– Я спросил, ты хочешь поехать в одиночку или к тебе можно присоединиться? – расшифровал одногруппник в ответ на мое полуиспуганное «Ч-ч-что?»
– Да нет, можно компанией… Может даже лучше компанией.
– Окей, – Малюткин взглянул на входящего преподавателя, – тогда позже договоримся.
В результате сопровождающих набралось десять человек. Да еще Валерка, не один, а с компашкой. Я прикинула и решила связаться заранее с директрисой детдома. Оказалось, наш поход пришелся как нельзя ко времени, поскольку требовалось привести в порядок после растаявшего снега детскую площадку, что мы и сделали шумно весело и хорошо. Так состоялся выход нашего клуба ССЧ за пределы факультета в люди.
С тех пор раз в месяц… конечно, кроме сессий, я находила какой-нибудь фронт работ, «свистала всех наверх», и наша разношерстная компания «молилась добру, творя безвозмездное добро». Мы сажали деревья в парках, помогали в восстановлении монастыря, убирали мусор на берегу речки, ездили на какие-то местные раскопки… хотя последнее больше из любопытства, и, конечно, не забывали детские дома. Здесь все же больше верховодила признавшаяся в своем детдомовском прошлом Ольга. Она, сохранив в памяти далеко не радужные картинки, очень строго следила, чтоб при общении с детьми мы избегали проявлений жалости и ни в коем случае не подавали несбыточных надежд, особенно насчет усыновления. Поэтому наш клуб больше занимался условиями быта. Например, ремонтом, уборкой, или ребята с нашего программистского факультета на базе старых компьютеров создавали классы информатики и обучали работе детей. Юристы тоже пригодились, помогая бесплатно с документами желающим усыновить ребенка… Но самое интересное было, когда мы для воспитанников устраивали Новогоднюю Елку. Из Малюткина вышел такой потрясный Дед Мороз! Он моментально стал звездой не только у детей, но и у девчонок нашего клуба… к большому неудовольствию юристки Снегурочки. Однако ее черед растаять пришел вечером, когда в ответ на весьма зазывные девчачьи предложения, Дед Мороз пробасил, что ему, как порядочному дедушке, за внучкой проследить нужно. Народ пришел в восторг от ответа, и я не унюхала даже ни одного намека на какой-нибудь негатив. Через пару месяцев вездесущая Юлечка, кивая на стильную бородку Малюткина, по большому секрету рассказала, что у него дело, не идет, а просто мчится экспрессом к загсу. Собственно своим «супернюхом» я давно учуяла изменение в их отношениях, но без объяснений оно «выглядело» как неизвестное экзотическое блюдо. Точнее, даже несколько блюд, поскольку подобные ароматы разной концентрации уже стали завязываться вокруг некоторых сложившихся пар.
Естественно, я невольно… и вольно, конечно тоже, примеривала ситуацию на себя. Мысли гуляли от «Ну и чего она в нем нашла?» до «А была бы на ее месте я…», после чего все упиралась в осознание, что снова сравниваю реальных парней с принцем. Настроение становилось раздраженно-паршивым, вызывая язвительные комментарии в адрес окружающих. Девчонки дружно вынесли вердикт, что меня просто искрит от неудовлетворенности, и, поверив им, я решила завести ни к чему не обязывающую интрижку.
Однако верный паладин встал поперек планов своей богини. Трех парней он откровенно запугал, одного свел с жадной до мальчиков особой, а пятого напоил вусмерть прямо перед свиданьем.
В результате никчемность кавалеров была осознана, но и на Валерку я обиделась. Правда, ненадолго, поскольку сама осознавала ущербность своей затеи. Вот только факт, что такая идея не просто залетела в голову, но почти успешно пустила корни, заставил как-то тщательнее взглянуть на себя и окружающих.
Оказывается, я изменилась. Мы изменились. Кружа по спирали учебного процесса, мы незаметно для себя взрослели, постепенно истончая и теряя что-то волшебно детское. Мы откидывали эту часть себя как ненужную, омертвевшую шелуху, даже не задумываясь, чего именно лишаемся. И вот приближаясь к концу второго курса, оглядываешься и видишь, что та девчонка, которой ты была, осталась в прошлом. Она мечтала попасть в будущее, но умерла под давлением сегодняшних забот. Потускнела и растворилась в свете «взрослого» понимания жизни. Только бабушка с дедом видят еще ту девочку во мне, не зная, что я ее уже убила, забрав себе как трофей ее прошлое.
