К полудню погода разгулялась, ветер сдул облака. Небо над пёстрым Бруклином окончательно прояснилось, оставив кудрявые клочки лишь на горизонте. Проехав пару кварталов, я остановился у заправки, совмещённой с магазином, и зашёл внутрь купить воды. Язык и дёсны до сих пор жгло калёным железом. Дверь на входе пикнула, выдав предупреждающий сигнал.

За прилавком скучал индус в потёртой чалме. Пред ним на прилавке средь лотков с пустяковой снедью стояли шахматы. Похоже, он играл сам с собой, готовясь сделать первый ход. Я прошёлся вдоль рядов.

Дверь снова пикнула, в магазин проник взъерошенный чёрный паренёк. Он быстро приблизился к кассе, держа руку в кармане. Пола плаща оттопырилась. Сквозь натянутую ткань проступила кисть, явно что-то сжимающая. Индус поднял на него глаза. Я присел, осторожно выглядывая из-за полок.

Вошедший резко выхватил руку из кармана и направил её прямо в красную точку на лбу индуса:

– Двадцатку, – завопил он, – разменяешь?!

Он призывно ткнул мятой двадцаткой в сторону лба за прилавком. – Позвонить надо! – чуть сбавил он тон. – Понятно? – завершил он уже не так уверенно.

Индус снова опустил глаза на доску и дотронулся до королевской пешки:

– Маркус, дружок. Что-то тебя давно не было видно. Что стряслось, приятель?

Он сделал первый ход.

– Позвонить надо срочно, – глухо пробормотал Маркус.

Индус огладил бороду и, перевернув доску, стал готовить себя к размышлениям над ответом чёрных.

– Что, снова секретная информация для правительства? Ты снова видел пришельцев? Они за тобой опять следят, верно?

– Никто не следит, – ответил Маркус, опасливо оглянувшись. – Просто позвонить надо.

Индус ответил дебютно с правого фланга чёрной пешкой и снова развернул доску.

– У меня больше нет телефонного автомата, Маркус. Я его выкинул, чтобы ты перестал сюда ходить. Может, одолжить тебе мобильный?

Маркус растерялся.

– Разговор по мобильному могут прослушать.

– Вот именно, Маркус. Подумай об этом. Тебе лучше написать письмо. Могу продать тебе конверт и бумагу.

– Я увижусь с тобой позже, – пробормотал Маркус и, спрятав купюру, быстро вышел.

– Через час вернётся за бумагой, – погладил снова бороду индус, бросив на меня краткий взгляд.

Он двинул белого коня на позицию и перевернул доску.

Я пошёл по рядам, разыскивая воду.

В конце зала у небольшой стойки скучал за экраном монитора кучерявый паренёк в очках на веснушчатом носу. На высоком стуле рядом с ним, сгорбив под тяжестью веса спину, уныло уставился в окно полноватый увалень консультант. На полках стояли диски с фильмами.

– Янкиз снова слили, – прокомментировал веснушчатый новость из ленты и промотал дальше.

– Конечно. Я же поставил на них полтинник! – отозвался увалень.

– Как всё достало, сил нет… – продолжил он вяло. – Сегодня проснулся и не мог вспомнить, где работаю. Мама приготовила суп. Лежал на кровати и вспоминал: мне сегодня на 59-й автобус или на 18-й, как в прошлом году, – бормотал он. – Я работал тогда в салоне связи в Квинсе. Паршивый райончик. Но, зато ехать было близко, – он сунул руку в карман, достал яблоко и надкусил. – Мама хочет, чтобы я пошёл всё-таки в колледж. Доктор говорит – я не должен всё время ей подчиняться. Я же не какой-нибудь там маменькин сынок, знаешь.

Веснушчатый кивнул с пониманием:

– Я своей тоже самое всегда говорю.

Я нашёл воду и стал выбирать негазированную. В зал вошла весьма миловидная блондинка в обтягивающих округлую попку шортах. Парни у прилавка замерли.

Она прошлась вдоль полок:

– Что у вас тут, мальчики, новенького? – сладким голоском пропела она, проводя пальчиком по корешкам коробок.

Веснушчатый отвесил челюсть, вышел из-за стойки, пытаясь что-то сказать, но не сказал. Увалень, мотнув ногой, попытался встать; оступившись, грохнулся на пол, быстро поднялся.

