Примадонны Ренессанса

Присциани ответил длинным письмом, в котором любопытным образом смешивались христианская вера и суеверия. Он начинает с описания того, что когда он лежал ночью без сна, скорбя о её горестях, таинственный голос подсказал ему, куда обратиться за помощью. Он встал, зажёг свечу и, открыв свои книги, обнаружил, что

долгожданное соединение звезды Юпитера и головы Дракона произойдёт в субботу вечером, 18 августа, за три минуты до половины восьмого.

– В этот самый момент, – продолжал Присциани, – встаньте на колени и, сложив руки и подняв глаза к небу, исповедуйтесь и искренне попросите Бога вернуть Вам Вашего дорогого мужа в целости и сохранности. Повторите эту молитву три раза, и через короткое время благословение, которого Вы ищете, будет даровано. И Ваши маленькие сыновья и дочери могли бы в то же время преклонить колени и просить о той же милости, чтобы Ваши молитвы были услышаны.

После этого Изабелла вытерла слёзы и дала волю своим талантам в области административного управления и политических интриг (тем более, что теперь ей не мешало присутствие враждебно настроенного к ней супруга и его окружения).

Несмотря на то, что в своих письмах Франческо обвинял жену в том, что она его не любит и является причиной всех его бед, и даже называл её «путаной своего Моро», маркиза созвала совет и объявила всеобщую мобилизацию для спасения мужа. Она посылала Франческо поэтов и музыкантов, чтобы развлечь его, а также портреты членов их семьи, отправляла послов не только к Людовику ХII и Максимилиану I, но даже к султану. В общем, делала всё, чтобы вызволить его из тюрьмы. Венецианцы предложили отдать им в заложники вместо Франческо его наследника, девятилетнего Федерико, «самого красивого ребёнка в Италии» и любимца матери. Чтобы не отправлять сына в венецианскую тюрьму, маркизе пришлось пойти на поклон к папе Юлию II, который, вслед за Франческо, не одобрял её поведения и считал «всеобщей путаной». Желая привлечь папу на свою сторону, Изабелла пообещала ускорить брак своей старшей дочери Элеоноры с Франческо Мария I делла Ровере, который был не только племянником Гвидобальдо, но и Юлия II. Свадьба была назначена на следующую осень. В ноябре 1508 года вдовая Елизавета Гонзага лично приехала в Мантую за невестой. А 4 декабря маркиза написала своему старому другу Якопо д'Ари, которого она отправила защищать интересы своего мужа при французском дворе:

– Здесь мы принимали герцогиню Урбино и её почётную свиту с большими затратами, но с удовольствием. Через два или три дня она заберёт нашу юную герцогиню, которую мы отправляем с ней очень охотно. Его Святейшество прислал для невесты очень красивый наряд, завёрнутый в ткань из серебряных и золотых шнуров, который несли два красивых пажа в ливреях в тон ей, а также прекрасную серую в яблоках лошадь с богатой сбруей. Герцог (Франческо Мария) направлялся сюда инкогнито, чтобы нанести нам визит, но когда он добрался до Карпи, его срочно вызвали обратно папским письмом, приказав ему возглавить войска Лиги против Равенны.

9 декабря свадебная процессия отправилась в Урбино, и добралась туда не без приключений. Первое произошло, когда путешественники покинули Мантую в таком густом тумане, что Изабелла и её свита не могли сопровождать их дальше. Прежде, чем достигнуть своего первого места остановки, виллы Гонзага, они заблудились и часами блуждали в темноте.

– Астролог, который установил время их отъезда, – отметила Изабелла в письме в Рим, конечно, сделал ложный расчёт, но мы должны надеяться, что остальная часть их путешествия окажется более успешной.

