– М-м-м, – с улыбкой протянул парень. – Да, не каждый сможет это разглядеть в нём. И не каждому он сам покажет…
– Мне кажется, что это неплохо. Это честнее, чем улыбаться всем подряд и никого серьёзно не любить. Это искренне.
– Да, он точно не будет поддерживать улыбку, если не хочет.
– Это может казаться грубым, но он честен с собой и окружающими.
– Тебе это в нём нравится?
– Ну…По сравнению с многими, он выделяется этим.
– Да, он тот ещё нон-конформист.
– Может быть, но это лишь значит, что он способен действовать самостоятельно.
– Эрнст, скажи хоть слово, не ставь свою девушку в такое положение!
– Сенпай, ты ведь не всерьёз устроил это? – осведомился парень, глядя через стол. – Уж кто-кто, а ты точно не будешь подначивать мою девушку защищать меня.
– Н-да, – он чуть-чуть склонил голову. – Ты прав. Просто мне было интересно…
– Мне тоже многое интересно, – пространно проговорил он. – Но я предпочитаю не лезть не в своё дело.
– Да-да, ты такой…
– Ваши напитки, господа, – официант с огромным подносом появился рядом с нами и стал расставлять на столе бокалы и чашки. Выждав, пока он удалиться, Эрнст поднял свой кофе.
– Давайте сейчас не обо мне, – с лёгкой улыбкой произнёс он. – Сегодня день рождения у Эрики. Для меня она, как старшая сестра. Всё то время, что я учусь в нашей общей школе, она никогда не бросала меня в беде, давала советы и направляла. И во многом благодаря ей я смог что-то преодолеть и чего-то добиться. И я благодарен тебе за это. Я хочу выпить за твоё здоровье и сказать, что ты можешь на меня положиться в трудную минуту. Кампай!
– Кампай! – наши бокалы и чашки сошлись над столом с лёгким стуком, и мы дружно отпили из них. Мне показалось, что в этом поздравлении намного больше теплоты и участия, чем просто в словах. Он говорил об Эрике, как о близком ему человеке, как о члене семьи. И при этом он улыбался какой-то едва уловимой улыбкой, словно смотрел на ребёнка. А Эрика в этот момент тихо сияла от радости. Между ними были совсем иные отношения, чем между мной и юношей.
– Спасибо, Эрнст, я ценю твою заботу, – скромно кивнула она, делая глоток из бокала.
– Это в европейском стиле, – тихо пояснил мне Мицугу. – Они обмениваются словами в такие моменты, а не просто пьют.
Я понимающе кивнула, что-то такое я видела в фильмах. Немцы обменялись ещё парой фраз, причём Эрнст сказал что-то на немецком, что заставило его собеседницу улыбнуться и ответить на том же языке.
– Спасибо вам, ребята, что пришли, – обратилась к нам рыжая девушка. – Хотя это Эрнст собрал нас, но мне приятно видеть всех. Спасибо вам. Сегодня мой день рождения, и я рада провести его с друзьями, – она потупила взгляд неловко улыбаясь.
– Эрика, я уже не могу представить свою жизнь без тебя, – очень откровенно начал сенпай. – И я безумно счастлив, что мы вместе…
«А они не стесняются своих отношений и разговоров о них. И не шутят в словах. Интересно, как давно они вместе?» Речь парня была не очень длинной, но выразительной. После ответных слов, очередь, вроде как дошла до меня.
– Эрика-сан, – я постаралась придумать, что сказать почти незнакомому человеку в его день рождения. Всё это было немного неожиданно, но мне хотелось поделиться с ней своим теплом. Ведь, несмотря на неожиданности, я была рада находиться тут со всеми. – Пусть мы почти незнакомы, я хочу узнать тебя лучше и надеюсь, что у меня будет шанс для этого. Потому что я верю, что ты – хороший человек, добрый и внимательный к ближним. Пусть эта встреча будет для нас не последней.
– Спасибо, Санада-сан, – девушка тепло посмотрела на меня изумрудной зеленью глаз. – За теплоту и внимание. Один английский писатель сказал, что порой всё, что мы можем сделать для человека, – это просто поприсутствовать. И мне очень дорого твоё присутствие.
Эти слова прозвучали очень душевно и ласково, словно она гладила меня по голове. Над столиком повисло приятное молчание, пока мы все сидели и думали о чём-то своём. И мне казалось, что каждый думает примерно об одном с другими.
