Царь всех птиц

Однажды, когда он лежал в больнице уже много лет, неожиданно для всех, пришла его жена. Это была интересная женщина лет 50, хорошо одетая и ухоженная. Она пришла в ординаторскую к его тогдашнему лечащему врачу (на своем веку он сменил их не менее десятка) и сообщила, что их единственный сын погиб в автокатастрофе.

Зачем она, собственно, пришла в больницу, она не могла объяснить даже себе. Родственникам она говорила, что обязана сказать отцу о смерти сына. Муж заболел много лет назад. Они учились в одном классе, поженились совсем молодыми после его возвращения из армии. Жили «как все»: он работал на заводе, она училась в институте, окончив его, стала бухгалтером. Родился сын. Все было хорошо, пока он не заболел.

Случилось это лет через 5 после свадьбы, сын уже родился. Сначала болезнь приходила 1-2 раза в год, но он возвращался домой и даже первые годы на работу. Потом, безумие перестало его отпускать, и он ушел в другую реальность настолько, что окончательно перестал замечать их с сыном мир. Сначала жена навещала его, но со временем обнаружила, что ему все равно, есть она на свете или нет, и перестала приходить совсем. Царь всех птиц этого действительно не заметил. Она вырастила сына, он окончил институт, получил хорошую работу, женился, родилась дочь. И вот теперь его больше нет.

Врач проводил ее в отделение, позвал пациента в столовую, чтобы им никто не мешал. Она сразу пожалела о том, что пришла. Перед ней сидел практически незнакомый человек, худой, неряшливый, с нездешним лицом и, что ее особенно поразило, в какой-то дурацкой короне с птичьими перьями. Он все время улыбался и что-то бормотал. «Витя! Наш сын умер» – сказала он и заплакала. Царь всех птиц на минуту перестал бормотать, посмотрел на нее, в лице, однако, у него ничего не изменилось. Он протянул своей бывшей жене нарисованные деньги и попросил: «Купи мне колбаски по три рубля, милая», после чего, встал и вышел из столовой.

Она вернулась в ординаторскую, попросила раздать больным принесенные конфеты и печенье: «пусть все помянут сына» и ушла. Больше она никогда не приходила.

РАЗОРВАННЫЙ КРУГ

Галя вышла замуж по большой любви. Николай числился в их маленьком городке завидным женихом. Жили они на одной улице, и оба работали на литейно-механическом заводе, она – фрезеровщицей, а он – токарем. Коля Орехов был «первым парнем на деревне» – веселый, заводной, умел петь песни под гитару, пользуясь тремя «блатными» аккордами. Еще он был красавчиком – высокий, стройный блондин – девушкам на загляденье. Галина тоже не была дурнушкой, ее даже можно было назвать красавицей, но по натуре она была тихоней и домоседкой. Может быть, потому что она, в отличие от других девушек, не вешалась Коле на шею, он ее и заметил. Звал ее на танцы, в кино, но Галя отказывалась всегда одной фразой: «Мне домой надо!» Другой бы уже отстал, но только не Орехов. Он, во что бы то ни стало, решил добиться расположения Галины и через какое-то время она, конечно же, не устояла. Но, как девушка порядочная, «гулять просто так» отказывалась, и Николай решил жениться. Свадьба была, по меркам их городка шикарная. Было и белое платье с фатой на невесте, и черный новый костюм на женихе, и празднование в ресторане, и даже две машины «Волга», которые родственники молодых с трудом, но достали.

Сначала Ореховы жили у родителей жены, но вскоре им от завода дали двухкомнатную квартиру. Галина была уже беременна. Вскоре родилась дочка Вера. Вроде бы, все складывалось удачно, но, как это бывает в любой семье, постепенно стали появляться противоречия. Жизненная философия Галины состояла различных долженствований: «хорошая жена должна…», «хорошая дочь должна…», «хороший муж должен…». Она сама с большим трудом, но все же впихивала себя в эти схемы. С домашними было сложнее. По ее разумению хороший муж «должен приносить всю зарплату домой, не пить, не гулять и после работы спешить домой». Но, похоже, Николай с этим жизненным принципом жены согласен не был. Первое время, он часто приглашал к себе друзей, устраивал шумные застолья, но Галина медленно, но верно это пресекла. Тогда, он стал по выходным уходить из дома, ища веселья на стороне. Его походы всегда сопровождались выпивкой, впрочем, Галину это не особенно смущало: выпивали ее отец, брат, знакомые. Коля, вроде бы, пил не больше других. Гораздо меньше ей нравилось, что он проводит время вне дома и отдает зарплату не полностью, оставляя деньги на развлечения. Кроме того, и по-видимому, не безосновательно, она подозревала, что муж погуливает на стороне. К родившейся Вере, Коля относился довольно прохладно. Но Галина, как положено «хорошей жене» со всем мирилась.

