На берегах Сены, посреди великолепного сада, возвышается столичный храм ее. Витые золотые колонны поддерживают его купол. На барельефах изображены разные двусмысленные аллегории, поныне еще не разгаданные, например: в одном месте представлена она подающею руку Амуру, вместо дурачества, которому грозит пальцем, чтоб оно молчало; в другом – побеждающею богиню красоты; в третьем – наряжающею граций и проч. Многие приняли сии аллегории в выгодном значении для богини, другие совершенно напротив: кто весть, говорили они, какой путеводитель выгоднее для Амура – дурачество увлекало его силою, кокетство завлекает обманом: что лучше? Искусство превышает Природу! Жаль, ежели это правда! Наряженные грации похожи на прелестниц и тому подобное. Внутри храма, в зеркальной, освещенной кенкетами зале, таится непонятная богиня. Мечты блестящие, но почти не имеющие образа (так быстро они переходят из одного в другой), вьются, волнуются перед нею. Мусикийские орудия, отличительные знаки всех искусств, разные игрушки, выдуманные прихотью, небрежно около ее разбросаны. Тут-то проводит она время, примеряя наряды, вымышленные ее дочерью, и приучая лицо свое к разного рода выражениям. В известные дни принимает она своих обожателей и издает свои прорицания; ласковость ее обхождения привлекает каждого; разнообразные дарования, полученные ею от олимпийских ее наставников, заслужили ей уважение людей всякого состояния, всяких понятий, всякого нрава: даже два великие, хотя разнородные, гении последнего времени, Фридрих II и Вольтер не пренебрегали ее советами. Не говорю уже о женщинах, кокетство можно назвать – политикою прекрасного пола.