Cytaty z książki «Рассуждения кота Мура», strona 3
В чьем девичьем сердце не шевелились предчувствия страсти, этого, по-видимому, главного условия женского существования, ибо только полюбившая женщина ― вполне женщина?
Быть непризнанным, даже осмеянным, ― что может причинить горшие страдания гениальному коту?! Натолкнуться на препятствия там, где ожидаешь наивозможнейшего поощрения, ― что может сильней ожесточить великий ум?! Но чем тяжелее гнет, тем сильнее сопротивление, чем туже натянута тетива, тем дальше полет стрелы.
в минуту вдохновения, какое посещает великие умы, блеснула у меня в голове гениальная мысль, устранявшая все помехи. Я сообразил, что неумение держать перо так, как это делает хозяин, проистекает скорее всего от разницы в строении наших конечностей, и это предположение оказалось верным. Следовало изобрести другой способ письма, более подходящий к строению моей правой лапки, и, как вы сами понимаете, я действительно изобрел его. Так различие в организации индивидуумов вызывает к жизни новые системы.
Но туг я пришел в такое состояние, когда мое "я", странным образом ставшее чуждым моему"я", вместе с тем оказалось моим истинным "я".
...но ни один поэт не станет упоминать о своих ногах, будь их у него даже целых четыре, как у меня, все твердят лишь о крыльях, даже если они не выросли у них за спиной, а только приделаны искусным механиком.
Для этого я сейчас же начал очень настойчиво изучать «De arte amandi» (об искусстве любить) Овидия и «Искусство любить» Монсо, но ни один из признаков влюбленного, указанных в этих сочинениях, ко мне не подходил.
Милый мой Мур, – ответил он, – ты, может быть, прекрасный литератор и знаешь много такого, о чем я не имею никакого понятия, но в действительной жизни ты ничего не смыслишь, и тебя может погубить твое полное отсутствие житейской мудрости.
Ведь ты еще не знаешь разрушительных житейских страданий.
вытаскивает у меня из-под носу приготовленного мне рыбного блюда, если запах его мне нравится. О природа, святая, великая природа! Какой восторг и отрада наполняют мою взволнованную грудь, как обвевает меня твое таинственное дыхание! Ночь свежа, и я хотел бы… Но тот, кто прочитает или не прочитает эти строки, не может понять моего высокого вдохновения; он не знает возвышенного пункта, на который я вознесся, – вернее было бы сказать – влез, – но поэты не говорят о своих ногах даже в том случае, если их четыре, как у меня: они упоминают только о крыльях, хотя бы эти крылья были произведением искусного механика, а не выросли у них за спиной. Надо мной расстилается звездное небо, полная луна сияет в вышине, озаряя серебристым блеском крыши и башни вокруг меня. Постепенно стихает подо мной городской шум. Все спокойнее становится ночь. Облака плывут. Одинокая голубка с робкой любовной жалобой порхает вокруг церковной башни. О, если бы милая крошка приблизилась ко мне! Я чувствую, как внутри у меня что-то переворачивается, мечтательный аппетит под
Я имел глупость думать, что, живя искусством, я успокоюсь и укрощу своего внутреннего демона.
