Связь прерывается. И тут же Ривьера вырывает телефон из моих рук. И тут же я вылетаю из тела Сэнди. Моей сущности невыносимо больно, словно тысячи раскаленных добела ножей пронзают каждую клеточку тела. Скрючившись в мерзкое облако, я вынужден смотреть, как Ривьера орет на мою беззащитную Сэнди.
– Что ты творишь, скотина? Ты работаешь на Торментуса, да, тварь?
Руки неизвестного вторженца гладят Ривьеру по спине, а его губы произносят:
– Нет. Я все еще не знаю, кто такой Торментус. Я просто слишком долго посылала ее нахуй!
Мне так не было больно даже при жизни. Невидимые ножи стали горячее.
Она…нет… он, вторженец, целует Ривьеру, и Ривьера успокаивается.
Страшное дело. Эта боль не прекращается. Я пытаюсь избавиться от нее, думаю, что ее у меня нет, но бесполезно. Когда бесполезность моих мыслей окончательно расстраивает меня, я пробую мириться с этой болью, но против моей воли, мое сознание наполняется борьбой, желанием покончить с этой болью раз и навсегда, и именно это желание усиливает боль и не дает мне уйти. Все это воспринимается так, словно другой "я" сильнее меня, и он хочет мне зла – потому что в мире нелюдей можно управлять только собственными желаниями, и никак иначе.
Я, синее облако из боли, наполовину погружаюсь в фундамент торгового центра. Я смотрю, как Ривьера и управляющий телом Сэнди неизвестный вторженец покидают торговый центр. Я не могу никуда перенестись – боль парализует даже самые крошечные стремления. Сквозь непрекращающуюся боль моя сущность наполняется фразой вторженца о "шести особых" телах. Кого он имел в виду?
Сэнди, точно ее. Ривьеру, само собой. Генри Ашеса, да и его. Сюда же подходит Клэр… Так, кто же еще… Хм…
А, точно, женщина в латексе… Пустота в ее голове не прекращает пугать меня, мне кажется, это дело рук вторженца, и я боюсь, что та же участь постигнет и мою девочку. Возможно, вторженец слишком долго использовал сущность женщины в латексе, не знаю… Да это и не важно – важно, чтобы красивые мысли Сэнди (и, разумеется, ее теплый храм) всегда были при ней.
Сэнди, Ривьера, Клэр, Генри Ашес, женщина в латексе… Пять… Кто же шестой?
Тут же я осознаю, что не чувствую невидимых ножей. Они исчезли, оставив тяжелый осадок в моей сущности. Нет боли, которая бывает от ножевых ранений, нет – я чувствую себя располневшим изнутри.
Я думаю, что этого осадка в моем теле нет – и после этих мыслей осадок пропадает. Я испытываю облегчение. Я по-прежнему могу управлять собой. Я такой же, каким был до вылета из Сэнди. Но я все еще похож на облако. Поэтому обретаю оболочку Олега Ривника, поднимаюсь на ноги и стою, как человек. Стою и смотрю на выход, думаю о том, что ждет меня в дальнейшем. Сквозь меня проходят живые люди. Семья с детьми. Дети прыгают и пока еще радуются жизни. Муж держит пакет с покупками в одной руке, руку жены – в другой. Жена просто улыбается. Совместные покупки, дети, обычная жизнь с ее обычными заботами – всего этого я лишился по воле безумного вторженца. Я провожаю семью взглядом, думаю, что на месте мужа должен быть я. На месте жены – Сэнди. На месте их детей – наши с Сэнди дети… Зря я об этом думаю. Живым людям нет дела до того, что покойники бродят среди них, почему же мертвых должно волновать присутствие живых? Мы мудрее живых, мы знаем то, что живые узнают только после своей смерти… Я только сейчас в полной мере осознаю причины пренебрежения "нелюдей", в частности Кина, ко всему человеческому. Возможностей у людей гораздо меньше, чем у нас, поэтому их действия кажутся нам глупее действий наших…
Может, "нелюди" правы, думаю я, только мне грустно от того, что я уже никогда не смогу насладиться тем, что живой человек называет обычной жизнью.
