15
У Красиной натурально отрывались руки. Ладно сумка с ее вещами, без порядка набитая в спешных сборах, – она толстая, но не такая тяжелая. А офигенный саквояж Хитровой вымотал окончательно, не прошли они и трети пути.
– Курить надо меньше, – с ехидством вразумила Светка, едва Ирина снова остановилась, уронив ношу на землю.
– Злая ты, Светочка, – Красина вытянула из кармана платок и обтерла пот. – Закурю из вредности.
Она так и сделала. Села на хитровский саквояж, демонстративно достала пачку Winston.
– Вот стерва, – Света тоже побросала сумки и всплеснула руками: – Нам еще один рейс делать. Ты подумала?
– Ага, – Ира качнула головой, волосы прилипли к лицу, а во рту было сухо – настоящий Кара-Кум, хотя полчаса назад она выпила баночку Колы.
После ночного ливня, громыхавшего с жуткими молниями и затопившего соседние палатки, с полудня установилась невозможная жара. Лужи, разлившиеся рваными полосами по лагерю, исходили паром, и воздух, напитанный влагой, казался липким и ядовитым. Под навесами, вчера еще спасавшими от солнца, а сегодня провисшими, разорванными от тяжести воды, людей почти не осталось. За то ближе к люкам собрались большие группы в несколько тысяч человек. Чего они толпились там, непонятно, ведь корабль должен скоро взлететь. Вечером или раньше – кафравцы не говорили конкретно.
– Свет, а ты совсем не боишься, – спросила Красина, кивнув на синевато-черную гору. Вид ее с волнообразными выступами и строгими прямоугольниками входов, похожих на гигантские мраморные надгробья, приводил Ирину в трепет с первого дня. Когда она смотрела на корабль чужаков, сердце опутывали цепкие паутинки страха. Оно то билось, то не билось, а по спине словно сыпались острые кристаллики льда. Ира старалась не смотреть на звездолет, не думать о нем и предстоящем полете, но кафравское чудовище было огромно, и подменяло собой половину привычного мира. Глаза, куда не смотри, всякий раз сами натыкались на него.
– А чего я должна боятся? Если честно… – Хитрова чуть наклонилась к подруге, – мне тоже боязно. Все думаю, как там внутри? Сколько лететь и что нас ждет потом? Они-то, уроды, не говорят. Им пофигу наша нормальная человеческая озабоченность. Хотя бы разъяснили, много ли брать воды и продуктов. Представляешь, если лететь до Фаргерта лет двадцать или тридцать?
Ирина мотнула головой, не собираясь такое представлять.
– А это вполне может быть, – продолжила наводить страхи Хитрова. – Не знаю, как у кафравцев, но у нас закон Эйнштейна никто не отменял: скорость перемещения в пространстве ограничивается скоростью света. Знаешь, сколько до ближайшей звезды?
– Не хуже тебя училась. Ближайшая Проксима Центавра. Четыре с хвостиком световых года, – Ирина струсила пепел, глядя на большую компанию, идущую к звездолету со стороны деревни.
– Фу, не дыми на меня, – Светка отмахнулась бейсболкой, которой обычно прикрывала большую, замазанную йодом шишку на голове. – Вот именно, четыре года до ближайшей. Это если со скоростью света. А если медленнее и не до ближайшей? Вполне может не один десяток лет. Что будет, если мы состаримся в корабле, пока доберемся до их Фаргерта? Тогда это не корабль, а огромная летающая могила. Я ни за что не хочу быть старухой. Вот чего я больше всего боюсь, Ирусь, это смерти и старости.
– Не дрейфь, – Красина усмехнулась наивным мыслям подруги. – И подумай, как следует. Если бы у них корабли ходили от звезды к звезде десяток лет, стали бы он связываться с нашей эвакуацией? Так что, твой Эйнштейн отменяется. Пошли, – она раздавила туфелькой окурок и схватилась за сумки, подумав, что в отличие от Хитровой страдает куда более обоснованными и глубокими страхами. Надо ж такое взять в голову: Светка боится старости! До старости дожить надо.