Впрочем, Валерка, зазвавший как-то меня перед работой в «Кафешку», отреагировал на рассуждения довольно странно.
– Забываешь богиня, что глобальное большинство людей не могут похвастать такой же восприимчивостью, как ты, – сказал он, отодвигая в сторону чашку недопитого латте, – Мы живем, не задумываясь об этих вещах, поэтому для нас взросление подобно переходу на новую, более удобную одежду.
– Ты так говоришь, будто я не такая как все.
– Да, другая, – в его голосе не чувствовалась даже намека на шутливость, – я давно знаю, что ты особенная.
– Не смешно.
– А я и не смеюсь. Ты возьми хотя бы сегодняшний разговор. Кто еще отнесется к взрослению как к убийству? Наше детство просто изживает себя. Нам трудно двигаться дальше, опираясь на детское восприятие мира. А топтаться на месте не хочется…
– Но я не об этом говорю.
– … А о том, что мы теряем что-то ценное при взрослении, – дождавшись моего кивка, он продолжил, – ты вот лучше своего шоколаду пригубь, и меня послушай. Так вот большинство относится к детскому восприятию мира как к костылям: нужны на определенном этапе, но надо побыстрее избавляться от их использования. Насколько я понимаю, есть индивидуумы, для которых детство… ну не знаю… Может как учебное оружие. Мол, выросли, перешли на настоящее, однако и для учебного в жизни осталось место. Ты же более особенная…
– Звучит как более дурная, – буркнула я и тут же, под осуждающим взглядом, демонстративно сделала глоток из своей чашки.
– Нет, именно особенная… только описать эту особенность сложно, поскольку она лежит в области чувств.
– А причем здесь моя чуйка? – искренне удивилась я.
– Да не твоих чувств, а моих! – не менее искренне возмутился моей непонятливости Валерка, – я чувствую, что ты, видя изменения в окружающих, находишь для себя что-то ценное.
– Звучит бредово. Ты чувствуешь, что я нахожу, но при этом я сама ни сном, ни духом. Валер, ты хоть сам понимаешь, как оно звучит?
– Как звучит, так и звучит, – в его голосе послышалась обида, – это вопрос веры.
Я обреченно вздохнула, ставя чашку на стол:
– Слушай, ну неужели ты по-прежнему серьезно веришь в мою божественность?
– Я не верю в твою божественность, – ответил он твердо, глядя прямо в глаза, – Я просто знаю, что ты богиня. Только не такая, как в древних мифах или современном фэнтези. Ты существо другого порядка, которое неизвестно по какой причине существует в этой физической оболочке
– Американцы говорят, что если выглядит как утка, ведет себя как утка, крякает как утка, значит это утка.
– Дураки твои американцы, поскольку на этом обывательском принципе построены шпионские маскировки.
– Значит, я утка-шпион?
– Значит, ты другая, – не поддержал шутку Валерка, – хочешь того или нет, веришь или нет, но ты другая.
– Хорошо, другая, – согласилась я – и что теперь?
– Ничего, живи дальше, – он усмехнулся на мое недоумение и пояснил, – я не всеведущ, поэтому понятия не имею, зачем ты живешь средь нас. Просто, на мой взгляд, ты должна как можно реже сравнивать свой путь с другими людьми и не комплексовать, находя свою дорогу.
– А разве такое справедливо не для всех людей?
– Теоретически – да. Практически – глобальное большинство выравнивает свой путь по наезженной колее. Тебе так нельзя.
Я подумала и вернулась к шоколаду. Валерик, последив немного за постепенным уменьшением уровня жидкости в моей чашке, тоже безмолвно взялся за свое латте. Больше мы об этом не говорили.
