«Итак, – думал Алексей, – проясняется со Стаховым. Зоотехник либо стал свидетелем чего-то, либо сделал опасные для кого-то выводы. В любом случае, сначала он решил поговорить об этом с Ильёй Сергеевичем, надеясь на его опыт и мудрость. И некто, так и назовём «Некто», увидел момент разговора зоотехника с замом Руденко или ему доложили о нём, решил действовать без промедления. Этот Некто, используя своих людей, организует травлю Стахова, чтобы отвлечь того от разговора с Репой, а спустя некоторое время расправляется с зоотехником.
Выходит, в районе до войны существовала диверсионная группа. Интересно, Горохов знал о ней, догадывался? И кого тогда наказали, настоящих виновных или оговорённых? А если предположить, первое, что эта группа не ликвидирована, а продолжает активно действовать. Второе, её члены находятся здесь, и именно они причастны к провалам партизанского движения в районе. Тогда данная группа, созданная до войны, имеет налаженные конспиративные связи, явки. Это сильно усложняет задачу по её выявлению и обезвреживанию».
Алексей закурил. «Судя по всему, – невесело продолжал рассуждать старший лейтенант, – группа продолжает действовать, и её глава может находится здесь. И всё-таки, несмотря на новые открывшиеся обстоятельства, нить у меня в руках. А там посмотрим, кто кого».
Берестов поднялся и пошёл к Тишкову, во-первых, отправить ещё один запрос в Москву, а во-вторых, поговорить с ним и посоветоваться. В землянке он застал обоих командиров. После того, что он им сказал, наступила глубокая тишина.
– Да уж, – наконец прервал молчание майор, – чем дальше в лес, тем больше дров. Как же так, Пётр Аверьянович? – обратился он к Руденко.
– Расследованием всех инцидентов занимался Горохов. Помню, в воинской части наказали начальника снабжения и повара, в колхозах тоже нашли виновных. Больше подобных происшествий не было. Насколько мне известно, никто не связал эти события вместе.
– Я не про это. Почему не рассказал нам про них?
– А что тут рассказывать? Если бы Алексей Николаевич не представил дело в таком свете, я бы вообще про это не вспомнил.
– Ладно. Теперь давайте думать, что дальше делать? – предложил майор, – с такими веригами мы долго не навоюем.
– Мне надо запрос в Москву отправить, – Берестов передал листок Тишкову.
Там указывались пять фамилий, значащихся в списке Руденко, с целью проверки их на причастность к каким-либо уголовным делам.
– Сделаем, – ответил майор и вызвал своего ординарца, отдал приказание. Через двадцать минут пришёл радист, взял листок и ушёл.
– Вот что я думаю, – начал предлагать Берестов, – помните, Чепец со своим неразлучным дружком ходили в деревню Бражино за самогоном? Ведь и каратели через эту деревню шли на нас.
Тишков и Руденко вспомнили тот неприятный инцидент.
– По-моему, он ходил не в случайный дом. Думаю, там у них явка. Надо бы проверить его хозяина.
– А если ложный след? – Тишков задал вопрос, а сам усиленно думал.
– Может и ложный, но проверить следует.
– Есть у меня в этой деревне старик один, – вмешался Руденко, – очень забавный. Наблюдать за людьми любит, подмечает какую-нибудь деталь и потом выставляет её в комичной форме. Не дед, а скоморох, честное слово. Без него ни одно гулянье в деревне не обходится. Вам бы с ним вначале поговорить.
– Надёжный? – спросил Берестов.
– Колхозник знатный. На собраниях дельные вещи предлагал. А вообще, слово и дело у него не расходились. Зовут его Матвей Ильич Цеплаков. Чтобы он вас принял, передайте ему одну вещь.
Руденко встал, подошёл к своей шинели, порылся в карманах и достал небольшой мешочек, затянутый шнурком.
– Вот, возьми Алексей Николаевич, кисет. Подарок от деда. Я одно время трубку пристрастился курить, так он мне самолично этот презент вручил, его ручная работа. Говорил мне, что это не просто кисет, а оберег, от злых людей, значит, оберегать будет.
– Ценный подарок, дай-ка взгляну, – с этими словами Тишков взял в руки мешочек и стал его разглядывать, – а что, мне очень нравится. Начну трубку курить, есть такое желание, одолжу кисет у тебя, Пётр Аверьянович. Не откажешь?