Обойдя островок грязи с втоптанными обрывками газет, кусками разноцветной обертки, они решили сократить путь, и направились через скопление машин. Справа и слева по узким проходам тянулись люди, группами по пять-десять человек. Сегодня с самого утра все, будто сговорившись, засобирались к звездолету. Даже военные, беспечно бродившие по лагерю последние два дня, подбирались к темным провалам люков.
– Смотри какие, – при виде двух подруг мужчина лет сорока, стороживший кипу сумок и рюкзаков, одобрительно зацокал языком.
– Девчонки, вам помочь? – оживился его товарищ, вскинув на лоб солнцезащитные очки и уставившись на загорелые ножки Хитровой, схваченные на ягодицах тугими шортами.
– Спасибо, сами, – сухо сказала Ирина. Ей было тяжело, руки вытягивались от ноши, но помощь незнакомых мужчин, она бы не приняла, если бы эти руки оторвались.
– Чего так? – хихикнула Светка, когда они прошли шагов десять.
– Не хочу быть обязанной, – так же сухо отозвалась Красина.
Пройдя мимо «КАМАЗа» с будкой, они свернули за палатки, и там Ирина вдруг побледнела и стала как вкопанная.
– Господи! – прошептала она, глядя на лежащего ничком в луже человека.
Справа от него скорчился еще один труп с коричневатыми пятнами на майке. И дальше прислонился спиной к колесу машины кто-то с размозженной головой. По лицу вокруг заплывшего глаза ползали мухи, харчуя липкой кровушкой. В траве валялось охотничье ружье, разбитая бутылка шампанского, детская книжка.
– Ступай дальше, шалава, – рявкнул на нее мужик, сидевший в грязи.
У ног его была девочка лет четырнадцати в разорванном платьице. Раненая или мертвая Ирина не разглядела – Хитрова толкнула в спину.
«Господи! – мысленно повторила Красина, двинувшись дальше чуть ли не бегом, не чувствуя ни ног, ни тяжелых сумок в руках. Когда же это все кончится?! Скорее бы до звездолета! И кончится ли там? За последние дни она ни раз видела озверелые драки и трупы, но, сколько бы не прошло подобного ужаса перед глазами, привыкнуть к нему она не могла. И каждый раз Ирине казалось, что силы покидают ее. Она больше не может находиться в этом поголовном безумии, не может вздрагивать от выстрелов и криков по ночам, прислушиваться к шагам и ждать, что какая-нибудь грязная сволочь завалится в ее палатку. И вырваться из разгулявшейся не в шутку реальности она тоже не может. Где-то в душе жила надежда, что на страшноватом корабле кафравцев чуть больше человечности и порядка, чем на бьющейся в агонии Земле, но эта надежда была так слаба. Ирине вспомнилось, что в Москве, насмотревшись до макушки новостей с роликами о первых днях контакта и угодливого принятия инопланетян в Штаб-квартире ООН, она ненавидела кафравцев, и скорее бы согласилась погибнуть, чем принять от них помощь. Теперь же Красина ненавидела больше людей, в основном мужчин. Они из-за своих непомерных амбиций, тупого самоутверждения и жажды властвовать; из-за преступной невоздержанности и отсутствия в сердцах обычной доброты, рвали этот мир по-живому на куски, уничтожали его, едва получив свободу от прежних кое-как устоявшихся законов.
После небольшой остановки на отдых. Ирина с Хитровой почти добрались до люка. Впереди, вдоль натянутой черти кем веревки с красными флажками-тряпками, собралось с полтысячи переселенцев, готовых к отлету. В корабль почему-то не входили. Наверное, кто-то дожидался родственников или знакомых, кто-то просто не спешил расстаться с Землей или боролся с последними сомнениями, прежде чем войти в темное чрево звездолета, – те, кто поверил в сказки о счастливом Фаргерте, давно скрылись в прямоугольнике входа.
– Постой, Свет. Пожалуйста, стой, – Красина опустила наземь сумки и вздохнула, прерывисто, как загнанная кобылица.
