Чисто российское преступление: Самые громкие и загадочные уголовные дела XVIII–XX веков

Есть в архиве дела маньяков не сексуальных, а, скажем так, политических. Среди них – одно из первых антисемитских дел: дело убийцы Коровина. Среди вещдоков – тряпка, в которую был завернут пистолет (орудие убийства), и картонки с лозунгами антисемитского содержания. В последних – что-то типа «так будет со всеми жидами».

Коровин был механиком на Свердловской киностудии. Собрал вокруг себя группу на почве антисемитизма, а потом все это превратилось в банальную ОПГ – банду. Два вооруженных налета, несколько трупов… Коровин не пожалел даже соседку, которая была еврейкой. Его казнили.

Кстати, странное дело: в советские годы, когда людям давали расстрельную статью, с них взыскивали гражданские иски. Часто для этого распродавали все имущество казненного, но бывало, что по счетам приходилось платить родным убийц и маньяков.

Что лично меня потрясало из вещдоков – так это трусы и тампоны. Казалось бы: ну зачем хранить такое? Но нет, суд так постановил. За почти полвека улики даже не испортились. Это благодаря особому температурному режиму архивохранилища.

Ничуть не пострадали и кинопленки – приложения к психиатрической экспертизе. Может быть, когда-нибудь их используют в документальных фильмах. Недавно работники прослушали кассету с допросом витебского маньяка (дело 1989 г.) – того самого, что, будучи дружинником, сам себя ловил, пока ему это не надоело и он не захотел наконец прославиться – и подставился. Кассета звучит превосходно! Вообще больше всего здесь именно магнитофонных кассет с записями допросов, показаниями свидетелей и потерпевших. Была идея перевести все в электронный формат, но дело это сложное и долгое. Да и неизвестно, захочет ли кто-то когда-нибудь их послушать…

На складе вещдоков есть даже трусы серийного насильника

Среди улик чаще всего попадаются кассеты с записями допросов

Невольный трепет вызывают ставшие уликами личные вещи персонажей нынче уважаемых, знаменитых. Передо мной – рукописи, а точнее, вещдоки по делу писателей Синявского и Даниэля, которых в 1965 г. обвинили в тунеядстве, что было чистой воды формальностью. На самом деле они считались антисоветчиками, потому как печатались за границей. Оба отсидели. Синявский потом эмигрировал, а Даниэль умер в России. Обоих впоследствии реабилитировали, но их дело до сих пор хранится в ФСБ. А в Верховном суде – только личные вещи и документы как в их защиту, так и против. Десятки открыток от иностранной организации по защите прав человека, от министерств иностранных дел и юстиции разных стран с призывами освободить писателей теряются на фоне сотен писем простых советских граждан. А те требовали осудить «тунеядцев». От воззваний советских людей типа: «Пусть они будут прокляты!» – мурашки по коже, почти такие же, как от признаний маньяков…

Что еще можно найти на полках архивохранилища? Дробовик, который проходил по гражданскому делу как наследственное имущество. Ружье никак поделить не могли – вот и не досталось оно никому. В Верховном суде ствол специально подпилили и сделали его непригодным для стрельбы.

В числе вещдоков – предметы, которыми преступники пользовались в качестве оружия

А вот это неожиданно: в углу лежит внушительного размера труба, которая проходит как вещдок по делу об использовании служебного положения в корыстных целях. Есть тут и какие-то камни, железки… В материалах дел – никакой информации. Может, этими обломками убили кого? Может, изъяли у какого-нибудь известного скульптора?

Под руку попадаются шарфы…

– Ничего ценного тут не найдете, – говорят хранители. – Изъятые норковые шубы сразу продавались, вырученные деньги шли в доход государства, а золото-бриллианты отправлялись в Гохран.

А по мне – все это просто бесценно. Ведь в подземном хранилище – вся история Союза, его темная сторона. Считается, что именно по преступникам и совершенным ими злодеяниям можно оценить уровень развития всей страны. И это будут не рассуждения историков или экспертов, а чистые факты. Вещественные доказательства по самому громкому делу – делу Советского Союза…

Часть I
Как на Руси судили ведьм, чародеев и писателей

Глава 1
Кость великана, медвежья голова: дела о колдовстве и чародействах

Борьба с колдовством на Руси велась испокон веков, хотя и без особого фанатизма: ведьм не сжигали на кострах, как в Европе, а в основном наказывали плетьми. Более того: многих «чародеев» даже оправдывали.

«Суду предъявлены вещественные доказательства: кость великана и обожженная медвежья голова» – это цитата из реального судебного дела XVIII в. по обвинению старухи в колдовстве. Забегая вперед, скажу, что суд проявил беспристрастность и разобрался, признав женщину хотя и практикующей всякие чародейства, но невиновной в наведении массовых порч. Оказалось, что «потерпевшие» крестьяне не извивались и не кукарекали, а лишь танцевали и пели (причем оттого, что напились, а не из-за старушечьих ритуалов с «костью великана»).

