В общем, я чуть не вылетел с экзамена за драку, ноты не нашёл и на сцену выперся в разодранных штанах. Играл по памяти – всё перепутал. Разрыдался под конец. И хоть мне люто аплодировали, но с тех пор с этой грёбаной увертюры меня триггерило по-страшному.
– О, нам пора, – сказал Грик. – Мам, вернусь поздно.
Было десять минут девятого, – видать, самое время добраться до клуба и поторговать «звёздной пылью». Вот только участвовать в этом совершенно не хотелось. Как не хотелось признаваться, что трухнул.
Распрощавшись с Мишель, мы взяли тяжеленную тумбу – она весила не меньше полтонны! – и еле выволокли её в подъезд. К счастью, лифт работал. Но на улице пришлось тащить её метров триста – мы чуть не сдохли.
– Ты меня нарочно позвал, – обвинил я.
– Чё это?
– Чтоб тумбу в одинокого не тащить!
– Да тумба-то при чём? Мы ж давно договорились встретиться.
Он почти победил, но тут я сообразил:
– Да не гони ты, Грик! Могли и в клубе встретиться, а ты к себе позвал!
Он глухо захихикал, потом заржал и с размаху хлопнул меня по спине.
– Лютек, Лютек, да ты не изменился, всё такой же неженка. – Он снова заржал. – Ничё, считай, это посвящением. Не буду больше тебя цветочком называть. – Он хохотнул. – А то взбесишься ещё.
Нарочно провоцировал. Срать он хотел на мой дефект – никогда особо не боялся. Единственный, наверно, без опаски цветочком называл. Задирал постоянно, при этом вечно напоминал, что мы типа друзья, должны помогать друг другу и всё такое. Помогал-то в основном я. Прям как сейчас. А он скалился и называл неженкой. Говнюк!
До клуба мы топали пешком, всё какими-то дворами и проулками. Пару раз Грик буквально на несколько секунд отходил к подозрительным типам. Наверно, это были те самые счастливцы, которых славный офе́ня одаривает чудесной пылью, потому что ни одному из них он не пожал руку.
В конце концов мы оказались в настоящей заднице, где, наверно, даже днём никто не чувствовал себя в безопасности. В темени узких проулков шарились тощие наркоши с опухшими рожами. По углам стояли размалёванные старые тётки, которые силились сойти за молоденьких девок. И ведь не постеснялись надеть коротенькие юбки и блузки с таким декольте, что и за триста световых в глаза бросались морщины на их обвисших сиськах. А в одной из подворотен кто-то громко стонал.
По спине пробежал холодок.
В клубе ожидаемо грохотала музыка: что-то электронное с тяжёлыми басами. Толпа бесновалась в преддверии эйфории. От мерцания красно-зелёных лазеров рябило в глазах.
Я дико боялся потерять Грика и, вцепившись в его плечо, топал следом. А топали мы, кажись, вечность, будто по кругу ходили, как бараны. Потом наконец зашли за бар в тесный коридор. Там двое подпирали стены – один в чёрной кожанке, второй в майке, – оба с оружием.
– Это кто с тобой? – спросил мужик в кожанке, когда мы подошли ближе.
– Это Лютек.
– Цветочек, значит? – воодушевился второй.
– У себя? – спросил Грик, кивнув на дверь.
– Заходи.
Мужик в кожанке и Грик зашли внутрь. А этот в майке подошёл ближе и страшно оскалился.
– Куришь? – спросил он.
– Нет.
Он обрадовался и протянул мне леденец. Отказать я не посмел – тут же развернул фантик, сунул леденец в рот и кивнул типа спасибо. Мужик протянул ещё один. Я снова взял.
– Глаза у тебя дивные.
Он прям засмотрелся. Пялился так жутко, будто в пятое измерение. А потом с прежней весёлостью спросил:
– Ты, цветочек, откуда этого проходимца знаешь?
– Грика? Так мы в детстве дружили.
– Что за прозвище у него такое?
– Да там… Неважно, в общем.
– Ну раз неважно. И как тебя зовут, Лютик?
– Так и зовут: Лютек. Через «е». Люций.