Моя сущность начинает вибрировать – а вибрирует она при самых глубинных переживаниях. Я думаю о словах вторженца о "шести особых телах", а затем думаю, кто он такой, этот вторженец, чтобы указывать мне, что я должен и не должен делать? Этот внетелесный придурок лишил меня жизни, в его силах превратить мою девочку в безвольного овоща, с какой стати я должен это терпеть? Даже если я вновь попадусь вторженцу, и он вновь меня пронзит невидимыми ножами, все равно, это не повод прекращать свою борьбу.
Я думаю о теле, в которое надо вселиться. Думаю о Клэр и надеюсь, что ее мысли помогут мне узнать, что творилось в этом мире последнюю неделю. Да, я почти ничего не знаю, я настолько был погружен в попытки управлять чужими телами, что выпал на неделю изо всех реальностей, которые только могут существовать.
Я переношусь в тело Клэр, разрываюсь на двадцать одно сознание, мысленно призываю каждое отдельное сознание действовать как одно целое и одновременно с этим пытаюсь выдержать увеличенные в двадцать один раз заботы Клэр о ювелирном магазине, смешанные с желанием переспать с Олегом Ривником, стоившим ему жизни и чуть было не стоившим ее…
Интересно, думаю я, когда полностью справляюсь с нагрузкой. Превратить весь этот бред в тривиальное желание вернуть себе любовника? Да, вторженец, ты – настоящий профессионал.
И… Клэр знает, что Генри Ашес занимается работорговлей. Хм, я вспоминаю, как Клэр сама приглашала меня посмотреть на картотеку с рабами. Ну да, тогда в ее теле находился вторженец… Что у вторженца за план такой? Не слишком ли он извращенный?
Хотя, какая мне разница? У меня своя цель, поэтому незачем интересоваться чужими затеями, даже если они и касаются меня. Надо идти в одном направлении по одной-единственной дороге, чтобы прийти туда, куда эта дорога ведет.
Я заставляю подойти Клэр к зеркалу и произнести первое, что мне самому придет, если так можно выразиться, в голову.
– Сэнди любит меня.
Я вижу перед собой загорелое лицо с мешками под глазами и в полной мере осознаю, что действительно управляю чужими телами. Я шевелю перед зеркалом пальцами, вижу кольцо на две фаланги. Вторженец не ставит себе цель губить наши образы, может, он (или даже они) всегда были в наших телах? Абсурд, сотворенный вторженцем – то исключение, что подтверждает правило?
– Считай меня исключением, которое подтверждает правило.
Ну да, вторженец сам мне об этом сказал, теми же губами, которые я сейчас вижу в зеркале.
Я сажусь на кожаный диван, осматриваюсь. Но можно и не осматриваться – чтобы понять, где я нахожусь, достаточно подумать головой Клэр. Из мыслей Клэр я понимаю, что сижу в ее втором кабинете. Первый кабинет больше похож на кабинет, чем этот, ведь здесь, кроме кожаного дивана и выключенного монитора, ничего нет. И да, оба эти кабинета находятся в ювелирном салоне Клэр.
Также я понимаю, что первый кабинет предназначается для административной деятельности. Туда приходят продавцы, когда они не в состоянии ответить на вопрос клиента, и приходят часто, что огорчает Клэр. И по причине накопившегося огорчения Клэр решила выделить себе второй кабинет – разумеется, с позволения Генри Ашеса и за его же счет. В мыслях Клэр называет этот кабинет не иначе как "пространством для личных переживаний". Тут же проносится воспоминание, в котором Клэр занимается сексом с молодым продавцом Маркусом Эвансом и представляет на месте Маркуса Эванса отчасти любимого и отчасти ненавистного Олега Ривника. Затем мелькает ощущение интимного превосходства – Клэр убеждена, что о ее сексуальных делишках с Маркусом никто, кроме Маркуса, ничего не знает, а уж о ее связанных с Олегом фантазиях, ха-ха, никто, и тем более Маркус, никогда не узнает.
Наивная.
Меня мог бы охватить стыд за фривольное обращение с чужими переживаниями, но Клэр – это не Сэнди. Клэр даже нельзя назвать достойной женщиной, поэтому у меня даже нет намека на стыд. К тому же, Клэр знает о перевозке рабынь, и все их имена хранятся в специальной тетради, спрятанной у нее в спальне, между матрасом и кроватью. Вот что вторженец называл "картотекой"!