Блондиночка перебирала фильмы:

– Старьё, старьё, старьё. А это что такое? Мило!

Она взяла с полки коробку, закрытую обёрточной бумагой, и кинула на кассу двадцатку:

– Сдачу оставьте!

И, покачивая бёдрами, удалилась.

– Ты видел, что она взяла? Ты видел с какой полки? Это же – порно! – почти одновременно вскрикнули они оба и кинулись, сбивая рекламные картонки, к монитору за стойкой.

– Номер семь… Номер семь… Найдем по базе! Найдём по базе! – они прильнули к экрану.

– Ставлю полтинник, это – «Анал-канал»! – орал увалень.

– Как пить дать! Господи, что за день! – вторил очкарик.

Я взял бутылку воды и отправился к кассе.

Индус атаковал пешку воображаемого противника и развернул доску. К нему из-под книжных полок вынырнул вперёд меня малец с комиксами.

– Привет, Джимми! – сказал парнишка и, кинув комиксы на прилавок, сверху пришпилил ладонью пятёрку, слегка привстав на цыпочки.

Индус взял слона конём и стукнул длинным сучковатым пальцем по кассе. Она звонко выехала.

– Почему ты больше не берёшь тот комикс про Человека-монстра? – спросил он, глянув на обложку.

– Не хочу, – уклончиво открестился парень и стал изучать жвачки. – Я эту, пожалуй, возьму, – он выбрал одну.

– Боишься, верно? – индус стал набирать сдачу.

Парень застыл.

– Не боюсь, – он пожал плечами. – Не твоё дело.

Индус набрал сдачу и позвенел пригоршней.

– А знаешь, что там дальше случится? – понизив вдруг мрачно тон и склонившись над прилавком, уперся он мальчонке прямо в глаза.

Тот их испуганно закрыл, затаив дыхание.

– Человек-монстр там дальше… – индус перешёл на зловещий шёпот.

– Ладно, ладно! – парень вдруг взорвался. – Я возьму чёртов комикс! Я не боюсь, ясно! – прокричал он.

Мальчишка отошёл с пакетом. Я сделал шаг к кассе.

Индус пробил покупку и, положив руку на бороду, приготовился размышлять над тяжёлой позицией на левом фланге. Я тоже пригляделся в поисках выхода для белых. Чёрные явно доминировали на доске.

Глава 8. Нью-Йорк. Квинс

«Хор по воскресеньям. Алкоголики по средам», – гласил рекламный щит у небольшой белой церквушки на углу.

Я притормозил у тротуара и, приковав байк, зашёл внутрь.

Внутри поверх свечного смога повис ровный гул.

– Пусть радость наполнит наши сердца. Ибо Бог есть – радость! Аллилуйя! – раздался высокий возглас со сцены.

– Аллилуйя! – протяжным унисоном отозвался зал.

Над толпой тут и там взметнулись, покачиваясь, руки. Вступила музыка.

Чёрный пастор прочистил связки и продолжил:

– Мы собрали три тысячи на прошлой неделе. И теперь мисс Снайдерс сможет укрыть дом от дождя. Ибо Бог есть – милосердие! Ибо Он есть – щедрость! Аллилуйя!

Качнула бас-гитара. Бухнула бочка. Стрельнул трелью малый барабан. Вступила ритм-секция… И тут пошёл-пошёл качать зажигательный грув! Нога моя непроизвольно притопнула. Подхватили духовые. Вторая нога скакнула, я огляделся вокруг.

– И даже если из глубин вселенной к нам прилетят Чёрные братья – мы окажем им помощь! – вскинул пастор вверх обе руки. – Ибо Он есть – Любовь!

Всё пришло в движение, затанцевало.

– Аллилуйя! – взорвалось всё вокруг.

Весь зал зашёлся в танце. Рядом со мной, загребая локтями и ритмично покачиваясь, двигала бёдрами полноватая чёрная дама. Вокруг скакали её дети. Вздымали руки в такте и все родственники. Я обратил внимание, что уже давно вместе со всеми пустился в пляс. Все вокруг дружно отбивали ладони и яростно топтали пол. Пастор на сцене задавал фигуры. Под прокопчённым потолком витала душа чёрного человека! Густой спиричуэлс без остатка захватил пространство, не давая устоять на месте. Все вскочили, обнимаясь. Святая дискотека вступила в полную мощь.

