Борьба великих государств Средиземноморья за мировое господство

После уничтожения лесов ландшафт изменился. Человек со своими орудиями труда, животными (в первую очередь козами, которые питаются побегами) вскоре запустил процесс, который, если его не остановить, в конечном счете приводит к превращению земли в пустыню. После исчезновения вечнозеленых лесов осталась маккия. Так называют типичные средиземноморские вечнозеленые кустарники, знакомые всем, кто хоть раз побывал на Корсике. Маккия состоит из зарослей кустарников, иногда высотой 5–6 футов, в основном ракитника и ладанника. Мирт, эрика древовидная, дуб падуболистный и иерусалимская сосна также встречаются среди того, что именуют «высокой» маккией. В «низкой» маккии деревьев нет вообще – только заросли трав, таких как розмарин и шалфей, и низкорослые кустарники, высота которых не превышает трех футов.

Третья стадия в уничтожении лесов достигается, когда исчезает даже маккия, которой человек тоже нашел применение, и появляется другой характерный тип ландшафта – гарига. Это практически пустошь, но земля еще не превратилась в пустыню. На каменистых иссушенных участках земли растут мелкие кустарники, которые тяготеют к склонам холмов и каменных плато. Как и маккия, гарига богата ароматными травами. Здесь растут почти все травы, использующиеся в кулинарии. На каменистых пустошах растет розмарин, лаванда, тимьян, шалфей, чеснок, рута. Аромат трав кажется особенно сильным на этих бесплодных землях. Весной гарига буйно цветет. Здесь есть и луковичные, и клубневые цветы.

Гарига дает европейцам не только пряные травы. Здесь растут дикие предки тюльпанов, ирисов, крокусов и гиацинтов. Весной расцветают звездочки гусиного лука, покачиваются на ветру миниатюрные ирисы и фритиллярии, раскрывает круглые белые цветки дикий чеснок. Но их цветение недолговечно, и уже через несколько недель земля снова выглядит голой и безжизненной. Ничто не напоминает о былом великолепии.

Гарига есть во всех регионах Средиземноморья. Она типична для многих островов, где невежество человека настолько истощило почву, что на ней могут выжить только эти закаленные многолетники. После гариги – в самом конце шкалы – идет степь, земля, где плодородный слой почти полностью уничтожен и могут произрастать только растения с очень глубокими корневыми системами. Обитателями степей являются некоторые виды чертополохов и трав, многолетники – анемоны и ирисы, отдельные луковичные растения. На источившихся землях нагорий Сицилии, Мальты и Гоцо можно видеть один из самых характерных видов степей, где растет только асфодель с большими раздутыми клубнями. Возможно, не только погребальная бледность асфодели заставила древних греков связать это растение с царством мертвых. А «асфодилонский луг» Гомера, «где воздушными стаями души усопших летают», вполне может быть воспоминанием поэта о бесплодной степи, где нет ничего, кроме дрожащих головок асфодели, цветки которых стоят, словно трупы в саванах.

Превращение средиземноморского ландшафта из вечнозеленого леса в пустыню можно повернуть вспять, если бы человек правильно использовал почву или по какой-то причине покинул территорию. Поскольку процесс зашел уже слишком далеко, только самые интенсивные меры могут вернуть средиземноморский ландшафт к чему-то, хотя бы отдаленно напоминающему его первоначальное состояние, а во многих местах уже ничего нельзя сделать для возрождения силы земли. Голые бесплодные острова, ставшие современным обликом Греции, некогда были заросшими густыми лесами, и почва не вымывалась зимними дождями. Туристы тщетно ищут источники и водоемы, упомянутые классическими авторами. Да, они когда-то существовали, но из-за вырубки леса и исчезновения почвенного слоя источники высохли и водоемы исчезли. Дождевые облака, некогда плывшие над густыми лесами падуболистных и кермесоносных дубов, теперь проливаются дождем только на голые известняковые склоны.

Пусть облик суши стал другим, моряк, который смотрит вперед на рассвете, когда море меняет свой цвет от темного серого к оловянному и в конце концов становится серебристым, может думать, что видит перед собой тот же мир, что и миллионы моряков до него. Он использует те же звезды для навигации, дышит тем же соленым воздухом, что и древние финикийцы, и ощущает те же погодные условия. Тем не менее даже море изменилось. Оно больше не является «обильным рыбою», как во времена Гомера. Его, как и землю, слишком долго использовали чрезмерно.

