Огненная избранница Альфы
TekstГлава 12. Агнешка. Кровь на снегу
Карету страшно трясло, она подпрыгивала на ухабах, скрипела, качалась из стороны в сторону, да так, что то и дело казалось – ну всё, сейчас разобьются. Кнут зло свистел, кучер кричал, подгоняя лошадей, и те не только из-за его понуканий, но и из страха за свою жизнь отдавали последние силы. А волки выли всё громче, всё ближе – догоняли неотвратимо.
Сжавшаяся в уголке на полу Фица вслух молилась, а Агнешка совсем позабыла о воззваниях к ангелам и богам. С коленями она забралась на сидение и, держась за спинку похолодевшими руками, припала к маленькому окошку, из которого могла разглядеть окружённую лесом дорогу.
Если бы не жуткий вой и продирающее холодом спину ощущение смертельной угрозы, вид за окном показался бы совсем мирным – пустынная дорога, уснувший под толстыми сугробами лес, свет луны – такой яркий, что снег искрился, как днём. Агнешка вглядывалась вдаль ставшими болезненно сухими глазами, искала опасность.
Сердце испуганно сжалось – нашла. Безмятежную картину нарушила мелькнувшая вдали чёрная тень. Страха нагнали жёлтые глаза, блеснули совсем рядом с каретой, из тени двух огромных сросшихся елей.
Испугаться ещё больше Агнешка не успела – забыла дышать, услышав душераздирающий вой, но не сзади, как было всё это время, а впереди.
Окружили!
Агнешка обернулась на звук, но, разумеется, не увидела ничего, кроме внутреннего убранства трясущейся из-за быстрой скачки кареты. Зато заметила через боковое стекло, как из леса к ним бегут огромные волки, пятеро или больше – она не считала, ведь с другой стороны к ним тоже бежали. И сзади их нагоняли. Теперь по пустынной прежде дороге их преследовало десятка два огромных волков, а их вожак выл впереди – раздирал страхом души жертв до того, как добраться до них зубами.
Всё, их нагнали и загоняли теперь, как отбившегося от стада оленя.
Будь это настоящие волки, Агнешка бы знала, что делать: отвела бы неразумным глаза, заставила лечь в снег и мирно уснуть, но те существа, которые издали казались волками, ими не были, да и вблизи выглядели иначе. Не существовало на свете настолько крупных волков – настоящих гигантов, сильных, выносливых, способных за раз свалить лошадь или оторвать человеку руку ли, ногу.
Агнешка впервые вживую видела волколаков, но не могла ошибиться. Жёлтые глаза бет и алые альф светились в ночи, тем ярче, чем мощней была их духовная сила. Густая чёрная, серая, коричневая, белая шерсть делала их в чём-то больше похожими на медведей, чем на волков. От одного взгляда на их клыкастые, с горящими глазами морды становилось страшно. Тем более когда приходило понимание, что в обличии зверей охотились люди, но видели в цели не человека, а законную жертву, не сомневались в своём праве убить.
Смотреть в окна Агнешка больше не отважилась. Попыталась устроиться на сидении как полагается, но всё так скрипело, трещало, подпрыгивало и раскачивалось, что в итоге, как и её спутница, Агнешка сползла на пол.
В голове билось всё громче и уверенней: «Нам не спастись, тут ни боги, ни ангелы не помогут».
Сестрица Эля за такие мысли дала бы нагоняй, может, даже заставила бы стоять в углу на горохе. С какой бы радостью Агнешка перенеслась в обитель, даже если бы с гороха её не отпускали неделю.
– Помоги нам, Пречистая Мать, – нараспев, закрыв глаза, читала Фица, – пошли нам, находящимся в опасности, убогим и слабым, святого защитника. Пусть возьмёт он нас под своё покровительство, пусть избавит нас от врагов рода человеческого. Смилуйся, Пречистая, помоги. Сыном твоим заклинаю, жизнь отдавшим ради спасения нашего. Помоги нам, Пречистая Мать…
Всего на миг Агнешка отвлеклась на молитву, усиливая её многократно – «Где двое или трое собраны во имя Моё, там и Я невидимо стою между ними», – как снаружи раздался полный отчаяния вопль, а внутри – чудовищный скрежет.