Да, симпатии к Клэр пропали у меня после нашего расставания, но теперь не осталось ни малейшего шанса, что они появятся вновь. Клэр – бухгалтер работорговлеческого предприятия Генри Ашеса и Ко. Если план вторженца направлен против грязных преступлений моих родственников, то да, его даже можно поддерживать, но зачем вторженец впутывает в свой план мою Сэнди? Он же должен знать, раз это знаю я, что Генри Ашес плевать хотел на свою младшую дочь, и любая трагедия, коснувшаяся моей Сэнди, никоим образом не помешает его бизнесу.
Мои собственные размышления прерывают воспоминания Клэр, в которых фигурируют слезы Таи Фингертипс… Что?
Я фокусирую свое внимание на событии, произошедшем пару дней назад в особняке Генри Ашеса. Этот кряхтящий мафиози насиловал бедную Таю и настолько в этом преуспел, что он решил перенести отправку рабынь еще на несколько дней вперед. Тая ему нравится не сколько своей юностью, сколько покорностью. Она ни слова не прокричала, пока Генри Ашес насиловал ее, и насиловал систематически… Аааа, если бы я узнал об этом, когда был жив, то немедленно заставил бы Сэнди отказаться от своей фамилии и взять мою… хотя нет, не заставлял бы, Сэнди сама бы побежала в паспортный стол.
И самое противное – Клэр знает все о грехах Генри, и ничего с этим не делает. Ей немного противно, и ключевое слово здесь – "немного". Пусть ювелирный бизнес развивается за счет торговли чужими жизнями, а не золотом, неважно – пока он развивается, о вызывающих маленькое отвращение делишках отца можно забыть…
Моя девочка, да и я тоже, мы ошибались. Мисс Занудство и Мисс Заноза-В-Заднице – неправильные прозвища. Прозвище для Клэр должна придумывать не Сэнди, а сборище двинутых на насилии сокамерниц Клэр.
Клэр мне отвратительна. Может, броситься в ее теле под трамвай? А что, пусть Генри Ашес ищет связь между моей смертью и смертью своей дочери. Я и вправду бы расправился с Клэр, если бы не слова вторженца. У меня свой план, и довольно простой – сделать Сэнди счастливой, а у вторженца – свой. Почему же мы должны противостоять друг другу?
Исходя из мыслей Клэр и мыслей Генри Ашеса, я думаю, что план вторженца связан с работорговлей. Я не уверен в этом, но в списке предполагаемых планов вторженца расправа с работорговцами стоит у меня на первом месте. Так что… я помогу вторженцу с ними расправиться. Это же целая сеть, в которой орудует куда более шести преступников. Я вселюсь в чье-нибудь тело, скажем, в тело одного из моряков, и перестреляю всех его напарников.
Да… Пожалуй, я так и сделаю. Но раз уж я нахожусь в теле Клэр, то лучшим вариантом будет взять картотеку с рабами и отвезти ее в полицейский участок… нет, есть вариант лучше – отдать Сэнди эту чертову картотеку, и если вторженец будет в ее теле, он поймет, что я на его стороне. Замечательно.
Остается надеяться, что я угадал подлинные намерения вторженца.
У Клэр звонит телефон. Звонит незнакомый номер. Можно, конечно, уйти из ее тела, вселить в голову мысль, что все происходящее перед звонком – всего лишь неправдоподобный сон, но я этого не делаю, я поднимаю трубку.
– Хочешь есть?
Знакомый голос. Знакомый вопрос.
– Нет, – отвечаю я женщине в латексе.
– Может, съешь что-нибудь?
– Спасибо, я не хочу есть.
Молчание. Я не знаю, правильно ли я поступаю, "правильно" отвечая на вопросы, но в случае чего я готов сыграть удивление – пусть вторженец в теле женщины в латексе считает схожесть ответов совпадением.
– Ее уже ничто не спасет, – говорит женщина в латексе, и говорит непривычно, не как робот, она говорит с каким-то надрывом в душе. – Мне придется ее убить.
Я искренне надеюсь, что вторженец имеет в виду не мою девочку.
– Кого ее? – спрашиваю я, вернее, не спрашиваю, а ору.
Женщина в латексе вешает трубку.
Смутный страх шевелится в животе Клэр и заставляет мою сущность вибрировать. Мне нужно увидеть Сэнди, немедленно!
Я хватаю сумочку Клэр и выбегаю из кабинета.