Однако стоило только выйти на улицу, как разговор продолжился без нашего участия. Сначала прямо перед носом с криком «Дорогу!» пронесся пацан на велосипеде. Ему в спину громко завозмущалась едва не сбитая мадам в деловом костюме, поведав всем и всям, как именно нужно выбирать себе путь. Но окончание ее речи было полностью заглушено рокотом подъехавшего джипа и несущимся из его открытых окон надсадным хрипом Высоцкого, возвещавшего:
«Колея это только моя, выбирайтесь своей колей».
Хитро улыбнувшись, словно все было им подстроено заранее, Валерка подмигнул и с наигранным пафосно-менторским тоном возвестил:
– Владимиру Семеновичу можно верить!
За что и схлопотал от меня шутливый тычок под ребра.
Глава VII
Тем не менее, слова поэта прочно врезались память, став в течение нескольких дней своеобразной набившей оскомину мантрой. В мозгах, как в клетке, неуспокоенной птицей бился бесконечный рефрен: «Колея эта только моя…», и к середине следующей недели глаза автоматически скользили по сторонам, пытаясь углядеть если не саму колею, то хотя бы намек на нее. К счастью приближающаяся летняя сессия стала активнее вытеснять из головы всякую не относящуюся к учебе блажь. Однако тут по моим окончательно неуспокоившимся извилинам внезапно шандарахнул новый удар. И главное я была совершенно ни при чем. Никуда не лезла, ни во что не встревала. Спокойно собиралась после тренировки домой, улетев мыслями в недописанный реферат по экономике, как вдруг мощный аромат амурных чувств вышиб меня в реальность. Невольно оглянулась в поисках источника, и сразу приостановленные размышления о грядущей писанине окончательно покинули мою голову.
Взгляд уперся в твердокаменного Тимура. Того самого Тимура, который к радости моей чуйности, практически не фонил чувствами. Теперь же он выдавал просто невероятный всезаглушающий своей мощью поток влюбленности. Но дело даже было не в мощности, а в том, что он смотрел на Симку, тринадцатилетнюю детдомовку, которую я сама привела к нему в клуб где-то с полгода назад.
Правда, внешне все выглядело весьма обыденно-обыкновенно. Ну, наблюдает тренер внимательно за одной из учениц – так у него работа такая наблюдать. Наблюдать, поправлять и обучать, что, собственно говоря, и происходит. Если б не моя чуйность, то нестандартность ситуации так бы и осталась тайной. Тем более что, подойдя к Симке, Тимур Рустамович ни словом, ни жестом не проявил своей страсти. Просто сымитировал удар левой, после чего пнул девчонку в голень, показав недостаток ее защиты. В общем, обычная тренерская работа, которую я наблюдала уже года полтора. Вот только никогда ранее, даже при работе с такими же девчонками как Симка, от пожилого спецназовца даже намека на любовно-сексуальный запах не приходило. А тут такой бешенный ароматический поток.
С другой стороны, чувства – вещь практически неподконтрольная, и, по большому счету, должна быть неподсудной. По крайней мере, судят людей не за мысли – желания, а за конкретные действия. Так что если человек умеет держать себя в руках, а за время нашего знакомства тренер, зарекомендовал себя именно таким, то и осуждать не за что.
Но все же девчонку стоило предупредить.
Дождавшись окончания Симкиного занятия, я подсела к переобувающейся пацанке и после приветствий поинтересовалась:
– Похоже, ты не жалеешь, что пришла сюда, или как?
– Это подколка такая, как бы юморная?– не поняла она.
– Скорей неудачная подъездка, чтоб узнать, как у тебя дела. Пытаюсь убедиться, что не втравила тебя в еще большее проблемы.
– Какие проблемы? – искреннее непонимание ее в глазах подтверждалось запахом. Значит, тренерское внимание не переросло в нечто большее. От такого осознания стало и легче, и труднее: предупредить-то надо, но и лишнюю предвзятость вроде как тоже внушать не стоит.
– Видимо, потенциальные, – озвучила я свой вывод, – Но начнем со старых…
– А, – отмахнулась Симка, – Тигрэ позаботился о них.
– Кто?
– Я так Тимура Рустамовича называю, – ответила она и, увидев непонимание в моих глазах пояснила, – он же по инициалам Т.Р.Э. А еще «и» из «Тимур».