Она только и успела прикрыть голову руками, как карета накренилась так, как ни разу до этого, а затем повалилась на бок, как раз в ту сторону, где у дверцы на полу пряталась Фица. Агнешку дёрнуло вбок и вниз, она упала, как и где придётся, путаясь в юбках и шубе.
Карету ещё недолго несло, затем всё стихло.
Агнешка упала удачно, ничего себе не повредив. Чувствовала, что прижала своим телом накрывшуюся шубами спутницу, постаралась приподняться и отползти, но та схватила Агнешку за руку.
Серые навыкате глаза Фицы в полумраке кареты стали как будто ещё больше.
– Молчи, – одними губами сказала она и прижала указательный палец ко рту.
Агнешка замерла, прислушиваясь – вокруг ходил кто-то. Испуганно ржали лошади… лошадь, теперь одна. Удар, глухой рык – и снова всё, кроме повизгиваний и рычания, стихло.
Карету качнуло, будто кто-то забирался по ней.
Фица подняла испуганное, как снег белое лицо к свету, проникающему через окно, и Агнешка вдруг поняла, что немедленно следует сделать. Дёрнула женщину за руку и приказала пригнуться, а затем спрятала скукожившуюся Фицу под овчиной из тех, которыми они накрывали ноги. Успела в последний миг, когда дверцу кареты уже тянула к себе чья-то рука.
Агнешка запрокинула голову. Лунный свет загораживал человек – крупный мужчина, кажется, черноволосый и, без всякого сомнения, голый.
– Давай руку, ведьма, – грубо приказал он со страшным акцентом, и Агнешка поняла, что в нападении случайности нет, взывать к жалости бесполезно.
Кое-как она приподнялась и протянула руку, как он потребовал. Охнув от боли, почти сразу же оказалась снаружи, сидящей на краю перевернутой набок кареты.
Десятки волков встретили её появление воем.
– Пошевеливайся, – волколак толкнул её в спину, и Агнешка повернулась к нему, хотела спросить, что он от неё хочет, но тот не стал объяснять, а столкнул её с высоты в снег.
– Вставай, – услышала она, выбравшись из сугроба. Поднялась на ноги, не понимая, почему подчиняется его грубым приказам.
Что делать в таких случаях, её не учили. Кругом ходили огромные волки, рычали, сверкали глазами, и лишь один – в человеческом обличии, бесстыдно обнажённый и не пытающийся даже ладонью прикрыться – стоял перед ней.
Она огляделась кругом: карета лежала на боку, судя по кровавым следам и чавканью, все их лошади пали. Со своего места Агнешка видела только одну тушу и наклонившегося над ней чудовищно огромного медведя, рвущего бедную лошадь на части.
Агнешка с трудом сглотнула. Отвела взгляд и тотчас заметила торчащую из глубокого сугроба пару сапог. Она не особо приглядывалась, но сердцем знала – это их кучер, и он, без всякого сомнения, мёртв.
Ни одного из шестерых сопровождающих конников она не увидела. То ли погибли, то ли сбежали.
«Лучше б второе, – взмолилась она про себя. – Может, до людей скорей доберутся, подмогу приведут. Не меня спасут, так Фицу. Пусть хоть ей повезёт пережить эту ночь».
Только какая подмога в безлюдных Стеклянных горах? Биться против волколаков охотников найдётся немного. С вилами да топорами – не найдётся вообще.
Агнешка закрыла глаза и попросила богов подарить ей быструю и лёгкую смерть – или спасти невредимой. Жить хотелось пронзительно, ярко чувствовалось, как по венам течёт кровь, как поднимается грудь, вбирая в себя каждый глоток свежего морозного воздуха, как сердце трепещет.
Волколак что-то сказал по-своему, для Агнешки непонятно, и волки ответили ему рыками, фырканьем. Она сосредоточилась из-за всех сил, чтобы понять, что он там говорит, почему вокруг этот смех, отчего спину продирает мороз до кости, словно тело уже знает ответ и боится его больше всего в этой жизни.
Человек-волк оказался открыт, словно книга, и она потянулась к нему так, как учила Душенька, не торопясь, медленно, словно к бабочке на цветке.
