– У Вас тут очень мило, – оценил юноша, глядя по сторонам. – В мой прошлый визит мы были не в основном здании…
– Да, Розарий заседает в отдельном корпусе, но сейчас я покажу корпус клубов, где мы размещаемся.
– Он особенный?
– Да, и Вы…ты скоро поймёшь, почему.
Мы вошли в довольно большое здание, где располагались наши клубы и кружки. На первом этаже размещались художественные сообщества, так что стены тут были украшены картинами, а вдоль стен стояли скульптуры. Кроме того, все комнаты были подписаны клубом каллиграфии от руки при использовании разных шрифтов для каждого кабинета.
На втором этаже были клубы журналистики, информатики, кулинарии и наш, литературный, так что тут стены были украшены стихотворениями в рамках, статьями и другими атрибутами литературы. Перед нашей дверью я остановилась.
– Я объявлю Ва…твой приход, если можно.
– Да, только не очень пафосно, – он, кажется, понял, что меня иногда заносит в сторону преувеличения значимости событий.
– Хорошо, – я вошла и хлопками привлекла внимание участниц. – Девочки, я хочу представить вам Эрнста Клечека. Это настоящий литератор, который достоин того, чтобы называться другом нашего клуба!
Я открыла дверь перед юношей, и запустила его внутрь. Всё это произошло в волнительной тишине, после которой по залу прокатились шёпоты.
– Это он? А на фотографии казался ниже…
– Интересно, из какой части Германии он прибыл?..
– Какой строгий костюм…
– Да, и на ворона чем-то похож…
– Добрый день, уважаемые Fräulein, – поздоровался он. – Для меня большая честь оказаться в вашем собрании. Сразу скажу, что ко мне можно обращаться по имени без суффиксов, если вас не затруднит. Я присяду, если можно, – для этого случая на нашей импровизированной сцене стояло кресло. Не просто стул, а настоящее кресло. Он опустился в него, достав из сумки небольшую тетрадь, и окинул нас взглядом. – Что же, я готов ответить на несколько вопросов, а потом, я надеюсь, мы сможем перейти к литературе.
– Разрешите! – в зале поднялась рука, он кивнул, и девушка встала. – Тамако Кирю. У меня вопрос – как давно ты в Японии?
– Второй год, я переехал по семейным обстоятельствам. Но японский начал учить заранее, поэтому говорить и писать умею сносно.
– Мы читали твой сценарий, для иностранца у тебя прекрасный японский.
– Спасибо, хотя я помогал себе словарями, чтобы точнее переводить с немецкого.
– Можно вопрос? – кивок. – Киришима Оби. Как давно ты занимаешься написанием литературы?
– Около 3,5 лет. Я начал ещё в Германии, и не думал тогда, что буду писать и на японском.
– А что из японской литературы тебе нравится больше – современные произведения или старые?
– Честно скажу, в японской литературе у меня есть кумир, – на этом слове зал тихонько ахнул. – Это поэтесса Идзуми-Сикибу. Её танка очень утончённые и изящные. Вообще женская поэзия для меня – это особенная тема в силу её редкости на западе, так что японские поэтессы вдохновляют меня.
И на этом моменте зал захлестнуло. Было видно, что он сказал это не из лести нам, а исходя из своих реальных предпочтений. И мои девочки начали наперебой заваливать его вопросами и предложениями прочитать что-то своё. Эрнст, надо отдать ему должное, не потерялся, а лишь выдержал длинную паузу, подняв руку в успокаивающем жесте. Публика угомонилась.
– Я так думаю, пришло время перейти к литературе, – предложил он. – Давайте читать по очереди – одно от вас, одно от меня. Пожалуй, я и начну, – он открыл тетрадь. – Знаете, у меня есть такая практика, как “Мысль дня”, это – четверостишие с какой-то одной, короткой идеей внутри него, которое отражает текущий день для меня. Думаю, что могу прочитать сегодняшнее.
День холоден, дрожат листы,
Что ветер стылый нам приносит?
О, что, мой друг, несёшь мне ты?
Сезон дождей? А может осень?