Лично у меня получилось «тирэ», но созвучный знак препинания к тренеру не подходил совершенно. Даже не подползал. «Тигрэ» звучало не в пример лучше.
– Понятно. Значит, старые проблемы решились?
– Ага, – Симка злобно усмехнулась, – больше эти стручкалоиды не тронут ни одной девчонки, – и, заметив, как я невольно поежилась от ее слов, спросила, – Не одобряешь?
– Чтоб одобрять или осуждать, надо знать, что произошло.
– А я и сама не знаю, что произошло. Предположения есть, конечно, но вот конкретно… – девочка пожала плечами, а ее чувства полыхнули хищным злорадством, – … я просто доверяю словам Тигрэ.
– Хм, – я постаралась не задумываться о радикальности Тимуровских решений по отношению к здоровью трех подонков. В конце концов, во мне нет веры в добрые человеческие начала. Точнее, есть вера в то, что к пятнадцати-шестнадцати годам человек и его окружение способны изничтожить в себе не только все доброе, но и малейшие его зачатки. К такому существу относиться можно только как к прокисшему супу: жалко, что испортился, но только в унитаз. Однако в Симкиных словах прозвучало еще кое-что, зацепившее мое внимание.
– Забавно, но когда я предложила помочь с решением проблемы, твоя реакция была несколько другой.
– Ты, Лен, конечно, извини, – Симка заискрилась ехидством, – но, глядя на тебя, не скажешь, что ты способна решить даже свои маломальские проблемы.
– А Тимур Рустамович…
– Тигрэ просто замечательный, – Симкино лицо осветилось улыбкой, – он добрый и надежный. Словно папа вернулся… только лучше.
– Интересно чем же?
– Так с отцом же нельзя! – искренне удивилась моей «неосведомленности» Симка.
– Подожди, – я несколько растерялась, – ты с ним спишь, что ли?
– А что? – она недоуменно похлопала глазками, – расслабляться как-то надо. Ему, кстати, тоже. Говорят мужчинам это даже важнее. Ну а мне с ним гораздо уютнее. Не то что с этими прыщавыми стручками: навалятся, попыхтят и отшвырнут, как использованную салфетку. Да после Тигрэ в их сторону даже смотреть противно.
Мои мозги схлопнулись в попытке осмысливания услышанного. Хотя по большому счету, я вроде бы еще при нашем знакомстве должна была осознать, что в ее детдомовской жизни – существовала совершенно другая, слава богу, неизвестная мне, шкала оценки окружающего мира. Так, к примеру, по ее словам, неизвестный повадившийся таскать деньги и личные вещи, был неизмеримо хуже, компашки подонков, устраивавшей у них чуть ли не ежедневные изнасилования. Ну а парнишка, промышляющий сутенерством, считался чуть ли не святым, так как никого силой не заставлял «работать», защищал своих девочек и мальчиков (да и мальчиков) от насильников, да еще денег давал «по справедливости»… Единственный, по Симкиному мнению, недостаток его бизнеса – это поганая клиентура. Мол, лучше в очередной раз пережить жестокое изнасилование в исполнении регулярно моющейся сволочи, чем по доброй воле обслуживать пьяно-буйного шоферюгу, неделями солившегося в своем поту.
Моя чуйность раскрашивала ее откровения, улавливая неподдельно-яркие запахи чувств, от чего душа материлась, а внутренний голос обреченно констатировал: я бы сломалась. Правда, мои волнения и переживания не произвели нужного впечатления на детдомовку, поэтому все предложения по изменению ее ситуации встречались, мягко говоря, язвительно. Вот только к Тимуру на тренировку она в виде одолжения согласилась сходить. Да и то после долгих уговоров. Теперь же оказалось, что я привела ее из огня, да в полымя. Ну, кто знал, что мужик в летах поведется на недозрелую девчонку? А она, дурочка, даже не понимает, как это все неправильно.