Коля, между тем, стал выпивать чаще. Теперь он это делал каждые выходные, а иногда даже и в будние дни по вечерам. Но Галину это пока не беспокоило. Однажды, когда Вере было четыре года, Николай пришел домой очень пьяный и притащил таких же пьяных в стельку друзей.

– Ну, мать, накрывай на стол, да побыстрее! – настроен он был агрессивно.

Галина испугалась и стала быстро собирать на стол. Но, мужу хотелось куражиться.

– Шевелись, шевелись! Ишь, бока наела! – покрикивал Николай, его собутыльники при этом пьяно смеялись.

Муж никогда раньше себя так не вел. Галина засуетилась и разбила тарелку с уже нарезанной колбасой.

У, корова! – бросил муж, – ничего не может нормально сделать!

Гости зашумели: «Да оставь, ты, Коль! Пусть лучше с нами сядет, выпьет!»

В этот момент от шума проснулась Вера, вошла на кухню и, увидев много людей, заплакала.

– Ты чего, доча? – пьяный Николай потянул к ней руки, но девочка испугалась еще больше и стала просто заходиться рыданиями.

Некоторые гости почувствовали неловкость и засобирались домой. Но Орехов не хотел их отпускать.

Уйми дочь! – приказал он жене.

Галина схватила Веру на руки, но та вырывалась и никак не хотела успокаиваться. Присутствующие, глядя на эту картину, все-таки усовестились и ушли.

Ты, сволочь, мне весь праздник испортила! – Николай подошел к жене и ударил по лицу.

Вера вновь зашлась криком, а Галина опустилась прямо на пол и заплакала. Дочка бросилась к матери и, рыдая, повторяла: «Мама не плачь! Ну, мама!» В конце концов, муж отправился спать, Галина взяла дочь на руки и отнесла ее в кровать, где прикорнула и сама.

Утром у Галины было сильное желание забрать Веру и уйти, но привычные шаблоны: «у ребенка должен быть отец», «этого больше не повториться» пересилили первый порыв.

Коля проснулся хмурый.

– Хорошо вера посидели? – спросил он, – Я что-то смутно помню.

Увидев расплывающийся багровый синяк на скуле у жены и испуганное лицо дочери, он отвернулся и сказал: «Да! Видно хорошо гульнули!» Никаких извинений Галина не дождалась.

Собери пожрать! Тошно мне, – Николай вышел на кухню.

Муж с женой и до этих событий не были близкими людьми, но все-таки у них была какая-то совместная жизнь. Они обсуждали свой быт, строили планы на отпуск, на покупку мебели. Но после этой ночи, все рухнуло. Николай теперь всегда обращался к жене исключительно хамски, а чаще вообще старался не замечать. Галина пыталась жаловаться матери, но та ей сказала: «Твой отец тоже не ангел, бывало и меня, и вас с братом поколачивал, да и душевности между нами никогда не было, а ничего, живем! Вот и вы с братом выросли.

И Галина стала терпеть. Николай пил между тем, все больше и больше. Будучи пьяным или заваливался спать, или куролесил. В последнем состоянии, он чаще всего уходил из дома, Галина не знала куда, впрочем, она и не хотела знать. Если он оставался дома, то начинал куражиться, был грубым, мог ударить жену, приставал к ней, и она была не в силах противостоять этим домогательствам. Так и жили год за годом, вроде, как все.