Тем временем в зале раздалось объявление о начале концерта, и на сцене появилась первая группа. Это были «Blueberry jam». Одетые во фраки с белым гримом на лицах и в котелках, музыканты спрятались в тени, а в центр луча прожектора вышла солистка, поставив для себя стул. Она окинула взглядом зал и, как мне показалось, задержала взгляд на нашем столике. На её лице проскользнула усмешка.
– Здравствуйте, дорогие гости, – проговорила она, поклонившись и взяв в руки гитару. – Мы очень рады видеть вас здесь сегодня. И мы начнём этот вечер, – она села на стул и попробовала струны пальцами. – Сегодня будет много музыки и драйва, хороших басов от наших товарищей, но начнём мы сегодня тихо, – она задержала взгляд на публике, словно о чём-то думая. – Знаете, у меня в России был друг, его звали Владимир. Он научил меня игре на гитаре. Он был просто отличным парнем, каких мало. Но у всех у нас бывают моменты слабости, когда мы больны. И однажды он сказал: «Люба, если я заболею…» и спел мне эту песню.
Она погладила гриф, словно ребёнка, и перебрала струны. Мелодия началась так тихо и неуверенно, словно Люба только настраивалась, но, когда зазвучала песня, весь зал стал слушать с замиранием. Я учила русский и в средней школе, и сейчас, в старшей, поэтому понимала смысл текста. В нём человек говорил, что будет делать, если заболеет. И я понимала по голосу и звукам гитары, что речь не о простуде или гриппе. Речь здесь о чём-то большем, о боли души, которую люди порой не в силах превозмочь. Люба просила друзей постелить ей степь и занавесить окна туманами. Она пела о жизни человека, который не хотел условностей и формальностей. В её словах слышалась жажда настоящих вещей в жизни – красок, звуков, эмоций. И только они могли излечить душу человека. Гитара играла в одиночестве, а голос девушки, низкий и глубокий, заставлял погружаться в него и глотать его. Всё время, пока она играла, её взгляд был направлен на струны, но потом она посмотрела на зал с грустью и усталостью, со смирением и надеждой.
От морей и от гор
Веет свежестью, веет веками…
Как увидишь, почувствуешь –
Вечно, ребята, живём…
Она улыбнулась и посмотрела куда-то далеко-далеко, словно в небо.
Не облатками путь мой,
Усеян, а облаками…
Не глухим коридором
Уйду я…а Млечным Путём…
Её руки плавно сыграли последние аккорды, и в зале повисла тишина. Кажется, что у всех перехватило дыхание от исполнения этой русской песни. Со всего одной гитарой и голосом, оно как будто взяло слушателей за сердца, прервав дыхание. А Люба смотрела на зал, словно, ища что-то.
– Спасибо, – наконец сказала она, когда аплодисментов не нашлось. – Это – лучшее, что я могла ждать после этой песни. Спасибо.
Она встала с места и убрала стул с гитарой.
– После такого начала, я думаю, стоит немного поговорить. Или хотя бы рассказать, – предложила она. – Знаете, я родилась в России, далеко отсюда, почти полмира. И я всю свою жизнь была в дороге. Одна страна, другая, третья. Их было так много, что я с трудом вспоминаю все. Но мне это нравилось. Это было весело. В каждой стране что-то своё, новое, необычное. И наша новая песня будет именно об этом – о путешествиях. Я хочу поблагодарить моего друга за текст. Эрнст, если ты тут, то знай, что ты отлично пишешь!
Я перевела взгляд со сцены на своего любимого и обнаружила, что он отрешённо смотрит в чашку, словно его это не касается. Но вряд ли тут мог быть другой Эрнст, который мог написать ей текст.
Песня началась без музыки, а с напева. Остальные члены группы приготовились и стали играть уже после первого куплета. Это была быстрая, летучая, бегущая мелодия и песня, в которой пелось о странствиях. О том, как страны меняют друг друга перед глазами, как их разнообразие перемешивается, рождая причудливые сочетания. Я заметила, что текст очень гармоничный и насыщенный, в отличие от конкретной и прямолинейной речи Эрнста. Я и не знала, что он может писать стихи.
Я родился давно в далёких краях,
Быть может в лесах или в горах.
