– Это вы не считаете важным то, что мы говорим. Не вы, Рита, лично, а вообще. Ну да, что с нас, чудиков небонутых, взять, летаем на устаревшей технике, которая никому нафиг не упёрлась, поглазеть по праздникам разве что, все же теперь сами на аэротакси, с автопилотами… А для нас они – живые! Сто раз я говорил, что он «себя ведёт», иногда даже подсказывает мне, как повернуть. Не словами, конечно, но я-то его чувствую! Не знаю я, как объяснить. Кто не летал, не поймёт.

Леонов нахмурился. Что-то новенькое. Ребята, конечно, увлечённые, между собой и не такое говорят – но то между собой. Летуны.

– Мне вы такое не говорили, – мягко сказала Рита. – Я бы запомнила.

– Вы бы меня от полётов отстранили. Теперь уж точно отстраните. И Стрижа мне не вернёте. Его там, наверное, уже по винтикам эксперты разобрали. А знаете, что? – Птаха повысил голос. – Это он меня спас. Выбросил у самой земли. Я точно знаю.

В ночь на следующий день, кабинет Леонова

Леонов откинулся в кресле. Глаза горят, словно песком засыпаны. Кресло вибрирует, разминая усталые мышцы. Хотя тут уже только сон поможет. Часов этак на пятнадцать. Сколько можно смотреть и пересматривать? Запись беседы Риты и Птахи, видео крайнего выступления Стрижей. Что он надеется тут найти? Что его не отпускает?

Богдан перевёл взгляд на стену, увешанную фотографиями – ещё старыми, бумажными.

Стена памяти. Самолёты различных конфигураций, цеха, лаборатории, взлётки, он сам, его друзья – инженеры, лётчики…

Взгляд выхватил нужное.

Стриж.

Модель 1А. Самый первый, в разработке которого он принял участие.

И первый, который он угробил.

Не бездарно, нет – но до чего же обидно…

Тоже вот так же внезапно отказало управление. Только не было тысяч зрителей и жилых домов рядом. Он спасал только машину. Как спасал бы живое существо. Друга. Думал, что сможет посадить. А в итоге тот спас его. Выкинул, как «восьмёрка» Птаху. Но тогда самописец не позволил установить истину. Кто-то, может, и по сей день считает, что Богдан тогда сам дёрнул рычаги, смалодушничал. Но молчат. Формально-то предъявить ему нечего. И совесть чиста. Но почему же всё-таки…

Леонов решительно свернул видео беседы. Выбрал нужную директорию, вошёл. Пробежался по данным, увеличил, приблизил нужное. Уже поднимаясь из кресла, коротко взглянул в окно.

Светает. Летом уже в три светло как днём, только пасмурным. Всё вокруг – небо, деревья, дома – подёрнуто серой дымкой и оттого кажется не совсем реальным.

Как сумасшедший вираж, которым Стриж-8 ушёл от жилого дома, едва не снеся крылом угловой балкон. Крутануть бочку на таком повороте, среди домов, докрутить её уже над крышами – и ничего не задеть крыльями… Такое проделывают живые птицы – аэродромные, да и любые стрижи. Им это – как дышать. Но истребитель с размахом крыльев двенадцать метров и свыше десяти тонн весом…

(и без пилота в кабине)

Как там Птаха сказал – стрижи не складывают крылья…

Богдан встряхнулся. Схватил куртку, сбежал вниз. Запрыгнул в аэромобиль.

Перед рассветом, кладбище самолётов ЛИИ «АО «ЗАСЛОН»

Испытателям нечего делать на кладбище самолётов. Всё, что имеет ценность для изучения и доработки, снимают и доставляют в лаборатории без них. Хотя, конечно, с опытом у каждого появляется своё личное кладбище. И кто-то становится на нём первым.

То, что осталось от его первого Стрижа, даже сохранило узнаваемые очертания. Даже под брезентом. Он единственный укрыт – как Богдан его оставил. За столько лет никто не позарился, не распилил на лом. Хотя, конечно, теперь и материалы совсем другие, кому нужно старьё. Да и места полно.

Богдан сдёрнул брезент, постоял, погладил слома