– Дала ж тебе мамка имя. – Он хохотнул. – Девку, наверно, хотела, а вышел ты: весь такой бабочка, а в платье не нарядишь.
– Шёл бы ты!
– Ну-ну, расслабься. Думай, перед тем как тявкать. А лучше молчи. Ясно?
Я кивнул.
– Вот и здорово, Лютик. Вот и замечательно.
Он насыпал мне в ладонь горсть конфет, закрыл её в кулак и снова на меня уставился. Потом заторможенно обернулся на открывшуюся дверь и отошёл. А я с трудом сдержал вздох облегчения, потому что грёбаный Грик наконец решил свои дела и вышел из кабинета.
– Идём, – позвал он негромко.
– Увидимся, Лютик, – сказал мужик вдогонку.
«Пошёл ты на хрен!»
Через танцпол, пробираясь сквозь толпу, мы вышли наружу. Уже похолодало и стемнело. Фонари горели только на соседней улице. Над входом в клуб тускло светила неприметная синяя вывеска.
– Слышь, Грик, затея – говно, ясно? Зря я с тобой попёрся. Ещё этот хер угощать начал!
Я показал ему конфеты. Грик усмехнулся и выдал:
– Всего два пакетика. На два адреса заскочим, и всё. За полчаса управимся.
Видать, тащиться в одиночку на эти два адреса ему не хотелось, вот он и заливал о простоте дела. Только простым оно ни хрена не было: нас могли подкараулить наркоши, пристрелить конкуренты или повязать паладины.
– Слышь, Грик, реально стрёмно. Мне проблемы не нужны.
– Да не паникуй ты, ничё не случится.
– А если нас повяжут?
– Наркота всё равно у меня. Скажу, типа ты и не знал ничё.
Он остановился, грохнул руку мне на плечо и заверил:
– Слово чести: на дно не потащу. Два адреса, и всё.
– Чё-ёрт, – простонал я обречённо. – Грик.
– Чё?
– В задницу твоего Тоскали́ни Пье́тро!
Он заржал.
Наверно, стоило послать его на хрен и свалить – не очень-то верилось в его честь. И пусть бы потом он считал меня ссыкуном, это всяко лучше, чем таскаться по проулкам и надеяться, что навстречу не выкатят паладины. Мой лист благонадёжности и так был весь в дерьме, а если нас повяжут за наркоту, мне точно звездец.
Поднялся ветер. Я сунул руки в карманы – в правом лежали леденцы. Лучше бы пуль отсыпал и пистолет вручил. Что толку от этих конфет? Даже жрать их было тошно.
Мы топали по сумрачным улицам, никого не встречая на пути. Видать, люди ещё засветло попрятались по домам, а теперь исподтишка наблюдали, как в потёмках шарятся то ли бессмертные, то ли идиоты. Скорее идиоты, потому что бессмертным я себя не ощущал.
Наконец Грик остановился и велел:
– Будь здесь.
Он отошёл, воровато огляделся. Вернулся и затолкал меня за заборчик прямо в кусты. Надавил на плечи, вынудив сесть, и повторил:
– Будь здесь.
От такой перестраховки стало совсем жутко. Но на этом его забота кончилась. Он даже не оставил инструкций типа на случай облавы или другой херни. Просто засунул в кусты и велел ждать. И я подчинился. Сидел тихо, почти не дышал. Не шевелился и не выглядывал. Взмок, как мышь, и сто раз проклял этот вечер.
– Идём, – позвал Грик. – Последний пакетик, и домой.
– Вы слышали? – сквозь злую усмешку раздалось в темноте. – У нас тут офенечки торгуют. А ну сюда подошли!
«Серьёзно? Звездец нам!»
Грик шёпотом выматерился. Но мы почему-то стояли как вкопанные и зачарованно таращились на четвёрку рослых парней. Они шли вальяжно, будто были уверены, что никуда мы не денемся, а может, давали шанс свалить, типа пока целы. Но Грик не бежал. И я тоже.
– Карманы выворачивай, – приказали нам.
Я и не понял, какого чёрта делаю, пока под ноги не посыпались конфеты. Один из парней наклонился, поднял их и, видать, попробовал.