Неожиданный резкий запах ревности, вырвав меня из размышлений, заставил внимательней присмотреться к стремительно краснеющей Симке. Сердито сжатые губы в сочетании с насупленными бровями смотрелись бы весьма забавно, если бы не ощущаемые чувства. Такой насыщенный ядовито-терпкий аромат, по сравнению с которым ревность одногруппниц казалась мелкой детской обидой. В Симке же бурлило что-то более серьезное. Даже можно сказать более основательное. Она неторопливым злобным взглядом прошлась по мне снизу доверху и почти не дрогнувшим голосом спросила:
– А ты что, сама на него планы строишь?
– Я? – мозг пробило пониманием к кому именно меня ревнуют, заставив резко выдохнуть, – Нет!
Видимо вместе с ответом до Симки донеслась и моя искренность. Ее лоб разгладился, глаза в радостной надежде широко распахнулись и словно все лицо осветилось изнутри.
– Честно? – счастливо переспросила она.
– Да он же старый! – честно бухнула я в ответ.
– Глупая ты, Ленка, – ответила девчонка с улыбкой, напомнившей мою бабушку, когда та упрекает нерушимым «Вот доживешь до моих лет, узнаешь», – Большая, но глупая. Разве возраст главное?
– А что главное? – слегка раздражаясь на взрослость собеседницы, переспросила я.
– Отношение.
– Любовь что ли?
– Ой, да не смеши. Что во мне любить-то? Эти два прыщика что ли? – она выразительно дернула майку в районе груди. – Дело именно в том, как человек относится к тебе. Насколько он отзывчив, нежен…
– Господи, Симка, – я оттерла внезапно выступивший пот, – ты мне что, подробности о своих постельных ощущениях поведать хочешь?
– Да причем здесь постель! – девчонка гневно сверкнула глазами, – я говорю о том, как человек к тебе по жизни относится. Тигрэ во мне личность видит. Пусть маленькую и неразумную, но личность! Он заботится обо мне…
– Стоп. Подожди секундочку, – я указательными пальцами сжала виски, пытаясь как-то стабилизировать скачущие в голове мысли, – когда мы встретились, ты очень четко заявляла, что те, кто тягает мелких детей для взрослых забав, все как один подонки…
– А это тут причем?
– При том, что тебе тринадцать…
– Четырнадцать!
– Одна малина.
– Разная! – Симка наклонилась и яростно зашептала мне в лицо, – Я уже не десятилетка, которая не понимает, как именно два мудака могут ее подарить третьему на день рожденье, и что означает «порвать упаковочку». То детство кончилось. Мытьем ли катаньем, оно ушло. Сейчас я уже другая. Да пользованная. Да битая, но… я человек. Женщина, со своими желаниями и потребностями, которой нужен мужик. И не какой-нибудь, а именно этот.
– А как же: «Он как папа»?
– Ну да. Мой отец был тоже большим… В памяти таким остался. И он заботился обо мне. Так что заботу Тигрэ, мне просто не с чем другим сравнить. Но я на него все время как мужчину смотрела. Даже в тот первый раз, когда ты меня привела, не могла не думать о том, как он навалится на меня. Смотрела, как девка на нем виснет и…
– Погоди, – в очередной раз перебила я Симку, – какая девка? Тоже ученица?
– Ну, может и ученица. На ней написано что ли?
– То есть она была одетой не для тренировки?
– Ты по городу тоже в трениках не гуляешь.
– А! Ты их на улице встретила.
– Ну, можно и так сказать.
– То есть?
– Я же говорю, захотелось мне его. А во время тренировки как-то не получилось намекнуть. Пришлось проследить…
– Та-ак, дай-ка мне слегка все упорядочить. Увидев понравившегося тебе мужчину, ты, в силу своей взрослости четко осознавая секс позыв, решаешь проследить за ним, в надежде подстроить нужную ситуацию по ходу дела?
– Так. Только у тебя звучит как обвинение.
– Но, – я проигнорировала ее замечание, – он уже оказался занят, и ты вроде как осталась ни с чем. Так?
– Ну, так.
– Однако теперь ты с ним. И, как понимаю, ни с кем не делишься…
– И не собираюсь делиться!
– То есть ту девицу ты отшила…
– Ну, пришлось кое-что предпринять. Только не надо так смотреть на меня. У них все равно все было не серьезно. Они и так расстались бы. Я только слегка все ускорила.
– А у тебя, значит, все серьезно?
