В мыслях был полный хаос, она просто не была готова к такому развитию событий. Домашняя девочка, посещающая трижды в неделю фитнес-зал и раз в месяц солярий, осталась вдруг одна в дремучем лесу, в дождь и холод. Её мозг просто отказывался принимать это. Она всё ждала, что вот-вот увидит свет фонарика и Сашка найдёт её тут, обнимет, накинет на промокшие плечи мужскую куртку, хранящую его тепло, и отвезёт домой. А по дороге он накормит её вкусными бутербродами и заботливо будет отпаивать чаем из термоса – тем вкусным душистым чаем, который умеет заваривать только он. Потом она уснёт в тёплой машине, положив голову ему на плечо, будет играть негромкая приятная музыка и уютно подсвечиваться приборная панель в тёмном салоне авто.
Где-то вдалеке заухала сова, и этот звук вырвал Катю из приятных мыслей. То тут, то там хрустела ветка, капли дождя шуршали, падая на жёлтые листья деревьев и разбиваясь в мириады брызг, неведомые жители леса вели перебранку незнакомыми городской девушке голосами. Катя выудила из рюкзака плеер и попыталась отвлечься музыкой, но через миг выдернула наушники и прислушалась. Она испугалась, что её будут искать, звать, а она не услышит, и люди пройдут мимо, так и не найдя её. Катя сидела, прижавшись к стволу дерева, дрожала и клевала носом от усталости, пока её не сморил чуткий и беспокойный сон.
Подняв голову, девушка вдруг увидела перед собой поляну, освещённую лунным светом, на ней резвились те самые близняшки, которых она видела днём. Кате не удавалось разглядеть их лиц, но ей показалось, что они были вымазаны чем-то тёмным. Дети перебрасывали друг другу тяжёлый предмет – размером с мяч, но неправильной формы – и напевали: «Мы убили волка, мы убили волка». Потом появилась мать и шикнула на детей, прогоняя с поляны. Дети бросили предмет на землю и с визгом убежали в ночь. Женщина пристально посмотрела на сидящую под деревом Катю и чётко произнесла: «Уходи!», и тут же у девушки в голове появился навязчивый голос. «Уходи! Уходи! Уходи!» – с присвистом шептали чьи-то влажные холодные губы, касаясь самого уха. Катя не отрываясь смотрела на женщину – та медленно пошла вдоль поляны, наклонилась, подняла брошенный детьми предмет и положила в свою корзинку. В какой-то момент Кате показалось, что это была волчья голова.
«Уходи! Уходи!» – не прекращался мерзкий шёпот. Говоривший уже не просто касался губами, а облизывал своим холодным языком ухо Кати. Девушка встрепенулась, широко раскрыв глаза.
«Уходи! Уходи!» – звучало в её голове. И когда кто-то снова коснулся её щеки холодным и влажным ртом, девушка вскрикнула от испуга и отпрянула в противоположную сторону. Вскочив, она хотела побежать, но, зацепившись ногой о стоящую на пути корзину с грибами, растянулась на мокрой земле и беспомощно завыла, касаясь щекой холодного мха. Платок сбился, и дождь капал на лицо. Больше ничего не происходило, никого рядом не было. Придя в себя, Катя несмело поднялась на четвереньки и подползла к дереву. Перед ней была тонкая ветка с единственным листком, который трепал ветер. Именно этот мокрый листик касался Катиного уха, и спросонья девушка приняла его за чьи-то холодные губы. Поляны перед ней никакой не было, как и лунного света. Небо было беспроглядным от низких дождевых туч. А дети, игравшие волчьей головой, оказались лишь сном. Катя вновь уселась на прежнее место, предварительно отломив и отбросив подальше ветку с листком. Сунув наушник в одно ухо, она включила плеер и до рассвета больше не сомкнула глаз.
Когда стало светать и в сером воздухе можно было различить деревья, Катя поднялась на замёрзших ногах. Девушку знобило от холода и усталости, а может, она начала простывать.
Съев несколько долек шоколада и запив их скупыми глотками воды, Катя тронулась в путь. Машинально она подняла опрокинутую корзинку с грибами, которая казалась сейчас неподъёмной.