Когда Вере исполнилось семь лет, Галина с ужасом обнаружила, что беременна. Она хотела делать аборт, но мать отговорила: «Может, родишь сына, и муж успокоится, пить бросит». Но родилась девочка, которую назвали Лидой. Николай ее рождения почти не заметил. Он теперь очень много пил, стал опускаться, от привлекательного рубахи-парня почти ничего не осталось. Галина совсем отстранилась от мужа, но ее схемы работали: он всегда был накормлен и чисто одет. Николай уже не работал токарем, его уволили за пьянку, с трудом разрешили работать сторожем на заводе, жалели семью.

Вера несколько раз просила мать уйти от отца, она с того самого случая, боялась и ненавидела его. Но Галина была непреклонна: «У детей должен быть отец». Лида еще пыталась к нему приласкаться, когда он бывал трезвым, но он не откликался на ее нежности. Дети были ему не нужны.

После восьмого класса Вера пошла учиться в медицинское училище. Получив образование она устроилась работать медсестрой в больницу, в хирургическое отделение.

Лиде, между тем, исполнилось уже десять лет. Несмотря на неблагополучную семью, она была веселым, общительным и сострадательным ребенком. Ей всех было жалко – маму, папу, бабушку, бездомных кошек и собак. В семье она была как лучик солнца, и даже иногда вызвала улыбку у теперь уже вечно пьяного папаши.

Однажды после дежурства Николай пришел домой особенно не в духе. Он был с сильного похмелья, денег у него не было даже на пиво. Галина работала, дома были дочери – Лида приболела и не пошла в школу, а у Веры был выходной.

– Сбегай за водкой! – еще от двери приказал Вере отец.

– Не пойду! Не хочу! Да и денег нет. – Вера ушла на кухню.

Николай точно знал, что в доме всегда есть «заначка» на непредвиденные расходы.

– Врешь, дрянь! Найди деньги и сходи за водкой! – отец пришел на кухню.

В Вере вспыхнули злость, обида и ненависть к отцу.

– Никуда не пойду, алкаш проклятый! Матери жизнь загубил, но со мной этот номер не пройдет!

Лида, которая в этот момент готовила завтрак, испугалась, она не совсем понимала, что происходит. Девочка кинулась к отцу и закричала: «Папочка! Но у нас, правда, нет денег! Может ты сегодня пить не будешь?»

– Уйди! Не вмешивайся! – отец отшвырнул Лиду, она упала, больно ударившись о край стола, и отползла в угол кухни.

– Значит, я алкаш проклятый. Твой отец – алкаш?! – Николай надвигался на Веру.

– Ненавижу тебя! Ненавижу, чтоб ты сдох! Все нам было бы легче! – Вера кричала, отступая к стене.

Николай схватил со стола нож и заорал: «Ну, я же тебя сейчас, суку!»

В этот момент Лидочка, совершенно обезумев, с громким плачем кинулась на шею к сестре и повисла на ней: «Папа не надо! Не надо папа!» Но отцу было уже не остановиться, и он воткнул нож Лиде в спину. Она обмякла и упала бы, если бы Вера ее не подхватила. Пока Николай сидел на кухне, раскачиваясь из стороны в сторону, и причитал: «Я убил, я убил!» Вера, уложив сестру на диване, позвонила в свое отделение. Хирург, быстро сориентировался в ситуации, велел не вызывать скорую, а ждать его. Через пять минут он уже был в квартире, быстро осмотрел Лиду и на больничной машине отвез ее в отделение, где ей быстро сделали операцию. Так Лида спасла жизнь Вере, заслонив ее собой, а та спасла жизнь Лиде, промедли она еще немного и сестра бы умерла.

Николая надолго посадили за нанесение тяжких телесных повреждений. Лида поправилась и даже ухитрилась не до конца растерять свою природную жизнерадостность. Галина же как-то вяло отреагировала на беду, приключившуюся у нее в семье. Конечно, она «как хорошая мать» ухаживала за дочерью, пока та поправлялась, но своего отношения к мужу и к случившемуся она никак не высказывала.