Тульский архив

Мы с главным хранителем фондов Максимом Милениным открываем двери, за которыми спрятана история дореволюционной судебной системы. В Тульской губернии она в ту пору, пожалуй, работала лучше, чем в других. А главное – местные архивариусы смогли сохранить колоссальное количество судебных дел.

Уходящие в потолок полки идут длинными рядами. На них стоят пухлые папки, где прячутся настоящие сокровища для исследователей. Мы аккуратно берем в руки листочки, которые, кажется, готовы рассыпаться, превратиться в прах. Но время отнеслось к ним бережно. Наверное, это объясняется качеством бумаги, на которой писались прошения для государя и для судов.

Меня интересуют дела, касающиеся обвинений в колдовстве, чародействе, волхвовании, еретичестве, черной магии.

Искать их в архиве – все равно что иголку в стоге сена. Должна признаться, мне не хватило бы и нескольких лет, если бы не Максим Миленин. Он предварительно исследовал архивные описи с короткими записями об уголовных делах, среди сотен и тысяч выписал номера, годы и прочие опознавательные знаки тех, что могут оказаться подходящими.

Полки с бесценными сокровищами в Тульском архиве

Хранитель архива Максим Миленин

И – вот оно! Одно дело, второе, третье… Трудно передать словами чувство, возникающее, когда ощущаешь себя на пороге какого-то открытия. Что таят эти дела? Какие чудеса или ужасы описывают люди, которые по долгу службы их вели и выносили вердикты? Фигурируют ли там, приняв реальное обличье, персонажи из сказок, которые мы сегодня рассказываем своим детям?

Обложившись делами, пытаемся расшифровать, что в них написано. На первый взгляд кажется, что это вообще не буквы, а узоры. Мне самой удалось распознать всего несколько слов на каждом листе. И тут на помощь пришла ведущий архивариус Ольга Цуканова, которая знает старославянский язык. К слову, дела конца XVIII в. читать уже гораздо легче.

Материалы дела на древнерусском языке

– Основной массив документов относится к XVIII в., – анализирует наши находки Миленин. – Однако дела по обвинению в колдовстве, чародействе встречаются вплоть до 1860-х гг.

При их изучении становится очевидно, что в абсолютном большинстве случаев подобные дела заводились по доносам соседей или служителей церкви. Доносчики пытались таким образом очернить своих неприятелей. Иногда обвинение в чародействе было следствием того, что мы сейчас назвали бы «некачественным выполнением услуг». Иными словами, обратившиеся за помощью к «знахарям», «волхвователям», «волшебникам» не получали требуемого и жаловались на то, что их обманули.

Интересно, что эти дела представлены в фондах не только судебных учреждений, но и духовных правлений (Тульской духовной консистории, Коломенской духовной консистории), а также органов исполнительной власти: Тульского губернского правления, Тульской провинциальной канцелярии, Тульского губернского по крестьянским делам присутствия, Канцелярии губернатора. Можно предположить, что случаи обвинения в колдовстве и чародействе относились к ведению разных структур.

Здесь будет уместна цитата из документа, на который ссылаются во многих подобных делах. Она показывает, кто считался преступником и что считалось преступлением (здесь и далее сохранены орфография и пунктуация источников):

Кто чинит колдовство или чародейство, или иной подобной обман, происходивший от суеверия или невежества или мошенничества, и для оного начертания на земле, или курение, или пугание чудовищем, или толкование снов, или искание клада, или искание видений, или нашептание на бумагу или траву, того отсылать к суду, учинить с ним, как законы повелевают.

А закон тогда гласил, что, в зависимости от мотива и последствий, «колдуну» грозило наказание в диапазоне от церковного покаяния до смертной казни. Последняя, впрочем, применялась крайне редко.

И снова цитата – объяснение судам, в каких случаях казнить, в каких миловать:

Наказание есть обыкновенная казнь чернокнижцам, ежели оный своим чародейством вред кому чинил или действительно с диаволом обезательство имеет. А ежели же он чародейством своим ни кому никогда вреда не учинил и обезательства с сатаною никакова не имеет, то надлежит по изобретению дела того наказать другими вышеупомянутыми наказаниями и при том церковным публичным покаянием.

 

Еще один документ, попавшийся в процессе изучения дел, – решение одного из судов:

Дабы впредь никто никаких мнимых волшебников в домы явно и тайно не приводили и с ними в домы ни ходили и на пути о волшебствах разговоров с ними не имели и никакому душевредному их учению не обучались ‹…› учинено будет жестокое наказание битье кнутом.