Он прочитал это короткое четверостишие, и посмотрел на нас, наблюдая за реакцией. На мой взгляд это было очень поэтично. И подходило под сегодняшний день, небо которого было затянуто белёсыми облаками. Он уловил даже прохладу, которая едва щекотала кожу на ветру. И, наверное, такая погода была привычна ему в Германии осенью. Я на какой-то миг представила себя в осеннем парке с жёлтыми листьями, шуршащими под ногами, когда в небе играет по-осеннему холодное солнце. Это стихотворение настраивало на лиричный, задумчивый лад.
– Это очень красиво. И совсем отличается от твоего сценария, – заметила одна из девушек.
– А, сценарий, – Эрнст махнул рукой. – Не очень приятно быть заложником одного произведения.
– Точно! Точно!
– Можно прочитаю я? – поднялась рука. – Это хайку, если можно.
– Конечно, можно, мы же говорим о литературе, – кивнул парень.
О, мой мотылёк,
Зачем тебе огонь свечи?
Он лишь опалит…
– Красиво, – кивнул наш гость. – И это ведь не только о мотыльке, не так ли?
– Да…
– Наши желания часто ведут нас к трагедиям.
Кажется, Эрнст нашёл общий язык с нашим клубом в два счёта. Чтение произведений продолжилось. Несколько раз он читал на немецком, а девочки наперебой хотели зачитать своё. Мне даже показалось, что на какой-то момент все забыли о моём участии в этой встрече, но вскоре я и сама с радостью присоединилась ко всем. Это было одно из самых весёлых времяпровождений, что случались в нашем клубе. В конце я попросила Эрнста подождать, пока мы посовещаемся насчёт одного вопроса. Мы решили подать прошение выдать ему пропуск для посещения нас. Мы быстро пришли к согласию, и я торжественно объявила ему это решение. Кажется, он был очень польщён, но не отказался. Если я что-то и могла судить о нём, так это то, что тут он чувствовал себя раскованнее обычного. Даже радостнее, чем в своём собственном литературном клубе, где они с Эрикой-сан пребывали едва ли не в гордом одиночестве. Литература была его жизнью, и он с радостью погружался в неё вместе с нами.
Однако, даже у хорошего времени есть свойство заканчиваться. Мы попрощались на радостной ноте, и он сказал, что будет заходить к нам время от времени. А я ещё раз убедилась, что передо мной родной по духу человек, хотя и не без своих странностей. Так и закончилась наша встреча. Встреча настоящих литераторов по духу.
Хори Масаюки
– Ты просто невозможна! Одни капризы и придирки!
– Может быть, это от того, что кто-то откровенно халтурит? Мы – актёры, для нас не может быть полумер!
– Так, перерыв 15 минут! – объявила куратор, наблюдающая нашу перепалку уже минут пять. Собственно, в этой ссоре не было ничего неожиданного. Хинако в своём обычном стиле пыталась брать лидерство на сцене на себя, хотя её персонаж был скорее ведомым. Но эта прима имени себя никогда не знала, что есть роли, в которых не получится продавить харизмой или нажимом. И, честно говоря, каждый новый раз я был вынужден пробиваться через её слепую уверенность в собственной правоте. И это утомляло.
– Что, Хори-кун? Утомился?
– Я бы ответил Вам, но боюсь, что ничего дельного из этого не выйдет, сенсей, – проскрипел я, прикладываясь к бутылке с водой.
– От чего же? Или ты сомневаешься в моей жизненной мудрости? – с наивной улыбкой поинтересовалась женщина.
– Я… – это поставило меня в некоторую растерянность. С одной стороны, Касима-сенсей и мудрость не вязались у меня в одно понятие. Но, с другой стороны, куратор умела удивлять чуткостью, вниманием и пониманием ситуации. Словно за своей дурашливостью она прятала сокровенные тайны бытия. Я так и не нашёлся с ответом на её вопрос.
– Хори-кун, а если бы с тобой играла я, что бы ты делал?
– Кхм! – я аж поперхнулся. – Так себе шутка.
– Я не шучу. Как куратор клуба, я имею право заменить Розу Ля Рейн на того, кого посчитаю более подходящим на это место. И это вполне могу быть и я сама, – она усмехнулась.
– А это не будет выглядеть жестом пренебрежения в адрес труппы школы Розария?
– Может быть, но я бы могла дать ей и другую, не менее значимую роль, – Касима-сенсей пожала плечами.
– Не надо, – попросил я. – Не думаю, что кто-то будет рад, если Вы воспользуетесь своим статусом для принятия этого решения.