Не знал я с рождения, где же мой дом,
В дороге живу, я проклят путём…
Однажды я был в России далёкой,
В ней люди добры, а просторы широки,
Живёт в этих людях с загадкой душа,
А водка с мороза страсть хороша!
Я ездил однажды по Индии яркой,
Видел монахов и кшатриев знатных,
Видел слонов и тигров прекрасных,
И звёзды в ночи сияли так ясно!
Я в Дублине был, по пабам гулял,
Девчоночек рыжих на байке катал,
С ирландцами пили мы Гиннесс ночами,
Они подарили мне клевер на счастье!
В Гонконге меж рикшей я гнал мотобайк,
Какой же цветной и разный Китай!
Тут краски земли и рыба всех стран,
Тут я гулял, пока не устал!
В Париже я был, ходил в Мулен Руж,
Глядел на красоток, насколько был дюж.
На башню забрался, собор посмотрел,
В Париже б я жил, но путь меня вёл.
Я много скитался, искал я свой дом,
Но сколько не бился, не слышал о нём,
Но странствия эти я так полюбил,
Что жизнь в тишине навсегда позабыл.
Мне нравится ветер, дорожная даль,
Люблю я свой байк, что прогонит печаль,
Далёкие страны, огромнейший свет,
И в жизни судьбы завидней нет.
Проклятие странствий висит над челом,
Странник не знает, где его дом.
Зал принял это с восторгом и аплодисментами. Эта песня дала нам всем глоток свежего воздуха после лиричного, то грустного исполнения на русском. Только Эрнст сидел над своей чашкой и флегматично помешивал кофе.
– Ты разве не рад?! Это же твоя песня!
– Даже если так… – пробормотал он. – Можно было и лучше…
– Тебе не понравилась игра?
– Нет, сыграли они отлично. Текст можно было бы написать лучше. Просто она гнала меня по времени.
– Вот оно как…
– Ладно, не важно, – мотнул головой парень. – Сыграли и впрямь хорошо.
Он улыбнулся и сделал глоток кофе. Люба на сцене снова обратилась к публике, обмениваясь с ней репликами и явно получая от этого несказанное удовольствие. Эрика и Мицугу-сан прижались друг к другу, сидя рядом, и немка приникла к плечу любимого, прикрыв глаза. Я в очередной раз удивилась, но не от их поведения, а от того, насколько мы и впрямь похожи. Я бы тоже хотела приблизиться к Эрнсту вот так, без робости. Но он вряд ли оценит. Вздохнув, я сделала глоток мохито.
– Хорошо, правда? – спросил меня любимый.
– Что?! А! Да… Хорошо…
– Я рад, что могу собрать своих друзей вместе. После переезда у меня не было никого здесь. В классе я не очень хорошо лажу с другими. А литературный клуб стал для меня спасением. Эрика и Мицугу-сан долгое время были единственными, с кем я мог говорить. Теперь мы с тобой встречаемся. От части это и их заслуга. Они не бросали меня даже тогда, когда я становился абсолютно невыносим…
Такое длинное признание от Эрнста меня удивило. Не часто он говорил о себе так искренне. Я сделала попытку приблизиться к нему, и он не отстранился. Лишь слегка вздрогнул, когда наши плечи соприкоснулись. Его рука легла мне на плечо, и мы стали смотреть на сцену, где Blueberry jam уже прощались со всеми, уступая место другому коллективу. Их взаимные раскланивания были чем-то комичным и весёлым, что настраивало на позитивный лад. Наконец, вечер становился тем развлечением, которое мы все ждали от него.
– Эрнст! Ты просто супер! Не думала, что ты на такое способен, но вечер был просто восхитительный! – Мицугу-сан потянулся, когда мы вышли на повечеревшую улицу. Несмотря на то, что они с Эрикой-сан провели последние 30 минут на танцполе, парень не выглядела уставшей ни на каплю.
– Спасибо, надеюсь, всем понравилось…
У Эрики зазвонил телефон. Он часто звонил у неё во время концерта, но она не брала трубку. Однако сейчас немка решила ответить.
– Алло…Да, папа…Я отмечаю День Рождения с друзьями… – её голос тут же потух, а выражение лица сменилось с радостного на смятённое. – Я не хочу сейчас домой…я вообще далеко…
В трубке слышались разъярённые мужские крики, наводившие страх даже на меня. Эрнст и Мицугу-сенпай напряглись. Эрика сказала, у какого клуба она находится и сбросила звонок. Её улыбка стала вымученной.