То есть рекомендовалось наказывать и людей, которые доверяют всякого рода чародеям. Впрочем, уточнялось: если они донесут на таковых, то «вины им отпущены будут безо всякого истязания высочайшаго».

Судебное решение по делу о колдовстве

Дело 1724 г.: отравление мужа кореньями

На старинной обложке старательно выведено: «Дело по обвинению в колдовстве крестьян князя Федора Алексеевича Голицына Михаила Терентьева, Михаила Иванова и Ирины Федотовой с. Грязновки Епифанского у.».

Указана и дата: 21 декабря 1724 г.

Дело по обвинению крестьян в колдовстве

Это самое старое из сохранившихся дел о колдовстве. В нем трое обвиняемых – одна женщина и двое мужчин.

Итак, суть дела.

Крестьянку Арину заподозрили в отравлении мужа, Андрея Федотова. Во время следствия выяснилось, что коренья для злого дела дал крестьянин Михаил Иванов. При этом:

…велел ей истолкши мужу давать в питие, чтоб его умертвить. И научал вместе с крестьянином Михаилом Терентьевым де ее Арину на те коренья наговаривать.

Таким образом де ей Арине отриниться [отречься] от Бога от отца своего и матери и того де ради познать ей тою науку еретическую. И велел де он Иванов ей, Арине, над рекой стоя чесать голову и нырять под воду и с нею де Ариною он Иванов жил блудно недели с три.

А дальше – почти детектив с погоней. Крестьян-«колдунов» Иванова и Терентьева привезли для допроса в Подмосковный надворный суд. А они взяли да сбежали из-под караула. Жили какое-то время в лесу, где их вскоре и поймали. Но для разбирательства решили опять-таки отправить в Москву в сопровождении двух других крестьян. И снова вышла незадача:

Не доехав до Москвы верст за двадцати и больше от помянутых крестьян они бежали и жили в бегах неведомо где.

Спустя пару месяцев беглецов поймали – на Тверской улице в Москве – и привели на московский двор князя Голицына. А уже оттуда отправили «для роспроса» (в то время это была первая стадия следствия по практически любому делу) в Тульскую провинциальную канцелярию. Именно здесь, если выразиться современным языком, и были проведены все следственные действия.

В нынешнем 1724 году октября месяца приводил в Тульскую провинциальную канцелярию Епифанского господина моего вотчины сельца Грязновки крестьянку Арину Федотову с кореньями для роспроса – какия те у нея коренья. И оные коренья в канцелярию приняты. Да того же числа означенного сельца Грязновки приводил я и крестьян Михаила Терентьева да Михаила Иванова для допроса.

Затем началась вторая часть процесса дознания – «допрос с пристрастием». Ему были подвергнуты все трое. Современные эксперты уверены, что в ту пору «пристрастие» означало не что иное, как пытки. Но вот какого рода – физические или психологические?

Причем допросов было несколько, в том числе совместные и порознь. Приводятся имена тех, кто их производил: майор Семен Хотяинцов и майор Карп Зыбин. В деле есть протоколы допросов. На все вопросы трое обвиняемых отвечали отрицательно, ни в чем не сознавались.

Судя по датам, следствие и суд длились 11 дней. Вердикт был вынесен 21 декабря 1724 г. Михаила Терентьева и Михаила Иванова осудили и посадили в колодки в тюремный за́мок. Про Арину ничего не сказано, так что, скорее всего, она отделалась легким испугом.

Важный документ в деле – прошение самому императору, в котором изложены и фабула, и результаты расследования, и вердикт. Начинается оно так:

Пресветлейший Державнейший Император Самодержец Всероссейский Петр Великий Отец отечествия Царь Всемилостливейший. Бьет челом ближнего стольника князя Федора Алексеевича Голицына человек его Илья Кукишев.

Судебное решение по делу о колдовстве

Судя по всему, это была обычная практика – о подобных делах докладывать лично императору.

Дело 1761 г.: приворот для помещиков

«Дело по обвинению дворовой женщины капитана Ивана Матрунина Настасьи Ивановой из села Гамово Тульского уезда. 1761 году декабря 20 дня».

Это история о том, как дворовая девка Настасья Иванова решила прибегнуть к чародейству. «Чтоб помещик и помещица сохли и от наговоренной соли любили».

Дело от 20 декабря 1761 г. по обвинению дворовой девки в колдовстве (новую картонную обложку сделали в советские годы, однако само дело никто до меня не читал два с половиной столетия)

Зачем было Настасье привораживать барыню и барина, у которых она состояла в услужении?

– Речь о том, чтобы они перестали ее бить и ругать и вообще начали к ней хорошо относиться, – говорит Миленин. – Отсюда и слово «любить» – в значении «не бранить, не наказывать».