Однако её надежды не оправдались. После банкетов и танцев в Модене и Болонье, где герцогини жили во дворце папского легата, они поехали в Фаэнцу и чуть не утонули, пересекая горный поток. Подъём воды был таким внезапным, а течение таким сильным, что придворным пришлось спасаться вплавь. Один из них в письме к маркизе описывал, как, оглянувшись, он увидел карету с двумя дамами Элеоноры и их багажом, плывущую вниз по течению, потому что оба вола, запряжённые в повозку, были сбиты с ног силой течения:

– Если бы Вы могли видеть лица мадонны Джиневры и Пасины, то умерли бы от смеха!

Наконец, после долгих дней утомительного путешествия по плохим дорогам и под проливным дождем кортеж невесты добрался до Урбино. Молодой герцог сам выехал ему навстречу, поцеловал свою прекрасную невесту и обнял свою «бедную хромую тетю», как называла себя Елизавета. Она страдала от острого приступа подагры и после объятий племянника с радостью вернулась в свои носилки.

– Затем герцог и его невеста, – продолжает тот же придворный, – проехали по красивым улицам Урбино, и мы все сопроводили молодую герцогиню в её комнаты во дворце.

Элеонора произвела прекрасное впечатление на урбинский двор, как поспешили заверить маркизу её многочисленные друзья. Среди прочих, остроумный и образованный флорентиец Бернардо Довизи из Биббиены, который был в Урбино со своим хозяином, кардиналом Медичи, восторженно заявил:

– Её манеры безупречны! В мадонне Элеоноре мы узнаём её мать.

Эти письма от старых друзей были тем более отрадными для Изабеллы, что расходы на свадьбу и большое приданое дочери, на котором настаивал папа, опустошили и без того скудную мантуанскую казну. В своём стремлении угодить папе и его родственникам Изабелла снабдила свою дочь одеждой и драгоценностями большой ценности, и, как она позаботилась сообщить своему римскому агенту, значительно превысила сумму, указанную в брачном контракте её дочери.

Однако, несмотря на нехватку денег, маркиза не ослабляла своих усилий добиться освобождения мужа и делала дорогие подарки влиятельным лицам при французском и немецком дворах в надежде на достижение своей цели. Так, она попросила своего

секретаря преподнести епископу Гуркскому, всемогущему императорскому легату, прекрасную серебряную вазу, украшенную эмалью со сценами из жизни Ромула, а французской королеве решила подарить «Мадонну» кисти Лоренцо Коста.  Картина была отправлена во Францию вместе с письмом к Якопо д'Арри, который должен был попросить Анну Бретонскую посодействовать освобождению маркиза. В ответ посол проинформировал её о скором приезде Людовика ХII в Милан и сообщил о любопытном разговоре между королём и королевой, который ему удалось подслушать. Анна Бретонская, похоже, одно время всерьёз задумывалась о том, чтобы сопровождать короля в Италию, и тщательно готовилась к поездке, от которой впоследствии отказались.

– Мудрый король, – сообщил Якопо д'Ари, – откровенно предупредил её, что она обнаружит большой контраст между своими внешним видом и внешним видом наших дам, и что Ваше Превосходительство в первую очередь, а после Вас герцогиня Феррарская и многие другие станут для неё опасными соперницами, если же она посетит другую часть Италии, одного вида Вашей дочери будет достаточно, чтобы сокрушить её окончательно.

Изабелла, со своей стороны, выразила большую радость, узнав о намерении Людовика ХII посетить Италию, и с уверенностью ожидала, что это приведёт к освобождению её мужа.

– Даже, – добавила она, – если потребуется прибегнуть к оружию.

В постскриптуме она поблагодарила посла за портрет королевского шута Трибуле

и повторила свою просьбу прислать французский словарь.

Однако Людовик, как и император, с подозрением относился к интригам Франческо Гонзага и попросил маркизу отдать ему в заложники своего старшего сына Федерико, прежде чем они обратятся к Венеции с просьбой об освобождении маркиза. Одна мысль о расставании со своим любимым мальчиком наполнила сердце бедной матери болью, и когда Максимилиан повторил это предложение, Изабелла передала ему свой возмущённый ответ через посланника при императорском дворе:

– Что касается нашего дорогого первенца Федерико, помимо того, что это жестоко и почти бесчеловечно для любого, кто знает, что такое материнская любовь, есть много причин, которые затрудняют это и делают невозможным. С таким же успехом Вы могли бы сразу лишить нас жизни и государства!