Она огляделась, повернувшись в сторону Вязников. Где-то там далеко осталась Москва, брошенная, пустая. За ней очень далеко был Калининград. Родители: папа и мама. Мама, которая всегда приносила с работы конфеты или вкусный шоколадный торт. Маме теперь почти пятьдесят два. И она не знает, ничегошеньки не знает, куда собирается ее дочь! Она не может представить, что темная суровая гора-зведолет, перед которой стояла Ирина, скоро унесет в такие дали, откуда нет возврата никакими путями. Да и возвращаться будет некуда. Девятого августа родной мир превратится в холодную пустыню. Над разрушенными городами будет метаться безумный ветер, с ним души миллиардов погибших людей. А среди них ее папа и мама, ищущие дочь. Влажными глазами Красина посмотрела на деревеньку вдалеке, на березы и плывущие над ними удивительно белые облака и разрыдалась.
– Ты чего, Ириша? – Светка подскочила к ней.
– Я не могу!.. – простонала она, всхлипывая и закрывая лицо ладонями.
– Чего не можешь? – Хитрова попыталась опустить ее руки.
– Не могу лететь. Не хочу! – судорожно выдохнула Ирина. – Я как представлю, Свет!.. Нет, ты просто не понимаешь. Тебе все пофигу, а я так не могу!
– Все! Быстро прекрати мне! – Светлана встряхнула ее за плечи. – На меня смотри! Красина, посмотри на меня, – прижав ладони к щекам, она повернула ее пылающее лицо и заглянула в глаза, ставшие от слез жалкими, водянисто-серыми.
– Свет… я не полечу… – выдавила Ирина. – Иди к черту без меня!
– Сумасшедшая! – вспыхнула подруга. – Нет, ты полетишь!
– Нет, Света! Нет!
– Я тебе пендаля такого дам, что полетишь прямо в люк, – Хитрова дернула ее за блузку и, повернувшись к толпе, заорала: – Ну-ка пропустите! Газета «Альтернативный шок»! И НТВ вдобавок! – она потрясла редакционным удостоверением и старой карточкой аккредитации.
– Вперед, дуреха еще! – Хитрова, толкнув подругу к ограждению, навесила на себя третью сумку.
– Господи! Господи! – причитала Красина, плетясь за Светкой, словно щенок на поводке, таща сумку, колотившую по ногам.
Они ступили на покрытие, похожее то ли на пористый металл, то ли шероховатую керамику, и вошли в корабль.
Широкий проход под небольшим наклоном вверх тянулся в неведомую темноту. Сюда без сложностей могла заехать разом дюжина большегрузных фур или залететь небольшой самолет. Стены под стать полу, одетые шестигранной плиткой шероховатого материала, где-то вверху образовывали слабо светящиеся арки. После солнечного дня глаза не сразу привыкли к сумраку.
Прошли шагов тридцать-сорок. В этот раз первой сдохла Хитрова. Еще бы: переть здоровенный рюкзак и три сумки вместо двух чересчур даже для бывшей спортсменки.
– Помоги что ли, – роняя багаж, воззвала она к совести подруги.
– Прости, Свет. Расклеилась я совсем, – Красина, все еще изредка всхлипывая, вцепилась в самую тяжелую сумку. – Как подумаешь, что всему конец… Что больше никогда… – она посмотрела назад – в светлом прямоугольнике словно на киноэкране ожил последний для них фрагмент Земли, – …никогда ничего родного больше не будет с тобой, так и жить не хочется.
– Не говори чушь, – Хитрова размяла затекшие пальцы и подняла сумки. – Жить должно хотеться всегда. Даже хреновая жизнь лучше самой распрекрасной смерти.
Их обогнало пять человек и женщина с ребенком на руках. Затем два юноши, хлебавшие по пути «Клинское». Один из них додумался разбить пустую бутылку прямо в проходе.
– Культура, блин, – шмыгнув носом, возмутилась Красина.
– Во-во. Представь, что мы рейсом «Аэрофлота» на Мальдивы. Хорошо? – Светка хихикнула, напуская на лицо неподражаемую лисью улыбку: – Уважаемые пассажиры, приветствуем на борту нашего лайнера, следующего рейсом «Вязники – Фаргерт». Просьба, пристегнуть ремни и не курить в салоне, – протрубила он и зашагала вперед, держась правой стены.
– Света… – едва слышно произнесла Красина. Она только заметила, что возле выступа, образующего следующую арку, стоит кафравец. Определенно карем-кафравец – тех, что из касты служащих и рабочих. Ирина впервые видела это существо живьем. С каждым шагом, приближавшим ее к чудовищу, ледяные паутинки страха опутывали крепче, схватывая ноги, руки; то трогая, то отпуская сердце, и бешено ускоряя пульс.