Во всех уголках Средиземноморского бассейна траулеры выходят в море на лов. В каждой бухточке и заливе люди ловят рыбу тралами или на крючки днем, а по ночам острова бывают окружены гирляндами огней. Это карбидные или газовые факелы заманивают рыбу на свет – в сети. Растущее население Средиземноморского региона следует кормить, и, если это не способна сделать земля, нехватку продовольствия приходится восполнять морю. Тем не менее, несмотря на то что численность морских обитателей существенно уменьшилась как из-за человеческого невежества, так и для того, чтобы обеспечить потребности людей в пище, море все еще продолжает кормить население окружающих его стран.

Тунец – самая крупная рыба из семейства макрелевых. Она иногда бывает длиной 10 футов и весом 1000 фунтов. Это очень важный продукт средиземноморского рыбного промысла. Свежая или консервированная, она является существенной частью экономики Сицилии и других островов. Меч-рыба, встречающаяся к северу от Мессинского пролива, – ее ловят с помощью гарпуна со специально предназначенных для этой цели лодок – деликатес, который может себе позволить мало кто из рабочего люда.

Методы, используемые для лова тунца и меч-рыбы на Средиземноморье, настолько необычны, что заслуживают краткого описания. Сицилийцы, вероятно, научились особенной технике ловли тунца во время арабской оккупации острова в IX и X веках. Хотя не исключено, что это произошло даже раньше, поскольку, согласно документальным свидетельствам, финикийцы создали промысел тунца на побережье Испании. Тунец изображен на финикийских медалях Кадиса и Картеи. Впоследствии соленый тунец стал любимым блюдом римлян, которые называли его saltamentum sardicum.

Зная, что в некоторых местах на побережье тунец подходит близко к берегу для размножения, рыбаки растягивают с берега длинную сеть, которая достигает морского дна. Тунец, встретив препятствие, поворачивает в море, чтобы его обойти, и в процессе этого попадает в первую из ловушек. Ловушка представляет собой конструкцию в форме ящика из сети. Ее удерживают с четырех сторон на поверхности деревянные баржи. Войдя в первую ловушку и обнаружив, что она замкнута со всех сторон, тунец направляется к единственному оставленному для него проходу и попадает во вторую ловушку. В ней тоже есть только одно отверстие, через которое тунец попадает в третью ловушку – «камеру смерти». Она аналогична предыдущим сетевым конструкциям, но имеет укрепленное дно. Сбитый с толку тунец бесцельно плавает по кругу. Поскольку инстинкт велит ему всегда плыть от берега в сторону открытого моря, он не может вернуться назад и оказаться на свободе тем путем, которым он угодил в западню.

Каждый день во время сезона отлова тунца rais (арабское слово, означающее «бригадир, мастер») осматривает ловушку через ведро со стеклянным дном с одной из барж, поддерживающих «камеру смерти». Когда он считает, в сети достаточно рыбы, объявляется mattanza (убой). Это слово связано с другой частью сицилийской истории – долгими веками, когда на острове господствовало испанское влияние. Группы рыбаков переправляются на четыре баржи, поддерживающие третью камеру. Обычно рано утром (чтобы избежать удушающей жары) они начинают вытаскивать четырехстороннюю сеть – с усиленным дном. Вскоре рыба обнаруживает, что ее водный мир сокращается, ее охватывает паника, и она все сильнее бьется о стенки ловушки. Туда, кстати, попадает не только тунец. Иногда там оказывается гигантский скат манта – черный кошмар моря – морской дьявол, акула и более мелкая рыба. Когда дно ловушки оказывается всего на несколько футов под водой, люди накручивают канаты, поддерживающие ловушку, на тумбы на баржах. По сигналу rais начинается mattanza. Ряд за рядом, черные на фоне залитой солнцем поверхности воды, люди изготавливаются и наносят удар вниз. Они до сих пор стоят у меня перед глазами: яркое солнечное утро, остроги поднимаются и опускаются, огромная барахтающаяся в воде рыба истекает кровью, а люди вытаскивают ее и сбрасывают в трюмы. Когда громадный тунец показывается над бортом баржи, один из рыбаков закрывает ему рукой глаза. Рыба меньше сопротивляется, когда не видит. Иногда – в этом жесте так много жалости! – рыбак похлопывает рыбу по блестящему глянцевому боку, и только потом отправляет умирать в трюм.