– Но ведь это решит столько твоих проблем…
– У меня не СТОЛЬКО, проблем, как Вам кажется. Я знаю Хинако-сан несколько лет, у меня есть опыт игры с ней на одной сцене…
– В средней школе?
– Да…
– Хори-кун, какой ты наивный. Неужели ты всерьёз думаешь, что Хинако-сан, которую ты знал, и Роза Ля Рейн, которая есть сейчас – это один человек?
– Не могу отрицать, что за эти годы она сильно изменилась. Но в душе она всё ещё капризный ребёнок, который хочет, чтобы было так, как желает её минутное настроение.
– М-м-м, вот оно как, – протянул голос за спиной. От неожиданности я чуть не подпрыгнул и резко обернулся, встречаясь взглядом с Эрнстом-куном. Судя по всему, он стоял тут достаточно давно и слушал нашу беседу. Выбрав место в тени, в своей чёрной форме, он был неприметен на первый взгляд. Даже его сломанная рука была подвязана тёмным платком.
– Привет, – кивнул он. – Сенсей, можно я заберу Хори-куна для диалога. Пусть пока репетируют сцены с массовкой и сражениями. Я хочу, чтобы это перестало выглядеть, как массовые конвульсии.
– Э-э-э-м, – Касима-сенсей не нашлась с ответом, но юноша его и не требовал. Вместо этого, он сделал приглашающий жест, и мы вместе пошли из зала на улицу.
– Какие-то проблемы, Эрнст? – спросил я, когда мы вышли на улицу.
– Не то что бы. Просто пришёл посмотреть, как идёт подготовка, – он посмотрел в сторону дверей.
– И, что ты думаешь?
– Скажи, какие отношению у тебя с Розой Ля Рейн? Ты её назвал Хинако-сан, по имени.
– Мы когда-то ходили в одну среднюю школу, учились в одной параллели, были актёрами в одном драмкружке…
– Это понятно, – спокойно кивнул парень. – Но ведь это не всё?
– В каком смысле? – я нахмурился.
– Ты многих девушек зовёшь по имени?
– Эм, – я стал понимать, к чему он ведёт. – Нет, не многих…
– Даже в дружеских отношениях вы, японцы, предпочитаете обращение по фамилии. И уж тем более, когда говорите о ком-то в третьем лице, – он вздохнул и посмотрел прямо на меня. – Что за отношения вас связывают?
– Кхм, – я кашлянул в кулак. – А какое это имеет отношение к постановке?
– Для меня важно качество игры. Как я могу судить сейчас, ты и Роза Ля Рейн, находитесь в конфликте. Но ведь это же не из-за сцены.
– Я не очень хочу говорить на эту тему.
– Но мне не нравится, как вы с ней отыгрываете свои сцены. Пусть не напрямую, но я бы хотел повлиять на это. И сделать это так, чтобы у нас не было потерь.
– Вот оно как. Тебе настолько скучно, что ты пытаешься решать не свои вопросы?
– Хори-кун, я не собираюсь нарываться на конфликт. Я просто хочу, чтобы в этой постановке каждый был на своём месте. Я вижу в тебе желание играть на сцене, вижу, что Ля Рейн тоже желает этого. А ещё я вижу, что вы до сих пор не прояснили, кто из вас главнее. Это всё портит.
– Вот как… – в отдалении прогремел гром, серое небо было мрачно и зловеще. Вот-вот должен был начаться дождь. Я посмотрел на облака и задумался. Не сказать, что у нас были какие-то особые отношения, скорее мы были заложниками всего одной ситуации, которую я давно отпустил, а вот Хинако-сан, скорее всего, до сих пор держит в душе. Я не хотел делиться этими воспоминаниями с Эрнстом, хотя понимал, что лучше него слушателя быть не может. Но всё же, казалось, что, если он узнает эту историю, то выдаст какой-то сухой и сжатый ответ, который и будет решением всех проблем, чего бы это решение ни стоило. И именно это меня сдерживало. В жизни есть ситуации, которые нельзя просто решить. По крайней мере, мне хотелось так думать. В жизни должна быть какая-то тайна. Я посмотрел на небо ещё раз и услышал первые капли дождя. – Спасибо тебе, Эрнст, но мы, наверное, как-нибудь сами разберёмся. Не стоит волноваться.