Мать и дочери стали жить втроем. О Николае никто старался не вспоминать. Вере дома было жить невыносимо, она не могла просить матери ни своего искалеченного детства, ни того, что случилось с сестренкой, которую она очень любила. Вера постоянно думала о том, как бы куда-нибудь уехать. И ей повезло. Сначала она вышла замуж за того самого хирурга, который оперировал Лиду. А через некоторое время они уехали в Ленинград, на родину мужа. В городок, где жили Ореховы , он попал по распределению и остался еще не несколько лет поработать. Может быть, он там остался бы и насовсем, но Вера уговорила его вернуться.

Лида осталась с матерью. Она так же, как и сестра, пошла учиться в медучилище и, закончив его, пошла работать в ту же больницу. Жили они с матерью спокойно, но особой душевности между ними не было. Вера не могла понять, как сестра может оставаться в этом доме и постоянно звала ее в Ленинград, обещая помочь с работой и жильем, но Лида отказывалась, ей от матери досталась система долженствований, по которой «хорошая дочь не может оставить мать». Об отце они с матерью никогда не говорили. Лида казалось, что она не чувствует к нему ненависти, но увидеть его когда-нибудь снова, она бы не хотела.

Лида работала уже два года в больнице, когда мать сообщила ей, что скоро вернется отец, и она готова его принять.

– Я должна это сделать, он мой муж, и отец моих детей. Кроме того, он болен и нуждается в уходе, а вы с Верой уже выросли.

– Так ты с ним переписывалась, пока он сидел?

– Да переписывалась и несколько раз ездила к нему.

Дочь была ошеломлена и молча ушла в свою комнату. Несколько дней она ходила сама не своя. Чувства, которые Лида старательно подавляла много лет, вырвались наружу. Она ненавидела отца и мать, жалела себя и сестру. Через неделю, она собрала свои вещи, написала заявление об увольнении и уехала к сестре в Ленинград, на прощание сказав матери: «Я не смогу с ним жить! Будем с Верой присылать тебе деньги».

Первое время Лида жила у Веры, затем получила комнату в общежитии. А еще через некоторое время неожиданно для всех вышла замуж. Ее муж Анатолий жил в небольшом городке в Ленинградской области и работал на местном заводе. С Лидой он познакомился в больнице, где она работала. Он приходил навещать мать, которая лежала там с сердечным приступом. Родители Толи жили в Ленинграде в маленькой квартирке, там же жила и Толина сестра. Поэтому после окончания училища, сын уехал в пригород, где ему быстро дали квартиру от завода, где после свадьбы, Лида с Толей и стали жить.

Анатолий внешне чем-то напоминал Лиде ее отца, был стройным, светловолосым. Но, в отличие от Николая, он вовсе не был рубахой-парнем, не очень любил компании и застолья, предпочитая досуг проводить на рыбалке. Жили они с Лидой хорошо. Жизнерадостная, уютная Лида дополняла и уравновешивала своего несколько угрюмого супруга. Родились дети, две дочери–погодки Оля и Марина.

У Веры тоже дела шли хорошо. По настоянию мужа, она поступила в медицинский институт, родила сына, при этом все-таки получила высшее образование и теперь работала окулистом в большой многопрофильной больнице вместе с мужем.

С матерью, в основном, переписывалась Лида. Вера отделывалась открытками к Новому году и дню рождения. Галина писала коротко, избегая упоминаний об отце, в основном, сообщая последние новости об общих знакомых.

Когда Лидины дочки пошли в школу, мать сообщила, что умер отец. Вера наотрез отказалась ехать на похороны, а Лида, впитавшая в себя материнские схемы, посчитала, что как «хорошая дочь», она должна поехать. Похороны были скромными, в последний путь Николая Орехова проводили жена и младшая дочь. Мать просила остаться на девять дней, но Лида уехала через три дня. Галина осталась одна.

Жизнь опять вошла в привычное русло. Несмотря на то, что Лида жила в пригороде, сестры часто виделись, хотя, по правде сказать, Вера недолюбливала Анатолия. Он казался ей мрачным и завистливым. Каждый раз, приезжая к родственникам, и обнаруживая, что они сделали какое-нибудь крупное приобретение, Анатолий не мог сдержаться и начинал причитать: «Живут же люди». При этом он обычно напивался, и Вере все это было неприятно.