Техника лова меч-рыбы тоже весьма своеобразна. Сицилийские лодки, предназначенные для этой цели, уникальны. В наши дни все они оборудованы дизелями, а лет двадцать пять назад большинство из них выходили в море под латинским парусным вооружением. От всех прочих рыбацких судов в мире их отличают колоссальные бушприты и высокие тонкие мачты, на верхушке которых оборудованы места для наблюдателей. Судно, длина корпуса которого составляет 40 футов, имеет бушприт длиной 60 футов и 80-футовую мачту. В старину мачты и бушприты не были такими длинными, поскольку были сделаны из дерева, а сегодня их изготавливают из алюминиевых решеток, что позволило увеличить длину. Управление румпелем и двигателем выведено на верхушку мачты, где капитан и наблюдатель управляют судном и направляют его к меч-рыбе. Располагаясь на большой высоте (80 футов – 24 метра – приблизительно высота шестиэтажного дома), они хорошо видят, что находится в воде перед их судном. Когда замечают косяк, гарпунер спешит в конец бушприта, а капитан выводит судно на нужную позицию. Иногда гарпунер замечает цель всего лишь за несколько секунд до броска. Бывает, что он бросает гарпун вслепую, ориентируясь на указания капитана.

Наблюдать за рыболовными судами, работающими между Сицилией и Италией в Мессинском проливе, значит видеть процесс ловли рыбы, почти такой же древний, как само море. Не сохранилось никаких записей, которые могли бы прояснить, когда возник этот метод гарпунирования меч-рыбы, вполне возможно, еще в Древнем мире. Гомер определенно знал о рыболовстве в Мессинском проливе. Описывая опасности морского региона – Харибду, ужасающий водоворот, и Сциллу, страшное морское чудовище, он уточняет, как Сцилла охотится: «…всеми глядит головами из лога ужасная Сцилла, лапами шаря кругом по скале, обливаемой морем, ловит дельфинов она, тюленей и могучих подводных чуд, без числа населяющих хладную зыбь…»

Несмотря на то что Харибда (которая до сих пор существует) точно определяет место, описываемое в «Одиссее», ссылка на рыболовную деятельность Сциллы весьма важна. Мессинский пролив – одно из немногих мест на Средиземном море, где меч-рыба водится в достаточных количествах. Перемещение воды в этом месте между Ионическим и Тирренским морем, приливно-отливные явления в проливе и постоянное движение воды привлекают меч-рыбу в эту часть Средиземного моря. Здесь ее район икрометания. Когда рыбацкие лодки ясным июньским утром следуют зигзагом вдоль пролива, они повторяют действия древних. Единственное исключение – у современных лодок есть мотор. Рыбаки из Ганзирри, сицилийской деревушки, расположенной напротив водоворота Харибды, и их конкуренты из Сциллы, деревни на итальянском побережье, названной в честь гомеровского чудовища, имеют полное право претендовать на принадлежность к одному из старейших рыбацких сообществ в мире. Серым зимним днем, когда дует северный ветер, а течение в проливе направлено против него, и сегодня можно слышать «рев» Сциллы – это ветер и море завывают в пещерах у основания скалы.

В отличие от прибрежных регионов Сицилии большие части Средиземноморья, такие как центр Ионического моря, а также море, расположенное к западу от Корсики и Сардинии, мало используются для рыболовства. Если в Английском канале – проливе Ла-Манш, узком водном рукаве, разделяющем две страны, полно современных рыболовных судов, Средиземное море омывает берега многих стран, рыболовная деятельность которых незначительна – разве что небольшие лодки выходят на промысел в прибрежных водах. Благодаря этому (хотя, как долго такая ситуация сохранится, сказать не может никто) море в целом пока еще может восполнять свои потери, хотя в некоторых его частях рыбные запасы уже истощились.

«Беззаботная песня» (Careless Gallant’s Song) напоминает об одном достоинстве рыбы, в первую очередь моллюсков, которое приписывается ей тысячелетиями (хотя научно это не подтверждено):

 
Благодаря рыбным обедам мужчина будет скакать, как блоха,
Ведь дама Венера, богиня любви, родилась в море;
С ней и Бахусом мы возбудимся,
Даже когда нам перевалит за сто лет.
 

Этот анонимный английский поэт мог бы найти вдохновение в названиях некоторых рыб, возбуждающих или нет, которые водятся на мелководье вокруг островов или скрываются в темных глубинах. Список рыб Центрального Средиземноморья включает более девяти сотен названий. Это говорит о богатстве древнего моря.