– Конфетка, – сказал он озадаченно.
– Да мы не офени, – опомнился Грик. – Мы просто в клуб шли, не туда свернули. И это так-то сын городского главы. Вам чё, проблемы нужны?
Тут меня таким кипятком обдало. Лучше бы он молчал! Клятый фантазёр! Да нам таких звездюлей могли отвесить, что потом бы и днём карта звёздного неба мерещилась.
«Так, спокойно! Топ-топ, да? Один. Два. Три. Вдох-выдох. Спокойно».
Парни шушукались, как грёбаные сплетницы, о чём-то спорили, шикали друг на друга. Потом меня ослепил луч фонарика, и я окончательно трухнул.
– Похож? – сомневались они.
– Не знаю.
– Кто-нить ваще знает, как он выглядит?
– Да не, всё засекречено. Но на главу вроде бы похож.
Они долго соображали и ослепляли меня фонариком, тщательно рассматривали и обсуждали лоб, нос и подбородок. Потом дёрнули за рукав. В момент в башке возникла дилемма: бежать или подчиниться? Стоило, наверно, уцепиться за последний шанс и свалить, но чужие пальцы на моей руке сжались намертво.
– Слотов-младший? – до хрена вежливо спросил один из них, продолжая слепить фонариком.
Было до одури страшно и дико хотелось в туалет, – видать, из-за грёбаного чая. Грик тоже мужеством не блистал, лебезил неумело и неуверенно гнал про то, что папка мой – городской глава который – очень не обрадуется, если узнает о нашей ночной прогулке, типа запрет, безопасность и всё такое. Фантазия его истончалась, пока совсем не издохла, и он уже блеял совершенно невнятно, повторяясь на каждом слове. Наверно, ему было звездец страшно, потому что в кармане у него лежала чёртова «звёздная пыль», и если бы он её потерял, его бы, скорее всего, пристрелили.
В какой-то момент даже мелькнула мысль вступиться за него, но мысль эта быстро пошла в задницу, потому что умирать я ни хрена не хотел. В чём окончательно убедился, когда оказался в машине между двумя телами, от которых несло ядрёным парфюмом.
В башке гремел оркестр туш.
– Сейчас доставим тебя домой, возьмём вознаграждение, и все будут счастливы.
Они радовались, а я прекрасно понимал, что обман вскроется и мне отобьют почки! И какого хрена Грик начал заливать про главу? Сказочный идиот!
Мы довольно скоро – быстрей, чем хотелось – подъехали к кованым воротам. С той стороны тут же подвалили охранники. Водила вышел, начал им что-то объяснять. Те пару раз глянули на машину. Диалог у них явно не клеился. В ход пошёл мобильник. И тут наконец водила махнул рукой – меня выволокли и нежно подтащили к забору, а охранники – о чудо! – открыли калитку. Один остался разбираться с парнями, а второй повёл меня в дом.
В большой комнате с тусклым освещением ждал сам глава в длинном блестящем халате, взъерошенный, заспанный, – видать, подняли с постели. Он налил себе в стакан какое-то пойло, сел в кресло и жестом велел говорить.
Я молчал.
– Давай, мальчик, не трать моё время, – поторопил он таким тоном, каким посылают на хер, когда уже нет сил злиться.
– Простите. Мой друг… – Я понятия не имел, как объяснить, что мой друг идиот. – Мы с другом наткнулись на этих парней, и они приняли нас за наркоманов или типа того. Мы трухнули, и мой друг ляпнул, типа я ваш сын. Всё как-то само получилось. Простите.
– Как зовут?
– Друга?
– Тебя.
– А. Это… Люций.
Он выпил свой напиток, поставил стакан на столик.
– Значит так, Люций, второй раз эта история не прокатит, ясно?
– Ясно.
– Сейчас тебя отвезут домой, а после уже на друга своего пеняй. Я ведь не из прихоти семью скрываю. А эти парни твоё лицо видели. Мало ли что нехорошее с тобой может случиться. Вдруг захотят надавить на меня, да? А ты, мне не сын. Понимаешь, куда влез?
