патриотами своего двора.

А вечерами, когда на улице мела метель и завывал северный ветер, мы ходили в гости к своим соседям по лестничной площадке. На нашем третьем этаже было четыре квартиры, и в каждой были дети, в основном мальчишки.

Моим самым близким товарищем был конечно Колька – Калинников Коля, по прозвищу Калина .

Калинниковы.

Он жил в квартире напротив вместе с братом Федькой . Фёдор был старше Калины лет на пять. Так уж сложилось, что Федя был как-бы вожаком нашего двора, хотя были ребята постарше и по крупней. В отличие от младшего брата, чья кличка была образована от фамилии, Федора во дворе все звали Фэдом. Одни считали, что его кличка появилась потому что у него был настоящий, популярный в те годы фотоаппарат ФЭД-2, с которым Федька никогда не расставался и фоткал все подряд, другие считали, что Фед – это укороченное от имени Федя.

Многие фотографии меня и моих друзей с нашего двора, которые до сих пор хранятся в нашей семье – это его рук дело.

Федор-Фэд был довольно крупным для своего возраста мальчиком, очень спортивным и храбрым, уже в шестом классе школы у него был первый юношеский разряд по лыжам, а еще он уже несколько лет занимался боксом. Фэд лихо дрался, никого не боялся и мог выписать по мордАм любому, независимо от возраста. А еще он был справедливым и заботился не только о своем брате , но и о всех малышах нашего двора.

Ему оказывали моральную, а если было нужно, то и физическую поддержку его товарищи по спортивным секциям, поэтому с Фэдом не решались связываться даже хулиганы в городе.

Когда через много лет я впервые услышал песню Булата Окуджавы про "Леньку Королева", я поразился сходству образа и характера песенного Леньки с нашим Федором Калинниковым. Это песня была про нашего Федора-Фэда, он тоже был для нас королем нашего двора.

Отец Калинниковых, дядя Вася, был человеком на первый взгляд суровым и неразговорчивым. Где он работал, я не помню, но руки у него были просто железными и несмотря на то, что был он небольшого роста, чувствовалась в этом человеке большая сила. В их семье стряпал всегда он. У Кольки дома тоже стояла на кухне железная печь как и у нас, но в нашей семье ее не использовали по назначению, а у них её топили и на ней готовили. У Калины в доме всегда приятно пахло дровами и костром.

Дядя Вася воевал на двух войнах: финской и Великой отечественной. Человек был по настоящему геройский: служил в разведке, брал "языков", а еще он нам рассказывал про финскую войну, как они охотились на "кукушек"– финских снайперов, которые сидели на деревьях, замаскировавшись в ветвях, откуда и стреляли по нашим солдатам, нанося значительный урон.

Как-то мы сидели у Калины в коридоре на полу и играли в шашки. Помнится, в детстве мы всегда любили сидеть и играть на полу. На полу много места и в любой момент можно бросить играть в шашки начать бороться.

Колька обожал шашки, особенно любил играть в "Чапаева», когда шашки ставятся одна на другую и нужно щелчками сбивать шашки соперника. В этой игре ему не было равных.

Внезапно он достал от куда-то деревянную коробочку откуда высыпал на пол целую гору медалей и орденов. Помню, как он с гордостью показал мне две медали За Отвагу и орден Красной звезды – это были боевые награды дяди Васи.

По-мимо этих наград там были еще другие, но тогда я не знал их названия, а Колька мне не объяснил. Тогда мне не приходило в голову задуматься, почему такие достойные и заслуженные награды валялись в ящике для игрушек у младшего сына дяди Васи. Потом, уже будучи взрослым, мне стало известно, что среди солдат медаль За Отвагу ценилась даже выше ордена.

Готовил дядя Вася замечательно, прекрасно помню его потрясающие пельмени – самое любимое кушанье всех мальчишек нашего двора в те времена.