Девушка не знала, куда идёт, и просто шагала прямо, огибая корявые стволы деревьев. Она вспоминала скудные познания о том, что нужно делать, если заблудился в лесу, как определять стороны света, но ничего путного ей на ум не пришло. Да даже если бы и удалось определить, в какой стороне, например, юг и север, Катя не имела ни малейшего понятия, где находится железная дорога, где её город, и в каком направлении она вошла в лес. Девушка просто шла, потому что нужно было идти – хотя бы чтоб согреться. Она то ругала себя за глупость, то плакала навзрыд от отчаянья. Утерев слёзы, переходила на бег, прихрамывая на ушибленную ногу, но быстро запыхавшись, вновь брела пошатывающейся походкой. Одежда была насквозь мокрой, и от неё шёл пар. Иногда Катя кричала, звала на помощь, но быстро срывала голос и прекращала. Зато в голове всплыла сцена из фильма «Титаник»: когда главная героиня не смогла позвать спасательную шлюпку, ей помог сигнальный свисток. Катя вспомнила, что они в детстве тоже вырезали свистки – из ивы, да только где же найти её в этом лесу?!
Девушке повезло – через какое-то время удалось найти подходящую ветку липы, из которой можно было сделать свисток. Достав нож, Катя приступила к работе. Онемевшие пальцы не слушались, лезвие пару раз срывалось с ветки, и Катя едва не поранилась. Напрягая память, она пыталась вспомнить то, что в детстве происходило на автомате. Испортив несколько заготовок, Катя всё же вырезала вполне приличный свисток. На это у неё ушли половина дня, весь оставшийся запас воды и почти вся шоколадка. Донимали головная боль, озноб, слабость и голод, но девушка резво свистела, собирая оставшиеся силы.
Никто не откликнулся. Никто не пришёл. Лишь день слишком быстро убегал от Кати, превращаясь в промозглый осенний вечер. Девушка не стала больше испытывать судьбу и начала искать хоть какое-то укрытие от непогоды. Она вспомнила, что проходила мимо вывороченного из земли дерева, и решила укрыться под его корнями.
Катя натаскала веток и соорудила хлипкий навес. Но он всё равно не спасал от порывистого ветра и вновь начавшегося дождя. Пытаясь развести костёр и сломав большую часть спичек, Катя смогла поджечь обёртку от шоколада. Затем сунула в то же скудное пламя несколько денежных купюр. Она подкладывала в огонь веточки, но они были слишком мокрыми, чтоб разгореться. Под конец Катя сунула в пламя спичечный коробок с остатками спичек и на несколько секунд продлила жизнь крохотного огонька в этом страшном и холодном лесу. Получив, пусть и небольшую, порцию тепла и света, девушка воодушевилась и поверила, что завтра её действительно найдут. Не такие уж у них тут леса, чтоб за три дня насквозь не пройти.
Едва пламя погасло, как тьма, наступающая на лес, стала практически осязаема.
Катя, чтоб хоть как-то отвлечься, стала думать о Сашке. О его непростом характере. О её привычке не идти на уступки и делать всё наперекор ему. Об их жизни. О впустую потраченном времени. Каждый жил собственной жизнью, и слишком мало у них было чего-то совместного. Взять, к примеру, детей. Даже разговоров об этом не заводили, а вроде и пора бы уже было задуматься о потомстве, спустя пять лет брака. У него – работа, карьера. У неё – свои интересы, амбиции, подруги. А ведь оглянуться – а за спиной пустота. Ничего реального, никакого итога, никакого плода, никакого результата. Умри она этой ночью, и миру не за что будет её помнить. Что она такого сделала к своим двадцати пяти годам? Получила диплом и работу не по специальности. Выскочила наспех замуж, потому что жених завидный был, толком не успев даже разобраться в своих чувствах к нему. И вот теперь она одна, в холодном лесу, балансирует на грани между жизнью и смертью. А где же он? Ищет ли? Или тренирует волю – кто первый протянет руку перемирия?