«Да вот ведь! Грик, чёрт тебя!»
Видать, на роже моей всё написано было, потому что глава вдруг смягчился:
– Да не переживай ты, у меня уже лет восемь никаких проблем. Да и в случае чего никто к тебе так сразу не приедет, пробьют сначала информацию, узнают, что мы не родня. Я это так. – Он причудливо махнул рукой. – Просто в уме держи.
Меня привезли на шикарной машине, сопроводили до самых дверей. Всё сложилось лучше, чем могло. Кажись, реально повезло. А Грик ещё заливал, что ни хрена не случится, – да шёл бы ты в жопу, Ройланд Прист!
4
Мобильник орал на всю комнату. Я еле разлепил глаза и не сразу сообразил, где нахожусь. На часах была половина десятого. Звонил Грик. Даже отвечать не хотелось, типа пусть помучается. Может, в следующий раз будет думать, прежде чем херню какую ляпнуть.
– Соизволил узнать, знатно ли меня отпинали?
В динамике шипела тишина, но соединение шло.
– Ты нормально? – спросил Грик осторожно.
И тут внезапно захотелось нагнать с три короба, чтоб у него хоть чуточку от стыда и страха в заднице засвербело.
– Всё ладно.
– Как ты выкрутился?
В его голосе звучало подозрение. Видать, решил, типа я пошёл на сделку, сдал его и остался чистеньким. Вообще, в худшем случае это был бы неплохой вариант, если до него додуматься. Но стал бы я подставлять… друга?
Друга бы не стал. А Грика?
Грика тоже.
– Слышь? – позвал он.
– Мне просто повезло. Глава малость подыграл. И доходчиво объяснил, что впредь так делать не стоит. Потом любезно предоставил машину, и меня сопроводили до самой двери, так что всё ладно.
Грик молчал. Кажись, не верил. Потом спросил:
– Так он теперь знает, где ты живёшь?
– О чём ты?
– Ты про «пыль» говорил?
– Да ни хрена я не говорил. Сказал, типа мы шли в клуб, а эти… негодяи нам дорогу преградили. Ну ты со страху и ляпнул про родство с главой. И всё. Никаких имён, никаких подробностей. Чё ты взъелся?
– Понаблюдай осторожно, не следят ли за тобой. Ко мне пока не приходи.
Вот он умница: не приходи. Ладный какой! А то, что это говно по его вине приключилось, уже типа неважно. Да если б меня переклинило, мы бы все там охренели.
Но бодаться с самого утра не хотелось.
– Грик, ты совсем рехнулся? На кой хер кому-то за мной следить?
– Просто понаблюдай.
– Катись ты к чёрту.
Я дал отбой и кинул мобильник на тумбочку.
Вот ведь фантазёр! Стал бы глава города за мной слежку устраивать? Я мадам его, что ли, или у меня на лбу написано, типа мой друг торговец смертью? Бред собачий! Да и звездел я ладно: топал в клуб – пристали амбалы. Всё чётко.
Слежку какую-то придумал.
За окном ничегошеньки подозрительного не было. Грик зря параноил. А всё из-за грёбаной наркопыли.
Интересно, много он ещё должен?
А вдруг вообще нагнал с три короба и не было никакой девки? Вдруг всё это типа добровольно? Только на хрена он вещать об этом начал? Ещё и в клуб притащил, на дилера своего указал. Я б на его месте помалкивал. А он так внезапно доверился и с безобидной рожей окунул в дерьмо. Оставалось надеяться, что я не слишком испачкался.
Короче, паранойей я не страдал и через пару часов перестал об этом думать. Навёл номинальный порядок, чтоб папаша не бухтел, будто я ни хрена не делаю. Приготовил ужин и свалил. Хорошо было бы и в магазин сгонять, но папаша денег не скидывал, типа вдруг потрачусь на какую-нибудь дрянь. Ещё списывал это на заботу. Но беспокоился он только о себе, типа соцслужба не дремлет и всё такое. Зато был шанс, что мы тихо-мирно, как благоразумные соседи, дотянем до моего совершеннолетия.
Интересно, а когда у Нинки день рождения?