Я мчусь мимо стеллажей с золотой ерундой, но в дверях врезаюсь в какого-то щуплого молодого человека. Глазами Клэр вижу, что перед мной Маркус. Ухоженный юноша, невысокий и слегка косоглазый. В голове не укладывается, что Клэр с ее псевдоаристократическими манерами могла отдастся обычному клерку.
– Энни хочет с тобой поговорить, – говорит Маркус. – Четыре бриллианта, роза в лепестках… Энни хочет знать, где ты их купила…
Из мыслей Клэр я узнаю, что это шифр, означающий "приду в четыре, в твой второй кабинет, сделаю тебе куни. Ты не против? Ну конечно, ты не против, ты, моя сладенькая стерва…"
– В билете цифра девяносто шесть, – отвечаю я. – У меня депрессия…
Это шифр, означающий "у меня много дел, мне придется тебе отказать, мой косоглазенький котеночек, но я по-прежнему твоя маленькая стерва…"
Из гладко выбритого, почти младенческого лица Маркуса как из шарика выходит воздух.
– Скажу Энни, вдруг завтра выпадет шестьдесят девять.
Думаю, здесь расшифровок не нужно. Я киваю Маркусу, улыбаюсь ему и даю очередную надежду.
Покидаю магазин, лечу к черной, цвета души Клэр машине, достаю из сумочки ключи, открываю дверь…
Звонок телефона.
От неожиданности я роняю сумку, нагибаюсь, достаю из нее телефон, вижу тот же номер, что был и в прошлый раз. Опять женщина в латексе. Кстати, номер записан как "Пап.Работа". Только сейчас я замечаю, как ловко вторженец выводит свое присутствие из жизни чужих людей. Со мной почему-то он так не поступил. Наверное, не успел… Меня ведь убил не он, а Ривьера. Убил по собственной инициативе…
Да, я успеваю о многом подумать, потому что не могу решить, отвечать мне на звонок или нет. Я выпрямляюсь, сажусь в машину, завожу мотор и жду, когда женщина в латексе сбросит вызов. Не сбрасывает. Я вздыхаю и отвечаю на звонок.
– Хочешь есть?
Это не смешно, думаю я, но отвечаю:
– Нет.
– Может, съешь что-нибудь?
Хм.
– Иди нахуй, – отвечаю я.
Я слышу приглушенный звук. Судя по шуму, женщина в латексе находится в людном месте, поэтому моему воображению ничто не мешает расценивать этот звук как презрительную насмешку.
– Молодец, но уже поздно, – говорит женщина в латексе и вешает трубку.
Что бы она, вернее, он не имел в виду, нужно убедиться, что с Сэнди все в порядке. Я выжимаю газ и выезжаю на встречную полосу. Я не настолько жесток, чтобы губить Клэр в аварии, просто так я могу скорее попасть на Ок-стрит, и это значительно сократит мой путь к дому Ривьеры… А…
Почему-то я был уверен, что дом Ривьеры находится неподалеку от нашего с Сэнди домика на Пасифик Хайтс. Но в голове Клэр вовсе нет воспоминаний о месте жительства Ривьеры, эти данные, если их так можно называть, находились в голове Сэнди, но их я не помню. Я даже не знаю, помнил ли я их вообще. Забыл, наверное, в поту тренировок по управлению телами.
Поэтому мне придется переместиться в голову Сэнди, чтобы узнать адрес Ривьеры. Но… тогда зачем использовать Клэр, если можно просто перенестись в голову Сэнди?
Нет, я боюсь за Сэнди, вдруг ее телом управляет вторженец. Он опять причинит мне невыносимую боль, но это ерунда, если он осуществит свои угрозы и убьет мою Сэнди, предыдущая боль покажется мне каплей в море боли новой…
Эх, моя привычка все усложнять… Я же могу перенестись в тело Ривьеры! Его тело тоже под запретом вторженца, но вероятность, что вторженец ошивается в Ривьере, гораздо меньше вероятности его пребывания в теле Сэнди.