Инопланетянин был огромен. Явно выше других – ферс-кафравцев, что прилетали в Штаб-квартиру ООН. Светка со своими метр семьдесят три, идущая впереди, едва дотягивала ему до мерцавшей на груди бляхи. При этом кафравец оказался ужасно широк в верхней части туловища, точно стоящий на задних лапах кабан, раздутый до размеров бегемота. Не то лапы, не то клешни росли прямо из грудной клетки, и держал он в них оружие или неведомого назначения прибор с эллипсоидной рамкой на конце. Морду чудовища, к счастью, скрывал шлем, темно-зеленый лоснящийся, как и его одежда-скафандр. Ни за какие сокровища мира, Ирина не хотела бы видеть скрытую морду, издававшую шелестящее сопение.
Хитрова уже поравнялась с ним. Неожиданно остановилась и сказала:
– Привет.
Ну точно дура! Красиной захотелось толкнуть ее в спину и побежать дальше по бесконечному коридору.
Карем-кафравец нацелил прибор на Хитрову, и вокруг Светки разлилось слабое красноватое сияние. При этом цепочка на ее шее и серебряное колечко обзавелись радужным ореолом. Что-то вспыхнуло и погасло в рюкзаке.
– Скажите, а долго лететь? – не унималась Светлана, переминаясь с ноги на ногу, смотрясь рядом с инопланетянином, как пританцовывающая Моська возле слона. – До Фаргерта долго?
– Нет, – прошелестел тот и направил прибор, мигнувший желтыми индикаторами, на Красину.
– А кормить нас будут? – угораздило Хитрову пристать с новыми расспросами.
– Да, – донеслось из щелей в маске.
– Вкусно?
– Пожалуйста, иди! – взмолилась Ирина, подталкивая подругу плечом.
Когда они прошли до раздвоения коридора, Хитрова остановилась, грохнув сумками об пол, и сказала:
– Думаешь, мне не страшно выпендриваться перед зеленым уродом?
– Думаю, что ты – дура! Тараканы у тебя в голове! Полная черепушка тараканов! – чуть не крикнула Красина. – Специально что ли на нервы действуешь?!
– У меня, между прочим, коленки тряслись, – спокойно признала Светка. – Представила, сейчас как врежет своей балалайкой с огоньками по башке. Или выставит из корабля, мол, Фаргерт для вас навеки закрыт – дожидайтесь Головы Горгоны. Но я тебе, Ирочка, не дура: чтобы побороть страх, надо уметь заглянуть в глаза этого страха.
– Ну и посмотрела?
– Да. Полегчало, представь себе. При следующей встрече с «каремами» я не буду писать в трусики, как ты. Идем.
Они вошли в зал. Скорее не зал, а обширную, бесконечную пещеру, с неровной стеной пористого вещества справа. И полутемным пространством слева, хаотично разбитым на отдельные участки то подобием шишковатых колонн, то наплывами бурой, отвердевшей массы, собравшейся в извилистые простенки. И везде сидели, лежали, стояли люди. Тысячи мужчин, стариков и старух, женщин с детьми. В некоторых местах яркоцветными пятнами выделялись палатки, разбитые на неровном, губчатом полу. Чаще встречались гнездышки, выложенные для уюта спальниками и теплой одеждой, и баррикады из сумок и чемоданов. Возле них веселые компании, сбившиеся в тесный круг, попивали водку и горланили песни. Для полноты картины, пожалуй, не хватало пламени костров и звона гитарных струн.
Только сейчас Красина почувствовала, что в звездолете, больше похожем не на космический корабль, а на нутро горы, пронизанной пещерами или богом забытое подземелье, очень холодно. Возможно, озноб, колотивший ее раньше, происходил вовсе не из страха, а от ледяного дыхания стен. Ирина пошла за Светкой по тускло-зеленой дорожке вглубь пещеры, догадываясь, что пол, окрашенный в болотные тона, означает проходы, а основаться можно где-нибудь темно-синем участке или буром, как делали многие. Шли они со Светкой долго, не упуская из вида сплошную бесконечную стену, длившуюся справа – она была кое-каким ориентиром. Наконец, Хитрова приметила более-менее свободный уголок за наплывом, выступавшим из стены, и решила остановиться там. Ирина не возражала. Сумки вываливались из рук – пора было найти для них место. И в избранном уголке не наблюдалось хамоватых или пьяных физиономий: только пожилой мужчина с седой бородкой, девушка и вроде еще кто-то еще в густой тени.