Кажись, я ни разу её не поздравлял. Как-то подарил найденного стеклянного зайца – его кто-то на лавке в парке забыл. По-моему, это был февраль. Или нет? Мы потом на цветочное поле покатили, жара стояла лютая. Нинка этого зайца потеряла и рыдала так, будто просрала нечто реально ценное. Мы долго копались, все в пыли измазались, но, разумеется, ни хрена не нашли. А она меня обвинила и страшно обиделась – больше я ничегошеньки ей не дарил.
Или это август был? Хотя нет: какая жара в августе?
Но в августе тоже был чей-то день рождения. Может, Ромки Ромашова? Мы с ним так-то не дружили, просто за соседними партами сидели. Он вечно клянчил цветные карандаши на рисовании и заглядывал в мой планшет на контрольных. Ещё таскал с собой керамическую свинью и иногда показывал её мне, типа по большому секрету. Из особого доверия, может. Наверно, он дурачок был. Или же это все мы кретины.
Я знатно так задумался и не заметил, когда подошла Нинка. Увидел её неожиданно и подскочил с испугу. Она сидела рядом, щурилась от солнца и довольно улыбалась. А в её маленьких ушах блестели серёжки.
– Он давно закрылся. – Нинка кивнула на хлебный, перед которым мы сидели. – Вряд ли откроется.
– Да я просто.
– И я просто. Поехали покатаемся?
– Куда?
– На поле цветочное. Помнишь?
Поле цветочное за городом было, мы туда в детстве на великах гоняли. Я и Нинка. Никого больше не брали и никому не говорили. Выбирались всегда тайком и просто сидели под деревом часами напролёт. И самое интересное, мы особо-то и не дружили, но на поле хотелось ездить только с ней.
– Ты ездишь туда? – спросил я.
– Иногда. Да, езжу.
– И чё там?
Нинка усмехнулась.
– Цветочное поле. Такое же, как раньше.
– Так у меня велика нет.
– Так у меня два.
Она улыбнулась победно, точно зная, что не оставила выбора. А я и не собирался отказываться. Хотелось снова припустить на запад, чтоб ветер в морду, пыль в глаза, чтоб ощущение полёта и аромат цветов – как раньше, когда мы были просто дети, далёкие от всякого дерьма.
– Поехали, – согласился я.
Сначала мы потащились за великами какими-то окольными путями, по пустырю, где пришлось прыгать через канаву. Нинка, видать, часто здесь ходила, раз наловчилась скакать аж на два метра. С разбегу, конечно. Она-то перепрыгнула, а я не сообразил, на кой хрен она припустила. Остановился на самом краю и трухнул малость. А там глубины примерно метр – можно было спуститься да спокойно вылезти.
– Перепрыгнешь? – подзадорила Нинка.
– На раз-два.
– Без разбега, – добавила она.
В длину я прыгал на два пятнадцать. Но канава вполне могла оказаться шире.
– Ну так что, Лу, прыгаешь?
Я примерился и прыгнул. Чуток не дотянулся – нога соскользнула – и знатно приложился рёбрами и рожей. В глазах на миг сверкнули искры.
Нинка стояла, закрыв рот обеими руками, а потом тихонько заржала.
Я подтянулся, вылез, сплюнул кровь и отряхнулся.
– Ой, ты губы разби-ил, – жалостливо протянула Нинка.
Минут за пять мы дотопали до её дома. Она вынесла салфетки и по очереди выкатила два велика. Мне красный понравился, но она не уступила. Ещё Зорькой его звала, будто кобылу какую. Оказалось, это марка такая: Zorki.
Из палисадника несло гниющими сливами. Свет чередовался с тенью – по небу плыли крупные облака. То поднимался холодный ветер, то солнце жарило. И тишина стояла дикая, аж внутри что-то заворочалось. Но Нинка, видать, привыкла – она равнодушно ковыряла носком туфли траву и покачивала велики вперёд-назад, как мамашка – коляску.
– Всё? – спросил я.
Нинка слишком уж пристально разглядывала мои губы и наконец выдохнула приглушённое: «Да».