Прошло еще несколько лет. Анатолий попивал все больше и больше, ссылаясь на тяжелую жизнь и необходимость «снять стресс». Он становился все более угрюмым и нелюдимым. Он постоянно открыто завидовал не только Лидиным родственникам, но и собственной сестре, мужикам на работе и соседям. Тема для разговоров у него была одна и та же: «Живут же люди! А вот мы…» На эту тему он мог говорить часами, особенно за бутылкой водки, которую он предпочитал пить в одиночестве.

От матери стали приходить тревожные письма: «болею, мол, трудно одной». Лида с семьей к тому времени уже жили в трехкомнатной квартире. Она понимала, что в совсем безвыходной ситуации Вера возьмет мать к себе, но делать этого категорически не хочет. И Галина переехала в семью к младшей дочери. Анатолий сначала ругался, пытался воспротивиться переезду тещи, но Лида была непреклонна. Муж несколько успокоился, когда Лида сказала, что мать привезет с собой деньги и отдаст их в семью.

Как ни странно, теща с зятем чудесно поладили. Галина, в отличие от дочери, с удовольствием слушала Толины завистливые рассказы – кто чего прикупил, у кого какая должность. Теща горячо его поддерживала, даже могла с ним выпить рюмочку – другую. Лиде было тяжело, она давно привыкла жить своим домом, мать же во все вмешивалась, пыталась все делать по-своему. С ее приездом отношения между супругами стали стремительно ухудшаться. Галина все время лезла со своими «должна, должен». «Ты должна слушать мужа! Ты не должна во всем потакать детям» И так по многу раз на дню. Внучки бабушку тоже не смогли полюбить. Они, в отличие от Анатолия, не знали о той трагедии, которая случилась с их матерью, но как-то интуитивно сторонились бабушки. Их она тоже пилила, что они должны делать и чего не должны, и это еще больше отдаляло девочек от Галины.

Анатолий постепенно спивался. Его как будто изнутри пожирала зависть ко всем и вся, и он заливал ее водкой. Он старался пить по выходным, не прогуливать работу, но ситуация постепенно выходила из-под контроля. Однажды в выходной день, теща с зятем сидели на кухне. Анатолий, как обычно, пил водку. Разговор зашел о Вере. Муж стал говорить о ней и о ее семье гадости, а Галина его поддержала: «Да, уж она еще та дочь! Меня вот, свою мать, совсем не хочет видеть!»

– Действительно, гадина! – распалялся Анатолий – и на меня всегда смотрит, как на пустое место, не нравлюсь я ей!

– Мама! Толя! Как же вам не стыдно! Вера ведь меня сюда позвала! Мы бы, Толя, с тобой и не познакомились, если бы не она! – Лида почти плакала.

– А, может оно и к лучшему! Надоела ты мне! Все у тебя, как у дурочки, вечно хорошо. И люди у тебя все хорошие. А люди – сволочи, а первые среди них твоя сестрица с мужем!

– Не смей так говорить о Вере! Она этого не заслужила! – Лида хотела уйти из кухни, но Анатолий встал, подошел к жене и ударил ее так, что она упала.

– Будешь ты со мной еще так разговаривать! – буркнул он и ушел в их спальню.

Лида, расплакавшись, кинулась к матери, но та ей сурово сказала: «Ты не должна перечить мужу! А доченька моя старшенькая, действительно, еще та штучка!

– Но она меня от смерти спасла!

– А, нечего было отца дразнить! Он через вас столько горя принял, а я – вместе с ним.

И тут в Лиде впервые всколыхнулась ненависть к матери, она даже испугалась. Наверное, долгие годы, она подавляла это чувство, но сейчас не смогла. Она развернулась и вышла из кухни. Как когда-то и Галина, она легла в комнате дочерей.

После этого случая, жизнь в семье сильно изменилась. Лида с трудом терпела присутствие мужа, да и матери тоже. Старалась брать как можно больше дежурств. Отношения стремительно портились. Анатолий пил все больше и больше. На работе начались неприятности, его предупредили, что он или «завязывает» или его увольняют. Однажды Лида вернувшись утром с дежурства, обнаружила что дочки не пошли в школу. Обе были какие-то притихшие. Когда мать спросила, почему они не на занятиях, старшая Марина расплакалась и рассказала, что вчера папа пришел пьяный, все время к ним придирался, а потом сильно их побил ремнем. Девочки стали показывать матери синяки и ссадины. Лида представила, как пьяный, здоровенный мужик гоняется по квартире с ремнем за девочками, и вдруг вспомнила своего отца, который воткнул в нее нож, а мать, фактически, встала на его сторону.