В этих обстоятельствах Изабелла еще раз обратилась за помощью к папе.  Она надеялась, что примирение Юлия II с венецианцами приведёт к освобождению её мужа, тем более, что герцог Урбино привёз свою невесту в Рим, где папа тепло приветствовал их и отпраздновал их прибытие чередой празднеств. Но когда Франческо Мария осмелился замолвить словечко за тестя, Юлий пришёл в ярость:

– Уж не желаете, Вы, племянник, стать новым Цезарем Борджиа и руководить папством, как он?!

После чего выгнал его. Элеонора Гонзага тоже пыталась обратиться с той же просьбой к папе, но безрезультатно, хотя он с благосклонностью отнёсся к своей новой племяннице. В апреле кардинал Бембо порадовал маркизу из Рима:

– Новая герцогиня действительно прелестный ребёнок, настолько скромна и нежна, насколько это возможно, и уже мудра не по годам.

К счастью, папа вскоре сменил гнев на милость. Во время карнавала наблюдая с балкона дворца Святого Петра за традиционными скачками, в которых участвовали также лошади Франческо Гонзага, Юлий II с явным удовлетворением заметил:

– Маркиз Мантуи уже выиграл два заезда; я ожидаю, что он выиграет и последний!

Тогда обе герцогини Урбино, молодая и старая, воспользовались моментом, чтобы обратиться к нему с мольбами помочь мужу Изабеллы. На что Юлий II любезно ответил:

– Имейте немного терпения, дети мои.

Вскоре лошадь маркиза пришла первой, оставив позади более сорока участников гонки.

– Мантуя! Мантуя! – звенело в воздухе к радости не только Элеоноры и Елизаветы, но и старого папы, который от души смеялся и отправился домой

в отличном настроении.

Очевидец, писец из Урбино, поспешил сообщить маркизе об этом инциденте, возродив её угасающие надежды. Но когда Юлий II пожелал,

чтобы венецианцы освободили Франческо, сказав, что нуждается в его услугах, Синьория отказалась отдать ему своего пленника, не получив взамен какого-либо обещания,

и прошло ещё несколько месяцев, прежде чем удалось договориться об условиях освобождения маркиза.

Глава 11
В разлуке с сыном

Наконец, в 1510 году Франческо был освобождён и отправился в Болонью, чтобы встретиться с папой, который назначил его гонфалоньером Церкви вместо Альфонсо д'Эсте. В то же время его десятилетний сын Федерико был отправлен в Рим по просьбе дожа, чтобы остаться на попечении папы в качестве заложника вместо своего отца.  Изабелла нашла некоторое утешение в том, что в Риме её любимый сын будет расти среди её друзей, в окружении самого блистательного и изысканного общества того времени. Как бы то ни было, расставание стоило ей много слёз, она попросила наставников Федерико присылать ей ежедневные отчёты и подарила мальчику драгоценную реликвию в форме браслета с Евангелием от Иоанна, чтобы уберечь его от опасности в его долгом путешествии. Проведя несколько дней в обществе своего отца в Болонье, где живописец Франча написал его портрет, Федерико прибыл в Рим как раз вовремя, чтобы обнять свою тетю, герцогиню Елизавету, которая уезжала в Урбино. По приказу папы Федерико и его свиту поселили во дворце Бельведер на холме, откуда открывался прекрасный вид на Альбанские горы.

– Его Высочество, – написал наставник Федерико, – находится в лучших комнатах этого дворца и принимает пищу в самой красивой лоджии с видом на Кампанью. Он проводит весь день, прогуливаясь по этим залам и саду с апельсиновыми деревьями и соснами, что доставляет ему величайшее удовольствие и развлечение, но он не пренебрегает своим пением, часто посылает за своим учителем, а также посещает службу каждый день.