Через секунду, состоящую из дробления на двадцать одно сознание и борьбы с кокаиновой похотью, я наконец овладеваю телом Ривьеры. Из его мыслей я узнаю, что Сэнди не принимает наркотики и – что радует меня больше всего – всячески избегает интимной близости с Ривьерой. Эта радость заставляет меня на время забыть о причине посещения тела Ривьеры. Да, радость сильная, даже очень, чудо, конечно, что психопат типа Ривьеры не изнасиловал мою девочку… Честно слово, был бы рад, если бы моя Сэнди перестала горевать обо мне и влюбилась бы в достойного мужчину. Я бы стал ее ангелом-хранителем…
Так, мне нужен адрес Ривьеры. Я вычленяю его из памяти, заставляю (да, заставляю!) забыть Ривьеру дорогу к собственному дому, затем переношусь обратно в тело Клэр. Процедура приручения сознаний с каждым разом отнимает все меньше времени, этому я радуюсь, а следом… немею от шока.
Клэр несется по встречной полосе, несется без намека на рациональный риск, вроде моего желания сократить путь, нет, несется как сумасшедшая, ее Линкольн Таун Кар царапает проезжающие рядом машины. Я чудом не врезаюсь в сапфировый хэтчбек, здесь меня спасают собственные водительские рефлексы. Я пытаюсь понять, что происходит, но отлетевшее в сторону боковое зеркало заднего вида, заставляет меня вернуться к управлению. Я выезжаю на правую полосу, ловлю ругательства прожженных водил, снижаю скорость и буквально окунаюсь в сознание Клэр.
В нее стреляли. И это не ее бред – я оборачиваюсь и вижу трещину на заднем стекле. Вижу приближающийся черный седан. С помощью болезненного воспоминания уже моего сознания я понимаю, что точно такой же седан преследовал меня незадолго до моей смерти. Я вспоминаю женщину в латексе, пытавшуюся оттащить меня с трамвайных путей, и не сомневаюсь, что седаном управляет она.
Замечательно, женщина в латексе хочет убить Клэр. Или не хочет? Вторая пуля едва не задевает тонкое плечо, и я понимаю, что все-таки хочет. Мне не нравится Клэр, после моих сегодняшних открытий она вызывает заслуженное отвращение, но несмотря на это, я не желаю ей смерти. Нет. Я знаю, что покойники могут общаться друг с другом, а у меня нет желания общаться с вызывающими неприязнь особами. Теперь я никому не желаю смерти. Даже Ривьере – тот должен умереть только ради безопасности Сэнди. Ради нее я готов потерпеть.
Я набираю скорость и отрываюсь от женщины в латексе. Через еще целое зеркало заднего вида я вижу, что женщина в латексе не очень уверенно чувствует дорогу, и этот факт увеличивает шансы Клэр на выживание. Третий выстрел рвет в клочья рукав блузки – загорелое, позволю себе сказать, перезагорелое плечо Клэр с ровной как под линейку кровавой насечкой.
Пожалуй, с шансами Клэр я поспешил.
Я мчусь по Пасифик Хайтс, как на ракете, обгоняю черепаший трафик. Случайно бросаю взгляд в зеркало заднего вида – черного седана позади нет. Повод сбавить скорость, думаю я, но продолжаю гнать, адреналин меня не отпускает…
Хлопок, перезагорелое плечо Клэр покрывается осколками. Я смотрю в пробитое стекло и вижу бородатого мужика на байке. Немного времени потребовалось вторженцу, чтобы найти водителя с оружием, но это Америка, здесь нечему удивляться. Байкер обстреливает несчастную машину Клэр, и обстреливает успешно, лишь чудом тело Клэр остается невредимым. Чтобы сбить с толку байкера, я выворачиваю руль направо и заезжаю в безлюдный переулок. У меня получается – бородатый байкер слетает со своего агрегата. Я злорадно смеюсь, и в смехе Клэр знающие меня люди с легкостью узнали бы мои нотки. Я полностью сосредоточиваю внимание на переулке. О нет… Он вовсе не безлюдный…
Группа школьников переходит дорогу. Я не успею затормозить…
Выбор небольшой. Я вновь выворачиваю руль и врезаюсь в светофор. Бампер складывается в гармошку, я слышу звонкий крик, последнее, что я вижу – светофорного человечка, а под ним – цифру "8".
Я понимаю, что умираю вновь.
И понимание это длится недолго.
15
Увы, но это лучшее, на что способно человечество… Крики, вопли, муравейник в панике. Врезалась в столб очередная женщина. Какая трагедия! Наверное, миллионный организм, ушедший из жизни таким вот, не самым экзотичным способом. Вопли, крики, муравейник теряет надежду. Муравейник реагирует так, будто кто-то умирает в первый раз…
Ведь каждая человеческая жизнь – бесценна…
– Бог превратил философа в пистолет, – говорит зеленый призрак. – Ожившее воплощение его карающей руки.