– Нет! Со мной этого не будет! – она собрала вещи мужа, покидав их как попало в два чемодана и сумку и, когда он пришел с работы, сказала: «Уходи! Уходи по -хорошему! Квартира останется у меня, хочешь – судись!»

После этого последовала безобразная сцена с угрозами, дракой, криками и, в конце концов, вызовом милиции. Анатолию дали 15 суток. Лида подала на развод и вставила новые замки во входную дверь. Анатолий пытался вернуться домой, но жена была непреклонна: «Хочешь, подавай в суд на раздел квартиры, но я тебя к детям не пущу!»

Анатолия уволили с работы, и он ушел в длительный запой, ночевал, где придется – первое время у старых друзей, а дальше у случайных собутыльников. После, несколько протрезвев, вернулся к родителям в Ленинград, сестра к тому времени вышла замуж и жила со своей семьей отдельно. С горем пополам, ему удалось устроиться в магазин грузчиком.

Галина негодовала: «Как ты могла выгнать мужа? Ты должна была терпеть ради детей!»

– Да, конечно! Ты вот терпела, якобы ради нас с Верой, а нам-то это было не нужно! Я до сих пор не понимаю, как ты – мать, могла пустить обратно человека, который чуть не зарезал твою дочь!

– Ты не можешь меня ни в чем обвинять! Я тебя родила и вырастила!

Такие разговоры происходили теперь ежедневно, этот вялотекущий скандал опустошал Лиду, вытягивал силы. Галина пыталась подзуживать и внучек, но они были на стороне матери.

Примерно через месяц отсутствия Анатолий появился в своем бывшем доме, трезвый, с цветами и подарками для дочек. Жена хотела захлопнуть у него перед носом дверь, но вмешалась мать: «Заходи, заходи зятек! Сейчас обедать будем!» Лида, молча пропустила мужа в квартиру. За обедом говорила одна лишь Галина, дочь и внучки молчали, Анатолий скупо отвечал на вопросы тещи. Он все время порывался поговорить с женой, хотел ей сказать, что намерен вернуться, но Галина и дочки мешали. В конце концов, Анатолий решил, что это к лучшему, и что в следующий раз он придет к Лиде в больницу. Уходя, он сунул жене конверт с деньгами: «Это на дочек, а я скоро снова приеду».

Но скоро Анатолий не приехал, он практически постоянно пил, а в редкие трезвые дни уговаривал себя, что «еще не созрел для серьезного разговора». В глубине души он просто боялся, что получит от ворот поворот. Лида же его не ждала. После их расставания, она чувствовала себя гораздо комфортнее, и, если бы не постоянные упреки матери, была бы почти счастлива. Анатолия, в конце концов, уволили с работы, и родители заставили его пойти к наркологу «подшиться». После этого, он снова приехал к жене и, уже никого не стесняясь, стал проситься назад, унижался, клятвенно обещал, что больше не будет пить, и у них начнется новая жизнь. Лида в какой-то момент дрогнула, а тут еще и мать подоспела со своим «ты должна», и Анатолий остался. Он вернулся на прежнее место работы, но прежняя жизнь не вернулась. Анатолий больше не сплетничал с тещей на кухне, он стал молчалив и раздражителен. Молча вставал утром, шел на работу, молча возвращался, ужинал, смотрел телевизор, не вникая в то, что видел, и ложился спать. Дочери его тоже не интересовали.

Как только кончился срок «подшивки», Анатолий запил. Уже накануне этого дня он был возбужден, даже весел. Домашние не могли понять, в чем дело. Утром он, как всегда, ушел на работу. С завода его полуживого фактически принесли его друзья-приятели.

– Вот, Толька сегодня «развязался» – сказал один из них, – Теперь, наверное, забухает по-черному, по себе знаю.