– Ириш, ждешь меня здесь, – сказала Хитрова, ставя рюкзак и саквояжи впритык к стене.
– А ты? – Красина вопросительно подняла взгляд.
– Сбегаю к машине. Не дарить же всяким козлам наше барахло.
– Не надо, Свет. Пропади пропадом это барахло! – Ирина сжала ее ладонь. – Вдруг не найдешь меня в столпотворении. А если вообще опоздаешь к отлету?
– Ерунду не говори, – Хитрова расстегнула сумку и достала свитер. – Найти тебя проще простого: все время вдоль стены. И раньше вечера они никуда не улетят. Я бегом. Минут за сорок смотаюсь.
Ирине хотелось возразить, но Светка, упрямая как ослица, мало когда ее слушала. Она тоже достала теплые вещи – вязаную шапочку и нейлоновую куртку на пуху. Куртку накинула на плечи, глядя в след уходящей в полумрак подруге.
Через сорок минут – Красина зачем-то точно засекла время – Хитрова не появилась. Ирину начало потрепывать беспокойство. Чтобы отвлечься, она решила почитать книгу, одну из валявшихся в тяжелой сумке. В руки попался ерундовый детектив, но какая разница, чем занять мозги, когда нервы как струны: тронь – порвутся! Лампочек или нормальных в человеческом понимании светильников здесь не было. Свет исходил из отдельных участков стены, разбросанных хаотично, будто диковатая мозаика синих, ультрамариновых и фиолетовых пятен. Устроившись верхом на рюкзаке под одним из таких пятен, Ирина открыла книгу, с трудом разбирая строки, осилила пять страниц. В голове не прекращали метаться мысли, о кафравцах, жутковатых условиях в звездолете, запропастившейся куда-то Светке. Ко всем неприятностям в занятый ими уголок забрел странноватый тип в грязной рубашке с оторванным рукавом. Зашел молча без сумок, просто с пустыми руками. Сел прямо на пол и сидит истуканом, изредка бросает мутный взгляд то на старика, шептавшегося с девушкой-блондинкой, закутавшейся в клетчатый плед, то зыркает на нее, Красину. Лицо недоброе, какое-то волчье.
А затем черт прирулил военных: офицера и трех в камуфляже без погонов – скорее всего солдат-срочников, с вещмешками и свернутыми бушлатами. Оставив солдат в проходе, офицер шагнул к Ирине и явил командный голос с усердием, от которого Красина едва не выронила книгу:
– Майор Гармаш Юрий Сергеевич. Разрешите расположиться бойцам?
– Располагайтесь, – тоже не тихо рявкнула Ирина.
Места свободного достаточно. Все равно его кто-то займет. Пусть лучше военные, чем пьяные дебилы, ошивавшиеся невдалеке.
– Благодарю, барышня, – он козырнул, дернул в улыбке ухоженными усиками и дал отмашку солдатам.
– Майор Гармаш Юрий Сергеевич, – снова услышала Красина резкий голос справа. Общительный офицер знакомился со старичком и его спутницей, той самой курносой блондинкой в пледе чуть ли не с головой.
– Очень приятно. Профессор Чудов. Чудов Владимир Ефимович, – старичок встал и с теплом потряс руку офицеру, затем поспешил представить девушку: – Елена Владимировна. Разумеется, Чудова. Моя дочь. А вы располагайтесь. Сюда, пожалуйста. Здесь места – хоть целый взвод маршем води. С нашей армией, надо признать, мы будем чувствовать себя безопаснее.
Дальше Красина не слишком слушала их болтовню – о лютом холоде, вчерашнем ливне с громом и молниями, беспорядках в трюме-пещере, – поймав на себе взгляд хмурого типчика, державшегося особняком (ну, точно волк-одиночка!), поспешила вернуться к чтению детектива.