– Простите, что так… – неловко проговорила она. – Вечер был хороший, но вот финал…
– Эрика, ты можешь пойти со мной, – настойчиво начал старший среди нас. – И он тебя больше не достанет.
– Да, я понимаю, но…
– Доверься мне, – едва ли не взмолился Мицугу. – Мы сможем жить свободно! Тебе сегодня 18, теперь ты можешь выбирать!
– Он уже едет сюда.
– Ну и пускай! Мы встретим его и всё скажем!
– Макото, – тихо обратился ко мне Эрнст, до сих пор проявлявший безучастие. – Могу я попросить сделать для меня одолжение?
– К-какое?
– Отвези Эрику туда, куда попросит Мицугу, – он говорил вкрадчиво и очень спокойно, глядя мне в глаза. – И побудь там с ней немного. Потом я позвоню, и мы снова встретимся, хорошо?
– Д-да, но…захочет ли она?
– Да, – уверенно кивнул он, когда мы подошли к стоянке мотоциклов.
– Я всё ещё боюсь… – бормотала Эрика. – он ведь скоро будет тут…
– Гутти, есть только один человек, которому я бы доверил отвезти тебя, – мы подошли к моему мопеду. В моей душе бродили сомнения, что я делаю что-то неправильное, рискованное, но это был страх сомнений и колебаний. На самом деле я была готова сделать для Эрики всё, что смогу. После того, как я видела их с Мицузу-сан, после рычащего голоса её отца, раздававшегося на всю улицу громогласными раскатами. После того, как я увидела мир влюблённых, готовых на всё ради друг друга, я была готова отвезти Эрику хоть на край земли. И не только поэтому. Это было дорого не просто мне лично, но нам с Эрнстом. Это были наши друзья, которых нельзя было оставлять в беде.
– Я смогу, – твёрдо ответила я после вдоха. – Я отвезу тебя.
– Правда?! – на заплаканном лице Эрики промелькнула надежда.
– Да, и пусть они попробуют меня поймать!
– Эрнст, да у тебя безумно рисковая девушка! – оценил сенпай.
– Я знаю, – нейтрально отмахнулся он.
Я завела мотор и убрала подножку, а Эрика устроилась на багажнике. Мицугу сказал адрес.
– Я вернусь, милый, только жди.
– Не сомневаюсь, моё сокровище, – мы обменялись прощальным поцелуем с Эрнстом, и дав газу, я рванула с места, унося Эрику прочь от страхов и страстей.
Мицугу Кизоку
– Вот мы и сделали это… – выдохнул Эрнст, когда мопед с Эрикой и Санадой-сан скрылся за поворотом. – Сенпай, ты доволен?
– Нет, – коротко мотнул головой я. – Пока что мы ничего не сделали.
– Ясно, – его лаконичность была под стать напряжению, что висело рядом с нами.
– Скажи. Это было в твоём плане изначально?
– Нет, но я решил, что это может сработать.
– Вот как…
– Вообще, я не хотел втягивать в это Макото и себя. Но остаться в стороне мне бы тоже не хотелось. Не могу видеть Эрику убитой горем.
– Ты на самом деле очень чувствителен, да?
– Нет. С минуты на минуту приедет герр Гутесхерц, ты готов с ним говорить?
– А зачем ты остался?
– Ради моральной поддержки.
– Спасибо, – я усмехнулся. Его мотивы порой даже противоречили друг другу. То он не хочет вмешиваться, то остаётся ради «поддержки», когда от него ничего не требуется. Эрнст – странный парень, каких мало. И только он сам понимает, что творится у него в голове. Ну, и конечно, он недоговаривает, как минимум, половину из своих мыслей.
Между тем, рядом с клубом, к которому мы вернулись, остановилось такси, из которого пулей вылетел уже знакомый мне мужчина. Весь потный, от чего лоснящийся и душный. Он осмотрелся на месте и, заметив меня и Эрнста тут же подлетел к нам.
– ВЫ! – начал он весьма неопределённо. – ГДЕ-МОЯ-ДОЧЬ?!