Альбакор, желтохвост, рыба-ангел, удильщик (его также называют рыбой святого Петра), двуносая панцирная тригла и атлантическая пеламида начинают список. Посейдону также нравятся странные и опасные создания. За безобидной китовой акулой следует акула Бомарис – атлантическая сельдевая акула с длинными и острыми зубами. То, что в Средиземном море не водятся акулы, – выдумка менеджеров отелей и туристических гидов. Следующие в списке – чернобрюхий скат, тупорылая собачка, зеленая рыба, коричневый губан и ставрида обыкновенная. Электрический скат, от которого можно получить сильный удар током, соседствует с длиннорылой иглой, морским дьяволом, дружелюбным дельфином и дорадой. Пятнистая морская собака уродлива и почти не пригодна в пищу. Кефаль-лобан и грациозная игривая переливающаяся летучая рыба (прыжки которой часто заканчиваются на сковородке) имеют странных спутников, таких как бычок-бубырь и макрель-фрегат. За барабулькой в сеть идет рыба-игла (сарган) и более крупный марлин (из «Старика и моря»). Молотоголовые акулы и изящные морские коньки имеют спутниками рыб-собак (обыкновенных и кошачьих), которые «бегут» за ними, когда появляется полосатый губан вместе с королевской рыбой и миногой, – говорят, что утонченные римляне время от времени скармливали им рабов. Лучеперый губан и длиннорылый скат, скат манта, известный как рыба-дьявол, прожорливый удильщик, рыба-игла, кошачья акула, треска и рыба-попугай, которая кормится у кораллов, полиприон, помпил, треска, сельдевая акула и сомик – все они волей-неволей попадают в сети или на крючок. Одних выбрасывают обратно в море, других, задыхающихся, бросают в устланный водорослями трюм или на покрытый пятнами дощатый настил открытых лодок. От электрического ската умные рыбаки стараются держатся на расстоянии, но не от морского окуня, морского петуха и барабульки, которые попадают в zuppa di pesce в Неаполе и южнее. Розовый апогон, рыба-парус, желтый морской петух, атлантическая сардинелла, чернобрюхий скат, бородатая шиповатая солея и двупятнистый чукучан имеют еще более любопытных соседей в виде толстогубой кефали и трехусного налима. Иглобрюх, который живет в глубине, среди камней и водорослей, тупорылая собачка, двупятнистый чукучан, рыба-дракон, свистульки, морской черт, турецкий губан, бурый каменный окунь и усач завершают этот весьма сокращенный список.

В Средиземном море самая лучшая и самая разнообразная рыба ловится в трех важнейших «морских воротах» – Гибралтарском и Мессинском проливах и в Босфоре. В районе Гибралтара, в месте, где встречается внутреннее море и Атлантика, мы находим не только большое разнообразие видов, но также наиболее плотную «мясистую» рыбу, что объясняется притоком холодной атлантической воды. Аналогично, в месте, где Черное море вливает свои холодные и сравнительно пресные воды в Средиземное море, рыба имеет лучшее качество, чем в теплом, бесприливном и очень соленом восточном бассейне. Но Мессинский пролив – совсем другое дело, и он тоже является исключительным, как единственный район с двумя четкими полусуточными приливами. Иными словами, каждый лунный день есть два прилива и два отлива.

В адмиралтейских лоциях описано, как это влияет на деятельность в узком Мессинском проливе: «В районе мыса Пелоро, на северном входе в пролив, прилив ведет себя как в Тирренском море; от Пунта-Пеццо, южнее его, он ведет себя как в Ионическом море. Хотя эти два приливно-отливных явления относятся к одному типу, время высокой и низкой воды отличается в проливе примерно на шесть часов. Отсюда, когда у мыса Пелоро высокая вода, в районе Вилла-Сан-Джованни, в трех милях южнее, низкая вода, и наоборот. Следовательно, дважды в течение каждого лунного дня уровень воды достигает максимального подъема на севере пролива и дважды – на юге. Хотя разница уровней невелика – весной меньше фута, но это происходит на таком коротком отрезке, что возникают течения со скоростью около 4 узлов».

