Czytaj książkę: «Петрашевцы и мы», strona 2
Перед тем, как петрашевцев арестовали (21 апреля граф А. Ф. Орлов представил царю списки петрашевцев «с описанием действий каждого из них и с означением их жительства». Николай I тогда торжественно провозгласил: «Я все прочел; дело важное, ибо ежели было только одно вранье, то и оно в высшей степени преступно и нестерпимо. Преступить к арестованию… С Богом! Да будет воля Его!», арест производился после очередной «пятницы», как всегда в России, в ночь, с 22 на 23 апреля; затем царь, словно оправдываясь перед комендантом Царского Села, сказал: «Представь себе, эти чудовища хотели не только убить меня, но и уничтожить всю мою семью»), напряжение в народе было так велико, что, казалось, близится и надвигается какой-то страшной силы взрыв. Либерал А. П. Беклемишев писал: «Идея свободы, как электрическая искра, пробежала по деревням и селам, умы крестьян в брожении, страсти разгораются… Общий крик: «государь хочет нас сделать свободными, а бояре ему мешают». Да, он знал положение дел в стране, ибо был высокопоставленным чиновником министерства внутренних дел. Но это знали, чувствовали и петрашевцы и тоже, несомненно, готовились… «У силы без схватки промахи да упадки». Это сказал Петрашевский о правительстве. И еще: «масса всегда против правительства». И стоял вопрос, рожденный от встречи столицы (в лице Петрашевского) и глубинки (в лице Черносвитова): «идея хорошо, но как делать?» Столица (петрашевцы) предлагала: «нужно не вдруг, но действуя исподволь, приготовляя как можно осторожнее и вернее средства к восстанию таким образом, чтобы идея о перемене правительства не заронилась бы в головы двум, трем, десяти лицам, но утвердилась бы в массах народа и казалась не внушенной, а естественно рожденной по положению дел». Очагами будущих восстаний против самодержавия, которые смогут содействовать успеху освободительной борьбы в России, петрашевцы считали Польшу, Кавказ, Финляндию, в которой в 40-х годах начало развиваться буржуазно-националистическое движение. Так, Петрашевский писал: «С усилением сопротивления на Кавказе, потребуется усиление войска, налогов и, наконец, других тягостей, которые, естественно, всегда более рождают недовольных». Но… «Ах, кабы согласие, да воля!» Петрашевец Момбелли полагался на воинственное прошлое Украины, когда все «кипело и шумело». Вот, когда Украина начнет, стоит только расшевелить «так уже трудно будет успокоить их, пока не доберутся до своего, не исполнят, что затеяли». А как, собственно, с Россией? Вот тут слово за Рафаилом Александровичем Черносвитовым, он становится главным действующим лицом классической драмы петрашевцев. Прежде, чем перейти к портрету нашего героя, еще раз оговоримся о времени – месте действия: в отношении общественной истории и жизни России, ее социологии, петрашевский период является нашей «древней Грецией»: тогда зародились и развились основные идеи, тенденции и дела, которые в том или ином порядке, по тому или иному сценарию, появлялись на общественной сцене нашей истории, овладевая и партером, и ложей, и галеркой, весь последующий период, вплоть до наших дней.
Стойкие детские впечатления. Бабушка, Мария Алексеевна Новокрещенова
В сознание навечно вошли четыре «присказки» бабушки о хлебе, которые он услышал от нее, будучи совсем маленьким мальчиком: оставишь недоеденным кусок хлеба на столе – будешь на старости лет ходить по миру, а если съешь кусочек заплесневело хлеба – грома бояться не будешь, катаешь шарики из хлеба – черта кормишь, замахнешься или бросишься хлебом – обязательно оконфузишься: громко пукнешь при людях.
Девичья фамилия бабушки – Новокрещенова – возникла в первые годы после церковной реформы Никона, то есть, во второй половине семнадцатого века. Прадедушка Марии Алексеевны из древнего дворянского рода накануне реформы принял духовный сан, а после нее стал беглопоповцем и подался на Яик. В скитаниях многие раскольники и становились ново-крещеным. Старовер, старообрядец, раскольник, – так их и они себя называли, но считали себя новокрещеновыми. Так что эта фамилия порывала с кровными, родовыми узами во имя духовных. По семейному преданию, прадед бабушки был родственником Аввакума Петрова. Но это было, вероятнее, духовное родство. Но какова была настоящая фамилия первого Новокрещенова в роду Черносвитовых – никто не знал.