– Да серьезно! Только Тигрэ долго не верил. Я за пару месяцев уговоров просто извелась вся. Но… – девчушка замялась, явно фильтруя подробности их взаимоотношений. Я же, осознав, что хромой Тимур не бросался сходу во все тяжкие, вздохнула с некоторым облегчением. Можно сказать его авторитет, в моих глазах покачнувшись, устоял практически на прежней высоте, поскольку он оказался своего рода жертвой обстоятельств. Ведь эта малолетняя оторва вполне могла взять инициативу на себя и, к примеру, залезть к спящему в кровать. А там дальше уже по шахматному: взялся – играй. Поневоле мужика пожалеешь: влетел в переплет из-за юной идиотки с буйно вызревающими гормонами. И ведь теперь, как бы он ни дергался, его легко можно прищучить. Вот только одно маленькое «но»: запах чувств Тимура даже намека на «отчаянье загнанного в ловушку» не имел. Скорей даже наоборот. Вот уж точно:
…Ах, обмануть меня не сложно,
Я сам обманываться рад.5
Тем временем Симка, закончив обмысливание, выдала:
– Короче, сейчас все утряслось.
Громкое саркастическое «Ха!» вырвавшееся из моего горла заставило практически всех посетителей зала посмотреть в нашу сторону. Слегка смутившись, я все же не удержалась от шпильки:
– Утряслось! Скажешь тоже! Моим врагам такую утряску!
– А тебе-то что? – глаза детдомовки блеснули злобой.
– А что, тренеру, с которым уже год занимаюсь, посочувствовать не могу?
– Да в чем сочувствовать-то? Ты думаешь, если у меня не все округлилась как надо, так я совсем неумеха? – прошипела пацанка, – да я книгу об этом написать могу! А уж Тигрэ изучила…
– Дура! – резко перебила я ее, – он под статьей из-за тебя ходит!
– Под какой статьей? – растерянно переспросила Симка.
– Простой, уголовной. «Развращение малолетних» называется.
– Да ты че? – ее голосок задрожал, – я ж сама к нему пришла. Он ведь два месяца от меня отбрыкивался!
– А суду без разницы. Главное факты. Ты вот несовершеннолетняя, следовательно, вина на нем.
В широко раскрытых глазах малолетки сияло неверие с изумлением, а моя чуйность добавляла краски нарастающего страха. Не за себя, а за кого-то бесконечно близкого. Обернувшись к залу, она посмотрела на своего Тигре, и я увидела, как слезинка прочертила влажную дорожку по ее лицу.
– Леночка, милая, – Симка снова смотрела мне в лицо, – пожалуйста, скажи, что это неправда. Что ты обиделась на меня и решила просто приструнить. Я не обижусь. Честное слово, не обижусь… Только скажи…
– Не скажу… – ответила я, ощущая себя изрядной сволочью. С другой стороны, эта дурочка должна понимать, во что она втравила человека:
– … Мало того ему еще могут инкриминировать изнасилование… – я посмотрела на дрожащую губу собеседницы, вдохнув ядовитую смесь ее горя с отчаяньем и, четко осознав, что избиение младенцев не для меня, постаралась сгладить свои слова, – но как раз от этого твое заявление о добровольном участии может помочь. А вот против обвинения в «растлении», на мой взгляд, единственное средство – это тайна.
– Так ты не скажешь никому, правда? – спросила она со вспыхнувшей надеждой.
– Что она не скажет? – внезапно раздавшийся бас незаметно подошедшего Тимура Рустамовича заставил нас обеих подпрыгнуть от неожиданности. Симка, тут же вскочив на ноги, прижалась побитым кутенком к своему защитнику. Грубая тяжелая мужская рука, очень нежно погладила ее по голове, успокаивая бешенное бурление эмоций.
– Так о чем вас, Лена, просили молчать? – повторил он.
– О неких отношениях, попадающих под уголовный кодекс.
– Понятно, – лицо «Тигрэ» не дрогнуло, – а понятие «Не лезь не в свое дело» вам знакомо? – его голос оставался привычно спокойным, словно он поинтересовался моей учебой, причем только из вежливости.