И Толька, действительно запил, как никогда. Лида хотела его сразу выставить, но на этот раз, у нее не было той решимости, что была в первый раз, да и мать все время бубнила, что запой скоро кончится и все наладится. Но ничего не наладилось, с работы его выгнали, а он все пил, пил…

Запой кончился неожиданно для всех – у Анатолия случилась белая горячка. Вечером одного из дней, когда он пытался «выхаживаться» и не пил, ему стали мерещиться бандиты, сначала он в возбуждении бегал по квартире, потом пытался прятаться, в конце концов, вызвал милицию. Его отправили в психиатрическую больницу. Лида твердо решила не пускать мужа после выписки домой. Но, его впустила теща, которая возила зятю передачи и знала, в какой день его выпишут. Лида в этот день дежурила. Когда она вернулась домой, муж с матерью сидели на кухне и завтракали. Толя опять обещал бросить пить, клялся и божился. Хватило его на две недели, он даже не успел утроиться на работу. И у Лиды с семьей, действительно, началась «новая жизнь», в которой присутствовал постоянно пьяный муж, вечно недовольная дочерью мать, она к тому же потихоньку давала зятю деньги на водку. Девочки стали хуже учиться, да и в семье всем было не до них.

Лида жила, не успевая понять, что живет. Она много работала, что бы хоть как– то содержать девочек. Галина постоянно провоцировала дочь на скандалы, выискивая любой повод. Анатолий совсем опустился, стал уже пить в компании местных БОМЖей, иногда не приходил ночевать по несколько дней, возвращался грязный, вонючий и прямо в одежде валился на постель. И у Лиды опустились руки.

Однажды, придя домой после дежурства, она обнаружила на полу кухни мертвую мать. Как потом показало вскрытие, та умерла от обширного инсульта. Рядом в комнате храпел, как всегда пьяный муж. Хорошо еще, что это случилось, когда девочек не было дома. На похороны матери приехала Вера. Лида искала у нее утешения, но сестра жестко сказала: «Еще хорошо, что мать умерла, а если бы парализованная лет десять еще лежала!»

– Вера! Ну, зачем ты так! Ведь мать, все-таки! – Лида заплакала.

– Послушай, Лида! Наши драгоценные родители нам фактически жизнь покалечили! Я еще кое-как выкарабкалась, а Ты? Живешь с этим алкашом, света белого не видишь! Выгони ты его! – Вера обняла сестру.

      Прошли похороны, все пошло по-старому. У Лиды совсем кончились силы. Она все делала, как робот. Ходила на работу, механически выполняла домашнюю работу. На большее ее не хватало. Дом, наверное, пришел бы в запустении, но Оля с Мариной изо всех вил старались поддерживать чистоту и порядок. Дочери очень жалели мать. Анатолий продолжал прежнюю жизнь, постоянно пил, уходил, когда хотел, когда хотел приходил. Из дома стали пропадать вещи. Девочки пытались говорить с матерью, но она ушла в себя, ничего не слышала и не видела.

Как-то, Лида долго не могла заснуть и съела снотворное, таблетка не помогла, тогда она съела еще одну, потом еще и еще. Ей повезло, она спала в одной комнате с девочками, и старшая, случайно проснувшись, заметила, что с матерью что-то неладно. Потом была скорая, а потом психиатрическая больница, где раньше лечился муж.

В больнице врач долго расспрашивала Лиду о ее детстве, о жизни с мужем, Лида скупо отвечала на вопросы. Ей назначили какое-то лечение, но состояние отупения, в котором она последнее время находилась, не проходило. Лида целыми днями сидела одна в коридоре на диванчике, ничего не делая. Даже на приходы дочерей она реагировала равнодушно, девочки ей рассказывали о школе, о том, что дома все хорошо, но мать их не слушала.

Лида была в больнице уже около двух недель, когда врач позвала ее для очередной беседы.

– Это ваши девочки вчера приходили?

– Да, мои. – Лида механически отвечала на вопросы врача.

– У вас очень милые дети. – Врач пыталась как-то разговорить женщину.

– Да, – та равнодушно отвечала.

– Только им, к сожалению, очень не повезло с родителями, прежде всего с матерью.

Лида впервые посмотрела на доктора сначала с интересом, потом в глазах у нее появилось недоумение и злоба.