Пастор спрыгнул в зал и пошёл по рядам.

– Ты больше не будешь бояться! – закричал он и возложил длань на блестящий лоб худого паренька.

Его успели подхватить сзади, уложив ничком.

– Ты больше не будешь огорчать свою маму! – шлёпнул пастор длинными пальцами здоровенного детину по курчавым вихрам.

Его уложили на пол рядом. Потрясённая мать вскинула платок к глазам.

– Ты больше не будешь пить! – стукнул пастор меня по лбу, проходя мимо.

Меня подкосило от ужаса. Успели подхватить, уложили рядом.

«Как я теперь буду снимать эту епитимью, если нужно будет выпить?» – встревожено волновался я, испуская блаженный дух на паркете.

– Аллилуйя! – утирала рядом глаза сердобольная старушка.

Руки в зале взметнулись на финальной коде, всё потонуло в криках радости. Плотность счастья на квадратный метр достигла пика! Вибрирующий саксофон выскочил из шквала звуков и жизнеутверждающе протяжной нотой завершил зажигательную службу.

Все потянулись к выходу, минуя ведёрки для пожертвований, стараясь не наступить на бедняка на парапете.

Ошеломлённый я присел на ступеньки рядом, когда всё вокруг немного рассосалось.

– Господи, благослови Америку! – удовлетворённо пробормотал бродяга, тряхнув мелочью и мятыми купюрами в жестяной миске.

Вытянув из лохмотной запазухи замусоленную распустившуюся розой сигару, он не спеша раскурил её и, откинувшись на ступенях, выпустил дым. Я тоже откинулся на расслабоне и оглядел окрестности.

Над рекой раздался гудок.

Баржа черепашьим ходом тащила лес вверх по течению. Мальчишки на велосипедах носились вдоль пришибленных домишек. Низко пролетели чайки.

Вдоль Бронкс-Ривер тянулся по берегу жёлто-белый нескончаемый химический товарняк. На проводах расселись, словно по нотам, воробьи. Из дверей соседнего жилища доносился аромат воскресного варева. На траве у дома старичок чинил газонокосилку. Возле нас лениво припал на бочок облезлый пёс.

– Благодать! – выдув кольцо дыма, изрёк оборванец на ступеньках.

– Каждому своё, – старичок глянув на нас, оторвался на секунду от газонокосилки.

– Лично я на небеса не тороплюсь, – продолжил бродяга философски. – Чёртов пастор всё время рассказывает, какие ужасы ждут в аду. А про удовольствия рая он что-то помалкивает, а? – поделился он, ожидая ответа.

Старичок промолчал. Я сидел, просто отдыхая после бурного дансинга.

– Какие там развлечения-то предстоят? Нельзя ли поподробней? – оскалился оборванец. – Женщины? Вино? – он сощурился, сделав затяжку. – Может, покер с друзьями на зелёной террасе в окружении эльфов? Проклятье, все наслаждения, о которых мне известно – связаны с грехом! Чем мы там будем, вообще, заниматься? Опять небось вкалывать, знаю я эти штучки. Уж лучше я свалю к чертям отсюда с грёбаными пришельцами!

Он сунул купюры в карман и ссыпал в ладонь мелочь из миски.

Чайка села на край вывески. Пёс понюхал воздух и, грузно поднявшись, куда-то направился. Я вернулся к велосипеду и покатил вдоль заляпанного краской забора дальше – в Квинс.

Квинс простирается от топких плавунов Ист-Ривер на севере, до песчаных берегов Атлантики на юге. Сверху нависает бывший мэр – аэропорт Ла-Гардия. Снизу бывший президент – аэропорт Джей-Эф-Кэй. Вдоль берега на сервере припрятались в бухтах многочисленные яхт-клубы и пристани. На юге – дюны и топи. Поросшие осокой уходят под воду протяжённые пляжи Рокуэя.

Квинс по численности населения уступает лишь Лос-Анджелесу, Чикаго и… Бруклину. Жителей в протяжённых разлинованных кварталах-блоках набито, как сельдей в бочке. Кладбища и промзоны. За горизонт уходят крыши Флашинга, Бэй-Сайда и Джамейки.