– Понятие знакомо, – ответила я, стараясь говорить в той же манере, – да вот только жить по понятиям не всегда комфортно…
Легкая улыбка, скользнувшая по губам тренера, показала, что он оценил игру слов, а я продолжила:
– …и если бы не мое вмешательство, Симка не появилась в этом зале.
– Это справедливо, – признал он тем же ровным тоном, – однако стоит уточнить, разговор идет на какой-то интерес или просто «за жизнь»?
Его слова прозвучали так двояко, что я не смогла разобраться, обвинили меня в шантаже или нет. Пришлось ответить в той же манере:
– Основной интерес разговора – душевное спокойствие участников.
– Да, это довольно важный фактор… Кстати, Сём, – он посмотрел да девочку, – я хотел тебя попросить принести, распечатки о соревновании. Пристрой, пожалуйста, небольшую стопочку у входа, около кабинета, раздевалки и туалета.
Симка нехотя кивнула и, одарив напоследок подозрительным взглядом, мол, понимаю, зачем отсылаете, отправилась выполнять поручение.
Дождавшись, когда она отойдет шагов на пять, Тимур Рустамович повернулся ко мне:
– Я так понимаю, речь о шантаже не идет…
– Ну почему же… – начала было я, но меня тут же оборвали.
– Не ерничай… тебе это не идет.
– Хорошо… Тогда расскажите мне сами, какая реакция будет правильной.
– Не знаю, – он тяжело вздохнул.
– Содержательно.
– Но правда. Я всю сознательную жизнь искренне ненавидел педофилов. И вот… – еще один вздох, – влюбился. Я, который всю жизнь смеялся над розовыми соплями, на закате жизни влюбился. И в кого? В недоразвитую малолетку.
– Предлагаете мне вас пожалеть?
– Скорей признаю твое право на любую реакцию.
– Спасибо, – ответила я, постаравшись вложить в одно слово изрядную долю сарказма, и неожиданно вспомнила принца. Смотрела на молчащего в своей твердокаменной манере тренера, а видела… И еще неизвестно с чего абсолютно неуместная мысль: «Вдруг он в меня тоже влюбился? Как этот Тигрэ». А в душе заныло: «Хоть бы приснился что ли…» Пришлось вразумлять себя привычным «А дальше что?» Образ принца развеялся…
– А дальше что? – повторила я уже вслух, глядя в глаза Тимура.
Он как провинившийся школьник, виновато уставился в пол:
– Сам себя все время спрашиваю. Она скоро вырастит и, конечно, бросит меня. Я буду сходить с ума, но мне… – он нервно сглотнул, захлестнув запахом сдерживаемого отчаянья, – ее судьба… будущее важнее. Вот учу… то есть репетиторов нанял, чтоб школьную программу подтянуть. Роль отца хотел… – еще один тяжелый вздох, – но… она хочет большего… – видимо на моем лице отразилось нечто этакое, что он поспешил уточнить, – она хочет быть полноценной хозяйкой. И я просто не чувствую в ней ребенка. То есть мозгами она старше. Разные студенточки, с которыми мне доводилось пересекаться, по сравнению с ней ну чистые дошколята. А она, как-то по-женски мудрее… Я советуюсь с ней, – рассказываю свой день, она дает советы… дельные советы. Строим планы, денежные вопросы решаем… Она даже следит за мной… В смысле одежды и ее чистоты… Ну и за здоровьем… – и снова поспешил пояснить, – у меня диабет… лекарства-диеты…
Он снова замолчал. По его обычно спокойному лицу пробегали волны эмоций. Непривычное и несколько пугающее зрелище. В конце концов, тренер закрыл лицо руками и секунд двадцать стоял, не дыша, после чего, обретя почти прежнее спокойствие, твердо взглянул мне в глаза:
– Сейчас не время и не место для моих откровений. Да и ты, прости, не тот человек с кем хочется поговорить по душам.
– Я на такое и не рассчитывала. Однако снова напоминаю, я привела ее сюда… сейчас же чувствую себя сводницей… А ведь можно сказать грубее…
– Не стоит… – очередной вздох, – извини, но мне и со своей стороны смотреть сложно. В любом случае я приму любое твое решение, только прошу, чтоб оно было наименее болезненным для… – он показал глазами в сторону подходящей к нам Симки, и продолжил показательно уверенным голосом, – ну, у меня сейчас групповое занятие начинается. Сём, ты где будешь?