И, на самом деле, он был чрезвычайно добрым, очень любил детей и не только своих. У него были золотые руки. И них в доме столы, тумбочки (Калина их называл "думбочки") табуретки – всё было сделано руками Дяди Васи.

Он ни чего не жалел для своих детей. Так он своему старшему Федору в седьмом классе на день рождения подарил мопед (велосипед с мотором). Ни у одного мальчишке ни в нашем дворе ни в соседнем ни было такого замечательного аппарата.

Федькин мопед был предметом бесконечной зависти всех наших мальчишек от мала до велика. Но Фед не был ни задавакой ни жадиной. Он великодушно предоставил возможность прокатится по одному разу на своем аппарате каждому мальчишке из нашего двора. Мне тоже предоставилась такая возможность и я ей воспользовался. Это было незабываемо!

А еще у Кольки-Калины на кухне за печкой жили тараканы, при чем именно только за печкой, в комнатах их не было. Он их совершенно не боялся и даже на оборот считал вроде как домашними животными.

Калина очень любил напустить в ванную воду до краев, сделать из бумажного листа лодочку( мы все умели это делать), наловить тараканов прямо руками, посадить их в лодочку и пустить плавать в ванную. Тараканы начинали суетится, бегать по палубе, забираться на стилизованный парус, но в воду не бросались. Мы с нескрываемым интересом наблюдали за тараканьим плаваньем. Мне тоже хотел, чтобы у нас были дома тараканы и я бы их тоже запускал в плавание, но у нас тараканов не было, а были клопы, которые у меня вызывали чувство омерзения. Родители нещадно с ними боролись и в конце концов вывели каким-то страшно вонючим китайским средством, от которого мы сами чуть не загнулись.

У Калинниковых любили показывать диафильмы. Колька всегда заранее приглашал всех, кого считал нужным. Если кто-то провинился по его мнению, то он его не приглашал, и обязательно делал так, чтобы тот понял, за что того не пригласили и сделал соответствующие выводы.

Обычно приглашение на словах звучало так:

– Вирелка, сегодня будем "казАть" фильмы, придёшь?

– Конечно же приду.

Слово "казАть" в смысле "показывать" было одно из многих знаменитых слов из Колькиного лексикона.

К слову сказать, в Руднегорске не было телевидения. Его не было ни в конце пятидесятых ни в середине шестидесятых годов. По какой причине – мне не ведомо.(Сейчас это трудно представить, но первый телевизор в нашей семье появился только в шестьдесят седьмом году и то, потому что мы переехали в другой город).

И поэтому вся детвора Руднегорска страшно любила кино.

Коля-Калина кино просто обожал. Он по нескольку раз ходил смотреть любимые фильмы, особенно про Чапаева. Его он смотрел раз сто. А еще Кольке нравилось фильмы пересказывать. Всех героев он делил на "наших" и "немцев", красных и белых, которых он называл "беляками". Даже если фильм был иностранный, то все равно положительные герои были наши, а отрицательные— немцы, обычно с приставкой "гады".

Как- то они с семьей ездили отдыхать куда-то на юг, и Калина там посмотрел фильм " Великолепная семерка". Это кино потрясло Кольку до глу бины души. Вернувшись домой в Руднегорск, он взахлеб по сто раз пересказывал и во дворе и в школе самые острые моменты этого популярного в Советском Союзе американского боевика . Учитывая то, что у нас в Руднегорске этот фильм еще не показывали, многочисленная Колькина аудитория слушала раскрыв рты, несмотря на его своеобразную манеру передачи сюжета фильма.

Калина очень вольно обращался с последовательностью сцен фильма и рассказывал первым тот момент, который ему пришел в голову.

– Ну вот!– так всегда начинался его рассказ.