– За честь почту, – и оба командира рассмеялись.
– С кем пойдёшь? – спросил после паузы майор.
– С Демьяном Лобовым.
– Ну тогда, ни пуха вам, ни пера.
– К чёрту…
Берестов вышел, вспомнил каким вкусным отваром поил его фельдшер, захотел ещё раз к нему зайти, но передумал. Надо было предупредить Демьяна, сказать ему, что предстоит дальняя прогулка. Пусть приготовится.
Через пару часов два товарища направлялись в деревню Бражино.
– Алексей, а ведь хороший получился выпуск партизанского вестника, а?
– Да, – машинально, думая о своём, ответил старший лейтенант, – слушай, Демьян, ты же Артюхова больше, чем я знаю, что ты про него скажешь?
– Ты про какого Артюхова спрашиваешь, у нас их несколько.
– Про завхоза.
– Загадочный субъект, – Лобов поправил свои очки.
– Почему загадочный?
– Он не ходит, а словно катается на своих ногах по территории лагеря. Всё ему интересно, вроде не дитя малое, а услышит что, смеяться начинает.
– Может он весёлый человек, – предположил Берестов.
– Нет, Алексей, весёлые люди так не смеются, – учительским тоном проговорил Демьян. Алексей так и представил своего приятеля в школе, объясняющим урок. И улыбнулся.
– Ты чему улыбаешься? – недоумённо спросил Лобов.
– Представил, как ты урок ведёшь.
– А-а. Соскучился я по школе, по классам, по ребятам. Любил вечерами в школе оставаться, когда почти все уйдут, останется только одна тётя Тоня, уборщица. Просто сижу, бывало, в учительской, и тишиной, атмосферой наслаждаюсь. Домой идти не хочется. Да, а что там, дома. Никто из родных не ждёт.
– Ты один что ли жил?
– Один, комнату снимал. Люди попались хорошие, кормили меня. Я сперва отказывался, говорил, давайте платить буду, а они ни в какую. Это я потом узнал, сын у них в моём возрасте умер.
– Демьян, а почему в селе работал, а не в городе?
– Я и работал в областном городе. Только знаешь, так тишины и покоя захотелось, что собрал свои вещички и махнул на село. Там я расцвёл. Представляешь, даже болеть совсем перестал. Физкультурой лечебной занялся. Ни о чём не жалею. Звали обратно, отказался. Я даже чуть не женился.
Лобов засмеялся при упоминании об этом событии.
– Как это чуть не женился?
– Ходила и заглядывала на меня одна девушка, доярка. На хорошем счету в колхозе числилась. Симпатичная. Взяла она меня в оборот. Я тогда пентюхом был, рассказывал тебе. Довела до того, что я сам, по собственной воле, жениться решил. Пошёл свататься. А на её дворе дали мне отворот. Оказывается Агафья, так звали мою несостоявшуюся суженую, с родителями ничего не обсудила и обо мне толком не рассказала. Как увидела меня её родня, так сразу и наложила вето на нашу совместную жизнь. Как это она с таким голодранцем жизнь собралась связать. Сельский учитель, только и знает, что с детворой во́зиться. В общем, погоревала Агафья и быстро замуж вышла за другого. Нашли ей видного парня, комбайнёра. До войны хорошо жили. Больше о них мне ничего не известно.
– Верно про таких как ты говорят, что в тихом омуте черти водятся.
– Это война меня сделала другим. Свободным я стал, раскрепостила она меня. Прежний Демьян ещё появляется на виду, но всё реже. Сам чувствую, чёртовы искорки в глазах забегают, верный признак, новый Демьян идёт. Вот и выходит, нет худа без добра. Я даже истории стал собирать, как война человеческую личность меняет.
– И много таких историй у тебя?
– Уже достаточно. Например, кто-то до войны хорохорился, а пришла она, трусом оказался, или того хуже – подлецом. А другой тихий, смирный, жил неприметно, а внутри отвага до безрассудства. Найду время, напишу.
– А про Артюхова, к примеру, что скажешь? – перевёл тему Берестов в нужное ему русло, – интересует меня эта личность.
– Одним словом могу описать – скользкий.