– Это еще почему? – Лида уже вовсе не выглядела равнодушной.

– Потому что вы для них такая же «чудесная» мать, как ваша была для вас. Только ваша о вас еще худо– бедно заботилась, а вы от своих дочерей просто сбежали!

– Вы! Да как вы можете! Вы же все знаете! Моя мать пустила в дом отца, который меня чуть не зарезал!

– А вы то, чем лучше! Пустили папашу алкоголика в дом, да еще и устранились от происходящего. Вот сидите тут уже две недели и упиваетесь жалостью к себе. А дети ваши там со своим папочкой мыкаются, да и еще и к вам нужно бегать, передачи носить!

Лида задохнулась от гнева, ей захотелось ударить врача. Та видимо это поняла, потому что сказала: «Идите! И думайте! Если здесь ничего не надумаете, так вся оставшаяся жизнь и пойдет под откос! А жалеть себя и мамашу с папашей проклинать – не выход!

Всю ночь Лида не спала, она думала над услышанным.

– А, ведь она права! Дети-то мои брошенные! И это я их бросила! Да и мамашу все-таки жалко. Всю жизнь как-то прожила скособочено, не по-людски, а ведь тоже счастья хотела. Но я-то, у меня-то есть еще время! И Вера ведь живет же, хорошо живет! А ведь родители у нас общие!

На следующий день Лида попросилась на выписку. Доктор не возражала.

Вернувшись домой, она, первым делом, окончательно выгнала мужа из дома, сообщив, что падает на развод. Лида сказала мужу, что он может встречаться с девочками, когда трезвый. Она не первый раз все это говорила, но, сейчас, произошедшие с ней изменения, были настолько заметны, что Анатолий быстро собрал немногочисленные пожитки и ушел. Он переехал к родителям, вскоре опять «подшился», устроился на работу и изредка встречался с дочерьми. В ее жизни не произошло никаких внешних изменений, она по-прежнему ходила на работу, растила дочек, уделяя им гораздо больше внимания, чем раньше. Иногда она ездила на кладбище на могилы матери и отца, которые лежали рядом.

По всей видимости, ей удалось примириться в душе с родителями и с самой собой.

ИСЦЕЛЕНИЕ ЗА ГРАНЬЮ

Семен Петрович лежал в психиатрической больнице с короткими перерывами уже много лет. Его болезнь, а болел он шизофренией, по мнению врачей, вошла в свою конечную стадию. Это означало, что Семен Петрович абсолютно утратил интерес к жизни, целыми днями лежал в постели, был крайне неряшлив. Его буквально силком приходилось тащить мыться и заставлять менять пижаму и постельное белье. Также приходилось напоминать и о завтраке, обеде и ужине. Единственное, что его хоть чуть-чуть интересовало, это было курево. Раньше Семен Петрович мог попросить у кого-нибудь у товарищей по несчастью сигарет или папирос, последнее время он просто докуривал чьи-нибудь бычки. Иногда кто-нибудь из пациентов давал ему сигаретку-другую.

На протяжении многих лет Семен Петрович страдал слуховыми галлюцинациями. Раньше они периодически появлялись, и, тогда он попадал в больницу, там, обычно после лечения они проходили. Теперь, галлюцинации были постоянными, но пациент к ним уже привык, они ему не мешали вести его практически растительное существование. Со стороны можно было видеть, как Семен Петрович что-то бормочет, находясь в постоянном диалоге. Речь его давно была разрушена и непонятна окружающим. Он так примелькался за долгие годы в больнице, что на него давно перестали обращать внимание. Конечно, к нему приходил врач, как и положено. Во время обхода задавал 2-3 вопроса, не надеясь услышать что-то вразумительное, и потом писал в истории болезни, что состояние пациента без изменений. Медсестры и санитарки его, конечно, тоже обслуживали – мыли, стригли ногти, следили, чтобы он не пропускал приемы пищи. В остальном, никакого человеческого внимания к Семену Петровичу не было, Но впрочем, кажется, он в нем и не очень-то нуждался. Родных у него не было, а если и были, то давно его позабыли. Вот так, вроде есть человек, а вроде как будто и нет.