– Бьёрн! – раздался крик. И ещё какие-то слова. Гортанные, грубые, незнакомые – и очень яркие образы в голове: огромный медведь, кровь на снегу, её изломанное мёртвое тело, то в одежде, то нет, словно волколак ещё не решил, каким способом Агнешке доведётся уйти из жизни – уж точно не по лестнице в небо.
Она отшатнулась, прерывая их связь, вся сжалась под его веселящимся взглядом. Ей осталось лишь молиться о том, чтобы медведь поскорее пришёл, но боги и в этом оказались немилосердными.
Волколак сорвал капюшон с её головы, дёрнул удерживающую волосы ленту, и те рассыпались по плечам. Агнешка смотрела на него во все глаза. Тело словно окаменело, она хотела, но не могла даже пошевелиться. Мужчина медленно пропустил прядь её волос через пальцы.
– Юная и прекрасная, златовласая, как Лорелея, – сказал он так, чтобы она поняла, и крикнул медведю, чтобы тот пока погодил.
Она не знала их языка, но сразу поняла, какое он принял решение.
– Нет, – прошептала Агнешка, отступая на шаг.
– Да, – сказал волколак и оскалился, будто зверь.
Он и был зверем – совершенно безжалостным, и Агнешка видела то ужасное, что он собирался с ней сделать.
– Нет, – громче повторила она и ещё отступила, путаясь в подоле платья и шубе.
Волколак весело рассмеялся над её страхом, от которого в лёд стыла кровь, над гневом, от которого она же вскипала огнём. Он веселился, и с каждым мгновением огня в Агнешке становилось всё больше.
Глава 13. Агнешка. Огонь на снегу
Волколак улыбался, белые зубы блестели, глаза смеялись. Тёмноволосый, высокий и мощный, как мужчина он, наверное, считался красивым, но Агнешка в жизни не видела такого ужасного существа. Чужой страх ему нравился, пьянил без вина и делал похотливым животным. Он облизнулся и жарко выдохнул: облачко пара на миг зависло перед ним и развеялось. Усмехнувшись, он сделал вперёд ещё один шаг – небольшой, играя с избранной жертвой.
– Не смей! – Агнешка отступила по хрустящему под ногами снегу. – Прокляну.
Он засмеялся.
– Да ну? Целительница, всё, что ты можешь – вкусно кричать.
Агнешка сжала кулаки и отступила ещё на шаг. В крови тёк огонь, сжигая страх и кое-что поважней – память о необходимости быть благоразумной.
«Ты всегда должна сдерживаться, маленькая, – предупреждала её, ещё крошку, Душенька. – Твоя сила так велика, что ты можешь кому-нибудь всерьёз навредить. Не позволяй себе гневаться, в минуты испытаний духа молись и проси ангела-хранителя усмирить чувства. На волю гнев никогда не пускай. Поклянись мне, вот, на святом образе поклянись, что никогда не используешь свою силу во зло, ни при каких обстоятельствах не станешь вредить людям».
До смерти Агнешке осталось всего ничего – и никакой лестницы в небо не появилось, ни помощи ангелов она не дождалась, ни ответа богов, которым всю жизнь молилась. Её некому было спасти. Она одна стояла против врагов, и людей среди них не было, ни одного. Лишь один внешне казался человеком, но сердцем был хуже их всех, даже полубезумца-медведя.
Агнешка с лёгкостью читала в его звериной душе. Ну какой из него человек? Потакающий низменным чувствам, жаждущий власти, убивающий так же легко, как дышащий, похотливый, наслаждающийся чужим страхом и болью.
Агнешка прищурилась, разглядывая его во всех подробностях.
Его душа походила на угли в костре – чёрная и тёмно-красная. Ни зелени доброты, ни синего спокойствия, ни фиолетовой мудрости, ничего светлого – человеческого – Агнешка в нём не увидела. Только двуногое тело с буграми развитых мышц – неподходящий облик для дикого зверя.