– Как скажешь, – кивнул он. – Ладно, пошли, перерыв скоро должен закончиться.
Я снова оказался на сцене под испытующим взглядом Розы Ля Рейн. За время нашей разлуки она изменилась. Это была уже не та Хинако, что я знал. Как бы мне не хотелось видеть в ней её прежнюю суть, она уже никогда не станет прежней. И лично для меня это была потеря, хотя она сама вряд ли считала также. Вернувшись к нашим сценическим ролям, мы продолжили.
Эрнст Клечек
– О чём думаешь, гений? – Касима-кун-сенсей устроилась в кресле рядом со мной.
– Вряд ли я заслуживаю столь лестный титул, – проговорил я, не оборачиваясь. – А из Ваших уст это звучит скорее как насмешка.
– Не будь таким предвзятым. Я могу быть очень серьёзна, – краем глаза я увидел её улыбку. – Ты на самом деле очень необычный человек, Эрнст-кун. И я не о твоём происхождении. Людей с такими качествами, как у тебя, ещё поискать…
– Спасибо, – вежливо кивнул я. – Хотя Вы и сами довольно неординарны. Из всех учителей здесь, Вы самая молодая. И, хотя Вам не всегда хватает опыта, хотя Вы немного растяпа и инфантильны, но, видя Вас, лично я понимаю, что конец школьной жизни – это не конец жизни в целом. Никакая работа или должность, никакие правила и нормы не запретят и дальше нам быть самими собой. Не знаю, что Вы думаете на этот счёт, но именно эти качества не дают многим из учеников впасть в уныние при мысли о том, что школьные годы – это последняя возможность быть собой.
– Надо же, – усмехнулась она. – Никогда не думала об этом так серьёзно. Я просто люблю эту школу, поэтому не могу расстаться с ней.
– И драмкружок?
– Да…
– Что же Вы оставили там, – я посмотрел на сцену, где шла репетиция, и попытался уловить что-то невесомое и невидимое простому человеческому глазу. Какой-то знак или намёк, который приоткрыл бы для меня тайну сенсея. Но там были лишь актёры, декорации и свет прожекторов.
– Нет, Эрнст-кун, не в этот раз, – женщина заметила, что я присматриваюсь. – Может быть однажды ты и найдёшь этот секрет, но не сейчас. Пока что слишком рано…
– Касима-сенсей, – проговорил я, повернув к ней голову. – Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое жизнь?
– Конечно, это – нормальный вопрос для любого человека. А что тебя беспокоит?
– Нет, не беспокоит. Радует. Тайны, откровения, открытия, радости и грусти, игра на публику и искренность… – я нахмурился, подбирая слова. – Это ведь сейчас жизнь? Не репетиция, не черновик. Вот это всё, – я обвёл рукой зал и всех, кто был в нём. – Это ведь жизнь, правда?
– Ах, – она по-доброму усмехнулась. – Ну, конечно, жизнь. Конечно, это всё правда. И ты в самом центре своей жизни.
– Вот как, – я осел в кресле с чувством успокоения. – Хорошо, тогда, я спокоен…
– Как же тебе непросто жить, – заметила Касима-сенсей. – Такое ощущение, что ты опаздываешь на поезд, который давно ушёл.
– Не знаю, – я прикрыл глаза, запрокинув голову.
– Что ты сделаешь, если опоздаешь на поезд?
– Сяду на следующий, я думаю.
– Так вот расслабься. Твой поезд ещё едет к тебе. У тебя есть время побыть на станции и подумать над своим ожиданием.
– Никогда не думал, что сочту Ваши слова настолько мудрыми, сенсей.
– Знаю, – она нисколько не рассердилась. – Ты думаешь, что знаешь больше и лучше остальных, но ведь на самом деле даже между нами огромная разница в опыте и знаниях о жизни.
– Просто Вы не бравируете этим, в отличие от остальных учителей. Им важен их неприкосновенный авторитет и статус…
– И ты лучше меня знаешь, что это далеко не всегда работает именно так.
– Признаться, Вы чуднАя, Касима-кун-сенсей. Но это Вам очень идёт.
– Спасибо, приятно слышать это от тебя, Эрнст-кун.