Рафаил Александрович помнит бабушку старенькой, согбенной, бабушка в молодости переболела оспой и две оспинки оставили следы на ее лице – слепой правый глаз и щербинка посреди нижней губы; на правой руке у нее не было безымянного пальца – гангрена унесла, это уже когда Марии Алексеевне было 30 лет. Бабушка незадолго до смерти, а умерла она в ночь под рождество, не дожив до своего 90-летия ровно 40 дней (так что 40 дней после смерти, когда душа человека попадает в ад или рай, прошедшая к этому времени через чистилище, совпадали с ее днем рождения) любила подходить с юным Рафаилом к большому старинному зеркалу. Они некоторое время стояли молча, разглядывая себя, а затем бабушка как всегда произносила: «Да, внучек, старость безобразна. Что она делает с человеком?» До последнего своего дня она сохраняла ясный ум. На ее столике у кровати осталась недочитанной книжка Вольтера, несколько томиков Дидро и Руссо. Она хорошо знала просветителей, перевела на русский «Простодушного» Вольтера, «Сон д'Аламбера» и «Монахиню» Дидро. Многое, да, многое взял Рафаил Александрович от своей бабушки. Не своими ли прекрасными песнями о Яике-реке и матушке-Сибири, запавшими в душу Рафаила, предопределила она его жизнь? Ведь лучшее время своей жизни Рафаил Александрович связывает с Уралом и Сибирью» Не у бабушки ли он научился всегда выглядеть спокойным, в любых ситуациях, а ведь обладал характером тревожным, как и она, кстати. «Душа вещает!» Когда так говорила бабушка о себе – жди какой-нибудь беды для родных, или просто хорошо знакомых, или даже для Отчизны. Все чувствовала, многое предчувствовала и все понимала Мария Алексеевна. Тем не менее людям с ней было удивительно спокойно и безопасно, было хорошо и надежно. Она излучала тишину и глубокий покой. Многие говорили, что она обладает магнетизмом. И действительно, она могла подчинить своему настроению любого. С ней любили беседовать и царь Александр, и царь Николай, теряя при этом все свое царское величие, как простые смертные беседовали. Александр много расспрашивал о раскольниках, хотел знать их веру и во время таких бесед не раз восклицал: «А, правы они, правы. Ох, как правы!» Но дальше восклицаний дело, конечно, не шло. Разговоры с Николаем больше касались французов и говорили они с бабушкой сугубо на французском. Двадцать лет спустя после смерти бабушки навестили (один за другим) семью Рафаила Александровича его старые приятели по Петербургу, графы Михаил Петрович Кирин и Борис Яковлевич Mc’Ачоп (последний по материнской линии был в родстве с Шарлем Фурье, а по отцовской линии даже с самим Томасом Гоббсом и поэтому писал свою фамилию на иностранный манер). Рафаил Александрович, полагавший, что содержит свой дом «как у бабушки» спросил их: «А похож мой дом на Новокрещеновский?» На что оба его приятеля, словно сговорившись, ответили: «Нет, ибо в нем нет бабушки!». Конечно, бабушкины поговорки, прибаутки, притчи сделали такой речь Рафаила Александровича, что Ф. М. Достоевский, услышав его на «пятнице» у Петрашевского, воскликнул: «Черт знает, этот человек говорит по-русски, точно как Гоголь пишет!»
Будучи юношей, Рафаил спрашивал бабушку: «Как Вам удается так влиять на людей; что они все, разные, любят Вас одинаково?» На это бабушка отвечала: «В каждом человеке умей разглядеть ребенка, увидеть в каждом его детство. Когда говоришь с кем-либо, не важно, от чинов, пола и возраста, имей перед глазами его детский образ. Вот и все. «Бабушка умела влиять и на толпы людей, разъяренных и ослепленных гневом. Когда становилось неспокойно в ее Тульском имении (а бунты в то время были нередки), она приезжала одна, без солдат. Выходила к людям, говорила с ними мало, всегда спокойным и ровным голосом. И толпа успокаивалась. И не потому, что люди были свои, крепостные. Рафаил был свидетелем, когда на пути бабушки (она ехала к себе в карете) оказалась разбушевавшаяся масса крепостных – сотни 3—4 – из Московской губернии. Расправившись со своим «ханыгой», спалив его дом, они ринулись, круша все на своем пути, в соседнюю Тульскую губернию. Рафаилу тогда было лет десять и он сильно испугался. Мужчин в карете не было. Кучера, увидев надвигающуюся с палками и топорами толпу, остановив лошадей и в бегство (за что бабушка потом их жестоко высекла). Бабушка вышла из кареты и спокойно пошла навстречу толпе, слегка придерживая от дорожной грязи свои юбки. Когда они сблизились – толпа и бабушка – все быстро встало на свои места. «Идите к себе, проказники!» – так кажется она сказала, Рафаил это услышал, ибо уже подбегал к ней, – «А здесь начинается моя земля. Идите, а то еще моих дураков заразите!» И толпа повернула. И ни один камень не полетел в сторону бабушки. Разве не таким же чудом потом подпоручик Рафаил Александрович с горсткой солдат усмирил несколько тысяч взбунтовавшихся рабочих и крестьян во время «картофельного бунта»? Бабушке он обязан и своим именем «Рафаил»: «Ты носишь исконно россиянское имя. А их гораздо меньше, чем думают: Михаил, Нафусаил, Гавриил… Сейчас все больше греко-византийские имена принимают за русские – Александр, Николай, Виктор, Василий, Евгений, как раньше норманские – Олег, Ольга, Игорь… Все «славы» – Ростислав, Станислав, Мстислав – это общие, славянские имена, также, как и Людмила». Бабушка благословила его на брак с мещанкой Анфисой: «Несмеяна она по характеру и по доле. Но бери ее, будет верной супружницей». Как-то навестил Рафаил бабушку со своими приятелями по «гусарским забавам». Бабушка встретила их, как всегда, ласково, угощала, а когда проводила и они остались вдвоем с Рафаилом, сказала ему: «У вашего поколения что-то с волей. Суетные какие-то, не хватает внутренних побудительных мотивов. Вот те, с Сенатской, хм, декабристы…, – бабушка задумалась о чем-то своем, затем, улыбнувшись, закончила; – они были другими». Может быть, бабушка Мария Алексеевна Новокрещенова и была тем первым человеком, кто произнес слово «декабристы»? Но это лишь только литературная догадка, не более.