Агнешка всю жизнь училась направлять свои силы во благо, никогда не позволяла себе всерьёз разозлиться, не знала даже, как это делать, не думала нарушать клятву, хотела прожить безгрешную жизнь. Но сегодня ей не оставили выбора. Она здесь одна. А ещё беззащитная Фица, прячущаяся под шубами там, где, скорее всего, не насытившись первой жертвой, её тоже найдут. И кто, кроме Агнешки, её защитит?
И всё равно сама Агнешка напасть на врага не решилась бы, ведь даже зверь заслуживал жить. Она муху боялась невзначай погубить, а тут перед нею стояло подобие человека.
Волколак схватил Агнешку за волосы, притянул к себе, навис, глядя в глаза и довольно скалясь.
Страх волной прошёл от макушки до пят, вернулся наверх и сгорел под рёбрами, где все силы сходились в единый пульсирующий комок её духовных энергий. Агнешка смотрела в глаза волколака и видела все те мерзости, которые он хотел с ней сотворить, а затем отдать истерзанное тело другим волкам и медведю.
Он что-то ей говорил, его губы медленно шевелились. Но слова до неё не доходили, застревали где-то вдали. Каждый удар сердца сотрясал её тело, будто землетрясение, а внутри, как в раскалённой печи, становилось всё жарче.
Агнешка уже думала, что сгорит, не зная, что делать с этим жгучим огнём, текущим по венам, но волколак её спас. Он решил свою судьбу сам – схватив её за платье, разорвал его от горла до талии.
Под треск ткани её тело пришло в движение само, без вмешательства разума. Мороз укусил голую грудь, и стыд направил свободную от захвата руку. Агнешка ударила рвущего с неё одежду мужчину по лицу, оттолкнула его, упершись ладонями, куда пришлось, и отшатнулась от яростно взвывшего, оглушительно закричавшего зверя. Там, где она прикоснулась к нему, его тело загорелось ярко-рыжим огнём.
Больше её никто не удерживал, и она попятилась, не отводя глаз от горящего волколака.
Он схватился за мгновенно покрасневшую, пошедшую волдырями и чёрной копотью грудь рукой, и его ладонь тоже тотчас запылала. Крича от терзающей тело боли, он упал в снег, но огонь и там не погас. Мужчина извивался и брыкался, размахивал руками, ногами, катаясь по земле, но пламя вопреки всем законам лишь разгоралось. Искры огня сыпались от него во все стороны – и продолжали гореть, будто кто-то закопал в снегу свечи и теперь зажёг, творя невероятную красоту.
Агнешка опустила взгляд на собственные руки – огонь горел и на них, но не жёг, она чувствовала лишь тепло.
То, что видели её глаза – это же настоящее чудо. Она зря укоряла Творца за то, что Он оставил её беззащитной перед врагом. Вот Его дар, слегка потрескивает, но не жжёт, освещает всё кругом и защищает. О такой милости она не смела даже мечтать, и в душе поднялась волна благодарности.
Звуки то прорывались к ней, то будто совсем исчезали. Она видела, как катается в снегу волколак, как всё больше горит его тело, теперь уже и ноги, и спина, и голова, но не испытывала ни капли жалости, только бесконечный восторг перед промыслом Божьим.
Толчок в спину сбил её с ног. Падая, Агнешка выставила вперёд руки, и те вошли в рыхлый снег. Зашипело, как когда костёр заливают водой. Она сжала кулаки, пытаясь сохранить остатки огня. Напавший на неё зверь рвал с неё шубу, злобно рыча, пытался добраться до шеи. Агнешка не знала, каким чудом смогла извернуться, но всё-таки ей удалось, и она схватилась за шерсть, рассыпая по ней жгучие искры. Волк испуганно взвыл, отшатнулся – и она ударила снова, куда пришлось.
Запахло палёным, и волк отступил, подвывая, к другим – собравшимся совсем близко, стоящим плотной стеной. Огненные искры скатились с его тлеющей шерсти и цепочкой остались гореть на снегу.
Не меньше десятка волков смотрело на Агнешку. Тишину разбивали лишь мучительные стоны и крики обожжённого человека. Над поднятой вверх правой ладонью шипело пламя, ставшее не больше огонька зажжённой свечи.
Не отводя глаз от стаи, Агнешка спиной вперёд поползла по сугробам под укрытие кареты. Она помогала себе только левой рукой, боясь потерять остатки единственной защиты.