Изабелла, однако, очень беспокоилась о том, чтобы образованием мальчика не пренебрегали, и в своих письмах постоянно призывала его практиковаться в пении и заниматься учёбой, а также уделять время верховой езде и рыцарским упражнениям.

– У тебя есть все возможности приобрести знания и необходимый опыт в Риме, – наставляла она сына.

Понтифик был так очарован этим белокурым ангелочком, цитировавшим Вергилия, что повсюду таскал его за собой и всячески баловал. Поэтому неудивительно, что Рафаэль, его любимый художник, расписывавший папские станцы (комнаты для отдыха), увековечил старшего сына Изабеллы на своей знаменитой «Афинской школе». В феврале Федерико разрешили поехать в Урбино, где он провёл карнавал в компании своей сестры и тёти, и вернулся в Рим только в апреле.

Ещё во время плена маркиза Изабелла согласилась пропустить через Мантую французский отряд, следовавший в Неаполь, чтобы спасти владения своего брата, герцога Феррары. Хотя французы не нанесли урона городу, Франческо, освобождённый из тюрьмы, был очень недоволен действиями жены. И заявил, что писала ему только Лукреция, лишь она беспокоилась о нём, пока он сидел в венецианской тюрьме. Изабелле стало ясно, что супруг, с которые она не спала с 1509 года (когда маркиз подхватил сифилис) стал ей совсем чужим. Горечь из-за неблагодарности Франческо, а также та ярость, с которой Юлий II внезапно обрушился на Феррару, снова заставила её страдать. Её муж и зять командовали войсками, вторгшимися на земли Альфонсо, и маркиза использовала всё своё влияние, чтобы добиться восстановления мира. Герцогу Урбино удалось захватить Модену и Мирандолу, а папа удовлетворил свой воинственный дух, войдя в город через брешь, проделанную его пушками. Но, несмотря на эти неудачи, Альфонсо всё ещё сдерживал папские силы, а наступление большой французской армии вынудило папу отступить в Болонью. Теперь было объявлено перемирие, и по предложению Изабеллы послы Англии, Франции, Испании и Германии встретились в Мантуе, чтобы обсудить условия мира. Сюда же в начале марта прибыл министр императора епископ Гуркский.

– Прославленная сеньора маркиза, – доносил из Мантуи своему хозяину представитель  кардинала д'Эсте, – стремится добиться этого мира, хотя этот негодяй Касола сказал ей на днях перед всеми нами, что стрелы Купидона – единственное оружие, которого ей следует бояться, что вызвало у нас приступы смеха.

Комический поэт Касола, тоже состоявший на службе у Ипполито д'Эсте, прислал Франческо отчёт о визите епископа Гуркского к Изабелле:

– Все разговоры были о поцелуях и забавах, пели весёлые песни и повторяли остроумные высказывания, и между немецкими посланниками и мадонной Изабеллой с её дамами продолжались всевозможные весёлые шутки.

К сожалению, когда немецкая делегация прибыла в Болонью, Юлий II отказался выслушать предложения императора о мире. Военные действия были немедленно возобновлены, но едва папа покинул Болонью, французы застали врасплох армию герцога Урбино, разбили её и захватили город. 23 мая 1510 года бронзовая статуя Юлия II работы Микеланджело была свергнута толпой с постамента, а из её обломков Альфонсо д'Эсте отлил пушку, которую окрестил «Ла Джулия».

На следующий день папский легат кардинал Алидози на виду у всех был заколот на улицах Равенны герцогом Урбино, который обвинил его в предательской сдаче Болоньи врагу. Месяц спустя старый папа вернулся в Рим с подорванным здоровьем, измученный усталостью и тревогами. Его армии были разбиты, а надежды обмануты: Болонья сдалась врагу, а собственный племянник зверски убил его любимца. Однако суровый дух папы не был сломлен. Юлий II вступил в переговоры с Испанией и Венецией, чтобы сформировать коалицию с целью изгнания французов из Италии. В то же время он возбудил судебное дело против своего племянника за убийство кардинала Алидози.  Но его недовольство герцогом не уменьшило его привязанности к сыну Изабеллы. Федерико был его постоянным спутником как во время трапез в Ватикане, так и во время ежедневных прогулок и поездок.  По вечерам они вместе играли в нарды или ужинали с Агостино Киджи, самым богатым банкиром Рима, в садах его прекрасной новой виллы в Трастевере.