Было видно, что Демьян не очень хотел говорить про завхоза. Неприятен ему был Артюхов, и Лобов не скрывал своего отношения к нему. Стал говорить о нём сухо.
– Недолюбливаешь ты его?
– Не в этом дело. Он как вода сквозь сито проходит, не удержишь. Тут недавно встретил его возле сарая. Стоял там, топтался. Увидел меня, лицо масляное, глазки щёлочкой, и говорит, что «соломки подбросил», что «везде порядок должен быть и чистота», хотя я его не просил что-либо мне объяснять. Такое чувство было, что гадость какую-то сделал.
– Возле какого сарая, он же у нас вроде один?
– Да куда мы полицаев и провинившихся сажаем.
– А когда это было? – Берестов напрягся.
– Да в тот же день, когда Чепец умер.
– Не путаешь, Демьян? Хорошо вспомни, точно в тот день, может в другой?
– Алексей, – с укором в голосе сказал Демьян, – уж что-что, а на память не жалуюсь. Точно тебе говорю, в тот день. Сталкивался с ним лицом к лицу не так часто. В душе всегда остаётся осадок от него неприятный, запоминается. Как и в последний раз.
– Соломки, говоришь, подбрасывал, ну-ну, – пробормотал себе под нос старший лейтенант.
– Ты чего там бормочешь?
– Спасибо тебе, Демьян. Знаешь какой ты молодец? – и Алексей сильно обнял Лобова. Тот поправил съехавшие очки, – цены тебе нет!
– Человек, не животное, цену иметь не должен.
– Вот я и говорю, бесценный ты мой товарищ!
Дальше Алексей и Лобов шли в приподнятом настроении. Дорога не казалось им унылой и длинной.
– Ну вот, цель нашего путешествия, – пояснил Берестов, указывая рукой на видневшуюся деревню, домов в двести.
– Хорошо здесь, наверное, до войны жилось. Тишина-то какая! – Демьян оглядел округу, вдохнул полной грудью воздух.
– Луна за тучи спряталась, будем входить.
Найти нужный дом по схеме Руденко не составило труда. Алексей тихо постучал в оконце. Жилище было словно неживое, ни единого отзвука. Старший лейтенант повторил попытку более настойчиво. В этот раз внутри дома послышался шум, занавеска отодвинулась и показалась голова старика. Он силился разглядеть лица.
– Открывай, дед, свои, – подал голос Берестов.
– Кто такие?
– Открой, узнаешь. Да поторопись.
Дверь открылась и на пороге появился сам хозяин, уже тщедушный старик.
– Ну, чаво надо?
– Мы от Петра Аверьяновича Руденко. Не забыл его?
– Руденко? – повторил дед, – а кто это? Запамятовал, сынки. Годы …
– Тогда возьми кисет, может, память освежится.
Цеплаков взял в руки свой подарок, поднёс к глазам и стал его разглядывать. Наконец, лицо его прояснилось, подобрело, от прежней недоверчивости, осторожности не осталось и следа. Куда-то пропала и старческая речь, как, собственно, и сам хилый старик. Теперь перед партизанами предстал просто жилистый человек лет шестидесяти.
– Заходите, сынки. Быстрее, не ровен час, увидит кто.
– Это другое дело, – Берестов шагнул в избу, за ним Демьян.
– Двое вас? – осведомился дед.
– Да
Как только они вошли, Цеплаков посмотрел по сторонам и претворил дверь.
– Проходите внутрь, – пригласил он и предупредил, – осторожнее, бабку мою не напугайте.
– Постараемся, – за двоих говорил старший лейтенант.
– Зажигать лампу не стану, в темноте посидим да потолкуем.
– Можно и так, лишь бы толк вышел.
– А это с какого боку к делу приступить. Ну, сынки, зачем пожаловали?
– Пётр Аверьянович посоветовал к вам обратиться. Вот мы и пришли, – объяснил свой визит Берестов, который после преображения Цеплакова перешёл на «вы».
– Как он, жив-здоров? – искренне поинтересовался Матвей Ильич.
– И жив и здоров.
– Ну слава богу! Сказывают, намедни бой был недалеко от нас. Немчуру сильно побили. Верно ли?
– Всё верно, Матвей Ильич. Вот Руденко лично и дал им прикурить.