Кажется, она оставила меня наедине с моими мыслями, от которых мне, если честно, было очень хорошо. Ни о чём конкретном я не думал, слушая, как по крыше стучит дождь, а на сцене происходит очередная перепалка Хори и его примадонны.
Юу Касима
Похоже, что даже Эрнсту свойственны человеческие слабости и вопросы. Я посмотрела на то, как он засыпает, и решила не мешать. Пусть отдохнёт. Этот мальчишка, заблудившийся в дебрях собственного самоанализа и попыток соединить в себе разные культуры, был очень мил, когда позволял себе просто побыть человеком.
Вернувшись к сцене, я стала смотреть за продвижением репетиции. Хори-кун выкладывался на полную, не жалея сил и эмоций для своей роли. Сейчас он напоминал мне меня в его возрасте. Только чуть серьёзнее. Но этот горящий взгляд, эту веру в свою игру, захваченность сценой – их я узнаю всегда. И мне было чуточку завидно, что теперь моё место не на сцене, а напротив неё.
“Ещё бы раз…сыграть бы роль ещё…Может напоследок…” Может быть мне стоило идти в театральный, чтобы не расставаться с ролями и публикой. Но это было не то, чего я желала. Я хотела быть на ЭТОЙ сцене, в ЭТОЙ школе.
Роза Ля Рейн выглядела надменно на месте главной героини. Да, она должна была играть дворянскую дочь, небольшой гонор и наглость были вполне оправданы. Но ведь по сюжету она любит этого скромного поэта, она готова раскрыть перед ним душу, а не бросать это, как вызов. И это было не свойством её роли, а личным отношением к Хори. “Что же случилось с ними за два года старшей школы? Каким было их расставание? Узнать бы. Может быть это помогло нам понять эту игру лучше…”
Я вспоминала свои годы в этом кружке. Как все мы хотели поразить зал, как шутили друг над другом, собирались вместе и безустали тренировали дикцию и пластику движений. Как после успешного представления ходили в кафе и пировали. Замечательное было время…
“Может быть и впрямь заменить Ля Рейн? Она хорошо играет роль, но именно играет. Нет в ней искренности… Вот только согласится ли на это администрация и эти все Розарии? Хотя куда мне идти на сцену?”
Я хмыкнула и пошла из зала в сторону учительской. Может, хоть там меня отпустят эти глупые мысли. В самом деле, я уже взрослая, я уже учитель. Моя сцена была давно. Да, там было хорошо и радостно.
– И мы все улыбались чуть чаще, чем сейчас… – грустно произнесла я себе под нос. А когда-нибудь моё лицо покроют морщины, а улыбка уже не будет казаться лучезарной. Не прямо сейчас, но, наверное, раньше, чем я думаю. Даже если я останусь учителем тут, я не смогу исполнить свою мечту и остаться с этим театром навсегда. Хори-кун через год закончит школу и пойдёт своей дорогой по жизни, Эрнст уже сейчас наверняка думает о своём будущем. Скорее всего он захочет вернуться в Германию.
Я криво усмехнулась. Наверное, осознавая такие вещи, становишься взрослее. Когда ты ребёнок, перед тобой лежит огромный мир, далёкие горизонты, красивый свет звёзд, дорожки ведущие к приключениям. Вокруг тебя друзья. Да, Друзья, с которыми ты никогда не расстанешься…
Но со временем ты понимаешь, что мир, в своей сути, маленький. Просто крошечный. И вот, какие-то дороги уже закрыты, кого-то из друзей уже нет рядом. А розовая пора юности проходит. Я попыталась обмануть время, став здесь учителем, но время обмануло меня саму. Теперь при моём приближении кланяются, когда я вхожу в класс – встают. “Да нет же! НЕТ! Не это я хочу! Какая я…несуразная…”Мне вдруг захотелось закричать и расплакаться прямо тут, посреди коридора.
– Касима-сенсей, с Вами всё в порядке? – окликнул меня голос.
– М, – я постаралась взять себя в руки и посмотрела на Эрику КГутесхертц, которая стояла рядом со мной и держала в руках поднос с чайником и чашками. – А, Эрика-кун, всё в порядке, конечно…
– А Вы куда-то шли?
– В Учительскую…
– Вы сейчас на третьем этаже здания клубов и впереди дверь только в литературный…
– Эм, – я поняла, насколько промахнулась с пунктом назначения. – Можно зайти?