Один из волков зарычал, и все зарычали. Их жёлтые и красные глаза сверкали всё ярче, а её пламя, кажется, становилось всё меньше, и только искры под левой рукой плавили снег.
Она прижалась к днищу кареты, потёрла мокрую и замёрзшую левую руку о шубу, взмолилась: «Гори!» – и не увидела даже искр.
Один из красноглазых волков поднял морду и завыл угрожающе, страшно. Стая ответила рычанием и воем. А затем к ним присоединился медведь и рыкнул так страшно, что сами закрылись глаза.
За тонкой деревянной преградой тихо плакала Фица.
Агнешка дала себе всего мгновение на страх, попросила ангела позаботиться о них двоих, а когда открыла глаза – стая волков уже к ней направлялась. Впереди шёл медведь.
Её не хватит на всех, Агнешка это знала – и они это знали. Она поднялась на ноги, сжала кулаки и начала в голос читать отходную молитву. Жар вновь разгорался в груди, и она понадеялась, что как минимум одного с собой заберёт. Из всех самого чёрного и безумного, а значит – медведя.
Глава 14. Хольгер. Благие намерения
Охота на людей началась, и волчий вой преследовал Хольгера на всём пути к вершине гряды. Спиной чувствовалось недовольство идущей позади стаи, обида сестры, собственные ноги тоже не шли. Хотелось бежать вниз, искать Маркуса. Найти и впиться в его горло зубами, разорвать поганое брюхо.
Зудящее под кожей желание повернуть назад стихло, когда из-за изменившегося рельефа стихли все звуки погони. Преодолев перевал, стая начала спуск с горы, и Хольгер вынужденно сосредоточился на другом. Идти стало намного трудней, приходилось сражаться со снегом и льдом, буйно заросшим склоном, уходящими из-под ног то острыми, то скользкими камнями.
Лишние мысли развеялись вместе с убыстрившимся током крови и потяжелевшим дыханием. Теперь, если Хольгер и думал о Маркусе, то лишь проклиная за то, что пришлось уйти с удобного во всех отношениях пути. С этой стороны горы они продвигались вперёд раза в полтора медленней.
Другие давно успокоились, но Изи всё недовольно порыкивала, никак не желала принять его решение оставить людей промыслу их богов. Хольгер пустил её вперёд, чтобы в сражении со снегом об ином позабыла.
Увы, это оказалась не самая мудрая его мысль.
Сестра оставалась рассеянной и потому чуть не угодила в расщелину. Пришлось вытаскивать её за шкирку, будто щенка, проверять ногу – нет, не повредила, но могла и сломать. Изи понимала, чего чудом избежала – поджала хвост, опустила голову, прижала уши – по-настоящему испугалась. Хольгер не стал её бранить, только рыкнул, чтобы всё были внимательны и шли за ним след в след.
Спуск оказался настолько сложным, что Хольгер за собственным тяжёлым дыханием даже не сразу понял, что за звуки тревожат его чуткий слух. Он остановился, и сестра тявкнула, призывая прислушаться, будто он не знал, что в таких случаях делать.
Дорога, по всей видимости, шла вокруг горы, и преследователи вместе с жертвами успели обогнать прошедшую по вершине горы стаю Хольгера. Судя по крикам людей, ржанию лошадей, торжествующему волчьему вою теперь находились внизу, прямо под ними.
Хольгер честно пытался, но полностью разминуться с Маркусом не удалось. Должен ли он признать в этом знак судьбы и вмешаться?
Порыв ветра донёс медвежий рык, и Хольгер, больше не раздумывая, повернул влево, выбирая более сложный путь для тела, но для духа – простой. Цель требовала вести стаю своим путём – подальше от празднующих скорую победу охотников.
Альфа упорно шёл по выбранному пути, продирался через бурелом, оставлял на колючих кустах обрывки шерсти. Никто с ним больше не спорил, все подавленно молчали, прислушивались к звукам внизу. И Хольгер не хотел, но тоже внимательно слушал.