– И что? – спрашивает желтый призрак.
– А ничего. Философ проторчал в кобуре десять лет.
– А я слышал, что философом убили семь или восемь человек, – задумчиво проговаривает желтый призрак.
– Кто тебе такое сказал?
– Вего Крилин.
– Понятно. Вего Крилин – лжец. Знаешь, что он еще говорил?
– Что-то про привычную личину, я уже не помню…
– Почти угадал. Крилин сказал, что был всего один призрак. Эксперимент Бога. И в результате различных и неизвестных нам интерпретаций он превратился во множество незнакомых духов.
– Ересь, – возмущается красный призрак.
– Крилин заявлял, что призрак может быть с любой внешностью, любым голосом, любым характером. И со слов Крилина, почти каждый выбирает себе личину, личину привычную, в которой жил при жизни – даже если и сам понимает никчемность этой личины.
Камера шатается. Я вижу, что все призраки сидят на мини-холодильниках.
– Наши тела вышли из одного призрака? – Желтый призрак улыбается. – Как сказали бы живые, покойники появились в результате почкования.
– Ересь, – возмущается красный призрак.
Дети бросают рюкзаки, окружают холодильники с призраками, хватаются за руки и громко рыдают. Рыдают навзрыд, их плач режет мои уши, и в этом плаче я слышу голос Сэнди.
Дети начинают вести хоровод. Моя Сэнди шепчет:
– Зачем? Как ты могла покрывать это… это животное? Это чудовищно, ничто на этом свете, и на том, если он есть, его не оправдает.
Женский, но неженственный голос шепчет в ответ что-то оправдывающее. Я узнаю в этом голосе Клэр.
– Ты мне не сестра, Клэр, – спокойно говорит Сэнди. – Он мне не отец. Я и не знала, что всю свою жизнь любила уродов.
Теплый храм возводится вокруг хоровода и цветных призраков, и в его сводах есть мое персональное тепло.
– Я УМЕРЛА! Я УЖЕ УМЕРЛА! МЕНЯ УБИЛ ТВОЙ МЕРТВЫЙ МУЖ! – орет Клэр.
Иллюзия теплого храма стремительно рушится. Появляется полумесяц и тающая как воск звезда, над ними – обтянутое латексом женская кисть, в которой вместо ожидаемой мною свечи находится кокаиновая трубка Ривьеры… Трубка, которую я никогда не видел…
Так, стоп…
Что вообще происходит?
Почему я это вижу?
–…услышать рассказ от лица его пистолета, – мечтательно договаривает желтый призрак.
– Какой-то красный призрак обещал им всем возмездие, – говорит зеленый призрак.
– Ересь, – возмущается красный призрак.
– Что ему терять? – вмешивается желтый призрак. – Он, как и я, как и ты, мы обречены на вечность.
– Да, но вы не знаете, какой эта вечность бывает… – заявляет зеленый призрак.
– Скажи нам, раз ты знаешь…
– Уже поздно. Слишком поздно.
– Да ладно, ты уже ничего не потеряешь.
– Нет. – Зеленый призрак тут же исчез.
– Зачем он вообще раскрывал рот? – спрашивает желтый призрак у красного.
– Ересь.
– Ага, те, кто знает о проклятии, уже прокляты, ты же знаешь, – говорит пустота голосом Ривьеры. Трубка исчезает из руки в латексе, исчезает и полумесяц со звездой.
– Ничего не видно, – жалуется желтый призрак. – Она уже умерла, не знаешь?
– Я УМЕРЛА! Я УЖЕ УМЕРЛА! МЕНЯ УБИЛ ТВОЙ МЕРТВЫЙ МУЖ! – орет Клэр.
Мне кажется, что кто-то проматывает запись с ее криком.
Желтый призрак смеется в ответ. Клэр орет то же, что орала и в прошлый раз. Сэнди пытается ее успокоить.
– Не ори, мертвые так не орут…
Это моя Сэнди. Люблю ее.
Красный призрак слезает с холодильника, открывает дверцу и достает черный мешок, похожий на балаклаву без отверстий. Он смотрит, что внутри мешка, возмущается:
– Ересь.