Я сунул салфетку в карман, взял велик и посмотрел название: Spirit. Помнить бы ещё значение. Но латиницу мы изучали классе в седьмом-восьмом, и то мельком, всего один триместр. Приходил старик из института Истории и преподавал нам языки. Наверно, чтоб мы всякие надписи могли прочесть. Я вот на зачёте даже восемь из десяти получил, а всё равно ни хрена не помнил.
– Как переводится? – спросил я, ткнув пальцем на название.
Нинка пожала плечами, села на велик и поехала. Я – за ней.
Сначала было стрёмно – столько лет не ездил, – в руль вцепился, аж пальцы заболели. Вихлял как пьяный, и ноги дрожали. Потом привык – тут-то меня ностальгия в лоб и поцеловала. И снова как в детстве: ветер, солнце и крылья свободы, пыль в глаза и передоз серотонина. Хотелось заорать, и, когда мы съехали с трассы на тропинку, я всё-таки это сделал: горланил, как чокнутый, а Нинка хохотала и подвывала. Она тоже казалась счастливой.
Из перелеска мы выкатили на поляну, остановились у нашего дерева и спешились. Уселись рядышком на широких корнях и уставились на цветочное поле. Пахло тёплой корой и пылью. Колоски дикой пшеницы клонились к земле. Бесшумно порхали бабочки, в высокой траве щебетали птицы. А на меня накатила безмятежность. Та самая, из детства. И смутное такое воспоминание, что с Нинкой мы всегда были больше чем просто соседи или друзья, но понятия не имели, что нас связывало. Типа какая-нибудь космическая нить, которая сливает две клетки и рождает новый организм. Только мы упорно не хотели сливаться. Наверно, потому что я был дефектным.
А Нинка заслуживала лучшего.
– Слышь, Нин, а ты ходила туда?
– Куда?
– Туда. – Я показал на горизонт. – Чё там всё-таки за этим полем?
– Не знаю.
Она задумалась, будто ей реально было не насрать, и выдала:
– Вафля.
– О чём ты?
– На Земле город был, Вена. Вот там и прославились мягкие вафли. Их называли венскими.
Я силился не заржать, чтоб не обидеть.
– И откуда Мишка это знает?
– Меня так Том прозвал, забыл?
Ну как бы ладно, это, в общем-то, было неважно, только никакого Тома я не помнил.
– Хочешь с ними встретиться? – предложила Нинка. – Они до сих пор дружат. Компания у них теперь побольше нашей песочницы, но тебе ведь не обязательно знать всех.
Она грустно улыбнулась, будто навсегда отдавала любимого щенка чужим людям. Но мне вовсе не хотелось никаких встреч, только сидеть рядом с ней под деревом и смотреть на поле, вдыхать аромат цветов и молодого перелеска, ощущать под пальцами мягкую траву и трепет под сердцем. Да, чёрт возьми, хотелось забить на всё и хотя бы чуточку побыть счастливым.
Я вообще, кажись, счастливым не был, вечно какое-то дерьмо случалось. Я силился плыть по течению, соглашался со всей хернёй, которую навязывали. Прозвищами и насмешками не оскорблялся, по поводу пустых угроз не беспокоился и избегал драк. Короче, сдерживался как мог. Нарекли принцессой? Да и по хер! Решили в шутку ухаживать всем потоком? Пожалуйста. Велели не лезть не в свои дела? Ладно. Что угодно, лишь бы избежать конфликта. Видать, поэтому пацаны особо не задирали, а девчонки не приглашали на балы.
Ну хоть унижали меня исключительно подарками – и на том спасибо. Это Крис Хант придумал типа в отместку, потому что классе в шестом я отверг его надуманные чувства и набил ему рожу. Остальные за каким-то хреном его затею поддержали. А я силился не сорваться – обещал маме. И зря, наверно, ведь как бы нельзя подавлять эмоции и всё такое. Но в полной мере это осознание пришло во время очередного уси-пуси марафона, когда среди прочей херни обнаружились зелёные кружевные трусики. Их подсунули с явным намёком – записка была омерзительной. Я тогда знатно сорвался. В себя пришёл уже в больничке, мне накладывали шов на бровь и обрабатывали разбитые в хлам руки. Потом припёрлись паладины и выдали постановление на арест за погром и причинение вреда разной степени тяжести.