Катя свернулась калачиком на земле, прислонившись спиной к вывернутым корням дерева, и забылась в беспокойном сне. Это было что-то среднее между обмороком и дремотой. Всё тело ломило от боли. Катя чувствовала жар, в то же время содрогаясь от озноба. Ночь прошла в беспамятстве.
Потом вдруг яркий свет и череда картинок перед глазами. Мамина собака – Нюрка, которая любила лизать лицо юной Катеньки. А потом – почему-то школа и Светка Протопопова, хотя и не дружили никогда. А потом – Сашка и медовый торт на годовщину свадьбы.
А потом – тёмный лес и шум капель, стучащих по листве.
Очень-очень жарко и ломота во всём теле. Пересохло во рту. Кругом дождь, а во рту – пустыня! И снова темнота.
***
Дед Бобырь на прошлой неделе отметил юбилей – девяносто лет. Несмотря на преклонный возраст, чувствовал себя он бодро. В войну был разведчиком, брал «языков» и пускал фашистские эшелоны под откос. После войны работал егерем. Прожил достойную жизнь, вырастил детей и внуков, которыми можно было гордиться. А как вышел на пенсию, обосновался на хуторе, где коротал дни в своё старческое удовольствие. Ходил на охоту, за грибами, парился в бане.
Ещё с войны дед Бобырь любил дождь. «Холодная дождливая ночь – лучшее время для разведчика!» – говаривал его командир. Вражеские часовые в такую погоду теряли бдительность.
Ну а в мирное время дождь тем был хорош, что приезжих грибников почти не бывало в лесу, можно было ходить по своим грибным местам и набирать за раз по две корзины.
Ранним утром понедельника дед Бобырь надел старенький брезентовый плащ, резиновые сапоги, закинул за спину выцветший и залатанный вещмешок и ещё затемно, прихватив пару пластмассовых вёдер, отправился по знакомой тропинке в глубь леса. Около его ног семенил пёс Мухтар – подарок внука и лучший друг деда в последние годы.
***
Кате снова снилась Нюрка, которая лизала ей лицо, только на этот раз язык был горячий и влажный. Собака громко лаяла, от чего в голове вспыхивали молнии боли. Девушка разомкнула веки, что далось ей с необычайным трудом: вокруг был всё тот же серый лес и ещё какое-то мельтешение неподалёку, шум и чьё-то присутствие. Сфокусировав взгляд, Катя заметила лохматого пса, который то лаял, подскакивая к ней, то отбегал в сторону, словно подзывая кого-то.
Затем вдалеке послышался голос:
– Ну что ты, Мухтар, что ты разлаялся?!
И из тумана материализовался старик в плаще и накинутом капюшоне. Увидев девушку, он прибавил шагу и опустился на колени. Потрогал её лоб и покачал головой.
– Пить, – еле слышно прошептала Катя потрескавшимися губами.
Бобырь быстро скинул вещмешок, выудил из его недр видавший виды помятый термос и налил в железную кружку душистый горячий чай. Разбавив его водой, чтоб Катя не обожгла губы, протянул ей, поддерживая кружку руками, пока девушка утоляла жажду. После этого дед достал из кармана что-то среднее между мобильным телефоном и рацией и принялся звонить.
Тепло от горячего чая приятно растеклось по телу, глаза Кати закрылись, и она снова впала не то в сон, не то в беспамятство.
Очнулась девушка уже в микроавтобусе спасателей. Рядом сидел сурового вида офицер в синей униформе МЧС.
– Отдыхайте пока, – обратился он к Кате, – я сделал вам укол. Скоро полегчает. В райцентре передадим вас бригаде скорой.
Последние слова доносились издалека, девушка снова погружалась в темноту.
В следующий раз она очнулась уже в скорой, которая, мерно урча двигателем, мчала по шоссе.
Рядом сидел её муж, лицо его было встревоженным, глаза красные.
– Сашка, – сказала Катя слабым голосом, – ты почему такой… Ты усталый…
– Ты лежи, лежи, – поспешил успокоить её муж, – не трать силы. Уже всё хорошо. Всё позади, – и через небольшую паузу: – Ну и напугала ты меня, я всех на уши поднял, везде тебя искали, а ты вон где оказалась. Ну, ничего, всё теперь хорошо будет. Главное, что нашлась.
