Единственным ограничением при использовании вживленных чипов был прием наркотиков, алкоголя, и других психотропных веществ, потому как эффект от одновременного влияния на мозг сигналов чипа и таких препаратов мог быть непредсказуемым и необратимым. Но когда на вашем запястье сработал щелчок, то чувство страха притупляется вместе с осознанием последствий. Хорошая новость в том, что вы не чувствуете страх и боль, плохая – в том, что вы ими больше не управляете. Когда добрые доктора в клиниках говорят о том, что браслет избавит вас от боли и страданий, они говорят вам чистую правду. А еще они говорят о том, что вы будете управлять, наконец, собственной жизнью по своему усмотрению. Но вот тут уже скрывается ложь, о которой не принято открыто говорить в огромных и многомиллионных медицинских корпорациях. Вы попались на удочку, когда сработал щелчок на запястье. Это как звук затвора пистолета. Он заряжен и остается только ждать, когда произойдет выстрел. Но вы об этом никогда не узнаете. Более того, даже если бы вам об этом рассказали, вам было бы совершенно плевать, потому что нужно выставить значение на браслете на «единицу» или «двойку», и вот вам уже все равно. Вы наивно полагаете, что обманули природу и освободились от плохих чувств. Но это не так. Вы бессознательно отключили инстинкт самосохранения и разрешили доступ в свою систему. Вы взломаны.
4
Я стала замечать, что что-то не так примерно через год-полтора после использования вживленного чипа. Все обязательные осмотры показывали, что все в порядке, но я стала видеть странности при общении с теми людьми, кто не делал операцию. Они казались мне другими и не всегда понятными, но у меня была возможность подкрутить настройки и не беспокоиться об этом.
Мир постепенно стал сходить с ума – и я вместе с ним. Желание отношений без боли переросло в череду беспорядочных связей, двух нежелательных беременностей и абортов, секса втроем, вчетвером и прочих оргий, употребления сначала легких наркотиков, а потом и привыкание к тяжелым препаратам. Я даже не знаю, зачем они были нужны, потому что браслет давал возможность почувствовать эйфорию и без них, но с каждым разом эти чувства тоже притуплялись и было нужно что-то большее.
Правительство начало бить тревогу, когда обещанное упорядочивание бытовой преступности переросло в абсолютную анархию и безответственность в тех же бытовых вопросах. Интернет-издания пестрили заголовками о том, что социальные и моральные нормы полностью разрушены, люди перестают строить нормальные отношения, основанные на взаимной ответственности, детские дома переполнены, а количество ВИЧ-положительных людей растет в геометрической прогрессии. Убийств и суицидов стало меньше, но общество стало превращаться в безликую толпу, поголовно инфицированную вирусом бесчувствия.
Люди, которые жили без чипов и браслетов проводили митинги, писали петиции и прошения в правительство о запрете проведения операций и извлечения уже имеющихся чипов у тех, у кого они уже были установлены. С другой стороны ВИЧ-диссиденты выходили на улицы и спорили о том, что такого заболевания и вовсе не существует, оно придумано лишь для того, чтобы запугивать людей и выколачивать из них деньги.
Я больше не могла однозначно сказать о том, что я чувствую в тех или иных обстоятельствах, потому что мой мозг разучился делать это без стимуляции, поэтому иногда при общении с «чистыми» людьми не понимала, что они имеют в виду или почему на их лице такая эмоция. Мне было их жаль, потому что им все еще приходилось страдать и испытывать то, о чем я уже почти забыла.