И протягивает мешок желтому призраку. Тот охает, и где-то вдалеке я слышу рев резины и звук бьющегося стекла.
– Чьи они? – спрашивает желтый призрак.
– Не мои, – отвечает Клэр.
Призраки, желтый и красный, прям m&m's, внимательно смотрят сквозь меня, будто бы за мной находится Клэр. Я знаю, позади меня никого нет, там лишь бесцветная пустота, но призраки определенно видят в ней Клэр.
– Ты уверена, деточка? – спрашивает желтый голосом старого учителя.
Никакого ответа нет – наверное, Клэр, недоступная моему зрению, просто кивает головой.
– А чьи это мозги? – спрашивает желтый голосом хорошего полицейского.
– Откуда мне знать? Где вы их нашли?
– В холодильнике.
Тяжелый вздох от Клэр, до боли мне знакомый. Такой вздох Мисс Занудство дарила мне всякий раз, начиная с первого дня нашего знакомства, когда я, делая всякие глупости, наивно пытался казаться романтиком.
– Я умерла только что.
Желтый понимающе вздыхает.
– Хочешь сказать, что никто за это время не мог разрезать твою черепную коробку, достать откуда твои замечательные мозги и положить их на ковер?
– В холодильник, – поправляет Клэр, поправляет и задумывается, как, впрочем, задумываюсь и я.
– Так где же вы нашли эти мозги?
Желтый машет рукой.
– Уже неважно, девочка.
– Девочка? – переспрашиваю я. Я понимаю, что говорю голосом Клэр. Прошлый вопрос я также, неожиданно для себя, задал ее не женственным, но с претензиями на меццо-сопрано голосом.
– Не мальчик же, – говорит желтый. А красный говорит:
– Ересь.
Так, стоп…
Что вообще происходит?
Почему я это вижу?
Я думаю о собственном голосе, когда спрашиваю:
– Где я?
Но вместо моего голоса опять звучит не женственное недо-меццо-сопрано.
– Ты спишь, дурак!
Ко мне приходит Сэнди. Я безумно рад ее видеть, я обнимаю ее крепко-крепко. Я невидимый, я пустота, но я чувствую свою девочку, и вместе с тем думаю – жива ли она…
– Не вздумай меня целовать, – говорит моя Сэнди. – Это Ин.
Это не моя Сэнди.
Горячая волна радости, смешанной со страстью, исчезает, и мне становится паршиво.
– Где я? – спрашиваю я таким голосом, после которого моя настоящая Сэнди назвала бы меня унылой какашкой.
– Я тебе уже говорила.
– Это сон?
– Олег, не тупи!
Я смотрю на цветных призраков. Они говорят, вернее, говорит только желтый, но звук становится тише, будто бы кто-то сбавил громкость. Я от призраков с их холодильниками не отходил, и…
Призраки, холодильники, превращенный в пистолет философ…
Что вообще происходит?
И наконец-то этот вопрос срывается с моих, если так можно выразиться, губ.
Сэнди превращается в Ина, и мне становится еще паршивее.
– Откуда мне знать? Это же твой сон.
– Ты же мне говорил, что являешься богом в мире снов.
– В твоем мире снов, – поправляет Ин. – Да, все верно.
– Поменяй этих призраков на что-нибудь другое.
– На сладкую украиночку Иру?
Я смотрю на Ина волком, но он, наверное, этого не видит, я же пустота.
– Ты меня видишь?
– Конечно.
– Превратись обратно в Сэнди.
– Хочешь подрочить на свою женушку, а?
Такие шуточки выводят меня из себя.
– Зачем ты появился?
– Я же бог твоих снов, и пока ты спишь, я появляюсь где хочу.
– Почему ты не выполняешь мои просьбы?
Ин фыркает.
– Я же бог.
Логично, думаю я, а также думаю, что Ин меня бесит – даже несмотря на оказанную мне ранее услугу.
Так, стоп… Я же взял на себя все его проклятия. Я отдал Ину определенно больше, чем он того заслуживает. Я заплатил за кусочек хлеба вагоном золотых монет.
– О чем-то задумался? – спрашивает Ин.
– Ты бог, ты и скажи мне.
Ин смеется.
– Я такой же бог, как Яхве или Аллах.
– Ээээ… ты не отвечаешь на молитвы?
Ин качает головой, становится серьезным…
Призраки с холодильниками исчезают, появляется атмосфера кладбища.