В начале августа папа взял с собой Фредерико на охоту в Остию, но, вернувшись в Рим, через три дня заболел лихорадкой. С характерным для него упрямством Юлий отказался принимать пищу и лекарства, которые назначили для него врачи. 23 августа пошёл слух, что папа умирает. Он составил завещание и отпустил грехи герцогу Урбино, который поспешил в Рим, заслышав о болезни дяди.

– Кардинал Медичи сообщил мне, что он вряд ли переживёт ночь, – докладывал венецианский посол. – В городе беспорядки. Все берутся за оружие.

В Ватикане тоже царила неразбериха: слуги исчезли, из комнат убрали мебель и самые ценные вещи.

– Выбросьте эти проклятые лекарства! – кричал Юлий II, ругая своего племянника Франческо Марию и других родственников, тщетно пытавшихся заставить его принимать пищу.

–Все были в отчаянии, – писал один из римских корреспондентов Изабелле, – и Его Святейшество отказался что-либо есть, но сеньор Федерико взял чашку бульона и сам принёс его к постели папы, умоляя того выпить всё ради него и ради Богоматери Лоретской. И теперь в Риме говорят, что папа Юлий будет жить, благодаря сеньору Федерико!

Железная воля и крепкое телосложение больного одержали победу над состоянием прострации, в котором его оставила лихорадка, и он начал есть, пить и ругать своих слуг так же энергично, как обычно.

В то время, когда в Риме с минуты на минуту ожидали кончины папы, в Мантуе горевали по Ауре, любимой собачке маркизы.

– Самая красивая и забавная маленькая собачка, которая когда-либо была у нас! – причитала Изабелла, вспоминая Ауру, которая свалилась с обрыва, спасаясь от преследования более крупного пса.

– Сегодня вечером за столом видели, как Её Превосходительство проливала слёзы, – со скорбью писала Федерико одна из придворных дам его матери.

Ауру положили в свинцовый гробик и приготовили прекрасную могилу в новой лоджии, построенной маркизой. Между тем не только в Мантуе, но и в Риме и Ферраре лучшие поэты того времени сочиняли элегии, эпитафии, сонеты и эпиграммы о трагической судьбе «целомудренной и благородной Аауры», также оплаканной в латинских и итальянских виршах Скалоны, Эквиколы и еще десятка известных гуманистов.

– Я разделяю Вашу скорбь, матушка, по Вашей любимице, – откликнулся Федерико и, в свой черёд, прислал Изабелле из Рима стихи во славу Ауры, написанные одним из его наставников.

Но вскоре более серьёзные заботы омрачили жизнь маркизы. Здоровье Франческо Гонзага пошатнулось из-за длительного плена и лишений, выпавших на его долю во время зимней кампании, после чего он был вынужден отказаться от военной службы. Под бременем своей болезни прежде активный маркиз превратился в слабое, раздражительное и несчастное существо, зависимое от своей жены.

Роль Изабеллы в государственных делах значительно возросла.

– Вы можете быть уверены, – написал Марио Эквикола герцогу Альфонсо, – что теперь всё зависит от мадонны, и ни одному листу не разрешается шевелиться без её ведома и согласия.

После своего выздоровления Юлий II с новой энергией взялся за воплощение своих замыслов, и в октябре 1511 года в Риме было провозглашено о создании Священной лиги между Испанией, Венецией и папой римским. К концу января 1512 года испанские и папские войска под командованием Раймонда де Кардоны, вице-короля Неаполя, осадили Болонью, а венецианцы взяли Брешию. В день Пасхи две армии встретились на равнинах близ Равенны, и после ожесточенного сражения превосходство артиллерии Альфонсо д'Эсте решило судьбу битвы. Армия Лиги была полностью разгромлена. Однако в сражении пал смертью храбрых главнокомандующий французской армии Гастон де Фуа, что привело к деморализации его солдат и союзников, которые сразу перессорились. Альфонсо д'Эсте удалился в Феррару, а герцог Урбино, выступил со свежими силами на помощь своему дяде. Месяц спустя миланцы поднялись с оружием в руках и сбросили ненавистное иностранное иго. Французы ушли из Италии. Триумф папы был полным.