– Вот же хорошо! – Цеплаков был удовлетворён, – а то они думают, что хозяева здесь. Порядки свои устанавливают.
Цеплаков встал, подошёл к окнам и посмотрел на улицу, но там никого не увидел.
– Дожили, – сожалел о настоящем времени хозяин дома, – на родной земле тайком по ночам привет приходится передавать. Так что за нужда ко мне привела?
– Необходимость, Матвей Ильич. В вашей деревне проживает некто Михалыч. К нему наши ребята за самогоном приходили. Знаете такого?
– Верно, проживает такой. Зовут его Яков Михайлович Толмачов.
– Давно он здесь?
– С рождения. Помню, нас с ним одним годом в солдаты забрали. Всей деревней провожали. Вместе и вернулись в родные края. Яков здесь крепкое хозяйство наладил. Не бедствовал даже в революцию и гражданскую. Советская власть утвердилась, и тут не растерялся, приноровился. Увёртлив он, сынки, в ступе пестом не попадёшь.
– Ясно. Немцы часто в деревню наведываются?
– Редко, им здесь делать нечего. Хотя теперь после вашего шума приходится ждать гостей. А может, пронесёт.
– Вы про перестрелку с местными полицаями что-нибудь слышали?
– Была перестрелка. Только вот что я вам скажу, у нас один полицай, Юрком кличут. Дурак дураком. Ему разве что и охота самогон хлестать. А те, что стрельбу устроили, пришлые они. Загодя спрятались, а когда ваши наведались, палить начали. В окно видел, могли всех разом положить, а подранили только одного. Театр какой-то.
– Уверены, Матвей Ильич, что постановка была? – спросил Берестов.
– Она самая. Полицаи пришлые потом смеялись, у Якова посидели немного и ушли.
– Толмачов, значит, немцам служит?
– Шкура он. Самогон и вашим, и нашим продаёт. И что приметно, Юрок шибко побаивается его. Намедни сам видел, Яков так цыкнул на него, как хозяин на собачонку, что тот побелел весь, сжался и задом попятился. А уж выводы сами делайте.
– К нему кто-нибудь заходит из неместных?
– Заходят, – охотно ответил дед, – только всё чаще по ночам. У меня бессонница, так я, чтобы время скоротать на чердак залезу и через слуховое окно наблюдаю. А дом Толмачова мне хорошо виден.
– Часто его ночные гости навещают?
– Давненько не было.
– Тогда вот что, Матвей Ильич, – неожиданно решил Берестов, – мы у вас в засаде посидим, тоже за домом Толмачова понаблюдаем. Не возражаете?
– Отчего же возражать. Нам со старухой веселее будет.
– С сегодняшней ночи и приступим.
– Смелое начало – не хуже победы. Верно, сынки?
– Верно, Матвей Ильич.
– Ну, тогда лезьте на чердак. Нужно будет что, кликнете.
Алексей с Демьяном залезли на чердак. Уютно там было, соломой всё устлано.
– Хороший обзор, – убедился Берестов, – дом Толмачова как на ладони. Давай так, Демьян, я первый дежурю, а ты меня потом сменишь.
– Хорошо, – согласился Лобов, – разбудишь.
***
02 декабря 1941 г.
Несколько дней до этого министр по делам вооружений и боеприпасов Ф. Тодт заявил Гитлеру, что «в военно-экономическом отношении война уже проиграна» и необходимо политическое урегулирование.
«Отряд продолжал жить своей жизнью».
Сутки, что приятели провели в наблюдении, ничего полезного им не дали. Якова Михайловича подозрительные лица не навещали. Полицай Юрок слонялся без дела с серьёзным видом представителя власти, но вёл себя в отличие от большинства своих «коллег» довольно тихо. Затем, видимо, где-то раздобыв самогон, и вовсе пропал. Жизнь в деревне шла своим чередом, неспешно и спокойно.
– Слышь, Алексей, – позвал Демьян друга, удобно расположившись на соломе после своей смены, – желаешь послушать одну жизненную историю?
– Давай, – согласился Берестов.