Вопль боли и ужаса раздался уже после того, как стихли звуки погони. Кричал человек, раздирал горло так, будто его поджаривали на костре. Попадись он в лапы безумцу-медведю, быстро бы смолк. Значит, виноват кто-то другой, совсем не имеющий жалости.
Человеческим воплям вторили волки, но в их вое не слышалось привычного торжества победителей. Такая сильная стая – и проиграла? Как и кому?
Хольгер, пойманный на приманку из любопытства, совсем остановился и повернул голову в сторону, откуда доносились ужасные крики. Сестра тотчас одобрительно рыкнула, и не только она – другие тоже надеялись повоевать и заулыбались, завиляли хвостами.
Он сжал зубы – решение принято, менять его нет причин. Но как же хотелось спуститься вниз и всё разузнать, и, если повезёт, поучаствовать.
В голосах собравшихся внизу волков звучал откровенный испуг, они подбадривали друг друга, но, похоже, не решались напасть на неведомого противника. Человеческие крики не затихали, наоборот, превращались в подобие звериного воя, и Хольгер подумал: надо хотя бы узнать, с каким противником столкнулся враг, что или кто его так напугало.
Мысль ему настолько понравилась, что он не смог от неё отказаться. Хольгер заведомо знал, что лукавит – ну не умел он прятаться по кустам. А значит, добравшись туда, почти наверняка не ограничится только разведкой. Знал, но всё равно поддался соблазну. Тем более сестра и остальные смотрели на него с такой надеждой в глазах.
«Вниз», – скомандовал он, обещая себе, что для начала только посмотрит, а уж потом… Что потом, и так было ясно.
Теперь спускаться с горы им ничто не мешало, даже проклятый шиповник, ежевика, малина и заросли хмеля. Они молча бежали на горящие внизу огни и, чем ближе подбирались, тем сильней в нос било палёным. И свежей кровью, как без неё.
С ветром им повезло, чужая стая не могла их учуять, а увидеть приближение мешали деревья, густой кустарник и то, что, загнав жертву, охотники себя жертвой не чувствуют и редко оглядываются по сторонам.
До места стычки оставалось около трети пути, когда внизу завыл альфа – громко и мощно. Ему дружно ответили, но Хольгера удивило другое: выл не Маркус. Уж голос Маркуса он бы узнал.
На призыв альфы ответил медведь, перекрыв мощнейшим рыком и злобное волчье рычание, и затихающие крики мучительной боли.
Далеко. Хольгер пытался хоть что-то разглядеть сквозь частокол деревьев, но увидел лишь огни и движение неясных теней.
Новый призыв вожака словно за поводок потянул: быстрей! И Хольгер постарался быстрей, ещё быстрей, так быстро, как только возможно.
Прыгая через поваленное дерево, он нашёл медведя взглядом – тот стоял на задних ногах, драл глотку рыком. Выстроившиеся полукругом волки вторили ему. Перед ними лежала перевёрнутая карета, вокруг неё горели огни.
Сколько их там? Хольгер никак не мог сосчитать, деревья мешали. Медведь-то точно один, а бродящих кругом кареты волков – неизвестно. Но что противников в разы больше – так точно.
С таким раскладом не победить, и Хольгер должен был бежать не сюда, а отсюда, но ноги будто сами несли и его, и всю его стаю с горящими от возбуждения глазами и шерстью, поднятой на загривках.
На что они надеялись? Отсидеться в кустах и всё разузнать – точно нет. Все они, даже Изи – безумцы, любящие хорошие битвы. Берсерки по духу, как и он, Хольгер-берсерк, альфа-властитель Соколиных утёсов.
Медведь мощно зарычал, предупреждая, что готов убивать. Его рык становился всё громче. Бьёрн-людоед надрывал горло так, будто шёл против равного или целой стаи. Он, несомненно, боялся. Но кого мог испугаться чудовищно сильный огромный медведь?
До дороги оставалось всего ничего – преодолеть с десяток деревьев по склону, когда рык медведя оборвался изумлённым, испуганным визгом, а огромная тёмная фигура запылала огнём. Волки отпрянули врассыпную, и Хольгер выбрал минуту чужого смятения, чтобы остановиться, поднять голову и завыть – яростно, дико, как всегда в битвах, возвещая, что на поле боя выходит берсерк.