Федерико Гонзага принимал участие во всех праздниках, устроенных по этому поводу в Риме, и хитрая Изабелла решила использовать влияние своего сына на папу, чтобы примирить Юлия II со своим братом Альфонсо д’Эсте. Герцог Феррары, оказавшись брошенным своими французскими союзниками, смиренно попросил разрешения приехать в Рим и получить отпущение грехов у папы.  У него был влиятельный друг в Ватикане в лице Фабрицио Колонна, шурина Елизаветы Гонзага, которого он взял в плен в битве при Равенне и отпустил без выкупа. По его ходатайству Юлий согласился предоставить герцогу безопасное разрешение на поездку, и Альфонсо прибыл в Рим в июле в сопровождении Марио Эквиколы, приближённого Изабеллы. Федерико получил разрешение развлекать своего дядю на банкете в Ватикане, а затем дал концерт в его честь, на котором выступили лучшие певцы и музыканты Рима. На следующий день Фабрицио Колонна представил Альфонсо папе, в то время как огромные толпы собрались у ворот Ватикана, надеясь увидеть, как грозный герцог Феррары, подобно Барбароссе, припадёт к ногам Юлия II. Тем не менее, папа вёл себя достаточно дружелюбно и дал Альфонсо отпущение грехов наедине. Но когда Юлий захотел обменять захваченные им Модену и Реджио на Феррару, герцог с негодованием отверг это предложение. В ответ папа разразился самыми яростными своими проклятиями и Фабрицио Колонна, опасаясь за жизнь Альфонсо, помог ему ночью покинуть Рим и тайно бежать сначала в свой замок Марино, а затем – в Феррару. Гнев папы не знал границ и Альфонсо, желая хоть как-то утихомирить его, отправил в Рим Ариосто, любимого поэта святого отца. Но, узнав цель визита автора «Неистового Роланда», Юлий II разозлился ещё больше.

– Убирайтесь с глаз долой, иначе я прикажу утопить Вас в Тибре! – заорал он, выпучив глаза.

Однако понтифик зашёл слишком далеко. Даже его союзники возмущались его жестокостью, а король Фердинанд заявил Гвиччардини, флорентийскому посланнику при испанском дворе:

– Мы не намерены позволить Его Святейшеству захватить Феррару и стать еще одним Борджиа!

В начале августа 1512 года представители союзных держав встретились в Мантуе, где состоялась продолжительная конференция, и Изабелла д'Эсте проявила свойственный ей такт и умение вести переговоры. По этому случаю её друг епископ Гуркский снова представлял императора, а Раймондо де Кардона, вице-король Неаполя, впервые посетил Мантую в качестве заместителя короля Фердинанда. Джулиано Медичи и его умный секретарь Бернардо да Биббиена были агентами, аккредитованными папой, в то время как Джованни Содерини – номинальным представителем Флоренции. Главными вопросами были возвращение Флоренции Медичи и судьба Милана. Изабелла интриговала вовсю, желая вернуть герцогство Миланское своему девятнадцатилетнему племяннику Массимилиано Сфорца, воспитывавшемуся в Инсбруке вместе с братом под опекой императрицы Бьянки Марии. Правда, тот был скорее немцем, чем итальянцем, в своих привычках и вкусах и не обладал ни талантами своего отца, ни высоким духом своей матери, но Изабелла видела в его восшествии на престол новую возможность для продвижения собственной семьи.