– В селе, где я учительствовал, проживал один презабавный тип. Звали его Заруба Валериан, было ему лет тридцать. С личной жизнью у него не заладилось, поэтому жил с матерью. Работал мотористом на МТС. Изюминка в нём была одна. Он так умел выдумать историю, свидетелем которой он якобы был, и так преподнести, что все верили. И я в том числе. Честное слово! – Демьян при этом воспоминании засмеялся. И смех его был таким беззаботным и заразительным, что Алексей тоже засмеялся, глядя на товарища.
– В Якутии про таких говорят, что в нём верны только следы, оставленные им на снегу.
– Подожди делать выводы, дослушай до конца. Когда его уличали во лжи, он нисколько не конфузился, просто говорил: «Не верите, не надо. Я всё это видел собственными глазами». И уходил. Даже после многочисленных разоблачений люди продолжали слушать с интересом его выдуманные рассказы. Уж больно хорошим рассказчиком был Валериан. Ему бы книжки писать. А пришла война, пришли немцы. Он продолжил своё сочинительство. Чудной был всё-таки человек. И так ярко и образно насочинял про партизан, что немцы и полицаи село стороной обходили. Боялись! Представляешь? А потом нашёлся один, рождаются же такие, открыл глаза немцам на Зарубу. Те в яростной злобе повесили Валериана на столбе, согнав всех жителей села на казнь посмотреть, чтобы узрели и боялись. Люди плакали. Несколько дней провисел Заруба, немцы под страхом смерти запретили снимать тело. Но нашлись смельчаки, сняли и похоронили по-человечески. Вот такой юродивый в наши дни! Хотел про него рассказ написать, да как-то не получилось.
– Может, он больной был?
– В том-то и дело, что нет. Его местный врач осматривал, затем какого-то светилу столичного пригласил, мол необычный случай, так они оба вердикт вынесли – «здоров». Абсолютно здоров. И лгуном его не назовёшь, – тут Демьян стал слова уже порядочно растягивать, зевать, – Скорее человек с безудержной фантазией. Как сейчас помню, слушали его с открытым ртом, в кино ходить не надо. Такие сюжеты выводил. Да…
Демьян умолк. Алексей ждал продолжения рассказа, но не дождался. Он услышал только мерное посапывание. Лобов спал. Умел сельский учитель быстро и глубоко засыпать. Берестов еле заметно усмехнулся и принялся следить за домом Якова Михайловича.
Толмачов весь день занимался хозяйством, то в сарай заглянет, то в хлев. Потом куда-то уйдёт, снова вернётся. Ведёт себя как настоящий хозяин, уверенно, степенно. Все движения неспешные, с достоинством.
Если в дом идёт, обязательно возле своей калитки остановится, достанет кисет, скрутит самокрутку и закурит. Голова с окладистой бородой и в зимней шапке поворачивается то в одну, то в другую сторону, осматривается. Может, к чему приценивается. Размах мыслей большой, сразу видно. Никто препятствий не чинит. «Такому почёт и подобострастие подавай, – подумал, наблюдая за Толмачовым, Алексей, – высоко заносишься, Яков Михайлович, не миновать тебе падения».
Вечером Толмачов зашёл в дом и больше из него не выходил. В окнах горел свет. В остальных домах деревни его практически нигде не было видно.
Затем наступила очередь заступать на дежурство Демьяну. Уже Алексей благостно растянулся на разложенной плащ-палатке и через несколько минут спал.
– Алексей, проснись, – Демьян толкал друга в бок, – у Толмачова, похоже, гость.
Старший лейтенант быстро открыл глаза, собрался и посмотрел в ту сторону, куда ему указывал Лобов. Там действительно кто-то тихо, стараясь не привлекать внимания, крался вдоль плетней и заборов. Подойдя к окну дома Якова Михайловича, постучал условным сигналом и через минуту вошёл в открытую ему дверь.
– Подождём, когда выйдет, и за ним, – скомандовал Берестов, – нам живым его надо взять.
– А если не захочет говорить? – в голосе Демьяна было сомнение.
– Захочет, – отрезал старший лейтенант, – нам крайне важно знать, зачем он приходил. Ты, Демьян, посмотри за домом, я вниз. Будет уходить, просигналь.
Алексей спустился вниз. Разбудил деда и попросил у него верёвку, желательно покрепче.
– А на что она вам? – спросил Матвей Ильич, – Длинная нужна?
– Правосудие вершить!