Когда прошло два с лишним часа, и Хитрова не появилась, нервы Ирины сдали окончательно. Взяв сигарету, она вскочила и начала ходить по проходу взад-вперед, вглядываясь в синеватый сумрак. А потом стены и пол ни с того, ни с сего вздрогнули, покачнулись, и Красина, поняла, что это, скорее всего, взлет. Ей хотелось закричать, но она только выдохнула со всхлипом, и прижала ладони к лицу.
Часть вторая. Град пещерный Нововладимирск
1
Смерть, она как чайка-поморник: точно не угадаешь, чью душу подцепит крючковатым клювом, кого уволочет в серую мглу, чтобы трепать среди льда и камней. Почти всегда кружит невысоко над головами, и к мельканию черных крыльев привыкаешь быстро, перестаешь их замечать и не думаешь, что они и есть та самая смерть. Смерть тоже подвластна инстинктам. Хватает она большей частью с поверхности, то, что ближе, что на виду. Хочешь жить – не приближайся к зыбкой грани. Хотя бы не высовывайся.
Климентьев высунулся. Минутная вспышка ярости сыграла с ним злую шутку. Все мы подвержены ярости или другой нервной придури, и над всеми нами то низко, то в вышине за серой мглой кружит та беспощадная чайка-поморник.
Как заезженную пластинку Сергей вновь и вновь проигрывал в памяти проклятый вечер, озаренный пламенем горящего «Лэнд Крузера», разорванный не слишком-то бойкой, но вполне роковой стрельбой. Что Климыч не жилец, мичман понял сразу, как расстегнул на нем рубашку. Конечно, оставалась слабенькая надежда. Ведь дырка-то всего одна, и вроде не сильно брызгала кровью. Но этой одной хватило, чтобы в легких полностью заменить воздух главной человеческой жидкостью.
Всю ночь Лугин сидел над ним, зачем-то укрывая его и себя от ливня прогоревшим куском палатки. Молнии полыхали вокруг, словно проблески потустороннего солнца из разверзнувшейся тверди. Иногда они освещали лицо Дениса, похожее на серебряную маску с темными пятнышками глаз. В них отражались грозовые разряды – этакие крошечные юркие змейки.
– Вот и съездил к маме-папе… Вот тебе и Лиза, – приговаривал Лугин, тупо глядя на дорогу, которой, сделав свое дело, улизнул ментовской «УАЗик». – Ублюдки, чтоб вас от жратвы нашей наизнанку вывернуло! А Климыч уже все. Отпился и откушался Климыч.
В холодных струях ливня труп остыл быстро. Руки так и застряли: обе клещами возле горла, как держал их Денис, когда тужился вдохнуть, а не мог. Попробуй, вдохни, если в грудище ведро крови. Сергей как-то не додумался вовремя уложить эти сами руки на привычное для покойника место. И глаза забыл закрыть. Да хрен с ними, глазами. Разве это важно? Важно, что очень хорошего человека больше нет. Выть от этого хотелось волком. Или загрызть кого-нибудь. Так бы и сделал, окажись кто рядом. Ведь не зря многие говорили, что он, Лугин, – волк.
Поначалу, мичман замышлял отомстить тем, с «УАЗика». Только где их искать и как? Пешком здесь много не находишься. В общем, не пошел. Похоронил лучшего друга рядом с закопченным, разодранным взрывом «Лэнд Крузером». Могилу копал долго в вязкой, пронизанной корнями земле саперкой без черенка. Цветы на поляне собрал, на холмик возложил и двинул к звездолету, взяв с собой только нож: остальное сгорело все, а на дробовик не осталось патронов.
Теперь Климыч был далеко, и Земля далеко. Лугин сидел на полу в какой-то нездоровой пещере, которой не должно быть в нормальном космическом корабле. Хотя, что он знает о «нормальных» кораблях? Не больше, чем о Фаргерте или кастах кафравцев. В тоненькой рубашке с отрезанным рукавом любого бы здесь пробрало от холода до костей. И его пробирало. Не так, как в Североморске, когда они перевернулись на шлюпке возле пирса, но все же. Еще нестерпимее Сергея донимало плечо и щека, обожженные пыхнувшим бензобаком. Щека не так – ей меньше досталось, а на плече вздулись волдыри, словно жирные потеки воска, и пекло крепко, нещадно, аж зубы поскрипывали.