Перерывы между заседаниями были наполнены музыкой и песнями, галантными беседами и весёлыми шутками. Если Джулиано Медичи и его секретарь объявили себя влюблёнными в прекрасную Альду Баярдо, фрейлину маркизы, то Кардона и епископ Гуркский были у ног очаровательной Элеоноры Бронины. Сама Изабелла обладала счастливой способностью обсуждать серьёзные политические вопросы во время танцев и банкетов, и, прекрасно владея искусством манипулирования людьми, никогда и никому не позволяла поймать себя на том. Впрочем, слабый Массимилиано всех устраивал и конференция быстро закончилась.

Что же касается Флоренции, то 21 августа испанская армия вошла в Тоскану, а 31 августа Изабелла получила сообщение от Джулиано Медичи:

– Я хорошо знаю, что Ваше Превосходительство будет радоваться моему счастью, и поэтому спешу сообщить Вам, что завтра мой преподобный брат (кардинал Джованни Медичи) и я собираемся вернуться в наш дом и вступить во владение нашим собственным имуществом с согласия всего города Флоренции.

На следующий день братья Медичи въехали во Флоренцию, с чем Изабелла и поспешила поздравить Джулиано:

– Я благодарю Вас, сеньор, за эту радостную новость и уверяю Вас, что ничто не могло доставить мне большего удовольствия!

Однако вскоре маркизе стало не до удовольствий: папе не понравилось, что конференция была проведена в Мантуе, а не в Риме, к «стыду и бесчестию Церкви», и он обвинил Франческо Гонзага во всех грехах.

– Он обвиняет нас, – в тревоге сообщила Изабелла брату, кардиналу д’Эсте, – в предоставлении убежища феррарцам и клянётся, что, если Вы, герцогиня (Лукреция) и её дети приедете в Мантую, он прикажет своей армии выступить против нас вместо Феррары, независимо от желания императора, и отправит Федерико в венецианскую тюрьму!

Гнев старого понтифика был бы ещё более яростным, если бы он узнал о письмах маркизы к герцогу Урбино, в которых та умоляла зятя пощадить Феррару. В то время как её муж отправлял одно за другим униженные послания папе, пылко заверяя его:

– Клянусь, Ваше Святейшество, что пришлю к Вам первого же из предателей Эсте, который только посмеет пересечь границу наших владений!

Тем временем Франческо Мария затратил столько времени на подготовку к военной кампании, что возникла необходимость отложить её до весны. А 4 ноября в Ватикан прибыл епископ Гуркский, заверивший Юлия II в лояльности Максимилиана I. На радостях папа возвёл его в сан кардинала, а 25 ноября в церкви Сан Мария дель Пополо в Риме было торжественно объявлено о новом союзе между императором и святым отцом. Федерико ехал рядом с папой.

– Он выглядел прекрасным, как ангел! – доложили Изабелле.

Мальчик действительно казался очень хорошеньким в костюме из золота и павлиньего атласа, с белой бархатной шапочкой и перьями, скреплёнными подаренной матерью бриллиантовой застёжкой с буквами «A.C.R.V.», которые папа интерпретировал так: «Anior caro ritorna vivo» – «Дорогая любовь, возвращайся домой целой и невредимой».

Следующее Рождество и карнавал в Риме были отмечены с большим весельем, чем в предыдущие годы. Банкеты и ужины, на которые Федерико приглашал его дядя, Сигизмондо Гонзага, и другие кардиналы, отличались диким разгулом и отсутствием приличий, которые его мать вряд ли одобрила бы, если бы наставник мальчика не счёл необходимым умолчать о них в своих письмах. Он, например, не упоминает о присутствии римской куртизанки Альбины в доме кардинала Гонзага однажды ночью, когда шут фра Мариано прыгнул прямо на накрытый стол и стал бросать цыплят в гостей и измазывать их лица супом и соусом. Таким образом, эти кутежи не самым благоприятным образом повлияли на нравственность Федерико.