Он держал Катю за руку и нежно поглаживал пальцы. А она смотрела на него, не в силах сдерживать слёзы.
«Прости!» – хотела она сказать, но мешал ком в горле.
***
Через пару недель Катю выписали из больницы.
Первые выходные ноября выдались тёплыми, и они с Сашкой поехали в Дубки. Там разыскали одинокий домик деда Бобыря, и Катя от всей души поблагодарила его. Старик лишь отмахнулся да вернул корзину, которую девушка до последнего тащила с собой, пока не свалилась под тем деревом.
Дед напоил их вкусным травяным чаем и показал пару грибных полянок, где ребята, прогуливаясь, набрали полную корзину белых грибов. Они смеялись, держались за руки, Катя с разбегу запрыгивала на Сашку, и он кружил её на поляне среди берёз.
Вечером они возвращались домой – усталые, но довольные, да ещё и с грибами. Катя что-то щебетала, смеялась и подолгу смотрела на Сашу взглядом, полным любви.
События двухнедельной давности казались им теперь обычным недоразумением.
Майк
Я влюбилась в Майка, едва он первый раз переступил порог нашего дома. У мамы в ту пору был сложный период в жизни, она тяжело переживала развод с моим отцом и искала утешение в каждом встречном ухажёре, которые менялись у неё через два-три месяца. Одни уходили со скандалом, другие просто вдруг в один прекрасный миг переставали появляться в нашем доме.
Мне на тот момент было четырнадцать, пубертатный возраст в самом разгаре, и вот – появился Майк, герой моих грез… Нет, вы не подумайте, я не какая-нибудь нимфетка со страниц Набокова, которая тут же принялась строить взрослому мужчине свои юные глазки цвета ореха, носить маечки без лифчика и задирать ноги в коротенькой школьной юбке, чтоб засветить трусики. Я никоим образом не показывала своих чувств, просто запиралась в своей комнате и тихонько страдала, представляя всякие истории о нас с Майком.
Это был добрый задумчивый мужчина чуть за сорок, глядящий на мир сквозь затемнённые очки-капли взглядом человека, у которого есть всё. У него были крепкие жилистые руки, покрытые тёмно-русыми завитками волос, которые сводили меня с ума, немного грустная улыбка и завораживающий негромкий голос. От него всегда приятно пахло, и в те несколько месяцев, что он жил у нас, я забыла о запахе грязных мужских носков.
По утрам в выходные он молол кофейные зёрна на старой ручной мельнице, варил в медной турке кофе и жарил глазунью или омлет. Майк вообще был большой любитель готовки, и можно сказать, что многому по кухонной части я научилась у него – даже не целенаправленно, а просто наблюдая за его манипуляциями. Иногда я спрашивала, например, зачем перед заваркой нужно ополаскивать чайник кипятком или почему в зажарку вначале кладут лук, а потом морковь, ну или зачем вообще в блинное тесто одновременно добавлять сахар и соль. Спрашивала я нарочито рассеянно, пытаясь придать голосу побольше безразличия, а на самом деле не хотела показать дрожь волнения.
Его постоянно сопровождала музыка. Порой он слушал что-то старое вроде ранних Depeche Mode или Pink Floyd, порой – русский рок или какие-то странные музыкальные проекты. Но в целом меня не напрягало то, что он слушает, хотя, конечно же, вкусы у нас разнились.
Одевался он просто, часто носил потёртые джинсы и свитер с треугольным вырезом, в который я тайком мечтала запустить свои пальчики.
А ещё он относился ко мне не так, как все другие мамины ухажёры: какое-то человечное было отношение, будто на равных. Он не поучал, не стремился воспитывать и, самое главное, не облизывал меня слащаво-похотливым взглядом. Он принял меня такой, какая я есть, но никогда не стеснялся высказывать своё мнение. Благодаря ему я не проколола нижнюю губу, не обрила часть головы и не сделала тату между пальцев на левой руке. Но в то же время Майк порекомендовал мне кучу интересных книг и фильмов, рассказывал о современных художниках и писателях, о новых направлениях в музыке. Он делал это буднично, вскользь, ненавязчиво, и оттого это было интереснее и захватывающе вдвойне.