– Тогда самую крепкую дам. Сейчас принесу.
Через некоторое время дед вернулся, в руках он держал верёвку.
– Вот возьми, не подкачает.
– Спасибо, Матвей Ильич. Не обещаю, что верну.
– Не пропаду без неё.
Вниз спустился Демьян.
– Уходит, – предупредил друга.
– Всё, Матвей Ильич, пора нам. Может, не последний раз видимся – обратился Алексей к старику, – берегите себя.
– Мы своё уже пожили. Будьте вы осторожны, сынки. Да хранит вас господь!
Партизаны попрощались с дедом и исчезли в ночи. Матвей Ильич смотрел им вслед, долго стоял на крыльце и курил. «Пусть беда стороной вас обходит, сынки», – молил хозяин дома.
На небе ни облачка. Луна круглая ясная всю округу освещает, везде хорошо видно. Алексей с Демьяном осторожно преследовали ночного гостя. Не отпуская из виду, шли по пятам, наблюдали. Когда отошли от деревни на приличное расстояние, Алексей скомандовал: «Будем брать. Подыграй мне, разыграем полицаев».
Своим кошачьим бесшумным шагом он появился перед «гостем» внезапно, словно вырос из-под земли, и наставил пистолет на незнакомца.
Тот от неожиданности опешил, хотел было повернуть назад, но за его спиной уже стоял Демьян с винтовкой и с таким комично-тупым выражением лица, что Берестов едва не выдал себя смехом. В глазах на продолговатом лице с большим носом и оттопыренной нижней губой шевелилась одна, может, две мысли, отражающие весь потенциал мозговой работы преградившего путь субъекта.
– А ну стой, партизанская сволочь! – пробасил Лобов, – Руки подними! Оружие есть?
Алексей внутренне аплодировал. Такой талант пропадает! А сам развязной походкой подошёл вплотную и стал обыскивать.
– Во, наган, – Берестов осмотрел находку, – недурной. Так, а это что? Сигареты. Возьму себе. Тебе, хлыщ, они уже не понадобятся. Не слышал, чтобы на том свете курили, – и неприятно засмеялся.
– Слышь, Демьян, а не вздёрнуть ли нам эту птицу, пусть в раю полетает, – снова противный скрипучий смех Алексея, – валандаться с ним нет охоты. К старшому везти ещё… Мы лучше трофеи себе возьмём и баста!
– Давай. Надоело по лесам шляться. Домой к жене под бочок хочу, —мечтательно пробасил Лобов, и на его лице появилось немного осмысленное выражение, – и есть охота!
Берестов достал из мешка верёвку, проверил демонстративно её на прочность. И, оставшись довольным, стал деловито прилаживать верёвку на толстом суку. Сопел и был весь такой неприятный, что незнакомец, видя неспешные приготовления, всё больше и больше бледнел. Смотрел на Алексея с широко открытыми глазами.
– Вот, готово, – Берестов попробовал петлю.
Удовлетворённо хмыкнул Демьян.
– Вы не имеете право! – вдруг выпалил незнакомец, потеряв вконец последние капли самообладания.
Демьян уставился на незнакомца ничего не выражающими глазами.
– Во пролетарий расходился, – и Алексей противно хихикнул. Лобов опять хмыкнул. Берестов подошёл к «своей жертве» и ударил в живот.
– Здесь не надо кричать, – и глаза стали злыми и безжалостными.
– Я буду жаловаться гауптштурмфюреру Вилли Заттеру, – задыхаясь проговорил незнакомец.
– С того света что ли? – не унимался старший лейтенант, – Демьян, ты слышал, чтобы оттуда жаловались?
– Нет, не слышал, – пробасил Лобов, – бабка, покойница, как-то приснилась. Говорила платье жмёт.
– Да, ну?
– Верно! Я тогда думал к попу сходить, молебен заказать.
– Сходил?
– Нет, ну её к лешему.
– Я офицер немецкой армии, идиоты! Выполняю ответственное поручение, – стараясь вернуть достоинство, важно и увесисто стал говорить незнакомец.
– А чем докажешь? – пробасил Лобов.
Незнакомец присел на пенёк и извлёк из потайного места подошвы сапога скрученную бумажку.
– Читать-то умеете? – осведомился уже немного пришедший в себе «ночной гость».