Еще одной характеристикой пролива является то, что, поскольку воды Ионического моря холоднее и более соленые, чем воды Тирренского моря на севере, разница в плотности воды создает двойное течение: одно идет на юг через пролив по поверхности, другое – на север на глубине около 15 саженей. Эти два течения вместе с подводным шельфом, соединяющим Сицилию с «носком» итальянского сапога, создают водовороты, которыми пролив известен еще с тех пор, как Гомер описал великую Харибду, утягивающую на дно суда. Ввиду изменения структуры морского дна после большого землетрясения 1783 года Харибда больше не такая грозная, как, несомненно, была в классические времена. Тем не менее в 1824 году адмирал Уильям Генри Смит написал в своей книге «Сицилия и ее острова», что даже в наше время небольшие суда нередко подвергаются очень большой опасности. Он своими глазами видел, как военные корабли, среди которых был 74-пушечник, кружились в мощном водовороте.

Помимо приливно-отливных явлений и течений пролив характеризуется большим количеством необычных рыб и морских животных, населяющих его. Многие из них человек не может увидеть, если они случайно не попадут в глубоководный трал. Из-за подводного шельфа, соединяющего остров с континентом, глубоководные течения наталкиваются на это препятствие и отклоняются вверх, нередко принося с собой рыб и морские организмы, живущие без дневного света. В статье в журнале National Geographic в ноябре 1953 года исследователь Пол Заль описывал, что дважды в месяц, весной поверхностные воды Мессинского пролива изобилуют живыми и полуживыми созданиями, среда обитания которых обычно на большой глубине, где все погружено во мрак и покой. После сильного ветра с моря берега Мессинского пролива усеяны мертвыми или умирающими существами, один только внешний вид которых заставил бы поморщиться даже художника Дали.

Другая черта моря, свойственная Сицилии, но заметная и на Мальтийском архипелаге, – марроббио. Это длинные морские волны, изолированные или серия, которые могут вызывать подъем воды на 4 фута. О приближении марроббио нет никаких предупреждений, и стоящее в гавани судно может неожиданно оказаться поднятым над уровнем причала и удерживаемым только натянутыми швартовыми. Такое изменение уровня воды чаще всего имеет место в гаванях Юго-Западной Сицилии. Трапани, Марсала и рыболовный порт Мадзарра-дель-Валло подвержены действию марроббио, которое может начаться в любое время года и при любой погоде.

О причине этого каприза природы спорят до сих пор. Некоторые авторитеты связывают его с длительным периодом преобладающих ветров в восточном или западном бассейне, другие – с неожиданным изменением метеорологических условий над морем. Последняя теория вроде бы подтверждается последними исследованиями. Марроббио в основном имеет место на юге Сицилии и на Мальтийском архипелаге, вероятнее всего, потому, что выраженные изменения атмосферного давления в восточном или западном бассейне могут вызвать нагон воды из одной части моря в другую. Это особенно отчетливо ощущается на мелководье и где подводный перешеек соединяет Сицилию с Северной Африкой.

Не только море может внезапно и без видимых причин приходить в движение. Земля тоже имеет обыкновение отделяться, раскалываться, подниматься, опускаться и содрогаться. Мессину дважды уничтожали землетрясения – в 1783 и 1908 годах. Алжирское побережье тоже сейсмически активно. В 1716 году землетрясение продолжалось, почти без перерыва, в течение целого месяца. От Неаполя, где активный вулкан Везувий выбрасывает клубы дыма в голубое небо, на юг через Липарские острова, где высится огнедышащий остров-вулкан Стромболи и дальше к горе Этна на Сицилии проходит большой разлом в земной коре.

От Этны этот разлом поворачивает на восток и проходит через Ионические острова, делая Левкас, Итаку и Закинф сейсмически опасными. Югославия, материковая часть Греции, многие части Турции – это территории повышенной сейсмической активности. Острова, такие как Устика, что к северу от Сицилии, Пантеллерия, на юге, и Санторин в Эгейском море, являются вулканами, поднявшимися с морского ложа. И если первые два потухли или спят, Санторин до сих пор активен. Располагаясь в центре большого залива, новый вулканический остров дымит и выбрасывает горячую лаву, которая в морской воде превращается в пемзу.

Посейдон, греческий бог моря, также известен как «трясущий землю». Трезубец, с которым его обычно изображают, такой же, как греческие рыбаки используют для ловли камбалы на мелководье. Но когда бог берет свой трезубец на берег и втыкает его в землю, он может раскалывать горы и уничтожать города. Таким образом, греки признавали и силу моря, и опасную нестабильность земли, на которой жили. Даже на пике своей колониальной экспансии, когда они пришли в Северную Африку, на Сицилию, в Южную Италию и ту часть Малой Азии, которая сейчас является Турцией, но тогда назвалась Ионией, они не знали земли, не подверженной приступам гнева «трясущего землю».