В материалах дела описывается, как Настасья в вотчине помещика капитана Матрунина в Елецком уезде жаловалась свекрови, что бьют и бранят ее баре почем зря. А затем следуют показания свидетеля Сергея Епифанова (орфография и пунктуация – оригинальные):

Пришед она Настасья к нему Сергею и просила ево чтоб ей дал соли наговориши и травы такой чтоб помещик и помещица сохли от наговоренной соли, любили, и он Сергей по той просьбе поехал в Елецкий уезд в село Старое Егорье к однодворцу Карпу Самсонову и просил ево о наговорении соли и о траве оной. Однодворец в доме своем наговоря ему Сергею соли и дал травы ‹…› и сказал чтоб ту соль и траву помещику класть в кушание тебя станут бояре любить.

Для тех, кто не все понял, кратко перескажем. Пришла Настасья к дворовому мужику Сергею Епифанову и попросила его съездить в другое село к Карпу Самсонову, который был известен тем, что умел делать наговоры. И вот Карп на соль и на траву все, что нужно, «наговорил» и велел добавлять помещикам в еду и питье. Обещал, что после этого они смягчатся и будут лучше к ней относиться.

Настасья, судя по материалам дела, во всем призналась. Но уверяла, что делала все не со зла и точно не хотела причинить (и не причинила ведь в итоге) вреда здоровью помещиков:

В провинциальной канцелярии того же уезда роспросе показала что по известному своему намерению действительно таким образом во время обеда и становила точно ‹…› как ему так и домовним ево никакого вреда не последовало. Да чтоб ей оное чинено было из повреждения ево здоровья умышленно того и обстоятельство ее показания не оказуется а видно что оное от нее произошло из одного ее неразумения.

И снова «перевод»: следствие не установило причинения вреда здоровью помещиков. А мотивом поведения Настасьи посчитали ее дремучесть.

К слову – в рамках расследования подтвердилось, что бояре действительно были суровы с девушкой. И, вероятно, раскаялись после произошедшего (их тронуло, что девушка пыталась смягчить их сердца хотя бы волшебством). Иначе чем объяснить, что помещик просил не наказывать Настасью и отпустить домой?

Любопытно, что в окончательном решении по этому делу судьи ссылаются на указ номер 5761 императрицы Анны Иоанновны от 25 мая 1731 г. «О наказании за призывание волшебников и о казни таковых обманщиков». Согласно ему наговоры и прочее расценивались как «богопротивное преступление». Так что совсем без наказания не обошлось. Вердикт был таким: «Учинить жестокое наказание плетьми и по учинении из под караула свободно и по желанию оного ее помещика отдать ему по прежнему во услужение с роспиской».

Материалы дела на древнерусском языке

Дело 1784 года: как священника в чародействах обвинили

«Дело о самовольных отлучках от должности дьячка и пономаря Покровской церкви села Красное Епифанской округи Якова Вуколова и Александра Артемьева, о ложном ими обвинении в колдовстве священника той же церкви Василия Вуколова».

Даты: 1784–1788 гг.

Это самое трудное и долгое дело из всех, что мы обнаружили. Вероятно, из-за того, что обвиняемый не простой крестьянин, а священник.

Итак, иерей церкви Покрова Пресвятой Богородицы села Красного Епифанского уезда Василий Вуколов написал доношение в духовное правление. В нем он сообщал, что дьяк и пономарь часто самовольно покидают церковь и даже село. Для чего? Торговлей занимаются по разным местам. Вероятно, после этого оба решили ему отомстить.

Из материалов дела вырисовывается серьезный конфликт между священнослужителями. Пономарь и дьяк бывали в господском доме и там рассказывали, что сын священника якобы ворует овес с господского поля да и вообще хранит в ульях волшебное зелье. Обвинения более чем серьезные, так что сразу началось следствие. И вот что оно выяснило: «По осмотру села старосты Ивана Ермолаева с дворовыми людьми в доме того священника овса и в ульях никакого зелия не найдено».

Зато под обвинения попали сами доносчики.

Дьячок и пономарь в сентябре месяце того года в воскресный день по окончании литургии на церковной паперти при многолюдном собрании означенного священника называли вором и волшебником. А в 1784 года о светлой неделе ходя по приходу со святыми иконами на улице ругали онаго же священника скверными словами и называли сукиным сыном.

Суд постановил взыскать с дьячка и пономаря в пользу обиженного священника пять рублей. А за самовольное отлучение от должностей их еще и арестовали– однако сразу же, сославшись на манифест Екатерины II от 28 июня 1787 г. «О разных дарованных народу милостях», освободили. Правда, с оговоркой:

Подтвердя толко им с подпискою дабы впредь без ведома священника никуда от церкви не отлучались и должности свои исполняли бы без остановочно; а пономарю сверх того чтобы впредь никакого торговаго промыслу яко духовному званию не приличнаго не имел.