– Да, конечно. Тем более, что сегодня официально наше закрытие, – в голосе девушки была слышна робкая грусть.
– Закрытие? Как?! КАК! Вы же столько всего делаете! Вы же… – у меня не хватало слов.
– Давайте войдём, и я расскажу Вам за чаем, – улыбнулась Эрика.
Мы прошли в затемнённую комнату. Когда я была тут последний раз, всё было иначе. В шкафу стояли книги, теперь же они лежали в коробках, и без них место казалось вымершим.
– А Эрнст?
– Это он собрал книги. После репетиции он вернётся и заберёт.
– Он не будет с нами.
– По правде говоря, без Вас я была бы тут одна, – виновато улыбнулась школьница. – Видите ли, наш клуб всегда существовал на птичьих правах. Когда Мицугу-сенпай был президентом, он постоянно боролся за наше существование. Но люди уходили от нас. Эрнст за последние два года стал единственным новичком и его вклад в наше дело неоценим. Но сегодня студсовет решил, что, из-за неэффективности нашего кружка, мы будем однозначно распущены. Сегодня пятница, завтра комнату уберут и подготовят для более продуктивных сообществ, – рассказывая это, Эрика разливала чай и добавляла себе сахар. Потом она села у окна, как обычно, и посмотрела во двор, где лил дождь. – Вот такие дела.
Я смотрела перед собой, в чашку чая так, словно из меня вынули сердце. Не важно, сколько раз Эрнст писал для нас сценарии, не важно, сколько раз я приходила сюда, чтобы проведать их, я просто не могла помыслить себе, что этот тихий, умиротворяющий и добрый клуб просто снесли. Убрали лишь за то, что он не показывал высоких результатов и был довольно малочисленным. Вот только сейчас я ощутила на себе груз старости. Даже в мои школьные годы Литературный существовал не благодаря, а вопреки. Он всегда боролся и у него всегда был козырь в рукаве, были силы, чтобы выжить. А вот теперь его нет.
– Вот, значит, как увядает цвет вишни, – проговорила я одну из своих ролей.
– Но Вы-то в театральном, у Вас дела пошли на лад с этой новой постановкой.
– Эрика-тян, – я отпила чай и посмотрела на её силуэт у окна. – Посмотри на меня. Мне уже за 20. Я пришла в эту школу, чтобы никогда не расставаться с ней. Я встала во главе кружка, чтобы остаться с ним как можно дольше, – я потупила взгляд. – А в сущности, что я сделала? Попыталась кого-то обмануть, а обманулась сама. Молодость пройдёт, и те годы уже не вернуть…
Я всё-таки расплакалась перед ней. Какой стыд, перед своим же учеником. Наверное, никудышный из меня учитель. Эрика ничего не говорила, а лишь медленно отпивала из чашки. Мы обе сейчас теряли что-то очень важное. И не могли помочь друг другу.
Эрнст Клечек
– Хорошо отыграли, – заметил я, глядя на то, как Хори собирает вещи со сцены. Решив, что помочь ему будет неплохо, я тоже трудился над этим.
– Да, – вяло откликнулся парень. – Только Касима-сенсей куда-то ушла в самой середине.
– Я заснул в тот момент.
– Мы так скучно играем, что ты умудряешься спать?
– Нет-нет, просто натаскался тяжестей после уроков. Надо было убрать комнату клуба.
– Было бы что убирать, у вас там всего один шкаф и пара столов.
– Ты не понял. Литературный распустили, и я разбирал книги по коробкам, а также прочие мелочи. А книг у нас было много.
– Вот оно как… – вздохнул Хори. – И куда ты теперь?
– Никуда, кому я нужен. Очереди за моей кандидатурой нет, а сам я не особо хочу куда-то подаваться. Так что – клуб уходящих домой.
– Нам бы твой талант к написанию пригодился. Давай в театральный. На сцену гнать тебя никто не будет, для декораций у нас есть люди. Будешь писать сценарии и всего-то делов.
– Лестное предложение, – кивнул я, задумываясь. На самом деле у меня была мысль попроситься к Хори на эту должность, но раз он сам предложил, то вопрос, можно сказать, решённый. – Только вот, я не хочу бросать Эрику. Для неё этот клуб был всем. Это был клуб её сенпая, которая передала его лично из рук в руки. Но что теперь? Что с ней станет?