Везувий, самый крупный действующий вулкан на Европейском континенте, спал – по крайней мере, так пишут древние авторы – до 63 года н. э. Великий греческий географ Страбон в 30 году до н. э. писал, что эта гора имеет, несомненно, вулканическое происхождение, поскольку она засыпана пеплом, словно пожираемая огнем. Но истинный характер горы не стал очевидным для населения Неаполя, а также городов и деревень, расположенных у ее подножия, до 79 года. Тогда произошло страшное извержение, которое уничтожило Помпеи и Геркуланум и повредило город Стабии, где лишился жизни римский автор и адмирал Плиний Старший.

Его племянник Плиний Младший в письме историку Тациту описал, как встретил смерть его дядя. «Дядя мой находился в Мизене и лично командовал флотом. 24 августа около полудня мать моя указала на появление облака, необычного по величине и по виду. Дядя только что принял солнечную ванну, искупался в холодной воде, перекусил и вернулся к своим книгам. Но он немедленно встал и направился на возвышение, чтобы увидеть явление лично. Облако поднималось из какой-то горы, издалека нельзя было разобрать, из какой именно. Ни одно дерево лучше пинии не передавало его формы. Оно вздымалось кверху, словно высокий ствол, и расходилось ветвями, вероятно, потому, что напор воздуха, только что его выбросивший, слабел, и облако таяло, расходясь в ширину. Было оно местами белым, местами в грязных пятнах, словно подняло с собой землю и пепел. Дядя приказал подготовить легкий корабль и предложил мне, если я пожелаю, сопровождать его. Я сказал, что лучше продолжу работу; так получилось, что он сам поручил мне кое-что выписать. Он как раз собирался выйти из дома, когда получил записку от Ректины, жены его друга Тасция, которую испугала надвигающаяся опасность. Ее усадьба располагалась у подножия Везувия, и бежать оттуда можно было только морем. Тогда дядя изменил свое решение. Он начал действовать как ученый, а продолжил как благородный герой. Он приказал выйти в море своим кораблям и сам поднялся на борт, имея намерение помочь не только Ректине, но и жителям ближайших городков – это живописное побережье было густо заселено. Он поспешил туда, откуда в страхе бежали другие, и был настолько свободен от страха, что диктовал и отмечал все изменения в этом страшном явлении. На корабли уже падал пепел, и чем ближе они подходили, тем он становился гуще и горячее. Обрушивались уже куски пемзы и черные, обожженные, растрескавшиеся от огня камни. Вдруг на пути оказалась неожиданная мель, и доступ к берегу преградили обломки горы. Дядя мой заколебался, но потом сказал рулевому: «Смелым Бог владеет, поезжай к Помпониану».

Помпониан тогда находился в Стабиях [ныне Кастелламаре], что на другой стороне залива. Он уже послал свой багаж на борт, поскольку хотя в тот момент и не находился в непосредственной опасности, но она уже была совсем близка, и, если бы стала еще ближе, он намеревался выйти в море, как только стихнет ветер, который дул с моря. Однако ветер был благоприятным для моего дяди, чтобы добраться до Помпониана, которого он нашел в большом испуге. Дядя тепло обнял его, ободрил его, потребовал, чтобы он сохранял присутствие духа. Чтобы успокоить его страхи собственной невозмутимостью, он велел приготовить ванну и, искупавшись, приступил к ужину со всей возможной веселостью, или, по крайней мере, ее видимостью, что также есть проявление героизма.

Между тем по Везувию во многих местах широко разлилось пламя и высоко поднялся огонь от пожаров. Дядя успокаивал напуганных, заверяя их, что это горят деревни, покинутые населением. После этого он отправился спать. Он определенно не тревожился о происходящим, поскольку крепко уснул, в чем могли убедиться все окружающие, потому что его дыхание, по причине тучного телосложения, было тяжелым и громким. Двор, в который вел вход в его помещение, был уже настолько засыпан пеплом и кусками пемзы, что, стоило немного задержаться, и выйти было бы уже невозможно. Дядю разбудили. Он встал и присоединился к Помпониану и остальным людям, которые были слишком сильно встревожены, чтобы спать. Они посовещались, стоит ли оставаться в домах, которые качались от частых и продолжительных толчков, или лучше выйти под открытое небо, где существовала опасность от падавших кусков пемзы и пепла. Все это было легким, но сыпалось на головы в слишком большом количестве. В конце концов люди вышли на улицу. Это решение было принято ими под влиянием страха, а мой дядя руководствовался холодным и трезвым расчетом. Люди привязали к головам подушки, которые были их единственной защитой от падающих камней.