– Нужно было похоронить одного на кладбище, а эти его туда пускать не хотели, тогда наш главный, который Лысый, сказал, что он его похоронит и повез покойника на кладбище на тачанке, а тот гад с винтовкой из окна как высунется, а Лысый из пестика (так Колька всегда называл пистолет) бжщ-бжщ- тот из окна и свалился, но тут повылезали со всех сторон другие гады-немцы, а этот, который с ним ехал, ему и говорит:"Смотри-справа!", а Лысый -бжщ-бжщ-бжщ, а те и попадали…

Калина входил в раж, изображая пальцами пистолет и как-бы стрелял по врагам, имитируя звук выстрела и одновременно рикошет пули.

Он никогда не запоминал имена героев или актеров и сам называл их как ему заблагорассудится, а любую повозку или телегу называл тачанкой.

Колька давал имена действующим лицам на экране по одним только ему известным критериям. В данном случае "наш главный Лысый" – это, естественно, Юл Бринер.

И Калина продолжал:

– А тот, которой с Лысым покойника хоронить ездил, он, значит, спит у забора, а этот к нему подходит и говорит :"Я это сделаю быстрей тебя!", а тот, который с ножиком, все равно спит, а этот из пестика бжщ-бжщ ему возле ног, а тот тогда встает и молча подходит к столбу…

И далее в таком же духе.

Не смотря на невероятный сумбур в повествовании, слушатели и, я в том числе, Колю не перебивали и не уточняли кто есть "этот", а кто "тот". Просто мы сами для себя выстраивали всю картину происходящего на экране так, как она нам представлялась в наших головах.

На следующий год, отдыхая на море, мне тоже удалось посмотреть этот фильм, который привел в восторг моего соседа. И должен признаться – я тоже был в полном восхищении от этого кино, но самое интересное, что в процессе просмотра я узнавал многие сцены из фильма, которые нам пересказывал Коля-Калина.

Показ диафильмов это почти как кино, только картинка на экране неподвижная и текст читает кто-то из взрослых. У Калины дома всегда читала его мама, тетя Лида, полная женщина в очках, не знаю, где работала, вроде как в бухгалтерии. Но тоже очень добрая и приветливая женщина.

Дети в первую очередь делят людей на добрых и недобрых.

– Вуключи свет,– командовал кому-нибудь Коля-Калина на своем языке.

И вот мы сидим в темноте на полу в коридоре, сбившись в кучку и не отрываясь смотрели на экран, сделанный из обычной простыни и прикрепленный изнутри на входную дверь. Кто-то из ребят (это была почетная обязанность) прокручивал кадры пленки на диапроекторе, а тетя Лида уже читала текст, который был расположен под кадром на экране. И ведь все мы уже умели читать сами, но нам нравилось, чтобы текст читала тетя Лида, а мы внимательно разглядывали цветной кадр и представляли себе, что мы в кинотеатре смотрим кино.

Диафильмы были на разную тему, но нам больше всего нравилось смотреть сказки.

И еще: как и все дети, мы любили, чтобы рядом были взрослые, чтобы они с нами занимались, играли, организовывали нас и нам читали. Иногда хотелось, чтобы взрослые не мешали нам общаться между собой, но где-то в глубине души, нам было приятно, что они находятся недалеко от нас. Хотелось постоянно чувствовать, что мы им нужны и они нас любят.

Как хорошо, что у нас были папы и мамы, друзья и соседи.

Товарищ майор.

В квартире, расположенной слева от нас жил товарищ майор с семьей. У них тоже были дети: взрослая Оля (она училась в восьмом классе) и Сережка, он был во втором. Их отец, дядя Гриша, был настоящим командиром. Мы всегда восхищались его формой с погонами и портупеей. За ним по утрам приезжала машина "Победа" и мы несколько раз видели, как солдат приходил к ним и докладывал дяде Грише-майору:" Товарищ командир … машина у подъезда!"

В те годы, совсем еще не далекими от окончания войны , у нас, мальчишек любого возраста, в играх был культ воинов-победителей. Мы всегда с восхищением смотрели на военных, особенно выделяли офицеров, так как нам очень нравились их фуражки с кокардами и погоны со звездочками. Большего всего мы любили капитанов, потому что у них на погонах было самое большое количество звездочек.