По берегам Ист-Ривер сплошь и рядом торчат мрачноватые многоэтажные коробки из тёмно-красного кирпича – социальные постройки двадцатых годов. Таких доходных домов начала прошлого века полно и на Манхэттене, и на Брайтоне. Эти высотные монстры наводили неизменный ужас на советских эмигрантов: «Ехали-ехали… И на тебе – приехали! Да тут пострашней, чем в Северном Бутово!». Неприкаянный Эдичка проживал в одном из таких домов в центре Манхэттена: «Несчастье и неудача незримо витают над нашим отелем. За то время, что я живу, две пожилые женщины выбросились из окна».

Квинс пронизан нитями железнодорожных путей. Здесь раскинулось огромных размеров депо «Амтрака» – Саннисайд-Ярд. Пока пересекаешь нагромождение конструкций и столбов, торчащих средь путаницы ветвящегося полотна – в голове сами собой начинают проигрываться тяжёлые индустриальные треки. Ветка, ведущая в Монтэк. На электричке до конечной – часа четыре ходу. А там – Красный маяк средь дюн в тупичке Лонг-Айленда. Одноэтажные бунгало.

Эти бунгало когда-то решили проблему дешёвого жилья. Там в Монтэке их впервые и возвели в рекламных целях. Никсон привозил эти дома в Москву на выставку в Сокольниках. На выставке собрали в натуральную величину одноэтажный коттедж и объявили, что этот дом может позволить себе в Америке каждый рабочий! Хрущёв такого стерпеть не мог. Дебаты вспыхнули прямо на кухне выставочного домика. Никсон демонстрировал диковинные штучки: стиральную и посудомоечную машины. Газонокосилку. Туфли на шпильках. «Пепси-колу». Он показывал фотографии забитых полок супермаркетов и Кадиллаки с открытым верхом. Уязвлённый Хрущёв с ядовитым сарказмом отвечал: «А нету ли у вас агрегата, который ещё и еду в рот кладёт и проталкивает?». Никсон вытянул из Хрущёва обещание продемонстрировать запись «Кухонных дебатов» на советском телевидении. Хрущёв обещание выполнил, но плёнку поставили ночью. За океаном же после трансляции кухонных прений эти картонные домишки стали расходиться, как горячие пирожки. Страну наводнили дома серии «Лейжурама». Одноэтажный мир. Простые конструкции. «А ты бежишь за своей мечтой?» – вопрошали плакаты повcюду.

У моста Квинсборо пути, сходясь, ныряют в тоннель под рекой – на Манхэттен, к вокзалу Пеннстейшн. Каждую весну на одну ночь движение в этом тоннеле для транспорта закрывается – по тоннелю из Бруклина шествуют слоны старейшего цирка «Барнум энд Бэйли». Выйдя на поверхность в Мидтауне, слоны, степенно шагая сквозь высотные джунгли, доходят до 34-й улицы и сквозь широкие ворота, как к себе домой, проходят в Мэдисон-сквер-гарден на ежегодный цирковой фестиваль. «Добро пожаловать на величайшее шоу на Земле!».

Опоры моста в его середине опускаются на пятачок острова Рузвельта, посреди реки. На остров можно спуститься на лифте. Здесь раскинулся тихий зелёный уголок. Автомобильное движение на острове почти везде запрещено. Квартиры здесь только сдаются в аренду – купить нельзя. На Манхеттен в Ист-Сайд ведёт канатная дорога.

В северной части острова ранее находился госпиталь-изолятор для больных оспой. Их свозили сюда умирать. Больницу эту строили заключённые находившейся здесь же исправительной тюрьмы. В одном из корпусов больницы располагалась женская лечебница для душевнобольных. В конце девятнадцатого века журналистка Нелли Блай, симулировав сумасшествие, проникла в больницу и написала серию разоблачительных статей о жестоком обращении с пациентами.

Эта же бойкая девица вознамерилась однажды совершить кругосветное путешествие и побить рекорд Филеаса Фогга, героя романа Жюля Верна «Вокруг света за восемьдесят дней». Спонсировал вояж сам бог журналистики, родоначальник жанра «жёлтой прессы» – венгр Джозеф Пулитцер, в газете которого Нелли работала. Поездка Нелли Бэй удалась во славу. Она обогнула земной шар за семьдесят два дня обычными пассажирскими средствами: через Нью-Йорк, Лондон, Париж, Сингапур, Гонконг и Сан-Франциско. Жюль Верн был в восторге. Отправил поздравительную телеграмму. Продажи романа подскочили в разы!