Мне было четырнадцать, и это спасло от ответственности. Маме, правда, пришлось возместить ущерб и школе, и родителям пострадавших, но я отделался выговором и пометкой в листе благонадёжности. И даже мамин знакомый паладин – а он носил золотые эполеты! – не смог договориться об удалении грёбаного клейма.
Ну да и по хрен как бы, главное, сейчас, сидя перед цветочным полем рядом с лупоглазой девчонкой из детства, я был по-настоящему спокоен и чуточку счастлив.
Обратно мы ехали медленно и в город вернулись на закате. Нинка держалась чуть впереди. У меня с непривычки уже ныли ноги и болела задница. Но пешком явно было бы хуже, так что приходилось крутить педали.
Вдруг Нинка кувыркнулась через руль и грохнулась на асфальт. Велик шарахнул её сверху.
– Ты как? – спросил я.
Она держалась за разбитое колено и таращила на меня ошалевшие глаза. На грязном подбородке у неё проступили капельки крови. Она и локоть ободрала, и пальцы.
– Ехать сможешь?
Она рассеянно кивнула. Я помог ей подняться.
Мы долго пялились на её разбитое колено. Прохожие шли мимо. Видать, считали, что беда невелика, ну типа кто не падал с велика? Короче, надо было что-то делать – я оторвал низ футболки и замотал Нинке ногу. Так себе медпомощь, но других вариантов не было. Только в итоге ехать Нинка не смогла, идти тоже – колено не сгибалось. Пришлось катить её до самого дома. А весила она, кажись, килограммов сто. Ещё дико кренилась в сторону, придерживая второй велик. И я отчаянно силился её не уронить.
До Линовской мы допёрли уже в сумерках, распрощались у калитки, и я потащился домой. Устал жутко и взмок как мышь. Хотелось скорее принять душ и лечь в кровать.
– Ты где, мать твою, шлялся? – рявкнул папаша, едва я закрыл дверь.
Ну да, видок у меня был не очень: весь пыльный, как чёрт придорожный, ещё и рожа подбитая. А он, кажись, вообще без настроения вернулся – и почему так рано, и почему трезвый?
– Гулял.
– А грязный почему?
– Упал.
– Не звезди! – угрожающе прошипел он.
– О чём ты?
Он дёрнул меня за подбородок и осмотрел губы. Схватил руки – проверил костяшки. Зачем-то понюхал пальцы, воротник и волосы. Бесцеремонно пошарил по моим карманам и ни хрена, конечно, не нашёл.
– Иди мойся! Упал он. Люди из помойки чище вылезут!
Он вытер ладони о штаны и свалил в свою комнату. Псих! Обнюхал, как грёбаная ищейка, обыскал ещё. Какого хрена найти-то хотел? Наркоту типа? Или сигареты?
В прошлом году мама нашла у меня в рюкзаке сигареты и положила вместо них конфеты. Вот был сюрприз, когда одноклассник попросил отдать, а я сунул ему коробку леденцов. Без лицензии новую пачку было не достать, но мы договорились. А с мамой так и делали вид, будто ничегошеньки не произошло.
Папаша бы, наверно, убил.
Я отряхнулся, снял кофту и повесил её на крючок.
– Я к Элу пойду, – сказал папаша и снял свою куртку с вешалки. – Ты ешь и спать ложись. Ключ отдай.
– Зачем?
– Нечего по ночам шляться.
– Я не шляюсь.
– Думаешь, я не слышал, во сколько ты вчера припёрся? Давай сюда.
Он вдруг замер, включил свет и дёрнул меня за ворот.
– Нинка упала, я ей ногу замотал, – сразу признался я.
– Ты упал, она упала. Вы что, вообще, делали?
– Мы на великах катались. Так получилось.
Папаша гневно вздохнул.
– Ключ давай. Утром верну. Или вообще больше никуда не выйдешь.
Пришлось подчиниться.
– Ешь – и спать, – повторил он, запер дверь и укатил напиваться к Элу.