– Конечно, грамоте обучены, – уверенно ответил Лобов, даже немного обидевшись на такой вопрос.
Сначала Алексей, потом Демьян поочерёдно изучали представленный документ. Каждый по-своему. Берестов быстро и бегло, а Лобов долго и скрупулёзно, шевеля губами. В документе говорилось, что подателю сей бумаги препятствия не чинить, оказывать всяческое содействие. Ниже печать и подпись самого гауптштурмфюрера Вилли Заттера.
– Прощения просим, господин, офицер, – Берестов состроил виноватую мину, – ошибочка вышла. Откуда нам было знать, что вы такая важная фигура? Мы вас приняли за бандита.
– Что вы здесь делаете? – уже привычным голосом хозяина развязно и грубо спросил немец.
– Партизан ловим, господин офицер, – ответил старший лейтенант.
– Верните мне оружие и проваливайте к чёрту, олухи. И никому ни слова, что видели меня здесь.
– Слушаемся, господин офицер, – и два приятеля встали по стойке смирно, изобразив подобострастие.
– Идиоты, – взглянув на приятелей, повторился немец и пошёл от них.
«Идиоты» позволили ему отойти на некоторое расстояние, чтобы немец успокоился, и бросились за ним вдогонку. Быстро его нагнали и снова преградили дорогу, один спереди, другой сзади.
– Ну, что ещё? – недовольно, раздражаясь, спросил немец.
– Поговорить бы надо, – сказал Берестов уже серьёзно и без комедии.
Ночной гость быстро выхватил наган и выстрелил сначала в Алексея, потом в Демьяна. Приятели стояли целыми и невредимыми и улыбались. Немец недоумённо посмотрел на них, затем перевёл взгляд на оружие.
– Что, Гансик, не стреляет наган? – спросил в шутливой форме Демьян, – пулек в нём нет.
Как маленькому объяснил Лобов и раскрыл ладонь, на ней лежали все патроны. Первоначальная растерянность сменилась у немца ненавистью. Он хотел было броситься на Демьяна, но сообразил, что с двумя ему не справиться. И стал ждать дальнейшего развития событий.
– Всё, комедия закончилась, – серьёзным голосом приступил Берестов к делу, – итак, я буду спрашивать, а ты отвечать. Русским ты владеешь отменно, поэтому недопонимания у нас не возникнет. Вопрос первый: зачем приходил к Толмачову?
Немец стоял с гордым видом и молчал. Вся поза, по его мнению, олицетворяла несгибаемость немецкой нации перед неприятелем.
– Тевтонец не желает говорить, – шутливым тоном отметил Демьян.
– Ну что же, – продолжил Берестов, – здесь зрителей кроме нас нет, а потому твой героический поступок никто не оценит и про подвиг никто не узнает. Ты умрёшь позорной для офицера непобедимой германской армии смертью. Ты будешь повешен! Считай приговор тебе зачитали.
– И твоё безжизненное тело будет болтаться на этом суку, – вставил, улыбаясь, Демьян, – жалкое зрелище! Это будет всё, что останется от истинного арийца.
Берестов уже другими глазами смотрел на приятеля. Ох и не прост же этот сельский учитель.
– Я всё равно докопаюсь до правды, – Алексей посмотрел в глаза немца, – но я буду знать, что на одну сволочь на нашей земле станет меньше.
С последними словами он тут же, не мешкая, принялся заново готовить петлю. На сей раз управился старший лейтенант куда быстрее, чем раньше.
– Готово, – констатировал завершение приготовлений Берестов, – пора. Как говорится, злому – смерть, а доброму воскресение.
Вдруг немец неожиданно дёрнулся и бросился на Демьяна. Тот увернулся и ударил нападавшего прикладом винтовки в живот. «Ночной гость» согнулся пополам. Алексей, не теряя время, накинул на шею немцу петлю и немного стянул её. «Гансик» начал задыхаться, упал на колени, схватился руками за веревку на шее, стараясь её ослабить. Но у него ничего не получалось. Она всё сильнее сдавливало горло. Немцу стало страшно, и он прохрипел из последних сил, что всё скажет.
– Тевтонец говорить желает, – спокойным тоном констатировал Демьян.