Теперь здесь на острове остались только руины старого госпиталя и тюрьмы, ставшие паломническими для многочисленных сталкеров. Ночью развалины мистически подсвечиваются прожекторами.

Поднявшись по западной кромке Квинса до парка Астория, я нашёл въезд на следующий мост и, чувствуя, как наливаются свинцом икры, стал взбираться на высоченный километровый Трайборо-бридж.

Высокое солнце стало напекать голову. Майка намокла. Добравшись до середины моста, я бросил велосипед и, тяжело дыша, сел на приступок. Было легче прыгнуть вниз, чем заставить себя ехать дальше. Впереди до горизонта простирался мрачноватый Бронкс.

Глава 9. Нью-Йорк. Бронкс

Въезд в Южный Бронкс с востока открывает вид на ржавые промзоны. Ангары и трубы. Цилиндры газохранилищ. Заборы и колючка. Царство отчуждённого мира. Утилитарная действительность, один взгляд на которую вгоняет в тоскливую депрессию. Живому тут не место. За сетчатым высоченным забором под кранами на плацу снуёт юркий погрузчик. Тяжёлые металлические звуки пронзают округу. Гудок нервирует птиц, стая в небе внезапно меняет направление, отшатнувшись. Железо вопит и стонет под ножом циркулярной пилы, летят снопы искр. Ворота всасывают протяжённый товарняк вагон за вагоном. Бездонная утроба переварит всё и не поперхнётся. Заслоняя горизонт, торчат рядком грязноватые краснокирпичные высотки с чёрными лестницами на облупленных боках. Тягучие машинные запахи воспаряют над маслянистыми лужами. Закатное солнце поблёскивает в мутноватых радужных разводах. Бронкс!

Я скатился с моста под эстакаду, въехал в квартал и через пару улиц въехал передним колесом в бурный селевой поток. Велосипед повело. Неудержавшись, я оторвал ступню от педали и, завалившись набок, погрузил ногу в грязную лужу по щиколотку. Уличный мусор, несомый с пригорка пенным прибоем, образовал вокруг утонувшего кроссовка водоворотики. Я сощурился, но солнце, бьющее сквозь листву, слепило, и ничего толком невозможно было разглядеть. На вершине небольшого холма виднелись силуэты и несколько машин. Одна из них вроде перегородила проезд. Слив песок и жижу из кроссовка, я повёл велосипед вдоль тротуара по улице вверх.

Через пару десятков метров взору открылась картина произошедшего. Старый латаный Шеви, въехав на тротуар, воткнулся в пожарный гидрант, из которого бурно хлестало. Рядом с гидрантом на бордюре, бросив голову меж рук, обречённо сидел бедолага в рваной линялой бейсболке. Вокруг припарковалась пара полицейских машин, собрались зеваки. Возле копов, неприязненно поглядывая на беднягу, выставив вперёд ногу, возвышалась грудастая блондинка с огромным задом. «Господи, боже!» – повторяла она. Офицер ставил стойки и протягивал жёлтую полосатую ленту, огораживая место происшествия.

Тип в бейсболке поднял голову и оглядел толпу:

– Всё… пиздец! – в отчаянье пробормотал он, еле шевеля языком, и снова бросил голову меж коленей.

Стало ясно, что он мертвецки пьян.

– Ремонтная бригада будет с минуты на минуту, мэм, – успокоил блондинку старший по званию.

– Господи. Да что же это такое! – нервно взывала она.

Вот так история! Я присмотрелся к чуваку. Такие вещи всегда волнуют. Вот сидит он здесь на улице под дубками, дышит вольным воздухом, а ведь через несколько минут его жизнь изменится коренным образом. Нацепят браслеты, отвезут в участок, откатают пальчики, наденут рыжую робу, скуют ноги и поведут шажками в зал судебных заседаний. Суд будет быстрым. Кто бы сомневался. Езда в пьяном виде, авария, порча имущества… Свободу ему теперь доведётся увидеть нескоро. Впаяют по полной! Но… как же христианское милосердие? Вроде никого не зацепил. Прислонив велосипед к дереву, я присел рядом. Хоть кто-то должен выразить сочувствие бедняге под взорами осуждающей толпы. С каждым дерьмо случается. Я оглядел его согбенную спину. Осторожно положил на неё руку, и разок осторожно хлопнул, слегка погладив. Он тяжело поднял голову и посмотрел на меня:

– Как думаешь, господь читает мой фейсбук?