Майк был другой. Думаю, из него получился бы хороший отец, но своих детей у него почему-то не было. Думаю, он был интересный друг, но из-за разницы в возрасте нас сложно было назвать друзьями, да и общих интересов было не так много. Поэтому он меня привлекал просто как мужчина, но и тут у нас ничего не могло получиться. По крайне мере, пока… Но я не сдавалась, решив терпеливо ждать и надеяться, что однажды гадкий утёнок превратится в прекрасного лебедя!
А потом он уехал. Какой-то новый проект, что-то связанное с работой. Он звал маму и меня с собой, но та ссылалась, что не может покинуть насиженное гнёздышко, что я привыкла к школе и смена обстановки для меня стресс. Как будто нельзя было моего мнения спросить! Никакие уговоры не действовали. Сухо обнявшись, мы расстались – я тогда впервые прикоснулась щекой к его небритой щеке, пахнущей терпким лосьоном. Когда за его спиной закрылась дверь, мама как ни в чём не бывало ушла в зал досматривать любимый сериал. Для неё это был лишь очередной уход. А я бросилась к себе рыдать в подушку – для меня это была потеря всей жизни. По крайней мере, так мне тогда казалось.
Думаю, мама рада была избавиться от его общества. С Майком она всегда ощущала себя не в своей тарелке, какой-то самой обычной, посредственной что ли. Ах, мама, мама…
***
Мы встретились с Майком через десять лет – на крупной вечеринке, которую ежегодно устраивал наш концерн. Я к тому времени окончила университет с красным дипломом и вполне уверенно двигалась по карьерной лестнице, в свои неполные двадцать четыре занимая должность замруководителя отдела рекламы.
Майк же последние годы хорошо раскрутился и стал весомой фигурой в рекламном бизнесе. Его имя часто было на слуху
И вот – он, собственной персоной, почти ничуть не изменившийся за эти десять лет. Всё те же очки, та же простая одежда без пиджаков и галстуков, те же размеренные движения, та же грустная улыбка. В свои пятьдесят с хвостиком Майк был жутко привлекателен, и дамочки бросали в его сторону долгие красноречивые взгляды. У меня же душа ушла в пятки, едва я увидела его. Доселе холодная и неприступная в коллективе, я размякла, растаяла и… выпила лишнего, иначе бы я никак не смогла подойти к нему. Когда я, наконец, решилась, то веселье было в полном разгаре, заиграла медленная музыка, и одна за другой на танцполе начали появляться танцующие пары.
Я залпом допила не знаю какой по счёту фужер шампанского и, немного пошатываясь, развернулась, чтоб поставить его на стол. Именно в этот момент Майк сам подошёл ко мне.
– Здравствуй, Настя! – произнёс он, улыбаясь. – Потанцуем?
И я снова стала тем самым колючим подростком с нереализованными фантазиями, которые вот-вот, спустя так много лет, готовы были превратиться в долгожданную и всё-таки совершенно неожиданную реальность. Я, наверное, слишком тесно жалась к нему в танце, но мне было плевать, алкоголь раскрепощал и придавал смелости. Майк что-то рассказывал, о чём-то спрашивал, а я лишь поддакивала, кивала головой и не сводила влюблённого взгляда с моей Мечты! Я растворялась в нём всецело и полностью…
***
Не знаю, что напугало меня больше: яркий дневной свет, ударивший в глаза, незнакомая обстановка или моё состояние и полное отсутствие в памяти событий вчерашнего вечера. Я пошевелилась на диване, смутно догадываясь, у кого я нахожусь, и где-то глубоко в подсознании, совершенно не к месту, мелькнула мысль: «Интересно, между нами что-то было?».
– Проснулась? – услышала я кажущийся знакомым голос.