Одного его страшного воя хватило, чтобы ряды противника смешались, а самые трусливые поджали хвосты. Несколько серых теней бросилось под прикрытие кустов на той стороне дороге, остальные сбились в кучу, не зная, что делать, и мешая друг другу. Медведь рычал и катался по снегу, безуспешно пытаясь сбить пламя, рассыпая вокруг себя яркие искры, крохотными язычками остающимися гореть на снегу.
И в эту смятенную толпу ворвался скалящий острые клыки Хольгер и его беты. А уж они точно знали, что делать там, где каждый, кроме них – враг.
Под рёв медведя, визг и клацанье челюстей Хольгер провёл свою самую быструю победоносную битву. Ему хватило нескольких минут и десятка людей, чтобы обратить в бегство стаю втрое-вчетверо больше.
Он рычал, рвал зубами, сбивал с ног всех, кто не свой, и вскоре на дороге, кроме катающегося по снегу, пылающего, словно хорошо промасленный факел, медведя и перевёрнутой кареты, в тени которой прятался кто-то в белых мехах, никого не осталось.
Хольгер обежал поле боя по кругу, но никого не нашёл, кроме трупов. Из четвёрки павших лошадей на одну даже ему было страшно смотреть – видно, бедняга пришлась медведю по вкусу.
Из двух мёртвых людей только один был человеком – тот, чьё тело оказалось в сугробе, оставив снаружи лишь сапоги. Вторым мертвецом оказался обгорелый волк в человеческой форме. Его Хольгер сразу узнал, и, пусть и воняло ужасно, не отказал себе в удовольствии помочиться.
Крысе – крысиная смерть. И даже приятно, что не нужно мараться о такое ничтожество.
Хольгер вернулся к своим, поглядывая то на катающегося по снегу медведя, то на прячущегося под прикрытием кареты человека. Внутри неё тоже кто-то был, но угрозы собой не представлял. А вот снаружи находилась женщина, судя по запаху – молодая, испуганная, вкусная, а если вспомнить о незавидной судьбе Маркуса – крайне опасная.
Тут и гадать нечего, кто она – ведьма. Об их племени Хольгер всё знал, потому и собирался держаться подальше.
«Ей достаточно в глаза заглянуть, чтобы волк лишился души и стал привязчивым, будто собака, – вспомнился бабушкин голос, треск огня и завывания зимнего ветра в камине. – Если встретится тебе такая на жизненном пути, Хогги, беги от неё, чтобы аж пятки сверкали. Обещай, что исполнишь».
Маленький Хогги, разумеется, дал слово избегать коварных обольстительных ведьм, взрослый Хольгер собирался последовать совету бабушки в точности – убежать и поскорей, тем более дела не ждали.
Хольгер помог ведьме, чем мог и хотел, и она ему помогла, так что они были квиты. А лезть к ведьмам – себе дороже, да и опасно. Все они такие или только одна, но пахла молодая ведьма прекрасно, даже вонь горящей плоти и шерсти не могла перебить чарующий аромат.
Медведь всё ещё катался по снегу, но волшебное пламя не гасло, разгоралось сильней, оставляло на белом пылающие капли и лужи. Изи подобралась к ближайшему огоньку, потянулась к нему любопытным носом. Хольгер зарычал, впервые за день всерьёз осаживая сестру – испугался.
«Мы уходим», – рыкнул он, созывая своих, исследующих всё вокруг и отдыхающих.
Изи попятилась и села на снег, наклонила голову на бок. Ей не потребовалось обращаться и говорить человеческим языком, он и так её понял: «Как уходить, когда здесь столько нового и интересного? Разве мы со спасёнными людьми даже не познакомимся?»
«Нет», – ответил Хольгер и вновь рыкнул, созывая других любопытных и своевольных.
Двух из десяти бет не хватило – видимо, всё ещё рыскали по кустам и не слышали зова. Хольгер поднял голову и громко завыл.
Вой резко оборвался, когда пришла острая боль – ударила в левый бок, обожгла всё нутро, сбила с ног. Перед глазами вдруг стало темно, и он лишь успел удивиться. Как же так? Его победили?