Глаза его наполнились влагой.

– Теперь-то уж прочитает точно, – успокоил я миролюбиво.

Ком подступил к горлу. Я оглядел толпу. Как мало сочувствия в этом жестоком мире к падшим.

– У тебя двадцатки не найдётся? – голос его дрогнул.

– Конечно!

Я пошарил по карманам и вложил в его руку купюру. Может, купит сигарет или сладостей в тюремном ларьке.

– Да как же это возможно? – продолжала паниковать блондинка.

Офицер снова подошёл к ней:

– Успокойтесь, мэм. Ничего страшного. Сейчас придёт эвакуатор, ваша страховка покроет всё.

– Не понимаю, как такое могло произойти?! – она закрыла лицо руками. – Обычно я всегда внимательна к тому, что происходит на дороге, но он просто свалился мне под колёса прямо с тротуара. Ведь здесь же нет пешеходного перехода!

– Никто не пострадал, мэм. Возьмите себя в руки. Мы вызовем скорую! – заверил коп.

Я обернулся на пьянчугу. Он, почуяв неладное, спешно сунул двадцатку в карман и, еле поднявшись, поковылял через дорогу к магазину с надписью:

«Вино. Ликёры!» – завершая, видимо, прерванный блондинкой маршрут. Я вернулся к велосипеду и, обогнув ограждения, продолжил путь, размышляя о превратностях судьбы. «От сумы, да от тюрьмы не зарекайся!» – крутилось в голове.

От дерьма не застрахован никто в этом призрачном мире. Персонал бесплатных отелей на острове Рикерс каждый день принимает новых постояльцев. Тюряга эта хорошо видна с восточных берегов Бронкса. Главный тюремный комплекс Нью-Йорка всегда готов обеспечить полный пансион отдыхающим. На островке раскинулось не меньше десятка тюрем и следственных изоляторов. Этот кампус – самый крупный «курорт» мира. Закон в стране работает неотвратимо, как чёртов Армагеддон. Заехать туда на месяцок можно даже за неоплаченный штраф, судья будет неумолим. Тупак Шакур посвятил этому лагерю не одну песню. Знаменитые сидельцы написали множество мемуаров. Свидетельствуют, что с наличными многие неплохо существуют – охрана проведёт в камеру проститутку, в спортзале всегда в ходу кокс, работает тотализатор. Рассказывают, одному из заключённых пришлось, спасаясь от охраны, ссыпать запасы наркоты в котёл с супом – торчал весь блок.

Южный Бронкс всегда исправно поставлял курортников на эти галеры. В семидесятых копы, которым приходилось соваться в кварталы, слыли героями. Район почитали чем-то вроде зоны в «Сталкере». Ближайший полицейский участок получил прозвище «Форт Апачи». В конце семидесятых на волне финансового кризиса лэндлорды, надеясь на страховку, стали попросту жечь дома. Эпидемия поджогов охватила Южный Бронкс. Во время мировой серии «Нью-Йорк Янкиз» телевизионный вертолёт, облетая стадион, вместо игры стал транслировать пожары, ведущий заорал: «Бронкс в огне!». Фраза моментально стала мэмом. Со временем выгоревшие высотки оккупировали уличные банды, наркоманы и сквоттеры.

Я катил, озираясь, по заброшенным кварталам. Вскоре оказался на пустыре. За продавленной металлической сеткой громоздилась многоэтажная свалка ржавого автостарья. К ней примыкали грязноватые лачужки и автомастерские. Возле гаражей кучковалось человек пять в глубоких капюшонах. Из штанов вываливались тощие зады.

– Который час, брат? – окликнул меня голос.

От стены отделилась фигура. Щёлкнув передачей, я на всякий случай ускорился. С крыши на мостовую перед колесом упал камень. На следующем перекрёстке в глубине трущоб показалась губастая голова в чёрной косынке. Паренёк вытащил руку из кармана и, медленно проведя длинным пальцем по торсу, приподнял майку. На голом теле показалась рукоятка ствола. Я не стал выяснять – охраняет ли ганмэн наркосделку или просто куражится, и, проскочив неспокойный участок, повернул на юг. Навалились сумерки. Предстояло найти мост в Северный Гарлем. Может, хоть там будет поспокойней.