Я подскочила и, сев, повернула голову в сторону говорящего, но тут же об этом пожалела. Резкие движения вызвали острый приступ головной боли и тошноту. Закрыв глаза, я сползла по спинке дивана обратно на подушку, успев, однако, заметить, что вопрос задал молодой парень, прислонившийся к косяку и с улыбкой глядящий на меня.
– Вы кто? А где Майк? – просипела я, совершенно неузнаваемым голосом, борясь с тошнотой, ощущая неимоверную засуху во рту и разглядывая радужные круги, переливающиеся за моим смежёнными веками.
– Ну… Так, сейчас сколько? Полдень. Думаю, Майк уже где-то на подлёте к Парижу, у него посадка в аэропорту Шарля-де-Голля в полпервого, – голос доносился издалека, словно с другой планеты.
– Париж?.. Самолёт?..
– Да, он просил передать привет и извиниться, что так и не дождался твоего пробуждения.
Голос переместился, его источник находился теперь передо мной. Я приоткрыла глаза и попыталась разглядеть молодого человека, сидящего в кресле напротив.
– Думаю… – я облизала пересохшие губы, – думаю, лучше не стоит спрашивать, как я тут оказалась?
Парень находчиво протянул мне пол-литровую бутылку холодной воды без газа и, пока я жадно утоляла жажду, ответил:
– Ну, если любопытно, могу рассказать вкратце события вчерашнего вечера. Тем более, в целом всё было пристойно.
– О нет! – я снова закатила глаза и откинулась на подушку, сгорая от стыда перед незнакомым парнем.
– Да ты не волнуйся. Всё нормально. С кем не бывает. Просто Майк говорил, когда вы с ним после мероприятия сели в такси, он попросил сначала отвезти тебя домой. Но ты наотрез отказалась говорить адрес и всё твердила: «Сегодня ночью мы едем к тебе!». Вот и пришлось привезти тебя сюда и уложить спать. А я, кстати, Борис. Мы вообще-то вчера раза три знакомились, но боюсь, что ты не запомнила.
– Очень приятно, Борис. – промямлила я, глядя в сторону и продолжая полыхать от стыда. Да хотя, думаю, после такого СТЫДА от меня уже остались лишь одни головешки.
– Очень приятно, Анастасия!
– А почему он привёз меня к тебе? Или тут Майк живёт?
– Ну, это наша квартира.
– То есть как ваша? – я с испугом глянула на парня, заподозрив про Майка неладное. – Вы… вместе, что ли, живёте? Вдвоём?
– Ну, в основном я. Майк наскоками, несколько раз в год. Весь в делах, в заботах.
– И какие же вас связывают… отношения? – язвительно спросила я. – Партнёры по бизнесу? Или так?
– Родственные! Вообще, я его племянник, сын младшей сестры. Но когда родители погибли, он оформил опекунство, и с тех пор мы вместе. Тянет меня за собой, но и спуску не даёт. Он мне как отец, в общем, стал.
– Прости. Я тут наговорила всякого. Я, наверное, пойду, – я снова попыталась сесть, но от резкого движения опять закружилась голова, перед глазами потемнело, и мне пришлось буквально рухнуть обратно на диван.
– Всё нормально, не торопись, успеешь ещё. Полежи, отдохни, поспать можешь. А я пойду, мешать не буду, – Борис, уперев руки в колени, встал с кресла. – Если хочешь, можешь душ принять, желательно контрастный, мне обычно помогает. Полотенце я дам, а сам тебе поесть чего-нибудь приготовлю. А после уж и домой отвезу.
Только в этот миг я заметила поразительную схожесть Бориса и Майка. Тот же задумчивый взгляд с весёлыми искорками. Та же грустная улыбка. Такие же движения. И даже та же картавая буква «Л».
Мне в голову пришла сумасшедшая мысль: «Майк сравнял возраст, и теперь мы можем попробовать быть вместе, быть на равных». Мне казалось, что чем больше я гляжу на Бориса, тем больше я в него влюбляюсь, или это любовь к Майку таким образом трансформировалась, или…
Да уж, какие только глупости не приходят в голову двадцатичетырёхлетней девушке, проснувшейся наутро в чужой квартире после бурной вечеринки…
P.S. А на другой день Борис пригласил меня на свидание!..