– Guten Abend, Herr Gutesherz, – поздоровался Эрнст, и взгляд мужчины уставился в него. Юноша протягивал руку для приветствия.
– А Вы кто ещё такой?! – начал негодовать взрослый.
– Darf ich mich vorstellen, Ernst Klechek, – на чистом немецком со слегка западным акцентом продолжил Эрнст, нисколько не смущаясь и всё ещё предлагая рукопожатие. Господин Гутесхерц немного поколебался, но всё же неуверенно ответил на мужское приветствие. Эрнст кивнул. – Schön dich kennenzulernen…
– Где моя дочь? – уже менее громко и грозно, но настойчиво потребовал отец.
– Она уехала отсюда несколько минут назад. И просила передать, чтобы Вы её не искали, а за вещами она приедет позже, – без тени смущения говорил Клечек-кун. Вот, что называется «моральная поддержка». В то время, как я молчу, не успевая вставить слово, этот парень ведёт разговор.
– Что это всё… – снова начал закивать старший.
– Позвольте угостить Вас кофе, bitte, – неуверенной походкой отец Эрики пошёл за Эрнстом в клуб, а я поплелся следом, не понимая, где моё место в этой беседе. Я-то думал, что сейчас я буду доказывать этому мужчине, что его дочь имеет право на свободную жизнь и отношения, что буду кричать на него или ругаться, но пока что всем припасённым на эти случаи словам просто не находилось места.
Внутри нас снова встретили, и предложили столик. Народ уже расходился после концерта и мест стало заметно больше. Эрнст не дал официанту принести меню, заказав три американо. Столик был круглый, на троих, поэтому сидели мы в треугольнике. Представители германской стороны устроились напротив друг друга, а мне было отведено место в стороне. «Ну, ладно, Эрнст, делай, что знаешь…» Так и не получив от него инструкций или знаков, я решил просто смотреть за беседой.
– Что всё это значит, молодой человек? – в очередной раз поинтересовался Гутесхерц-старший. Правда, в нём уже не было той злобы и кипения. Скорее растерянность и неловкость.
– Да, о Вашей дочери, – Клечек вернулся к главной теме. – Сегодня Эрике исполнилось 18 лет, что официально делает её совершеннолетней. Это даёт ей ряд прав и ответственностей за эти права. Я думаю, Вы в курсе и не оспариваете это. Таково законодательство этой страны. С сегодняшнего дня она имеет право жить там, где хочет, жить так, как хочет и с тем, с кем захочет. И это её право. Другое дело, что Вы имеете право не обеспечивать её более, и это уже Ваше право, но, если она с этим согласна, то проблем нет.
– На что это Вы намекаете, молодой человек?!
– На то, что Вы более не в праве пользоваться правом родителя и останавливать её.
– Хм, – взрослый мужчина насупился и, кажется, покрылся ещё одним слоем пота, обдумывая это. Когда принесли кофе, он посмотрел в чашку и сделал большой глоток. Эрнст лишь слегка пригубил свой напиток. Затем немец бросил взгляд на меня. – Это Вы, да?! Эрика хочет жить с Вами, любит Вас и всё такое…
– Да! – мне, наконец, выпало сказать своё слово. – И ничего особенного в этом нет!
– А кто Вы сам? Ребёнок! Только окончили школу и уже морочите девочке голову! Как Вам не стыдно! Что Вы можете ей предложить? Что можете дать?!
– То же, что и Вы, только без манипуляций деньгами и тирании! – в запале выкрикнул я.
– Она моя…
– Дочь, – резко и тяжело закончил его фразу Эрнст. И за столом повисло молчание. А я впервые увидел Эрнста в гневе. Его глаза были холодны, он не кричал, не багровел, не трясся. Он довлел. Слегка привстав за столом, склонившись над нами, он казался огромным и зловещим в полумраке клуба. Его голос не дрожал, а его слова, словно глыбы льда падали сверху. – Не раб. Не собственность. Не слуга. Не работник. Она – только лишь Ваша дочь. А с сегодняшнего дня, если она захочет, она может даже отказаться от Вас.
– В-вы мне угрожаете молодой человек?! – голос взрослого предательски подрагивал.