– Нам хлеба нужно.
– Договорились. Ладно, я пойду. Увидимся, – тренер кивнул мне напоследок и направился к выстраивающейся у дальней стены группе.
– Он как? – тут же заговорила Симка, – тебя запугивал или всю вину на себя брал?
– Хм, я б сказала, оправдывался.
– На него не похоже.
– Согласна – непохоже. Только в такой переплет он тоже не каждый день попадает.
– Значит, все и вправду так серьезно? – снова жалостливый взгляд, – но он ведь ни крошечки не виноват!
– Он, между прочим, взрослый мужик, – жестко отрезала я, – привыкший отвечать за свои поступки, а не прятаться за спину маленькой девочки.
– Ты считаешь мне надо уйти от него? – спросила Симка убитым голосом.
– Я уже ничего не считаю, – пробурчала я, но меня не слышали.
– Я… – Симка шмыгнув носом, быстро вытерла выкатившуюся слезу, – не хочу его бросать… Понимаешь, у меня семья появилась. Настоящая!
– Ну и замечательно! А твой Тигрэ в курсе? Ты с ним говорила об этом?
– Нет… – очень тихо сказала она.
– «Не-эт», – передразнила я ее, – А говоришь у вас серьезные отношения. А мне что прикажешь делать? Благословить вас или просто похвалить? Да ну вас…
Схватив свою сумку, я рванулась к выходу, зарекаясь даже близко подходить к этому клубу и соответственно к его обитателям. Однако стоило только пересечь стоянку, как до меня донесся запах Симкиной злости, а следом раздался крик:
– Ленка, стой!
Не оборачиваясь, я шагала дальше, но настырная детдомовка быстро меня догнала. Выскочив передо мной, она словно выплюнула мне в лицо:
– Стоять, гадина!
Опешив от такого обращения, я как-то сразу не нашлась с ответом. Симка стала «развивать атаку»:
– Что? Влезла в чужую жизнь, смешала с грязью, а сама чистенькая побежала дальше. Че, от неудовлетворённости маешься? Штырит, когда людям хорошо? Да?
От слов взбешённой малолетки моя растерянность рассеялась без следа, зато разбудилось что-то злобно демоническое. Захотелось отходить ее ремнем по заднице для развития мозгов и улучшения характера… Довольно странное, если подумать, желание для девушки, знакомой с подобными наказаниями только теоретически. На всякий случай я покрепче сжала ремень висящей на плече сумки, словно удерживая себя от рукоприкладства.
– Меня, как ты говоришь, штырит, когда людям плохо. Вот увидела девчушку, смирившуюся с ролью подневольной подстилки, и вмешалась… постаралась помочь. Что не стоило? Надо было плюнуть и мимо пройти? А?
Похоже, глагол ожег Симке если не сердце, так щеки, но девчонка не сдалась, сделав ответный выпад:
– Так теперь ты меня по жизни своим благодетельством попрекать будешь?
Несмотря на несправедливость упрека, моим щекам захотелось удариться в красноту, а автоматически вырвавшееся «Я не попрекаю тебя!» проехалось фальшью по душе, как железо по стеклу. Симка в свою очередь презрительно скривила губы, выражая свое отношение к прозвучавшему.
– Хорошо, – пошла я на попятный, – в моих словах есть упрек…
– Ха!
– … но я скорей себя убеждаю, что правильно сделала, что вмешалась. Ведь могла же я сочувственно головой покачать, языком поцокать и дальше по своим делам пойти. А сделала поступок и вроде как благо принесла. Выходит, стоит вмешиваться? А тут опять вижу, как здоровый мужик «подмял» девчушку-малолетку под себя, и она теперь подстилка взрослого дяди…
Симка аж задохнулась от возмущения:
– Да как ты только могла подумать такое о Тигрэ! – с трудом выговорила она, а потом, справившись с дыханием, добавила не менее гневно, – да как у тебя только язык повернулся сказать такое про него!