– Так тоже возьмём к нам!
– Согласится ли она?
– Может не будем гадать и спросим? – резонно предложил Хори-кун.
– Можно, твои тут закончат без тебя?
– Разумеется, а ты знаешь, где искать Эрику-сан?
– Конечно знаю, – вздохнул я. – Конечно…
Оставив конец работы работникам сцены, мы пошли по коридорам школы. На улице лил дождь и выходить не хотелось. И хорошо, что клубное здание было соединено со школьным крытым переходом.
– Касима-кун-сенсей в последнее время выглядит очень подавленной, – заметил я. – У вас с ней всё хорошо?
– У Нас с Ней? – уточнил Хори.
– А, прости, – я понял, что выразился слишком прямолинейно. – У неё и клуба.
– А, ты об этом. Не знаю. Каждый раз на репетиции я вижу, как она смотрит на сцену, не отрываясь, но словно не видит ничего. Она говорила, что хочет быть с нашим клубом как можно дольше…
– Она хочет НА сцену, – проговорил я. – Она хочет туда, где осталось её сердце.
– Иногда ты выражаешься слишком поэтично для иностранца.
– Мне казалось, это расхожее выражение.
– Нет…
– Хори, а в самом деле, почему нет?
– Потому что…
– Да я не об этом. Я о сцене. Почему куратор не может играть с остальными?
– Мммм, – он задумался, ища ответ. – Не знаю, если честно. Вроде нет таких запретов.
– Так может и не ограничивать её?
– Нет, ограничивать сенсея всё-таки надо, но ты прав. Ей точно нужно дать почувствовать сцену. В следующем…
– А зачем ждать следующей постановки?
– НО…
– Я просто перепишу имеющуюся, ты только скажи, что хочешь видеть в ней.
– А так можно? – усомнился он.
– Не знаю, где написано, что нельзя.
И мы вместе рассмеялись. Однако, смех наш был недолог, потому что мы были уже на третьем этаже клубного здания. Вот наша дверь, правда, уже без вывески, там внутри звуки плача. Мы с Хори-сенпаем переглянулись. Решив, что я в больших правах тут, я открыл дверь.
Эрика Гутесхертц
“Бедная Касима-сенсей”. Я не совсем понимала, почему, но мне в этот момент не хотелось плакать. А может быть, и хотелось, просто в моей душе уже не было слёз, они все были уже выплаканы на груди у Мицугу. И сейчас я пила чай и ничего не могла сделать. Клуб будет закрыт, а учитель никогда не вернётся в те дни, когда она могла быть немного ребёнком. Для неё это трагедия. И для меня тоже. Наверное, и Эрнста. Он ведь жил этим клубом, он так любил его. Если бы я позволила ему пойти на обсуждение нашего закрытия, я думаю, он бы сорвался и наговорил бы глупостей. И жалел бы потом. А может быть принял это всё так, как тогда, когда я сообщали ему. Я видела, как он напрягся внутри и сдержал себя, взяв в кулак. В тот момент он стиснул зубы, словно от боли, но ничего не сказал. Наверное, своё горе он носит за тенью в глазах. За его жёстким тоном и грубыми манерами он прячет самые дорогие и любимые вещи в жизни. Как настоящий тевтонец, закованный в крепчайшую броню.
И тут дверь медленно открылась. На пороге был Эрнст и Хори-сенпай. Первый смотрел на происходящее без выражения чувств, а второй был удивлён не на шутку.
– Эрика, что тут происходит? – поинтересовался Эрнст на немецком.
– Учитель слегка…разволновалась, – неловко попыталась объяснить я.
– Это я вижу. А причина…?
– Эрнст, как ты можешь быть так жесток? – не выдержала я. – Ей же больно.
– Она не понимает, пока мы говорим на нашем языке. Итак?
– Иди к чёрту, – это я сказала уже на японском.
– Ну вот… – сквозь слёзы пробубнила Касима-сенсей. – Мои ученики, президент моего клуба видят меня в таком состоянии. И как я могу быть учителем после этого.
– Сенсей! Что с Вами? – Хори-кун бросился к ней, доставая салфетки из сумки.