– Нет, просто констатирую факты. Эрика больше не ребёнок. Вам тоже пора повзрослеть и взглянуть на неё с позиции взрослого, – Эрнст сказал это уже мягче, но нависать над отцом Эрики он не перестал. Мне даже стало страшно. «У него что, нож в кармане? Или он не понимает, с кем говорит? Что вообще не так с этим парнем?» Мне казалось, что Эрнст открыто нарывается, говоря в таком откровенном и грубом тоне.
– А Вы не боитесь, что я пойду в полицию?
– Ни капли. Если только Вы не подкупите их, но я не думаю, что вопрос возвращения домой одной девушки будет интересным поводом для взятки.
– А если…
– Herr Gutesherz, – вот тут в голосе Эрнста послышалось откровенное раздражение. – Вы до сих пор не поняли?! Вы более не в праве решать, что делать Эрике. И в данной ситуации ни один закон не будет на Вашей стороне. Ваше мнение о её отношениях – это сугубо Ваше дело, которое Вы в праве оставить при себе. Вы можете настаивать на обратном, но это не изменит фактического положения вещей. Вы не измените эту ситуацию.
– Я смогу с ней поговорить? – тихо и сдавленно после паузы спросил мужчина.
– Если она этого захочет, – кивнул парень.
– Просто, если она всё твёрдо решила…то может хоть попрощаться, как люди… – я не мог поверить своим ушам. Этот здоровый и гневливый человек едва шевелящимися губами просил разрешения поговорить, хотя ещё раньше он без спроса брал то, что считал нужным сам. Он долго молчал, а затем одним глотком допил кофе. – Ясно… – сказал он. – Ясно… – он собрался вставать из-за стола, а затем посмотрел на чашку и Эрнста. – Сколько с меня?
– Не переживайте, пусть это будет благодарностью за Ваше терпение и внимание, – улыбнулся Эрнст, вернувшись на место и снова став спокойным. – Мне приятно, что мы друг друга поняли. Эрика будет в хороших руках и, я думаю, сможет поговорить с Вами.
Они пожали руки на прощание. Господин Гутесхерц кивнул мне, словно на автомате, и пошёл к выходу. Я был в шоке. Вот тебе и «моральная поддержка». Я ощутил себя должным ему.
– Эрнст…ты…
– Позови официанта и закажи джин-тоник, – устало махнул рукой он, откидываясь на стуле и впиваясь в чашку кофе. Его фигура тут же осунулась, он ссутулился и принял свой обычный вид. Только вдобавок ещё и усталый. Я сделал заказ, и посмотрел на парня.
– Ты так и хотел?
– Да, вроде того. Нам было проще понять друг друга, чем тебе с ним.
– Почему?
– Потому что я, условно, незаинтересованная сторона. Потому что мы оба росли в схожих культурах, потому что у нас один понятийный набор слов для языка. Да и… – он махнул рукой. – Короче, мне это было проще.
– Но как ты… – у меня не хватало слов для описания того, что происходило сейчас. – Ты же видел его с самого начала. Он был готов убить меня.
– Вежливость, сдержанность и родной язык, – передо мной поставили алкогольный напиток, и Эрнст взял его себе, сделав глоток. – Поверь, ему тоже непросто, как и мне. И звуки родного языка, да ещё и со знакомыми акцентами, его очень порадовали. У него, кстати, довольно устойчивый южный акцент с нотками востока. Не удивлюсь, если он баварец или саксонец.
– Ты правда всё это спланировал?
– Нет, – парень поморщился. – Конечно, нет. Такое не планируется за пять минут. Поэтому мне было очень трудно. Особенно сложно было не показывать, как мне трудно ни ему, ни тебе. При первых же признаках моей слабости и неуверенности, я думаю, ты вмешался бы, и всё пошло прахом.
– Ты страшный человек, Эрнст Клечек-кун.
– Молчи, – он медленно глотнул джин-тоник и достал телефон, начав говорить с Санадой-сан. Судя по всему, Эрика была в порядке, успокоившись после такого тяжёлого вечера. Эрнст не стал вдаваться в подробности беседы с её отцом, просто сказав, что всё улажено. После этого они договорились встретиться у бара. Кажется, наш вечер подошёл к концу.
– Пожалуй, за сегодня я должен тебе больше, чем просто концерт, – заметил я, допивая свой кофе.
– Может быть, – пожал плечами явно уставший парень. Кажется, ему было лень разбираться в этом сейчас. Он просто хотел допить тоник и поехать отсюда туда, где сможет отдохнуть.