В других местах уже начинался день, а здесь была ночь, более темная и глубокая, чем все другие ночи, озаряемая словно отблеском факелов, многочисленными вспышками всякого рода огней. Дядя решил идти на берег и посмотреть вблизи, не успокоилось ли море, но оно было все таким же бурным. Там он лег на разостланное покрывало. Несколько раз он требовал холодной воды и пил. Наконец огни и предвестник огней – запах серы – обратили других в бегство, а его заставили встать. Он поднялся, опираясь на двух рабов, и в то же мгновение упал мертвым. Как я думаю, он задохнулся вредными парами, так как от природы грудь у него была слабой, и он часто страдал одышкой. Когда снова вернулся к нам дневной свет, а это случилось на третий день после этого ужасного события, тело его было найдено невредимым, нетронутым, в той же одежде, в какой он был в тот день. По внешнему виду он был более похож на отдыхающего, чем на мертвого».

Письма Плиния Младшего об извержении Везувия можно считать началом современной научной вулканологии. Его описание облака над Везувием, напоминающего пинию, вошло в научный язык, и такой тип вулканического извержение сегодня называется pino. Однако маловероятно, что его дядя задохнулся вредными парами, поскольку окружающие его люди сумели спастись. Ключ дает ссылка на его корпулентность. Вероятнее всего, он умер от сердечного приступа. Ведь он искупался, хорошо поужинал, после чего ему пришлось идти. Все это вкупе с затрудненностью дыхания и привело к роковому сердечному приступу.

Сравнительно недавнее масштабное извержение Везувия имело место в 1944 году, когда повсеместно распространился слух, что союзники бросили бомбу в кратер, чтобы испугать немцев. Между тем, поскольку войска союзников уже – при содействии итальянского правительства – владели городом, эта история – миф, равно как и многие другие, связанные с извержениями вулканов. Извержение было в высшей степени зрелищным. Во время его человеческих жертв было немного, зато были уничтожены обширные виноградники. Те, кому довелось его увидеть, никогда не забудут это впечатляющее зрелище. Дымное облако первого дня быстро приняло описанную Плинием классическую форму пинии, после чего оно раздулось, сформировав гигантский зонтик из пыли и пепла. Сквозь густую пелену можно было видеть крупные обломки камня и пемзы, взлетающие в воздух. И днем и ночью в облаке сверкали мощные электрические разряды. Ночью зрелище казалось еще более страшным из-за потоков расплавленной лавы, стекающей по склонам. Это извержение изменило облик Везувия, ликвидировав его куполообразную вершину. Его влияние ощущалось даже на Капри, поскольку преобладающий северо-восточный ветер донес пепел и угли до этого острова, и многие узкие улочки, которые сегодня восхищают туристов, оказались засыпаны слоем пепла в фут толщиной.

Почему люди век за веком возвращаются и поселяются на склонах вулкана – вопрос, которым задаются многие иностранцы. Причина очень проста: на определенной стадии, когда склоны вулкана превращаются в пригодную для использования землю, вулканическая почва богата и исключительно благоприятна для выращивания винограда. На этой черной или темно-коричневой порошкообразной земле виноград прекрасно растет. Из винограда, выращенного на склонах Этны и Везувия, получаются самые изысканные вина Средиземноморского региона. В этой почве полно нитратов, и фермеры не могут устоять перед перспективой богатого урожая.

В 140 милях от Неаполя располагаются вулканические Липарские острова: Аликуди на западе, Стромболи на севере и Вулькано на юге. Остров Вулькано, названный в честь бога огня и металлообработки Вулкана, дал свое имя вулканам по всему миру. С древности до конца XIX века Вулькано был самым активным вулканом Средиземноморья. Но он безмолвствует с 1890 года. Его энергия передалась Стромболи. На Липарских островах можно наблюдать и много других вулканических явлений, таких как горячие источники, отверстия для выхода серных газов, подводные течения и выбросы лавы.