– Просто…просто…это… – она не находила слов для объяснения. – Это просто слёзы…
– Я вижу, но…
Пока он её успокаивал, Эрнст подошёл ко мне и поставил стул напротив. Он сел и посмотрел в окно. Смотрел он долго, словно готовясь к чему-то. Мне показалось, что я смогла прочитать волнение на его лице.
– Эрика, в общем, раз наш клуб расформирован, может нам куда-то податься?
– Вместе?
– А почему нет?
– Эрнст, ты всегда будешь держаться за меня, как за сестру? – мы говорили на немецком, без опасений, что нас подслушают.
– Эрика, я вполне самостоятельный, не питай иллюзий на этот счёт. Просто, я думал, что нам надо держаться вместе…
– Эрнст, думаю, это хорошая возможность для тебя пойти в мир самому. Без меня…
– Кх, – он кашлянул. – Эрика, мы же должны…
– Нет, Эрнст, мы не должны. Это моя жизнь, а там – твоя. И никто не сказал, что мы должны пройти их рядом. Мы будем всё ещё рядом, но уже не так близко.
– Эрика, чёрт… – мне показалось, что его голос надломился. И сам он стал выглядеть сломленным. Впервые я видела его таким. Он повторил. – Чёрт, – затем сделала глубокий вдох и стал похож на каменную статую. Это он взял себя в руки. Такое я уже видела несколько раз, когда в критический момент он просто выключал все эмоции и становился непробиваем.
– Эрнст, – я взяла его за руку. – Мне тоже очень тяжело даётся это расставание. Поверь. Если тебе больно, это нормально, мы с болью теряем наш клуб. Наше время в нём было просто замечательным, наши альманахи, твоя тетрадь, чай и кофе, что мы приносили. Не переживай, тебе не надо сдерживаться, если тебе действительно больно и грустно…
– Иди к чёрту, Эрика! – он злился, но не на меня. Скорее на себя, он настолько не хотел признавать, что ему грустно и тяжело. Я не обижаюсь на его слова.
– Всё будет хорошо, Эрнст. Не переживай…
– Х! – он резко выдохнул, чтобы снова восстановить свою невозмутимость. Как же ему трудно сейчас. Его просто разрывает от душевной боли, а он всё пытается быть героем. Героем, который легко справляется со всеми тревогами и болью в душе. Тяжело этому бедному мальчишке. Он откидывается на стуле. – Я договорился, что стану сценаристом в драм-кружке. Непыльная работа, да и я уже и так почти им был последнее время.
– Неплохо, место как раз для тебя.
– А ты? Может тоже?
– Нет, я пойду в клуб домоводства. Хочу, чтобы Мицугу ел самые вкусные завтраки перед институтом и не тратился на обеды.
– Да, Эрика, это тебе подойдёт, – кивнул он, и на его лице впервые за это время мелькнула улыбка. Он откинулся на стуле и посмотрел в окно. – Значит так, да? Когда я вступал сюда, я не думал о том, как всё закончится…
– Мы никогда об этом не думали.
– Ima sugu ni maki modoshitai ano hi ni…
– Красиво сказано.
– Да, – кивнул он, сделав паузу. – Да, красиво.
За время нашего разговора, Хори-кун успокоил учителя, и они говорили о чём-то своём. Кажется, президент клуба рассказал ей о вступлении Эрнста в их коллектив, чем несказанно обрадовал.
Мы ещё немного посидели, но время, к сожалению, слишком быстро утекало у нас из рук. “Если бы его можно было просто “перемотать”, как на кассете…” Мальчики взяли коробки с книгами, мы вышли я бросила последний взгляд на уже не мой кабинет. Касима-сенсей положила руку на моё плечо, и я закрыла дверь на ключ. Вот и всё. Как и сказал Эрнст: “Прямо сейчас я бы хотела перемотать всё обратно, на тот день…”
Мы отнесли книги в библиотеку, и оставили там. А потом разошлись. Они пошли в актовый зал, а я домой, где меня ждал Кизоку-сенпай. Я уже написала ему про закрытие кружка, и он была огорчен этим фактом, но, всё же, за время его существования, пока мы были вместе, мы успели вдоволь навеселиться, влюбиться, встретить Эрнста и вообще хорошо провести время. Так что вспоминать его мы будем с тёплой радостью и ностальгией. Эти дни нашей юности навсегда останутся с нами, что бы ни случилось. И это чувство грело душу.