– Ладно, тогда, я посижу ещё, пока Санада-сан не приедет?
– Да, конечно. Просто давай оставим тему того, какой я великий комбинатор и этой беседы. Я просто сделал всё, что мог для Эрики.
– Спасибо за то, что так волнуешься за неё.
– Береги её, сенпай, ладно? Теперь Эрика в твоих руках. Постарайся не разбить.
– Конечно, – кивнул я.
Так мы сидели за столиком посреди полупустого клуба и пили свои напитки. Несмотря на алкоголь, Эрнст не выглядел опьяневшим. Зная его замкнутую натуру, я думаю, что ему было трудно быть весь вечер среди людей, в активном социуме, да ещё и геройствовать в диалогах. Он заслужил свой отдых. Когда приехала Санада-сан мы попрощались, и я осознал, что уже довольно поздно. Мне тоже надо отдохнуть. К сожалению, место на Веспе было всего одно, так что моим уделом было поймать такси и вернуться к себе, где меня, не смыкая глаз, ждала любимая.
Мы ещё немного посидели за чаем, пока я пересказывал ей диалог с её отцом. Наверное, это сильно успокоило Эрику. Когда мы ложились спать, в ней уже не было прежнего напряжения и страха. А я благодарил судьбу, что завтра нас ждёт выходной, и не надо никуда рано вставать.
Хори Масаюки
– Что хмуришься, Хори-кун? – женщина посмотрела на меня слегка сверху и задорно похлопала по плечу. Вот это было лишнее, как по мне.
– Из-за того, что Вы не озаботились сценарием, сенсей, нам теперь придётся ломать голову. Это было беспечно с Вашей стороны, хотя я напоминал об этом пару недель назад, – мне оставалось только хмыкнуть. Заявленная театральная постановка нашего драм-кружка рисковала сорваться из-за беспечности нашего куратора, Касимы-сенсей. И даже сейчас не было похоже, чтобы она хоть на чуть-чуть стала серьёзной. Я провёл рукой по подбородку.
– Ну, не стоит дуться так, президент-кун, – задорно подбодрила она. – За сценарием дело не станет.
– Нда?! И кто же нам его напишет?
– М! – краем глаза я увидел, как она хитро ухмыльнулась. – Уговорить этого парня будет сложно, но он согласиться. Пойдём!
Она схватила меня за локоть и потащила за собой. Чёрт возьми, если бы она не была учителем, я бы ей врезал. Юу Касима-сенсей, наш куратор и заодно учитель истории в нашей школе. Хотя по ней не сильно похоже, чтобы она была учителем. Скорее взрослый ребёнок. Если бы меня попросили описать её в нескольких словах, я бы сказал – спонтанная, безответственная и беспечная. Чёрт возьми, она окончила колледж, она взрослый человек, а ведёт себя так, словно мы в одном классе. «Будьте серьёзнее, сенсей!»
Она знаменита тем, что популярна у женской половины нашей школы, как принц. Нет, нельзя отрицать, что в ней есть и элегантность, и шарм, и такт, но это не отменяет того факта, что она, чёрт возьми, учитель. Должны же у неё быть границы?! Я так думал, но оказалось, что она в своём роде безгранична. Она всё воспринимала, как игру на сцене. Идеальное качество для руководителя драм-кружка, но не для взрослого человека, который должен быть примером для молодёжи.
И вот она тащит меня через всю школу за руку, собирая по пути массу удивлённых взглядов. А мне остаётся притворяться, что всё идёт так, как надо.
– Касима-сенсей, что это Вы делаете?! – на нашем пути вырастает завуч.
– ОЙ! Как неожиданно, сенсей! – она резко отпускает меня и становится по струнке. Ситуация, как в комедийном сериале.
– Пожалуйста, помните, что Вы в школе, не стоит смущать учеников…
– Да-да, я понимаю, – её распекают, как второклассницу на моих глазах, а она спокойно кивает. Мне кажется, что её авторитет уже давно провалился в подвал. Между тем, она отбивается от нотаций завуча, и мы продолжаем путь к клубам. – Завуч Мидориба такой строгий, сразу видно, что человек старой закалки…
– Не надо оправдывать своё поведение чужой закалкой, – укоризненно бормочу я. – Вы же уже не ребёнок…
– А вот намекать женщине на её возраст – это большая бестактность, – укоризненно замечает она.