В этом же месяце Массимилиано Сфорца приехал в Мантую, где Изабелла устроила в его честь несколько блестящих празднеств.  С первого момента их встречи сын Беатриче, похоже, искренне привязался к своей тёте, и она, со своей стороны, приложила все усилия, чтобы пробудить в ленивом юноше честолюбие. Но образование Массилимиано, к сожалению, не было закончено, а бедность и уныние за долгие годы изгнания оказали плохое влияние на его характер. Он вырос эксцентричным и подозрительным, и его редко видели улыбающимся, разве только во время представления карликов и шутов, к которым он проявлял детскую страсть.

– Что больше всего понравилось Вашему Высочеству у нас в Мантуе? – как-то с улыбкой поинтересовалась у племянника Изабелла.

– Проделки Вашего карлика Нанино, дорогая тётушка, – застенчиво признался Массимилиано. – Особенно его рукопашный бой с козлом!

Месяц спустя прибыли кардинал Гуркский, вице-король Неаполя и кардинал Шиннер, предводитель швейцарских войск, чтобы принять участие в торжественном въезде герцога в Милан, назначенном на 20 декабря. Изабелла тоже собиралась принять участие в карнавальных празднествах вместе с племянником. После отъезда жены Франческо Гонзага, язвы которого, наконец, зажили, поспешил оповестить свою любовницу:

– Мы бы хотели, чтобы Ваше Высочество приехали в Мантую без мужа и детей!

Однако во время обороны Феррары Лукреция сблизилась со своим мужем и, родив ему второго сына, не желала больше рисковать своим положением. Франческо её так и не дождался, хотя Лукреция, верная своему правилу никогда не сжигать за собой мосты, продолжала вести с ним переписку, скорее, правда, деловую, чем любовную.

В начале января Нового 1513 года Изабелла въехала в Милан при свете факелов и её визит казался зримым предзнаменованием возвращения старых добрых времён. Последовала череда банкетов, рыцарских турниров, комедий и балов, и всеобщее веселье ни в коей мере не уменьшалось из-за снарядов, которые время от времени выпускали пушки французского гарнизона, всё ещё удерживавшего замок Кастелло.

– К счастью, французские пушки имели любезность остановиться, когда начался поединок, – сообщила Изабелла мужу в письме, где описывала турнир, проходивший перед Корте Веккья, старым дворцом Сфорца возле собора.

Но на второй день внезапный обстрел из Кастелло заставил всех разбежаться.

В другом письме Изабелла описала роскошный банкет и драматическое представление, устроенное брешийским графом. Победа Лиги и изгнание французов были отмечены серией картин и музыкальных декламаций, а величественный дуб – эмблема семьи делла Ровере – с орлиным гнездом на самых верхних ветвях, занимал центр сцены. Но сама пьеса, по мнению Изабеллы, была плохой и очень уступала тем, что ставились в Мантуе.

– Я уверена, – утверждала маркиза, – что любой, кто видел комедии Вашего Превосходительства и прекрасные сценические декорации, должен испытывать скорее скуку, чем удовольствие при виде подобных представлений.

Впрочем, Изабелла не просто веселилась в Милане, но и занималась политикой. По просьбе Альфонсо д’Эсте, владениям которого угрожали папские войска, она согласилась задержать как можно дольше в Милане вице-короля Неаполя, главнокомандующего Юлия II, и кардинала Гуркского, посла императора, чтобы брат успел подготовиться к вторжению. Для этой цели маркиза использовала своих прелестных фрейлин, которых, согласно историку Прато, скорее следовало бы назвать жрицами Венеры, в частности, красавицу Элеонору Бронину, чьи поцелуи были наградой в одном из конкурсов. Причём, в игре пожелали участвовать не только кардинал Гуркский и вице-король, но и племянник Изабеллы, понадеявшийся, что молодость поможет ему обойти соперников.

В другой раз кардинал и вице-король уже открыто вступили в борьбу за благосклонность прекрасной Бронины, попытавшись поцеловать девушку, когда та вышла с Изабеллой к ужину.

– Монсеньор Гуркский, – свидетельствовала маркиза, – настолько забыл о своём достоинстве и сане, что опустился перед ней на колени.