Однако, они оба не спешили ослаблять свою хватку. Немец с большим трудом повторил своё намерение. Алексей немного ослабил петлю.
– Ну, – предложил говорить старший лейтенант, – слушаю.
– Я ходил узнать, – хрипло стал говорить «ночной гость», – есть ли вести от нашего агента. Он находится в партизанском отряде. От него перестала поступать информация, и мой шеф отправил меня выяснить причину его молчания.
– В партизанском отряде Тишкова?
– Да
– Значит, Толмачов связной?
– Да, через него держалась связь агента с нами.
– Давно Толмачов сотрудничает с вами?
– Как только мы сюда пришли. Он сам предложил свои услуги. Ему щедро платят. Он доволен.
– Агент лично выходил на связь или через посыльного?
– Нет, лично он никогда там не появлялся. Я даже не знаю имени ни его, ни того, кто приходил от него. Только оперативные псевдонимы. Их подлинные имена знает гауптштурмфюрер Вилли Заттер.
– В отряде от вас сколько человек?
– Два, насколько мне известно.
– Давно они туда внедрены?
– Один почти с момента образования, другой – позже.
– Назови псевдонимы.
– «Хозяин» и «Шапель».
– То есть «Шапель» передавал информацию из отряда Толмачову?
– Да. Повторюсь, я про них ничего не знаю, ни одного из них никогда не видел.
– Что, гауптштурмфюрер Вилли Заттер так сильно ими дорожит?
– «Хозяином» в особенности. Другой, насколько могу судить, диверсант, исполнитель.
– А всё-таки, почему «Хозяин»? – Берестов сделал попытку уточнить про интересующего его субъекта, – он что, владеет чем-то?
– Из разговора с шефом я понял, что он до войны был каким-то начальником.
– Здесь? Я имею ввиду в этом районе?
– Думаю, да.
– Почему ты так решил?
– Шеф как-то обмолвился, что «Хозяин» использует своих людей. Гауптштурмфюрер имел при этом довольный вид. Насколько я успел его узнать, радовался он крайне редко, исключительно при очень благоприятных обстоятельствах. Я так понял, «Хозяин» создал здесь обширную сеть, которая помогла моему шефу практически ликвидировать местное сопротивление. Подполье обезглавлено, а основные силы партизан загнаны в глубь леса, на болота, откуда им затруднительно беспокоить наши коммуникации и причинять нам серьёзный ущерб. Гауптштурмфюрер в связи с такими успехами рассчитывает на серьёзное повышение по службе. Поэтому для него так важна информация от «Хозяина».
– Когда ты должен вернуться и доложить шефу о результатах? Крайний срок?
– Завтра вечером.
– Если ты не вернёшься, что он может подумать?
– Гауптштурмфюрер Вилли Заттер хитрый лис, у него просто звериное чутьё на неприятности. Для начала проверит Якова Михайловича, а потом всё равно будет искать связь с «Хозяином». Может, снимите, наконец, с меня петлю. Разговор у нас с вами, вроде, клеится.
– Демьян, сними.
Лобов подошёл и снял петлю, затем занял тоже самое положение, что и прежде, за спиной немца.
– Я могу присесть?
– Присядь, – разрешил Берестов, – позади тебя поваленное дерево.
«Ночной гость» сел, устроился поудобнее.
– Закурить дадите?
– Ну, что же, покури, мои трофейные, – Алексей достал изъятые сигареты и протянул одну, при этом сам внимательно следил за каждым действием собеседника.
Немец закурил и стал ждать дельнейших вопросов. Они пока не последовали.
– Здорово вы меня провели. Я так понял, мы коллеги, – немец рассуждал один, Берестов только слушал и пока молчал, – правила игры я знаю. Что со мной будет? Меня расстреляют?
– Нет, ты отправишься в Москву, – наконец, проговорил Алексей, – а там решат, что с тобой делать. Кто ещё действует в нашем районе? К кому ты ходил?
– Кроме Толмачова меня посылали в несколько мест. В Бабичи ходил, там Нестор Брылин, в Исаково к Афанасию Кульневу, и в Лобаново к Семёну Ткаченко.
– Какого они возраста?
– Как у Толмачова, они приблизительно все одного возраста. Уже достаточно пожили.
– Все люди «Хозяина»?
– Уверен в этом.