– Нет, – говорит Ин. – Меня не существует.
Я не знаю, что ответить.
– Ина не существует, – добавляет (по крайней мере в моем представлении) Ин.
Каким бы я не был, планете придется с этим мириться. Она меня терпит, и будет терпеть вечно. Ожидаемо, что я остаюсь в живых, но, честно, перед встречей со светофором мои призрачные внутренности резал собственный страх оказаться в небытие.
Я выхожу из тела Клэр, ожидаю увидеть ее призрак, увидеть потрясение на ее лице от осознания, что жизнь продолжается. Но никого нет. В воздухе пролетает серебряная пуля. Я пытаюсь осмотреться по сторонам, но что-то вдруг меняется, я словно бы исчезаю.
Затем вижу то, о чем написано выше.
Я просыпаюсь в невесомости. Конечно, я же мертвец, на меня действует гравитация только когда я этого хочу. Сейчас я этого хочу, поэтому опускаюсь на землю, на ноги, как парашютист в замедленной съемке. Сквозь пелену тумана я понимаю, что неизвестно как и почему, но я сейчас нахожусь в Лондоне. Прямо напротив Биг Бена. Я пялюсь на часовую башню Вестминстерского дворца, я подозреваю, что неведомая сила, благодаря которой я оказываюсь в Лондоне, хотела, чтобы я сразу осознал, где именно я оказываюсь. Поскольку я не знаю мотивов неведомой силы, я переношусь в Сан-Франциско, в наш с Сэнди домик на Пасифик Хайтс.
Сэнди здесь нет, я и не ожидал ее увидеть. И, честно, причин находиться в своем доме у меня нет. У живых иногда бывает, что их ноги сами ведут к родным местам, а я хоть и умер, но пока мало чем отличаюсь от девственных в плане смерти людей.
Я хожу по гостиной, смотрю на телевизор, который уже никогда не смогу включить, и думаю, что же делать дальше. Детали из сна сами собой возникают в моей, если так можно выразиться, голове. Последние слова Ина вселяют в меня смутные подозрения, что Ин и неизвестный вторженец – это один и тот же человек.
"В одних телах я играю одну роль, в других – другую…"
Я вновь вспоминаю слова неизвестного вторженца, сказанные губами еще живой Клэр. Если мои догадки верны, то вторженец перестает быть неизвестным…
Ин, ну ты и сукин сын!
Меня озаряет. Нужно обо всем – вообще, обо всем – рассказать Клэр. Она умерла несколько часов назад, за это время я успел посмотреть самый странный сон своего существования, и я верю, что эта странность обоснована недельным отсутствием сна, а не психическом расстройством моего постбиологического тела. Итак, Клэр умерла, и у нее было достаточно времени осознать, что с этого момента ее жизнь только начинается. Стало быть, я могу попасть к Клэр просто подумав о ней, как я думал о Ине, Кине или других абстрактных призраках. Да, Клэр при жизни скрывала делишки престарелого работорговца и насильника, но после ее смерти эти факты могут не являться для меня причиной не устанавливать с ней контакт.
Я переношусь к Клэр, но… не вижу даже намека на ее присутствие. Я попадаю в какой-то полупрозрачный бар, где три призрака выпивают и, судя по кафкианским выражениям их лиц, философствуют о чем-то экзистенциальном.
– Ты кто такой? – спрашивает меня один из призраков.
Они не цветные, а нормальные, такие же, как и я, полупрозрачные.
– Я ищу одну девушку. Я должен был увидеть ее, а не это…
В этот момент один из призраков смачно сморкается, прям как живой. Мне кажется, или содержимое его носа болтается на рукаве футболки его приятеля?
– Как зовут твою девушку?
– Клэр Ашес?
– Ребят, вы знаете такую?
Один призрак качает головой, а другой, будем для удобства именовать его "сморкающимся", пытается что-то вспомнить. Мне кажется, или на его, прямо говоря, пропитом лице появляются проблески оживших воспоминаний?
– Ты знаешь ее?
– Если не ошибаюсь, я всаживал ей в туалете кинотеатра, на сеансе "Крым Ваш", – говорит сморкающийся. – Фу, ну и отвратительнейший был фильм!
– Ты не мог ей всаживать, – спокойно поправляю я, – потому что на этом же сеансе ей всаживал я.