– Кто бы говорил о бестактности, – парирую я. Серьёзно, если не знать наших социальных ролей, то можно было бы подумать, что ссорятся двое старшеклассников. – Так куда мы идём?!
– В литературный клуб!
– Я слышал, что это один из самых малочисленных и замкнутых клубов в школе. Я никогда не видел, чем они занимаются.
– Они выпускают альманахи на фестиваль. Но ты верно подметил – это один из самых закрытых клубов. К сожалению, скорее всего, этот год для них последний. Трое из пятерых его участников выпускаются в этом году, включая нынешнего президента…Что же станет с литературным…
– Распустят, наверное, – безразлично пожал плечами я. – Вряд ли кто-то будет об этом сожалеть…
– Не скажи, в этом клубе состоят сразу две знаменитости нашей школы. Эрика Гутесхерц-тян и Эрнст Клечек-кун.
– Эм… – да, я слышал об этих двоих. Имя Эрики в школе на слуху, словно она – местная достопримечательность, что отчасти правда, при её европейской внешности и репутации, которую она поддерживает. А второй знаком мне только с летнего фестиваля. Он получил одну из самых престижных наград, как повар в мейд-кафе. Но на вид он показался мне совершенно обыкновенным, при том, что он был совсем не таким, как японские парни. – Мы идём к кому-то из них?!
– Да, к Клечек-куну, – мы остановились напротив блёклой двери с небольшой табличкой, и сенсей постучала.
– Войдите, – ответил приятный женский голос нараспев.
Когда дверь открылась, перед нами предстала одна из самых безмятежных картин, что я видел. Если бы на моём месте был фотограф, он бы точно поспешил запечатлеть этот миг. Залитая солнцем комната, пара столов, книжный шкаф, в котором ровными рядами стоят тома, ощущение бумажной пыли и тишины в сиянии светила. И посреди этого – ОНА. Ярко-рыжие локоны, плавные черты, прямая осанка, и нежный блеск в зелёных глазах. Улыбка, стоящая того, чтобы отдать за неё жизнь. А по правую руку от неё – тёмная фигура, словно даже само солнце не способно осветить его мыслей. Холодные глаза, острые черты, прямые линии, усталая поза и мрачное выражение на лице. Словно верный пёс, готовый оскалить пасть, если кто-то будет угрожать хозяйке.
– Приветик! – звонкий голос Касимы-сенсей разорвал идиллию в моих глазах, вернув ощущение реальности. – Как поживаете, ребята?!
– Большое спасибо, что помните о нас, сенсей, – Эрика, кажется, совсем не удивлялась посетителям. Я бросил взгляд на Эрнста, и заметил напряжение в его позе. Он оставался настороже.
– Добрый день, – поздоровался я, но женщина уже подскочила к немцу и стала трясти его с просьбами написать сценарий.
– Нет, – холодно отрезал он. – Я же сказал, что больше не пишу сценарии для Вас, Касима-кун-сенсей.
– Уууу, как неуважительно, – надулась куратор.
– Большего Вы не заслуживаете, – а он бунтарь, как мне показалось. Нет, сенсей ведёт себя, как подросток, но она же всё ещё учитель, это обязывает к уважению.
– Ну, пожалуйста, ты бы нас просто спас!
– Как и много раз до этого… – протянул Эрнст без интереса. Я стал припоминать что-то такое. Когда в конце прошлого учебного года куратор выудила из воздуха сценарий для пьесы в честь начала года, и в честь конца прошлого года, и на новый год. В моей голове начали всплывать похожие моменты, когда Касима-сенсей прибегала и говорила, что «нашла» новый сценарий. Они все были распечатаны на принтере, без подписей авторства, но с похожими чертами – много сносок с вариациями прочтения и уточнениями по поводу деталей – музыки, костюмов, даже интонаций произношения. «Так это Клечек-сан писал всё время для нас…» Теперь я не мог его винить. Если ему каждые пару месяцев заказывают спектакль в рекордные сроки, это ещё как бесит. Касима явно попала в тупик, потому что Эрнст был непреклонен, Эрика не проявляла участия, читая какую-то книгу. И мне бы не хотелось впутывать Эрнста в ещё одну работу на драм-кружок, но выхода попросту не было. Поэтому я решил попробовать с другой стороны.