Второй час после старта – по крайней мере, все так думали из-за тряски и навалившейся временами тяжести – Лугин наблюдал за двумя девицами, сидевшими недалеко от него. Сначала они скандалили по пустячной причине, потом угомонились и устроились с миром на спальнике, о чем-то перешептываясь.
Хоть выглядело не очень скромно, он подполз на четвереньках к крайней из них, рыжеволосой, и спросил:
– У вас водка есть?
Рыженькая взглянула, прищурившись, а когда разглядела ожог на его щеке, поинтересовалась:
– Провели веселую ночку?
– Не слишком веселую, – процедил Лугин, пожалев, что не обратился к старичку, вроде называвшемуся профессором Чудовым. – Так есть хоть немного?
– Неужели мы похожи на алкоголичек, – простонала ее подруга и брезгливо отвела серовато-голубые глаза к проходу.
– Извините, мне смочить для дезинфекции, – пояснил Сергей. Все больше сожалея, о начатом разговоре, он показал покрытое волдырями и разорванной кожей плечо.
– Боже мой, – прошептала рыженькая. – Как же угораздило так! У меня йод есть. Ожог? Йодом, наверное, нельзя. Стоп!.. – она приложила ладонь ко лбу, что-то вспоминая. – В аптечке был противоожоговый крем. Ирка, давай красную сумку.
Она шустро отыскала продолговатую пластмассовую коробку, щелкнула крышкой и скоро известила:
– Есть! Мне помогло, когда ошпарилась чайником. Сядьте другим боком. Будет сначала больно.
– Вытерплю, – Лугин стиснул зубы и уставился на светящийся синим участок стены.
Пока ватный тампон обходил край ожога, было щекотно, но потом мичман испытал ласковое прикосновение ада. Рыженькая, правда, оказалась аккуратна. Приговаривала что-то успокаивающее и дула, сложив губки трубочкой – ну точно сестра милосердия, из тех, что с душой. Происходящим, заинтересовался даже старичок в толстой вельветовой куртке. Подошел, и после завершения процедуры, наклонившись, спросил:
– Сударыня Светлана, чем вы мажете нашего героя?
– «Пантенол-Д». Вот, – она протянула упаковку.
– Не особо поможет, но за неимением лучшего… – Чудов потряс бородкой. – Извините, за интерес – я же биолог. А вам, молодой человек, одеться бы не мешало. При чем обязательно. Наблюдаю за вами – два часа почти голышом. Здесь восемь тепла как-никак. И температура падает. У меня градусник есть.
– Спасибо, приму к сведенью, – Лугин кивнул профессору и невзначай коснулся руки рыженькой спасительницы. – И вам спасибо, сударыня, – последнее он вроде сказал с невесомой усмешкой.
– Света Хитрова, – она тоже коснулась его шероховатых пальцев. – А на спальнике, – она плутовато скосила глаза на подругу, – сидит, насупилась вся – Ирина.
– Здрасьте, – почти не открывая рта, отозвалась Красина. – Честно говоря, я думала, вы выпить хотите, – на мгновенье она задержала взгляд на его лице, не казавшемся уже таким злым. – Поэтому рассердилась.
– Вам бы повязку наложить, – позаботился подошедший майор, покачал головой и присел рядом на корточки.
– Сделаем. Бинт есть, – Хитрова загремела аптечкой.
– Гармаш Юрий Сергеевич, – военный протянул Лугину руку. – Майор. Войсковое ПВО.
– Лугин Сергей, – он сжал его ладонь. – Бывший мичман. Северный флот.
– По батьке как? – Гармаш оттопырил усики.
– Борисович. А что?
– Отлично, – майор кивнул, будто если бы Лугин случился Ивановичем или Петровичем, это в корне изменило дело. – Вместе будем держаться. Как понимаете, обстановка не простая, – продолжил он, дыша прямо в лицо мичману. – Барышни и профессор под нашим прикрытием. Оружие есть?
– Нет, – Лугин отвернулся, теряя интерес к теме. О ноже он не вспомнил или предпочел умолчать.
– И мы свое сложили у входа. Остался пистолет. Еще у меня три бойца, – он указал на ребят в камуфляже, перекидывавшихся в картишки под фиолетовым световым пятном.
– Майор, пожалуйста, оставьте его в покое. Ему больно, – вмешалась Хитрова.
– Понимаю, – Гармаш тряхнул головой и встал. – Скорейшего выздоровления, товарищ мичман.
«Не пошел бы ты козе в трещину, – просквозило в голове Сергея». Он отодвинулся и прижался спиной к стене. Поверхность была мягкой, что-то вроде застывшей наплывами монтажной пены. Вот только холодной.
– У вас с собой вообще нет вещей? – негромко спросила Хитрова.
– Штаны, рубашка. Сгорело остальное в машине, – Лугин поморщился: боль не собиралась отступать. За сутки с ней можно свыкнуться, но у него свыкнуться не получалось. Ее вовсе не заглушала другая боль: за убитого Дениску. И еще холод. Или все это накладывалось одно на другое, умножалось.
– Молодой человек, так не пойдет, – вмешался профессор, сидевший напротив них на почкообразном выступе стены, покрытом бурыми пятнами то ли моха, то ли какой-то диковиной плесени. – Могу дать свой свитер. Мы с Леночкой в Сибирь-то студеную ехали, набрали много теплого из одежды.
– Дам вам плед, – предложила Света Лугину. – От свитера тоже не отказывайтесь. Но пока не представляю, как вы его натянете на свой ужасный ожог, – она полезла в сумку. Ирина помогла ей вытащить шерстяной, бордовый в черную клетку плед.
– И продуктов в дорогу у вас нет. Поделимся. Кстати, кафравцы обещали кормить. Я интересовалась при входе, – Хитрова встала и развернула свое клетчатое одеяло, придерживая середину подбородком.
– Кормить, пожалуйста, – отозвался Владимир Ефимович. – Я с дочкой здесь с первого дня. Едва посадку разрешили, сразу вошли. Кое-что уже разведали. Кормить они собираются так: кушайте, что сами соберете.
– Как это? – Красина откинула волосы с лица и нахмурилась. У Светки лежали в сумке консервы, галеты, колбаса со всякой всячиной, но их бы не хватило на неделю, если экономить.
Гармаш и солдаты, тоже пришли во внимание, притихли и повернулись к Чудову.
– А вот так, голубушка. Так.. – профессор сел поудобнее, скрестил руки на груди. – Вообще, насчет нашего странного звездолета у меня имеются некоторые домыслы. Но сначала к вопросу о еде. Туда дальше есть зоны, где вода течет со стеночек – я назвал их «дикими биотронами». Там и предстоит нам собирать пищу. Биомассу классифицировать мне не удалось даже приблизительно – оно и понятно, чужая органика. Но, почти все, что растет там, пригодно нам в пищу. Я уже пробовал для эксперимента на собственном желудке.
– Просто так взяли и рискнули? – так и не устроив плед на Лугине, Хитрова повернулась с изумленной улыбкой.
– Не я первый. Кафравцы говорили кому-то о безопасности этих, позвольте назвать, продуктов, и нашлись смельчаки, что пробовали. Потом я. Ну а что делать прикажете, если лететь далеко – никаких принесенных запасов не хватит? Есть-то что-то надо. Выход один: внеземное кушать. Противно, но усвояемо. Не следует только брать розовые шарики с черными прожилками, пока они полностью не позеленеют, и те, что вроде морковинок с желтым крапом – по крайней мере, так сказали кафравцы или какая-то обслуживающая машина за стеной.
– Отличненько, – воскликнул майор. – Для нас продукты как раз были главной проблемой. Скажите, а как здесь дела с туалетом?
– Тоже сложно, – не сразу отозвался профессор. – В тех же темных биотронах есть места, где вода течет по желобу и прямо в пол, в дыру – что-то вроде исчезающих ручейков с водоворотами. Туда народ и ходит, кто как приловчиться. Не удобно, конечно, не по-людски, но что прикажете делать?
– Ничего, ручейки вместо туалетов нам тоже сойдут. В армии похуже бывает, – заключил Гармаш и потрясающим стены голосом обратился к солдатам: – Верно, бойцы?
– Так точно, товарищ майор! – отозвались они нестройным хором.
А прыщавый, которого, вроде, называли Артехой, буркнул:
– Нам похрену где срать.